***
Выпускной вечер запомнился ему путано и обрывочно: конкурсы, приколы, дурацкие танцы, спрятанное под столом шампанское, вмиг подобревшие и почти что родные одноклассники, ну и, конечно, Танюха, радостная, счастливая, такая красивая и манящая, что Миха терял голову, стоило ему лишь взглянуть на неё. После кафе выпускники, как водится, пошли встречать рассвет на ближний берег озера, ещё что-то пили, потом Мишка проводил Таню до подъезда, кое-как отпустив от себя, и завалился дома спать. Танюха разбудила его в двенадцать дня и потащила в школу забирать какие-то медицинские справки и документы. — Тань, а нельзя это сделать на следующей неделе? — сонно упирался Миша. — Я вообще не выспался. — Миш, потом будет не до этого, — объяснила она, — да и Алиса Сергеевна просила прийти сегодня. — Чтобы она могла проверить, в каком мы состоянии после выпускного, — засмеялся Миха. — И в каком же? — улыбнулась Танька, целуя его в слегка колючую щёку. — В херовом, — признался Мишка и, оттянув Таню с дорожки ближе к кусту белой сирени, перевёл поцелуй в страстное сплетение губ и языков. — Ладно, пошли, хочется поскорее распрощаться со школой навсегда. В коридоре возле кабинета директора они встретились с задумчивым Сашкой Балуновым, который слонялся туда-сюда вдоль окон. — Привет, Саня. Ты чё тут маешься? — спросил Мишка, подавая ему руку. — Тебя вообще-то жду, Мих. Поговорить надо. — Так говори! — занервничал Горшок, чувствуя, что Шурик приглашает его отнюдь не на светскую беседу. — Давай Андрюху подождём, — Шурик отвернулся к окну, стараясь не смотреть на Мишку. — Я не понял, — резко развернул его к себе Миха, а Таню, которая хотела вмешаться, отодвинул и усадил одним движением на скамейку к Маринке, — вы чё от меня скрываете? Шурик не успел ничего ответить, потому что из кабинета вышел Андрей с мамой, увидел разозлённого Мишку и быстро подошёл к нему. — Та-ак, — протянул Горшок, оглядев друзей. — Чё, зассали, да? Решили остаться… — Мишка, так будет правда лучше и проще, — попробовал объяснить ему Шурка. — Мы получим два свободных года для занятия музыкой, выгнать нас никто не сможет, в нашей стране школьное образование общедоступное. И родители возникать не будут, потому что мы при деле, в школе, типа, учимся. — Да вы почему такие-то? — возмущённо крикнул Мишка — Договаривались же, вроде… А ну, пошли отсюда, поговорим, блять, в другом месте. — Миш, а как же… — окликнула его Таня, вскакивая со скамейки, но он отмахнулся и бросил ей: — Я помню. Я приду позже.***
Разговор был коротким, закончился ссорой, каких раньше ещё не бывало, и злой расстроенный Мишка, чувствуя себя преданным, непонятым и всеми покинутым, бросился куда глаза глядят. Он как неприкаянный долго шарахался по району и совершенно случайно вышел к гаражам. Вспомнив, что в одном из них обычно тусуется Максим, Миха пошёл туда и действительно встретил его. Макс чинил старый мотороллер и обрадовался Мишке. — Привет. Чё, как настроение? — Нормально, — Миха сел на кучу старой ветоши и спросил. — Ты в десятый идёшь или в шарагу? — В автодорожный, буду учиться на механика, — Макс прикрутил колесо и вытер тряпкой перемазанные руки. — А ты? — Да хуй знает, — почесал в затылке Миха. — Хотели с пацанами одно, а они меня кинули. — Ох нихера себе, — удивился Макс. — Вы трое вроде никогда по серьёзке не ссорились? Всегда, блять, вместе. — А теперь, походу, врозь, — Горшок заметил тёмную бутылку разливного пива и кивнул на неё. — Давай выпьем? — А давай. Я для своих чуваков на вечер купил, но раз такое дело… Надо ж тебя поддержать, Миха, — Максим достал откуда-то пластиковые стаканы. — А ты всё-таки хороший парень. Чё мы с тобой всё время были как кошка с собакой? — Не знаю, — хмыкнул Мишка и подумал: «Вот так вот, друзья предают, враги хвалят… Хуетень полная творится, ё-моё…» Они душевно посидели, Макс выволок из угла гитару, вручил Мишке, одобрил некоторые его песни, и когда Горшок вспомнил о времени и глянул на часы, был уже восьмой час. — Сука… Макс, мне пора. Пока, дружище, ты, оказывается, классный чувак, — Миха обнял его, хлопнул по спине и пошёл к Тане. Беспрепятственно зайдя в подъезд, Мишка позвонил в дверь, ввалился в общий коридор и полез к Танюхе с поцелуями и объятьями, спеша пожаловаться на своих бестолковых друзей, но наткнулся на её необычно холодный взгляд. — Ты чё, Тань? — в непонимании завис Мишка. — Где ты был? Мы тебя, между прочим, весь день ждём, — скрестила руки на груди Таня. — Да с Максом просто встретился… — Миха потупился и, немного устыдившись, стал разглядывать пол. — У тебя всё время находятся поводы напиться, — вздохнула Таня. — То Эд приехал, то с Максом встретился. Потом что, будешь отмечать день взятия Бастилии? — Танюх, ты чё правильную-то включила? — резко вскинул голову Горшок. — Ты же не такая, я знаю. — Миш… Прости… — Таня прижалась к нему щекой. — Просто я на нервах целый день. Папа недоволен, он ценит пунктуальность и точность, а про маму и говорить нечего, она цепляется за любой твой косяк. — Пошли, я всё объясню, — шагнул в квартиру Миша, стараясь придать себе трезвый вид, и с порога сказал. — Здравствуйте. Вот и я. — Долго же ты шёл, Мишка, — громко сказал Григорий Александрович. — Проходи сюда, в комнату, садись рядом. Танин отец хлопнул ладонью по дивану, Мишка сбросил кроссовки и присел на краешек. — Тань, ты тоже иди сюда. А ты, Миша, садись нормально, разговор будет долгим, — попросил мужчина, а потом пригляделся к Мишке, вздохнул, слегка улыбнулся и сказал. — Но, думаю, его лучше перенести. Всё ещё отмечаешь выпуск? — Нет, — резко ответил Миха, сбрасывая Танину руку, которой она накрыла его ладонь, и заговорил отрывистыми фразами. — Меня дружбаны обманули, блин. А я… Я всё равно уеду. Соберу группу заново. Плевать. Танюх, когда мы едем? Тут он заметил вставшую в дверях обеспокоенную Танину маму и добавил: — А, ну да, вы же не знаете. Но я хочу, чтобы всё честно. Мы едем в Санкт-Петербург. Жить. И это не обсуждается. Таня побледнела и дёрнула Миху за руку, но тот снова отмахнулся. — Не обсуждается, говоришь? — Григорий Александрович посмотрел Мишке в глаза и медленно обратился к дочери тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Таня, а ты что скажешь? — Я? Пап, я… — растерялась Танька, а Горшок повернулся к ней. — И ты туда же? Ты тоже не едешь? — Миш, подожди… — пролепетала Танька, а Любовь Ивановна отрезала: — Они никуда не поедет, Миша. — Как это не поеду? — взвилась наконец Таня, в которой взыграл дух противоречия. — Очень просто не поедешь. Мы не разрешаем тебе, — поддержал жену Григорий Александрович. — Тебе ещё рано жить одной в другом городе. — Тем более с этим типом, — вставила Любовь Ивановна. — Я вообще-то здесь, чё вы обо мне как о постороннем говорите? Тань, ты боишься, я же вижу… Да и похуй. Идите вы все нахуй! — сжёг разом все мосты Миха, встал и вышел из квартиры. — Вот, доча, ты видишь? Видишь, как он разговаривает? — всплеснула руками мама, но Танька, не слушая её, выскочила в коридор. — Миха, стой! Совсем сдурел? — закричала она, давясь слезами. — Ты что наделал? Ты меня и моих родителей на три буквы послал? — Да, послал. Да потому что заебали вы все, сначала говорите одно, а потом в кусты. Танюх, ты же обещала! Ты говорила, что мы уедем вместе… — грубо толкнул её к стене Мишка. — Сейчас я с тобой никуда не поеду, — завредничала Таня. — Такой дурной ты мне не нравишься. — Ах, не нравлюсь? — зло сощурился Миша. — Да это ты просто повод нашла. Иди-иди к своей мамке под крылышко, а я уезжаю один! — Ну и катись куда хочешь! — слёзы уже вовсю чертили на Танином лице солёные дорожки. Миха ничего не ответил, плюнул и скрылся за дверьми лифта. Он выбежал во двор, от всей души хлопнув дверью, помчался, подстёгиваемый злостью и отчаянием, к себе, покидал в рюкзак первые попавшиеся под руку вещи, документы и деньги, схватил гитару, поругался с родителями, сообщил им, что уходит из дому и под оры и крики метнулся на улицу. В грязной пивнушке Миха купил портвейна и какой-то еды и малолюдными дворами пошёл на вокзал, то и дело прикладываясь к бутылке. Было тошно и тоскливо, чувства бурлили в нём, как в котле с закрытой крышкой, и, чтобы выпустить пар, Мишка готов был на любое безумие. Недалеко от здания вокзала он сел на скамейку и стал пересчитывать свои деньги, пытаясь понять, сколько же ему надо на билет до Питера. Голова кружилась от выпитого, мозг отказывался складывать и вычитать, Миха вздохнул, совсем пригорюнился, а когда немного пришёл в себя, рядом оказался Эдик. Узнав кое-как, что случилось, он попытался утащить Мишку ночевать к своему знакомому, но Миха взбеленился и никуда не шёл, а потом спросил: — Эдька, а чё ты говорил про Омск? — Да я хочу Россию повидать, сесть и просто поехать куда глаза глядят. — А возьми меня с собой? — взмолился Миша. — Нахуй мне одному Питер? — С собой? — с сомнением протянул Эд. Мишка кивнул и долго-долго его уговаривал, пустив в ход все аргументы. Эдик возражал, твердил про родителей, про то, что не надо пороть горячку, но наконец тряхнул головой и сказал: — Ладно, похуй, давай. Только не вздумай ныть. — Не, я… Ни за что, — спутанно ответил Мишка и встал, подбирая свои вещи. — Мда, в таком виде тебя в поезд не посадят, да и вопросов будет много… — задумался Эд. — Поехали сразу автостопом? Мишка снова закивал, он был готов на всё. Пацаны выбрались к трассе и удачно остановили дальнобойщика, молодого парня, который легко согласился их подвезти. Эдька закинул в кабину сумку, рюкзак и гитару, потом заволок Мишку и устроился сам. Миха быстро уснул, а когда проснулся, был уже в сотнях километров от дома. Он огляделся, ни черта не понимая, смутно вспомнил вчерашний вечер, облизнул пересохшие губы и нашёл взглядом Эда. Тот оживлённо болтал с водителем и пока не замечал, что Миха проснулся. — Эдька, — хрипло сказал Мишка, — где мы? — На Урале. Доброе утро, Мих. — Как же, доброе, — буркнул Миша и ощутил подкатывающий к горлу комок. — Блять, а можно остановиться… — У, всё понятно с тобой, пацан, — засмеялся, окинув его взглядом, дальнобойщик и затормозил на обочине. — Езжай, не жди нас, — пожал ему руку Эд. — Спасибо, Юрка. Миха выбрался из кабины и сразу же шагнул к придорожным кустам. Эдька терпеливо ждал его на обочине, усевшись на свою сумку, перемазанную в дорожной пыли. Когда Мишка, обречённо вздохнув, сел рядом, он протянул ему бутылку воды и тихо спросил: — Жалеешь? — Нет, — упрямо замотал головой Миша. — Они все, все, блять, меня оставили… Вот и пускай ищут теперь. Только ты со мной, Эдька, спасибо, брат. Он крепко пожал ему руку и хлопнул по спине. — Позвони хоть маме, — посоветовал Эд. — Она-то тут при чём. — Я телефон проебал. — Звони с моего. Только тут сеть не ловит, пошли вон туда, на пригорок. Мишка дозвонился до дома, поругался, поревел, успокоил маму и немного успокоился сам. — Возвращаешься? — насмешливо глянул Эд. — Нет, я же сказал, — твёрдо ответил Горшок, и Эдька больше не поднимал этот вопрос, лишь заметил: — Знаешь, Мих, нам, наверное, надо держаться подальше от ментов, тебя будут искать. — Может быть, — Мишка улёгся на траву и долго разглядывал луговой клевер, пытаясь найти счастливый пятилистник. Отдохнув, пацаны снова вышли к трассе, на этот раз долго ждали, но всё-таки уселись в дощатый кузов старого грузовика и доехали до ближайшего города. Эд договорился с шофёром о подработке грузчиками на овощебазе, и ближайшие несколько дней Эдька с Михой таскали тяжеленные ящики, ночуя прямо в подсобке. Тяжёлая работа отнимала много сил, времени на грустные мысли не оставалось, и Мишка был этому даже рад. Заработав немного денег, ребята покинули город и снова отправились в путь. В одной из деревень Эдька раздобыл чистейшего самогона, и Миха понял, что всё, что он пил раньше, не идёт ни в какое сравнение с этой штукой. Оба быстро накидались, расположившись возле костра на лесной поляне, и Мишку, конечно, потянуло на разговоры о Тане. Он готов был звонить ей прямо сейчас и умолять о прощении, но у Эдьки на телефоне не было денег, и разговор пришлось отложить. Чем больше Миша болтал о Танюхе, тем сильнее мрачнел Эд, а когда Миха пристал к нему, выпытывая хоть что-то об его таинственной возлюбленной, вдруг резко прижал его к земле и сказал: — Ты идиот, Миха! Я люблю твою Танюху, ёбаный в рот. Ты слепой котёнок, блять. Ты сделал ей больно, бросил её там одну, а теперь тут жалуешься. И кому? Мне, блять! Миха охуел, растерянно замер и даже немного протрезвел, а потом до него наконец дошёл весь смысл, и он бросился на Эда с кулаками. — Чё ты сейчас сказал, урод? Она моя! Моя! Они жёстко подрались, разбили друг другу носы, наставили фингалы и синяки, а потом неожиданно помирились. — Я уважаю твои чувства, Миха, — долго объяснялся Эд. — Я не сказал ничего Тане, хотя мог бы, не стал настаивать. Я даже не вернулся, а уехал из города вместе с тобой. — Чувак… Прости. Ты будто благородный рыцарь, бляха-муха. А я дебил… Ой, какой же я дебил… — отвечал Миха, закрывая лицо руками и размазывая повсюду кровь. — Помирись с ней, — попросил в конце концов Эд. — Я обещал ей, что вы обязательно помиритесь. А я… Я забуду её. Веришь? — Верю, Эдька, — кивнул Миша, уже почти засыпая. Немного проспавшись, пацаны встретили рассвет на берегу небольшой, затерявшейся в полях речушки, смыли засохшую кровь со своих боевых ранений и вновь пошли к автомобильной дороге. Деревни, сёла, большие и маленькие города, грузовые и легковые автомобили, добрые и злые люди, костры, песни под гитару, реки, озёра, луга, леса, — всё смешалось и переплелось в Мишкиной памяти в один большой разноцветный клубок. Миха совсем запутался в своих воспоминаниях, выбрался из палатки, подбросил в огонь веток и тронул струны гитары, которая чудом не намокла в сыром почти насквозь чехле. — Ну и чего тебе не спится, трубадур? — показался из палатки заспанный Эдик. — Да так… Думаю, размышляю, понимаешь, да? — отозвался Горшок. — Смотри, дождь закончился. Звёзды видно… — Да, — Эд сел рядом и запрокинул голову вверх. Они молча просидели до утра, позавтракали, собрались и поехали дальше, слыша зов дороги.***
— Эдька, а куда мы вообще-то едем? — вдруг, смеясь, задал резонный вопрос Мишка, когда их снова высадили где-то под Иркутском. — Во Владик, к океану! Ты видел когда-нибудь Тихий океан? — Не знаю, — задумался Мишка. — Когда я мелкий был, мы жили на Дальнем Востоке, но не на побережье. — Океан — это… Это нечто, Мих, это такая стихия охуенная, — восхищённо объяснил Эд, сворачивая на просёлочную дорогу. — Классно. А сейчас мы куда? — Да тут где-то деревня должна быть, там кореш мой живёт, мы с ним на Байкал гоняли. Эдька шёл уверенно, но в итоге запутался, парни заплутали в бескрайних полях и вышли к деревне уже вечером. Эд побродил по домам и узнал от местных бабок, что друг его давно перебрался в город. — А можно мы у вас переночуем? — спросил Миша у одной приглянувшейся ему старушки. — А отчего же нет. Ночуйте, милки. Баньку вам протопить? Пацаны согласно закивали и впервые за долгое время нормально отдохнули и выспались. Жёсткая панцирная сетка кровати показалась Мише мягче самой пуховой перины, он уткнулся в перьевую старую подушку, опять вспомнил дом, маму, бабушку, которую не навещал уже сто лет, и чуть не заревел, но сдержался, потому что неподалёку сопел Эд. На следующий день, распрощавшись с гостеприимной женщиной, пацаны вернулись на дорогу, весь день нехотя брели по ней, отчаявшись найти подходящую попутку, и вдруг услышали рёв мотоцикла. Это был классический «Урал» с коляской, он затормозил, поднимая клубы пыли, водитель снял шлем, и Эд захохотал, едва не свалившись в траву. — Это чё за «Уралбайкерблюз»? — кое-как проговорил он, во все глаза разглядывая хозяйку мотоцикла. — Только не говори, что тебя зовут Валентина, такое сходство с песней добьёт меня окончательно. — Нет, меня зовут Полли, — дерзко ответила высокая статная девушка, сверля Эдьку своими серыми глазами. — Подвезти вас? — Давай. Миха, садись в коляску, а я сзади, — быстро ответил Эдик. Полли ему сразу понравилась, и он решил пойти напролом и завоевать эту девицу, чтоб окончательно забыть уже о Тане. — Меня Эд зовут. — А я Миха, — бросил Горшок, с улыбкой наблюдая за Эдькой. «Интересно, что он будет делать? Поучусь хоть кадрить девчонок». — Куда едете? — спросила Полли. — Туда же, куда и ты, — крикнул Эд, пристроившись сзади, и осторожно, но решительно положил руки на её талию. — Значит, на Байкал. Руки убрал! — скомандовала Полли. — А держаться как? — возмутился Эд. — Как хочешь, — отрезала девушка и рванула вперёд. Она быстро домчала парней до полудикого берега Байкала, где на прибрежном песке уже расположилась компания её друзей. — Смотрите, кого я привезла! — воскликнула Полли. — Говорят, музыканты. Вот этот пацан сам песни пишет. — Ух ты, — тут же подскочила к Мишке симпатичная белокурая девчонка и с уважением глянула на его футболку с Сидом Вишезом, ту самую, что он выпросил однажды у Эда. — Любишь панк? — Ага, — улыбнулся Миха. Они с Эдькой быстро со всеми перезнакомились и решили остаться здесь. Ребята учились в Иркутске и вот уже который год, сдав сессию и разобравшись с практикой, отдыхали все вместе на Байкале. — А ты откуда? Мишка назвал свой город, и все вокруг присвистнули. — Нифига вы далеко забрались, — заметил один из парней, Стас. — Это ж сколько километров проехать пришлось? — Много, — засмеялся Эд. — Мы хотели вообще до Тихого океана доехать, но он подождёт. Никакой океан не сравнится с такими прекрасными людьми, как вы. Эдька отвесил этот комплимент и выразительно посмотрел на Полли. Та рассмеялась ему в лицо, но немного зарделась и смутилась. — Классная девчонка, да? — шёпотом сказал Мишке Эд вечером, когда все укладывались по палаткам спать, вдоволь напевшись песен под гитару. — Вроде бы, да, — улыбнулся Миха. — Запал? — Ага, — мечтательно разулыбался Эд. Они провели на Байкале долгих десять дней, встречали рассветы, провожали закаты, отметили Мишкин день рождения и наслаждались жизнью и природой. Однажды вечером разыгралась сильная гроза, все бросились врассыпную по палаткам, и та светленькая девушка, которую все звали Белкой, неожиданно оказалась рядом с Мишкой. Она, доверчиво дыша ему в ухо, призналась, что боится грозы, посильнее прижалась к нему, и у Михи перехватило дыхание. Он призвал на помощь всех богов и решительно взял себя в руки, не давая животным инстинктам выбраться без позволения наружу. — Ты пишешь красивую музыку, — вдруг сказала ему Белка. — Вы правда с группой выступали в Питере? — Ага, — вздохнул Миша. — Мы должны были записываться на Добролёте с самим Ильёй Чёртом, понимаешь, да? — Ух ты… Из «Пилота»? — Да. Но я всё пропустил, всё потерял. Наверно, сам дурак… — А что случилось? — сочувственно спросила девушка, вздрогнула от резкого раската грома и снова прижалась к Мишке. Он опять вздохнул и в общих чертах рассказал ей свою историю. Белка внимательно слушала, кивала, жалела его, и Мишка, давно не чувствовавший такой ласки, растаял, растёкся лужицей, осторожно обнял её и почти затянул в робкий поцелуй, но тут сверкнула молния, Белка ойкнула, а Мишка резко вспомнил Таню, обругал себя и отодвинулся. — У тебя есть девушка? — догадалась Белка. — Да, — отвёл взгляд Мишка. — Мы поссорились, и я… Блин, получается я просто сбежал… — Расскажи мне о ней. Давай просто поговорим, Миш. Да, ты мне нравишься, но… Осенью мы всё равно разъедемся, зачем же что-то начинать? — мудро заметила она, и благодарный Миха всю ночь проговорил с ней, а рано утром нашёл Эда в чужой палатке, вытащил его на улицу и сказал: — Эдька, я хочу домой. Эд удивлённо поднял брови, потом пристально посмотрел на Мишу и хлопнул его по плечу: — Молодец. Возвращайся, так будет лучше. Только у меня денег нет… — Зачем тебе деньги? — высунулась из-за его плеча Полли. — Миху домой отправить. — Так давайте скинемся, и я довезу его до Иркутска, там сядет на поезд. — Давай! Спасибо, Полли, — воскликнул Эдик, поцеловал её и украдкой подмигнул Михе. У того будто свалилась гора с плеч, он заулыбался и ещё сильнее захотел домой. Студенты, услышав клич Полли, быстро насобирали денег на билет, тепло попрощались с Мишкой, который всем понравился, и мотоцикл умчал его в город на вокзал. Миха пообедал в местной столовой, купил билет, дождался вечера и с трепетом сел в новенький вагон, заняв свою законную верхнюю боковушку. Поезд тронулся, застучав колёсами, а Миша, неудобно свернувшись, долго смотрел в окно, думая обо всём на свете, а потом уснул и во сне увидел Таню и друзей.