***
Таня набрала номер матери и, дрожа и волнуясь, поднесла телефон к уху. — Таня! Танечка! — раздалось в трубке. — Где ты? Что с тобой? Ну зачем же нас так расстраивать… — Мам, — Таня хотела что-то сказать, но женщина перебила её, восторги сменились гневом. — Тебя где носит? Хочешь свести меня и отца в могилу?! — Мама, послушай. Со мной всё хорошо. — Быстро возвращайся домой! Сейчас папа заберёт тебя. Называй адрес. Ты наверняка с этим противным Мишкой? Это он тебя заставил? — Миша хороший! Он добрый, честный и справедливый! В отличие от тебя! — занервничала Таня. — Ты как со мной разговариваешь? — мама что-то говорила и говорила, а Таня совсем не слушала. Дождавшись небольшой паузы между гневными тирадами, она сказала: — Я всё знаю. Про Катю, про журнал. Так вот послушай: ты искала повод разлучить меня с Мишей, а получилось совсем наоборот! Мы будем с ним вместе всю жизнь! — Танечка, — слегка изменила тон Любовь Ивановна, — ну какую всю жизнь? Вы расстанетесь, помяни моё слово, он бросит тебя! Наиграется, натешится и бросит. Он совсем не подходит тебе! Да и какая любовь в твоём возрасте, надо думать об экзаменах, о дальнейшей учёбе. Может быть, получится поступить на два года в престижный лицей. — Нет! — давясь слезами, закричала Танька. — Я больше не верю тебе! Не бывать такому, если только ты не придумаешь ещё какую-нибудь подставу! Мама, не лезь! Не надо мне никаких лицеев, ничего не надо от тебя! Любовь Ивановна надолго замолчала, а потом сказала на удивление спокойно: — Хорошо. Я не скажу больше и слова. Делай, что хочешь, живи, где хочешь. Я умываю руки. Только потом не жалуйся и не приходи плакаться в мою юбку, глупая девчонка. Конечно, мать, которая четырнадцать лет тебя растила, поила, кормила, любила, плохая, а Миша хороший, как же может быть иначе, да? — судя по дрожащему голосу, она заплакала, и Таньке стало не по себе. — Всё, дочь, слушать тебя не хочу. С отцом будешь говорить? — Давай, — всхлипнула Таня. — Пап! Со мной всё хорошо, правда. Не переживай. — Мы поговорим с тобой, когда вы вернётесь, — сухо сказал Григорий Александрович. — Пап, ну ты-то чего? Ты тоже с мамой заодно? А ты в курсе, что она понапридумывала? — Дома поговорим, — отрезал отец и положил трубку.***
— Ну и что там? — осторожно подошёл Миша и стал вытирать ладонями ручьем текущие по её щекам слёзы. — Не знаю, Миш. Ничего хорошего. Мне так плохо… Дай-ка, — она совершенно неожиданно отобрала у него из пальцев дымящуюся сигарету и сделала пару неумелых вдохов. Горький дым слегка обжёг горло, но это чувство оказалось вполне приятным. Она хотела докурить до конца, но Миха решительно отобрал сигарету и бросил в снег. — Не надо. Пойдём в тепло, — он приобнял Танюху за плечи и повёл к дому. Когда они зашли, Таня сказала: — Мишка, можно, я одна побуду, — уткнулась лицом в диван и надолго так замерла. Миха потоптался рядом, потом ушёл на кухню, взял гитару и задумчиво стал смотреть в одну точку, время от времени машинально перебирая струны. Вскоре вернулся Сергей Борисович, принёс с собой запах леса, снега и морозца, сел к печке и спросил: — Чего тут у вас? — Да Танюха с мамой поговорила по телефону, и всё. Лежит, ревёт. Я хер знает, что делать, — откликнулся Миха. Сергей Борисович прошёл в комнату, попытался заговорить с Таней, но она в грубой, несвойственной для себя манере прогнала его. — Ну вот, видите, да? — совсем расстроился Мишка. — Ничего, поплачет да успокоится. Давай-ка я чай заварю, как раз набрал чаги, добавим душицы с мятой, классно будет. Лучше всяких аптечных «Пустырников Форте». Он достал большую эмалированную кружку, заварил травы, удивительно пахнущие летом, а потом разлил по чашкам. — Иди, Мих, зови свою любовь. Сколько можно рыдать. — Тань, — осторожно сел рядом на диван Миша и коснулся её волос. — Пошли чай пить, прикольный какой-то. Бля, ну чё ты ревёшь-то? — Не знаю, Миш… Мама такие вещи наговорила… — Таня поднялась и вцепилась в его футболку. — Что будет, если она опять что-нибудь подстроит? — Мне плевать, я всё равно буду с тобой! — грозно воскликнул Миша, но глубоко-глубоко в его душе́ заворочалось сомнение. Нет, он, конечно, любил Таню, но клясться в вечной любви до гроба был не готов. Потому что… Ну, мало ли, как жизнь повернётся. Но Таня не требовала от него никаких клятв и обещаний, ей достаточно было простых слов. — Знаешь, Мишка, я тебя никому никогда не отдам. Ты мой навсегда… — прошептала она, потом встряхнулась и немного повеселела. — Ну что там за чай? — Пошли, — Мишка обнял её и поцеловал, стараясь задавить червячка сомнения, и ему это почти удалось. — Что ещё сказала мама? — Что я могу делать, что хочу. Ну, знаешь, это было сказано таким противным тоном… Но сейчас я вроде как свободна… И… И я не знаю, как быть… — Слушай, а давай наплюнем нахрен на всё и останемся здесь на Новый год? — предложил Мишка уже на кухне. — Сергей Борисович, можно? — Почему бы и нет. Посмотрим. А в школе что там у вас? — Так вроде уже почти каникулы, да, Танюх? — Ага. Со вторника. — Оставайтесь, мне не жалко. Но как же родители? — Решим, — сказал Мишка. Он вдруг понял, что соскучился по своей маме, а Таня горько засмеялась и высказалась тоже на эту тему. — Мих, ты только подумай, какие у нас родители. Ну, то есть, например, твоя мама и мой папа, они хоть как-то понимают нас. А вот твой отец и моя мать — это вообще атас. — Есть такое, да. — Родителей не выбирают, — заметил Сергей Борисович. — Они всё равно вас любят, вы же их дети. Не ссорьтесь с ними, а то потом захочется примириться, поговорить, а уже не с кем… Эх, ладно, опять я со своими наставлениями, как столетний дед. Мишка, расскажи про концерт лучше. — Да, Миш, расскажи! — встрепенулась Таня. — Я ведь тоже ничего не знаю! — Да вроде нормально отыграли, не облажались, — отпивая чай, сказал Миша. — Чё там, всего четыре песни. Евгений Борисович говорил, в зале был кто-то из оргкомитета фестиваля «Старый Новый Рок», может, позовут нас там сыграть. — Здорово, Миш! Фестиваль — это же так круто! — Да, фест — это шанс, на самом деле. Хорошо бы ещё альбом записать, или сингл, хотя бы, чтоб на радио ротироваться. Но в ДК нет аппаратуры… — Мишка, — пришла в голову Тане мысль, — а ты узнай у Олега, он же на дискотеке был ди-джеем, может, он поможет с записью? Он вроде этим увлекается, звукозаписывающей техникой. — Точно, — согласился Миха. — Надо узнать. Они долго сидели на кухне, Мишка пел песни, свои и чужие, иногда в руки брал гитару Сергей Борисович, а Таня просто смотрела и слушала, ей стало хорошо и спокойно. — Спорим, молодёжь, вы такую песню никогда не слышали? — подмигнул мужчина и запел: Их ловит безумный ночной телеграф. Любовь — это то, в чем я прав и неправ, И только любовь дает мне на это права. Любовь — как куранты отставших часов. Стойкая боязнь чужих адресов. Любовь — это солнце, которое видит закат. Это я, это твой неизвестный солдат. Любовь — это снег и глухая стена. Любовь — это несколько капель вина. Любовь — это поезд Свердловск-Ленинград и назад. Любовь — это поезд сюда и назад. Нет времени, чтобы себя обмануть. И нет ничего, чтобы просто уснуть. И нет никого, кто способен нажать на курок. Моя голова — перекресток железных дорог. — Как не слышали-то, СашБаш это, — пожал плечами Мишка. — А вот вы, например, Rancid знаете? Нет, вам всё подавай русское мозгоёбство в текстах. Ой, простите. — Миха всё знает про рок, и не любит символизм и хитросплетения в стихах, — засмеялась Таня. — Рок-н-ролл, ё-моё, не рок, — уточнил Горшок. — Мишка, ну согласись, Башлачёв — гениальный поэт, — сказал Сергей Борисович. — Поэт, бард… Ладно, да, тут он крут, есть в нём что-то… Такое, не от нашего мира… Вот, например, — Миха забрал у Сергея гитару и сыграл ещё одну песню Александра Башлачёва: Эх, налей посошок, да зашей мой мешок, На строку — по стежку, а на слова — по два шва. И пусть сырая метель мелко вьет канитель И пеньковую пряжу плетет в кружева. Таня подпёрла щёку рукой и внимательно слушала Мишку. Песня была странной, невероятной и чем-то влекущей. — Я знал, что тебе понравится. Ты тоже любишь такое, — засмеялся Миха, глядя на Танино лицо. — Я там текст, наверное, кое-где попутал, и вообще, СашБаша лучше в оригинале слушать. Я дам тебе потом кассеты, Тань. Это… Может, выпьем? Под такие песни бухать милое дело. — Опять меня толкаешь на спаивание несовершеннолетних? — возмутился Сергей Борисович, но глаза его улыбались. — Да по бутылке пива только. Можно? — вопросительно посмотрел Горшок. — Давай, — согласился мужчина. — Мишка, спой ещё. Я могу тебя вечно слушать, — сказала Таня, она тоже взяла себе пиво и сделала глоток. «Я могу делать, что хочу. И буду делать. Да хоть назло. Зачем чего-то ждать?» — подумала она, вспомнив ссору с мамой. Мишка ещё долго пел и пил, Таня смотрела на него полными восхищения глазами и понемногу хмелела. Проблемы таяли и исчезали, как в песне «Пьянка», и вот уже Танюха решительно отобрала у Миши гитару и вместо неё устроилась на его коленях, затягивая его в поцелуи. — Мих, — прошептала она прямо в ухо, обдавая жарким и влажным дыханием. — Дай сигарету? Или пойдём вместе покурим? — Бля, Тань, ну зачем тебе? — начал было Мишка, но понял, что её не переубедить. «Да ладно, пусть курит. Чё такого?» — подумал он, и ребята вышли на улицу. Снег стал ещё сильнее, и тропинку совсем замело. Танюха взяла Мишину сигарету и затянулась сразу сильно и глубоко. Голова опасно закружилась, но на душе стало ещё лучше. — Никогда не думала, что начну курить, но, блин, это реально помогает отвлечься, — заметила Таня. Мишка встал совсем рядом и шепнул: — Везёт твоей сигарете, её обнимают твои губы. Таня засмеялась и поцеловала Мишку, очень раскованно и свободно. — Теперь и твоим губам повезло, да? Миха кивнул, хотел сказать, что у него есть ещё один орган, который будет рад встрече с её губами, но тормознул себя, зная, что такая фраза прозвучит слишком пошло, тем более для Таньки. «Ещё рано, ещё всё впереди», — подумал он и промолчал, а сказал другое: — Тань, я Лёхе позвоню, узнаю, чё там да как. Подожди меня. Таня кивнула, она продолжала курить, пробуя делать то длинные, то короткие затяжки, наслаждаясь новыми ощущениями и собственной крутостью, в то же время умом понимая, что ничего хорошего в никотине нет. — Нормально всё? — спросила она у Миши, который слишком быстро закончил разговор. — Да. Батя не в курсе вообще, думает, какая-то школьная поездка, а мама… Мама сказала, что я дурак, и надо было с ней посоветоваться, прежде чем убегать. Ждёт, короче, обратно меня. И тебя, если чё. — Зачем меня? — испугалась Таня. — Познакомиться хочет по-нормальному, — засмеялся Мишка. — Что ты запереживала? — Да так… Стесняюсь, — улыбнулась Таня и выбросила окурок. — Херня. А, ещё Лёшка сказал, завтра Андрюха с Машкой приедут и Марина. С Матвеем, наверно. — Хорошо. Пойдём, Мишка, холодно. — Ну что, ложимся? — спросил Сергей Борисович, когда Таня с Мишей вернулись в дом. — Вы вместе, или?.. — Вместе, — решительно сказал Миха, пока Таня мялась и краснела. — Хорошо, — засмеялся Сергей Борисович, — только по-тихому там обнимайтесь, я спать хочу, устал. Мишка плюхнулся у стены, а Таня аккуратно легла с краю, не решаясь к нему придвинуться. Миха хмыкнул, сгрёб её в объятья и зашептал на ухо: — Танюх, ты такая… Забавная. Чё ты опять боишься меня? Таня и правда боялась, но не Мишку, а себя, своих желаний и тараканов. Миха тем временем бессовестно и как-то непринужденно закинул на неё руку и ногу и быстро уснул. Было тихо и очень темно, совсем не так, как в городе, где на каждой улице горят фонари, а автомобили ездят даже ночью. Таня лежала с закрытыми глазами, но сон пропал, а внутри поднималась странная буря противоречивых чувств. Таньке стало совсем не по себе, она сбросила с себя Мишину руку и отодвинулась ближе к краю. «Что я здесь делаю, в ста километрах от города, с чужими, в общем-то, людьми? Пью, курю… Что будет, когда я вернусь? Миша совсем другой… Другой человек… Как долго мы, такие разные, сможем быть вместе?» Таня посмотрела на спящего Мишку, пытаясь понять, что именно чувствует к нему, а он снова придвинулся, неосознанно обнял и чмокнул во сне губами, как маленький ребенок, чуть улыбнувшись. Таня тут же устыдилась, отвесила себе мысленную пощечину и беззвучно заплакала: «Вот я дура… Что за ерунда в голову лезет. Это из-за маминых слов. Прости, Мишка. Мой, мой, ты только мой!» — она стёрла ладонью слёзы, сильнее и ближе прижалась к Михе, поцеловала его в приоткрытые губы и наконец заснула.***
Разбудил ребят шум и стук в дверь. Таня приподнялась на локте, увидела, что Сергея Борисовича нет в комнате и толкнула Миху: — Мишк, там кто-то пришёл. — Пацаны, наверно, уже приехали, — пробормотал Миша, не открывая глаз. — Сколько время? — Двенадцатый час. Вставай, давай, что они подумают? — Не хочу… — он вовлек Таню в глубокий поцелуй, не дав ей даже шевельнуться. Стук не прекращался, но изменилось направление, теперь стучали в окно. Миха вздохнул и пошёл открывать. — Ну чё, помешали? — с порога заржал Князь. — Да, — резко ответил Миха и бросил на него грозный взгляд. — Спать помешали. Заходите, чё встали-то, кухня вон там. Таня проскользнула в закуток, где висел умывальник, расчесалась, ополоснула водой лицо и вышла к друзьям на кухню. К ней тут же подлетела радостная соскучившаяся Маринка и утянула обратно в комнату, чтобы вдоволь наговориться. Маша осталась с Андреем, Матвеем и неожиданно оказавшимся тут же Олегом. Пока они болтали, вернулся Сергей Борисович и предложил присоединиться к экскурсии. — Зимой в пещерах ещё красивее. — Ну а чё, пошли, раз уж есть такая возможность, — кивнул Мишка. Маршрут был короче, чем осенью, но они всё равно бродили по лесу до темноты, чуть в стороне от основной группы неизвестных туристов, любуясь зимними просторами и даже встретив зайца и пару белок. — Мишка, тут просто чудесно, — прильнула к нему Таня, улучив минуту, когда он оказался один, без пацанов. — Зимняя сказка. — Ага. Иди-ка сюда, — он оттащил Таньку за толстый ствол большой ели, прижал к нему и страстно поцеловал. — Я соскучился. Ты всё время болтаешь с Маринкой. — А ты с Андреем, — засмеялась Таня. — Не можем же мы постоянно быть только друг с другом. — Да. И я рад, что ты это понимаешь, — выдохнул Мишка.***
Вечером Сергей Борисович ко всеобщему одобрению принёс откуда-то мясо для шашлыка и затопил свою собственную небольшую баню. Сперва всё было тихо и мирно, мужчина следил за порядком и количеством выпитого, но потом поговорил с кем-то по телефону, видимо, поругался, расстроился и махнул на всё рукой. — Ну и чё вы с Машкой? Сошлись? — спросил Миха у Князя, прищурившись и стараясь поровну разлить водку. — Да, как видишь, — засмеялся Андрей. — А это… — он немного понизил голос, — было чё? — Тебе очень надо знать? — как всегда, запирался Князь. — Андрюх, ну чё, жалко? Скажи? — Было. — Реально, по-взрослому? — Конечно. А как иначе? — даже удивился Андрей. Миха заржал и сказал: — У нас тоже было. Но Танька сказала, что это как в детском саду. Но мне плевать. — В смысле вы не… — Не-а. Мы только друг другу… Кхм… Ну, ты понял? — Странные вы, — почесал макушку Андрюха. — Нормальные. Да нахер рисковать? Пускай пока так. И её мать не подкопается, если чё. У неё же, — поделился догадкой Миха, — в случае чего хватит ума и совести обвинить меня в изнасиловании, ты понимаешь, да? Обстряпает всё как надо, и привет… — Думаешь? — немного усомнился Князев. — Ну ладно, может, ты и прав. Что там кстати насчёт всей этой истории с журналом и подставой? — Дак чё… Я всё рассказал Таньке, что знал. Дальше уж пусть она решает. Я б нахрен вообще забрал Танюху и жил с ней вместе, — признался Миша и одним махом опрокинул в себя стопку. — Блять, ты совсем ёбнулся? — попытался урезонить его Андрей. — Если будете жить вместе, вся ваша любовь тут же нахрен пройдет. Как там, лодка любви разбилась о камни быта… — Да нихуя, — возразил Миха. — Это у тебя кишка тонка уйти. Ты, блять, до тридцати лет с родителями будешь жить, побоишься свою комнатку оставить. Конформист, нахуй. — А меня всё устраивает, — пожал плечами Андрей. — Ко мне не лезут, я сам по себе. Ну а ты? — А я уйду. Потому что заебали все. Вот спорим, немного денег заработаю и уйду нахрен? Будем с Танькой жить, и всё у нас заебись будет. — Да давай не пизди. — Не веришь? Пошли, — Мишка быстро потащил Андрея к сидящим в комнате девчонкам и громко сказал. — Танюх, смотри, при тебе говорю. Ты же хотела жить вдвоём? Так вот, я обещаю. Срок — до весны. Эй, слышите, все? Машка встрепенулась, посмотрела на Князя и шепнула: — Андрейка, зачем ты с пьяным Мишкой связываешься? Зачем завёл его? — Не, а чё, сам сказал — пусть отвечает. Это самое, короче, спорим? — Андрюха протянул руку. — Я говорю, что ты не уйдёшь. — А я обещаю, что уйду. Спорим, — подтвердил Мишка. — Эй, Олег, давай, разбей. — А на что спорите-то? Пацаны задумались, а потом Андрей предложил: — Ну чё париться-то? Давай на бухло. Ящик пива. — Согласен, — кивнул Горшок и сел рядом с Таней, обняв её. — Вы только не забудьте про этот спор, — засмеялся подошедший Матвей. — А то завтра оба ни черта не вспомните же. — А вон свидетелей сколько, — обвёл рукой комнату Андрюха. — Хоть кто-то да вспомнит. — Миш, — зашептала ему на ухо Таня. — Ты это всё серьёзно? — Конечно. — А где ты жить-то собираешься? — Снимем комнату. Погоди, Танюх, всё у нас будет, дай только время, я найду деньги. — Знаете, молодёжь, — подсел к ним Сергей Борисович, — у нас мама сдаёт комнату в коммуналке, если решитесь — всегда пожалуйста. И скидку сделает. Только вы бы не торопились, надо хотя бы школу закончить. — Блин, Сергей Борисович, вот вы и Евгений — самые понимающие люди, почему так? — сказал Миха и дружески обнял мужчину за шею. — Просто не везёт нам с Женькой в личной жизни… А вы такие счастливые, влюблённые — как вам не помочь?***
Ночь становилась всё глубже, но никто не собирался ложиться спать. Пацаны уже не пели, а просто орали под гитару, девчонки не уступали им, пустые бутылки будто по волшебству сменялись полными, и Таня поняла, что ей надо срочно выйти на улицу и проветриться. Во дворе сидел на бревне и курил Олег. Таня села рядом с ним и спросила: — Ну, как дела? — Непонятно… Я теперь вроде как сам по себе, и не с вами, и не с ними… — задумчиво ответил парень, глядя в небо. — Ну как не с нами-то? Ты ведь приехал, в такую даль притащился, никто тебя не прогоняет… — Не знаю… Я чувствую себя немного лишним. — Загоняешься, сам всё придумываешь, — уверенно сказала Танька. — Слушай, Таня, а ты так изменилась! Вот вообще… — Да? — уточнила Таня. — Ну, круто. Это была моя цель. Послушай, Олег, а я знаю, что надо сделать, чтоб пацаны вообще полностью тебя приняли за своего. Ты можешь организовать им запись альбома? — Оу… — задумался Олег. — Вообще, могу, у меня почти всё есть для этого. И у Макса. — Ой, а Макс тут причём? — удивилась Таня. — При том, что у него есть крутые примочки и мощный комп, мы с ним уже записывали пару его треков, но без живых инструментов, там только вокал был. — Понятно. Ну вот, Олег, если получится с альбомом, то будет очень круто, — Танька обрадовалась и обняла его от избытка эмоций, подогреваемых алкоголем. Из дома вышел Мишка, и Тане опять стало немного не по себе: он был пьян ещё сильнее, чем тогда, в подъезде. Слегка покачиваясь, он подошёл к Тане с Олегом и тяжело остановился. — Вы чё тут… Сидите, как-то странно… Вдвоём, — Мишка нахмурился и рывком прижал Таню к себе. — Миша, а я вот насчёт альбома говорила. Ты же забыл. — Да, Мих, я могу записать, — сказал Олег и отошёл в сторону. — Круто, — кивнул Миша. — Только держи руки подальше от моей Танюхи, на всякий случай. — Понял-понял, не дурак, — поднял ладони и поспешно ретировался Олег, а Миха вдруг взял Таню за руку и куда-то повёл. Он то и дело сваливался с тропинки в сугроб, утягивая Таню за собой, они валялись в снегу, ржали и кое-как добрались до бани. — Тут ещё тепло, — сказал Мишка, втолкнул Таню внутрь и крепко закрыл за собой дверь. — Танюха, бляха-муха… Хочу тебя взять! По-настоящему, сука… Давай? Он начал настойчиво целовать ещё толком не пришедшую в себя Таньку, у которой не было сил сопротивляться, быстро, рывками раздел, уложил на поло́к, запутался в своём ремне, наконец, сдёрнул его и расстегнул джинсы. Таня, доверившись ему, бесстыдно раздвинула ноги совсем широко и лежала, предвкушая, что будет дальше. Миха же, повозившись, вздохнул и выругался заплетающимся языком: — Блять, нихуя не получится… Я слишком много выпил… Прости, Тань… — он опустился по стеночке на пол и сел, замерев. Танька подавила вздох разочарования, кое-как оделась, поправила Мишке штаны, села рядом, положив голову ему на колени, и они уснули прямо в бане на полу. Через пару часов обоим, конечно, стало плохо и холодно, они разбрелись по разным сугробам, повинуясь голосу желудков, не справляющихся с количеством спирта, а потом вернулись в дом, с переменным успехом перешагивая разбросанные вещи, бутылки и тела спящих друзей, и плюхнулись на заботливо постеленные кем-то шубы на полу. — Херово-то как, Мишка… — прошептала Таня. — А вообще похуй. Да? — Ага. Свобода, бля, — подтвердил Миха и снова уснул, придавив её крепкой хваткой.