Заслуживаешь этого.

      Громкий удар, который как гроза средь ясного дня, разрезает умиротворённую атмосферу в квартире. Невольно схватившись за щёку, он изо всей силы сдерживает слёзы. Она горит так, будто приложили что-то горячее. Постепенно вырисовывается ровный отпечаток ладони с пятью пальцами, который полностью покрыл левую часть лица.       Да, вчера его недопохождения на тот свет не остались незамеченными, ведь разбудил уставшую и такую вымотанную родительницу, у которой, по её же словам, чуткий сон, снится ей только работа, а сейчас ещё и бессонница, в общем, весь набор бед и её нужно жалеть.       А то, что сын вчера чуть не вскрыл вены, она принимает за юношеский максимализм и просто распиздяйство, привлечение внимания.       — Взрослый уже, а он все хренью мается, даже в институт поступить не может, не то, что работать! Вот со своими наркоманами и водится, ни совести, ни понимания, руки режет, а что потом? — задает мать вопрос, на которой есть только один едкий ответ от сына:       — Не проебу свою жизнь, залетев от первого встречного, а потом споив его до смерти, постоянно насилуя мозги своим детям и гуляя с левыми мужиками! — снова пощёчина, на этот раз удар пришёлся на другую щеку, так же распаляя её красным.       — Поговори мне тут, ни одной копейки не заработал, знал бы как это сложно – отмазывается она, переводя тему. Ведь ничего другого выдать она не может, всё сказанное — правда. Снова эта тема режет уши. Заебался терпеть это. Резко встал и ушёл, не собирался слушать этот цирк, который так и засел в их отношениях, но его тут же поймали за плечо, буквально, вцепились когтями и повернули на себя рывком.       — Ещё раз такое произойдёт — ты не жилец в этом доме — рыча ему в лицо, отпускает женщина с багровым от злости лицом. Он лишь облегчённо смотрит прямо в её глаза, хитро улыбаясь, скинул с себя её лапу.       — Животное – позволяет себе такое высказывание в сторону родного человека Томас. Она заслужила этого. В его спину летят ругательства, но он научился игнорировать столь тупые аргументы и методы выпустить пар. Он — личность. Он знает себе цену. Сейчас же его считают своей собственностью — ребёнком.       Раз не работаешь — то весь во власти старших.       Затыкает уши наушниками, лишь бы очутиться в несуществующем мире своих плейлистов. Схватив на ходу с крючка, чуть не вырвав бирку, на которой висела зимняя жёлтая куртка, накинул на себя. Риджуэлл чувствует пронзительный взгляд с конца коридора, но что? Правильно, похуй. Раз родной человек так поступает, значит не родной он…И прощения не заслуживает.       Быстро обул тёплые оранжевые боты. Всё так же не оборачиваясь, он открыл входную дверь. А, да, точно, нужно попрощаться. Поднял одну руку в раскрытой ладони. «Пока-пока, Лена-проблема». Выйдя за порог, ударил по двери ногой в обратную сторону со всей силы, пол завибрировал, грохот услышал даже через абсолютный максимум очередной песни «Электрофореза».       Пробежав один пролёт будто в трансе, он прислонился к холодной тёмно-зелёной стене подъезда. В голове резко опустело, можно было на полном серьёзе сказать «гулял ветер». Но в то же время строчки прямого текста о ненависти носились в сознании. В горле начало неприятно першить, но откашляться не получалось, а некое скопление в гортани мешало нормально дышать, поэтому вздохи выходили с хрипотцой. Стало холодно, но не из-за подъездного сквозняка, а внутреннего озноба, который неконтролируемо тряс тело. В носу начало щипать, заставляя постоянно шмыгать.       Хоть этого и не было видно, но «зрачки» начали судорожно искать что-то. Точнее, он просто пытался не заплакать. Рождение его было ошибкой, неустанно повторялось матерью, так чего можно было ожидать в этот раз? Естественно, он раздражал её, лишняя ноша, лишние траты, никакой личной жизни из-за «ошибки молодости».       Он лишний в идиллии распутной жизни матери. Черноглазого никогда не ждали дома, наверное, крестились, лишь бы пришёл позже и всё равно, что с ним случится.       От такой идеи паренёк грустно усмехнулся. Попытки завершить эти страдания не увенчались успехом, к тому же привели к очередному срыву матери.       «Попытка привлечь внимание» — смешно. Она вообще понимает чем это могло грозить сыну, будь он хоть немного храбрее и безумнее?       «Бреееееед» — прямо-таки тянулось в мозгу. Он не мог подобрать слова, описывающие ситуацию никак лучше, чем это.       Не в силах держаться на ногах от временной слабости, Риджуэлл облокотился на облупленный подоконник, который был покрыт слоем пыли и пепла, как «украшение» стояли зелёные стеклянные бутылки недорогого пива из ближайшего круглосуточного, такой подарок оставил контингент пятиэтажки. Окно было в разводах, что мозолило взгляд, не давая разглядеть улицу, все будто мыли одной грязной тряпкой. Здесь прям благоухал душок типичной хрущёвки 90-х годов. Было неприятно жить в этом крысятнике.        На улице уже темнеет, но это мало заметно из-за яркого отражения фонарного света от снега, делая из улиц будто праздничные переулки, которые светятся тёплым светом и переливаются под разным углом, как новогодняя мишура…        Он давно не видел её в своём доме. Именно в этот праздник случилось непоправимое. Именно из-за этого это не праздник обновления и мечтаний о новой жизни с чистого листа, а лишь точка отсчёта сколько же могло быть лет отцу, если бы не очередная пьяная потасовка.       Томас опустил голову, не хотя видеть своё уродливое отражение в стекле окна. А может просто не хотел ощущать себя материальным и живым.       «Несправедливо» — девиз, с которого начинается каждый день.       «Может быть на мне Иудин поцелуй?» — строчка из песни, сильно врезалась и крутилась на языке. Может и так.       Заставляя себя отцепиться от грязного подоконника, он продолжил путь к выходу, перепрыгивая через несколько ступенек, каждый раз громко приземляясь. Зажав кнопку открытия магнитного замка, пытался открыть дверь, но та не поддавалась. Видимо дверь примерзла. Что ж, в этом мире всё решается с ноги. Да, на этот раз железка отпрянула к стене дома. Холодно. Колючий снег врезается в лицо, будто сотни маленьких осколков, действительно казалось, что они рассекали кожу. Повторим сюжет одной старой сказки?И осколок попадет в самое сердце?       Закрылся капюшоном, стало немного легче. Достав из кармана потрёпанный телефон, быстро набрал кому-то сообщение и тут же спрятал обратно в карман. Холодно, очень холодно. Он зарывается носом в куртку, а руки прячет в верхние карманы, ведь там почему-то теплее. Он держит путь прямо к «одному» месту. О нём знают такие же беспризорники и дворовые мальчуганы, которые прячутся там, употребляя разную химию, но он не из таких.       Мобильник завибрировал в куртке — пришло уведомление. Но проверять руки не тянулись, хотя Томас уже знает что же там пришло, скорее всего даже дословно, поэтому кивнув самому себе, пошёл ещё увереннее. Снег как-то странно хрустел под ногами, словно идёшь по костям, которые тяжело ломаются, каждый раз звонко трескаясь.       Народу на улице было мало, и поэтому черноглазый позволил себе немного пританцовывать, иногда скользя уже по обледеневшему местами снегу. Непонятно, чем ему понравилась эта песня, но стоит она на повторе и идёт по пятому кругу.       «Алкоголь — мой друг, алкоголь — мой враг, алкоголь всегда в чём-то виноват…» — а дальше текста он не помнил, поэтому тихо бубнил что-то невнятно до следующего припева. Достаточно далеко ушёл от своего дома.       И вот осталось перейти дорогу и свернуть во дворы.       Как и все малые дети идет только по белым полоскам зебры, а потом неуверенным прыжком покидает скользкую танцплощадку, показав всем ожидающим водителям, как он может делать кабриоль*. А теперь, пожалуй, самое опасное место этого маршрута — неосвещённые дворы. Днём здесь ещё более-менее приемлемо ходить, да и тогда тут ошиваются нарики и пьяницы. Но что вы, наш смельчак рассекает это пространство более чем уверенно, всем видом показывая, кто тут главный, петушится.       Но чуть не подпрыгнул, когда наушники резко зашипели, как змеи в оба уха, заставляя быстро их выдернуть, оголяя руки, которые тут же обцеловывает мороз.       — Господи! — успокаиваясь, говорит атеист. Но расслабляться рано. Капюшон слетел так, что послышался треск ниток, тут же морозный ветер окутал только согревшееся лицо.       — Кчау, черноглазка, звал? — как идиот использует избитые фразочки тот самый засранец, который так нагло сорвал укрытие с головы. Разглядеть его трудно ввиду кромешной тьмы, но точно скажу, что его стеклянные глаза, которые постоянно блестят хитринкой, можно увидеть даже в «Квадрате» Малевича.       Немедля напялив капюшон, Томас зло сверлит взглядом рядом идущего.       — Как обычно? — явно зная о нелёгкой судьбе товарища, вопрошает новообъявленный попутчик.       — Да, только сегодня она извротилась, говорит «ещё раз увижу, домой не возвращайся» — передразнивает свою мать «черноглазка». Второй, сочувствуя, похлопал по плечу друга.       — С собой есть что-нибудь? — переводя разговор с неприятной темы, спрашивает Риджуэлл.       — Может мне с ней поговорить? — вообще не слушая, вопрашает собеседник. На него это не похоже. Зачем ему этот лишний геморрой? В ответ лишь смешок.       — Что? — искренне недоумевая, разводит руками тот.       — Куда уж дальше? Ларссон, она и так думает, что мы спим и наркоманим вместе – на выдохе выдаёт столь странные для второго догадки матери, что тот чуть не поскользнулся, подходя к «одному месту». Отборный мат сыплется на всю тёмную улочку.       Так, то самое место представляет из себя детскую площадку, которой никто не пользуется, детей тут нет, район плохой, не выпускают их. На той самой площадке стоит деревянная песочница в виде домика, который чересчур популярен у школьников, ведь там и посидеть где есть, в полный рост встать, но не это главное.       — Так есть или нет? — уже более настойчиво спрашивает Ридж, включив фонарик, и свет тут же отражается от ледяной корки на том же месте, где его друг чуть не грохнулся. Заходит на площадку, тут же гася, возвращается во тьму, такой привычной и родной для глаз. Ларссон фыркает.       — А ты сомневаешься? — риторический вопрос.       — Вопрос в другом… будешь ли ты это? — доставая сначала под из глубин чёрной куртки, а затем пачку ричмонда, протягивая их «на выбор».       — Алкашки совсем нет? — разочарованно тянет Том, на что получает отрицательный кивок головы. Сразу раскис.       — Ну, хоть попробуй, никогда ведь не брал сигару в рот — двусмысленно выделил последние слова.       — Легче станет, гарантирую — заговорчески продолжает, видимо, уже прошаренный курильщик, садится на лавочку, подминая под себя куртку, всё так же держа руки навесу.       Закусывая губу, Томас бьёт по пачке привычных по виду сигарет.       — Неплохо — достал две — на себя и черноглазку, спрятал всё остальное в потайные карманы, тут же выудив глянцевую красную зажигалку, чиркнул колёсиком, пламя вспыхнуло, осветив небольшой участок возле лица Ларссона. Нос и щека в пластырях, а серые уставшие чуть прикрытые глаза, действительно, стеклянные, отражение огонька выглядит в них более чем завораживающе. Они будто постоянно наполненные влагой, и он вот-вот пустит слезу, но характер у него был совсем иной, не позволит он этой воде течь по щекам, скорее гравитация на Земле исчезнет или будет работать в другую сторону, чем такое произойдёт. Зажимает сигару в зубах, а другую держит возле, экономит, чёрт.        Алые огоньки тут же начали тлеть. Протягивает одну товарищу, тот, еле нащупав по светящейся точке, выхватывает, и, как «мужик» на понтах, затягивается на секунд пять точно. Подавился дымом, тут же выдавливает его обратно облаком, которое застилает его голову лёгким туманом. Смешок.       — Выпендриваться решил — выпускает еле заметные колечки прямо в лицо друга, нависшего над ним.       Из-за дома начала выглядывать луна, немного освещая землю холодным светом, который так не нравился ни одному из этой компании. Вдвойне холодно. Каждый сосредоточен на своих проблемах. Т      ишина давит. Докуривают, и как ни в чём ни бывало покидают это нынче неприятное место. Только вот Томаса всё же немного шатает и заносит.       — Вштырило? — будто и не вопрос задает. поддерживает за пояс парня, что явно второму не нравится, и он всячески пытается эту руку сбросить, пыхтит, как злой ёж, что не может не умилить сероглазого. Но движения Риджу даются с трудом, поэтому сдаётся.       — Ко мне свернем— диктует свои условия Ларссон, пока пропускает машину, чтобы перебежать на освещённую сторону улицы. А «ёж» вроде и не против.