Медь и серебро

Петя состоял из боли, гипса, бинтов, капельниц и мозговыносного нытья, искренне удивляясь тому, как Игорь может это терпеть. Сидеть рядом, держать за единственную здоровую руку и слушать попеременно то жалобы на все подряд, то злые обидные слова, насквозь пропитанные ядом беспомощности. О том, что из горящих обломков машины его вытащил Гром, игнорируя свои собственные повреждения, Хазин узнал от медперсонала и от них же, что после своего глупого геройства он чуть не истёк кровью. Игорь уже трижды успел мысленно оторвать им всем языки, потому что Пете нервничать было нельзя и в выражениях он никогда не стеснялся. - Иногда мне кажется, что это я из нас самый взрослый и рассудительный, - ворчал Петя, пока Игорь перебирал его разбитые пальцы, которые так нравились ему до аварии - длинные и тонкие, как у пианиста, а ныне вызывающие лишь грусть и затаенное чувство жалости. Затаенное потому что Петя не смотря на все свое положение, если захочет, найдет чем пиздануть. Да хотя бы штативом. - Правда? - без энтузиазма отозвался Гром. За неделю в больнице он в своей палате был раза три от силы, игнорируя и постельный режим, и советы врача, и даже ругань Хазина. Ему было страшно отходить надолго от своей персональной занозы в заднице и это единственная причина, по которой он не свалил долечиваться домой. Федор Иванович заезжал после работы и передавал гостинцы от теть Лены. Хазин одним таким вечером расчувствовался и признался Игорю, что вкуснее ее пельмешек нет ничего. Даже супер питание, прилагающиеся к навороченным палатам, которыми обеспечил друзей Разумовский, рядом не стояли. Сережа с Олегом тоже частенько обивали порог, выискав в своем плотном графике время для друзей. Именно Разумовский взял на себя ответственность разбираться с последствиями страшной аварии, в которой пострадало восемь машин, одной из которых было такси, на заднем сидении которого и ехали в тот вечер Хазин с Громом. Ехали они от отеля, где остановились родители Хазина. Страшный скандал, от которого гремели окна в том отеле - и тот стерся под влиянием страха за чужую жизнь. Хазины, кстати, тоже "обрадовали" их своим присутствием. В аккурат перед аэропортом: мать терла платочком сухие глаза и хранила молчание, пока отец расхаживал по палате, не затыкаясь. Его совершенно не устраивало то, что и здесь от его сына не отлипал вездесущий питерский мент. В итоге заявил, что Петя может дальше торчать в этой дыре, подставлять зад мужику и забивать на собственную карьеру, но тогда он посмотрит, как его избалованный сынуля сможет жить без папочкиных денег. Не добившись от Пети ни капли страха в наглых глазенках, раздраженно развернулся и поспешил важно удалиться, но столкнулся в дверях с Разумовским. Сережа, кстати, тоже много чего хорошего тому пожелал и Олежа захлопнул дверь перед багровой рожей Хазина старшего. Снятие бинтов можно было приравнять к какому-нибудь празднику. Петя ждал этого слишком долго и сгорал от нетерпения. Персонал, к слову, ждал этого не меньше - плюющая на правила парочка достала их еще в первый месяц, к концу которого Хазин исхитрился перемещаться по этажу при помощи Грома, игнорируя ненавистное кресло. Петя отчего-то решил, что лучше закрыть глаза, дождаться пока все бинты покинут его тело и посмотреть на все сразу. Наверное, зря он это сделал. Потому что отстранившиеся медсестра и врач предложили сходить за успокоительным... Кожа, иссечённая длинными и короткими страшными шрамами, больше не была гладкой. Он, кажется, что-то отвечал на вопросы врача и все не мог оторвать взгляд от своих голых конечностей. И Сережа, ввалившийся в палату первым, подавился заготовленной поздравительной речью, попятился назад, едва не наступив Олегу на ногу и тихо велел: - Игоря и успокоительное сюда, быстро! Олег понятливо кивнул и скрылся за дверью. Белые халаты тоже поспешили покинуть палату, верно истолковав взгляд рыжика. - Петя, что случилось? - мягко позвал гений, присев рядом на край кровати, - Тебе больно? Хазин только головой покачал и на себя одеяло затянул. - Что ты себе уже понапридумывал, придурок? - не сдавался Разумовский и обнял друга, радуясь, что тот не отстранился. Значит, не все ещё потеряно. Игорь, которого вновь зачем-то отправили на рентген, ворвался в палату через несколько минут. Следом вошел и Волков. - Петя? - позвал Гром, приближаясь к кровати и опустился перед ним на колено, игнорируя порыв Хазина спрятать под одеяло и руку. - Это ужасно, - выдавил из себя всегда сильный и сучный Хазин, который то ли под впечатлением после аварии, то ли просто под препаратами стал в разы чувствительнее. - Что именно ужасно? - уточнил Игорь и решительно стянул одеяло. Петя ничего не ответил, вернувшись к созерцанию своих ног и рук. Игорь тоже опустил взгляд на шрамы и через минуту вновь спросил, словно ничего не заметив: - Что не так? Касаясь руками пострадавшей кожи, Гром внимательно оглядел каждый и вновь непонимающе спросил: - Что тебя так напугало, Петь? - поглаживая колени, он продолжил, - Воспаления нет, все зажило хорошо, синяки сойдут... - Вы их не видите что ли? - Кого? - подал голос Волков, у которого на эту фразу был свой собственный триггер уже. - Шрамы. - Ты из-за этого так расстроился? - удивился Сережа. - Ну знаешь ли... - Смотри, - велел Игорь и закатал рукава, демонстрируя такие же. - Смотри, - подхватил Олег, задрав рукав - вот кого точно было не испугать такой ерундой. - У меня есть шрам от аппендицита, хочешь покажу? - внес и свою лепту Разумовский. Нервно рассмеявшись, Петя позволил себя обнять в четыре руки. Волков только хмыкнул, застегивая бесячие мелкие пуговицы на рукавах. Как он мог только подумать, что Игоря отвернут какие-то стремные полоски на коже… Как есть придурок. - Домой хочу, - признался Петя, успокоившись и Игорь согласно хмыкнул. Дома их уже ждали Федор Иванович, теть Лена и Дубин.