Это и есть любовь?

      – Ты всё ещё думаешь, что проводить «ночь кино» в доме Джимин хорошая идея? – В который раз переспросила Минджон, наблюдая за тем, с каким энтузиазмом её подруга перекладывает кексы с противня в пластиковые контейнеры.       – Наши с Эри родители останутся дома на этих выходных, а твой отец определённо не позволит нам остаться у тебя, так что Джимин – единственный вариант.       – Но её дедушка…       – Он всё время проводит в своей мастерской. На самом деле он купил над своим гаражом квартиру и живёт там по пять-шесть дней в неделю. Можно сказать, что весь дом всегда в распоряжении Джимин.       – Удивительно, как он ещё не сгорел.       – Минджон, пожалуйста, – Ичжо закатила глаза. – Это наше второе свидание с Эри, и я не хочу, чтобы на нём ты поругалась с её лучшей подругой.       – Так, может, вам тогда вообще не стоит звать нас с Джимин на ваше грёбаное свидание? Отвези Эри куда-нибудь подальше – в кафе-мороженое там или кинотеатр под открытым небом. Куда ещё обычно ходят такие противно-милые парочки, как вы?       Ичжо не ответила, не отвлекаясь от ещё горячей выпечки. Минджон была уверена, что Джимин уже заказала для них пиццу или ещё что-нибудь в этом духе, но кексы Ичжо всегда казались ей вкуснее любой еды на вынос. К тому же, если бы Ким вдруг внезапно начала бы снова думать о Джимин, то легко смогла бы отвлечься на сладкие кексы. По крайней мере, она на это надеялась.       – До сих пор не верю, что согласилась остаться с вами на ночь.       Ичжо в очередной раз закатила глаза, но ничего не ответила. Убрав контейнеры в рюкзак, она надела тёплую куртку и вместе с Минджон вышла из дома. Ещё издалека они заметили на крыльце Эри в куртке Джимин. Сама она возилась с чем-то на кухне. Сквозь открытую дверь Минджон слышала красивый голос Джимин, подпевающий инди-року начала 10-ых годов.       – Привет, – Эри открыла перед Ичжо дверь машины и мягко поцеловала в щёку. – Рада видеть, Минджон.       – Взаимно.       В этот раз гостиная выглядела в разы аккуратнее. В воздухе до сих пор пахло моющими средствами и горячей пиццей. Красные коробки стояли на столе как башня, грозя вот-вот рухнуть, но Джимин не обращала на них внимания. Мини-холодильник был открыт, и Минджон увидела настоящую коллекцию энергетиков всех цветов, вкусов и фирм.       – У тебя гости, Ю.       – Иду, детка, – Джимин ярко улыбнулась, подмигивая Минджон. – Как добрались?       – Хорошо. Спасибо, Джимин.       – Хотите чай или кофе? Или энергетик?       – Нет, спасибо. Мы принесли кексы.       – Хах, этот вечер становится всё приятнее.       Как оказалось, у Джимин или, возможно, её дедушки была целая коллекция фильмов 50-ых на кассетах, аккуратно подписанных и разложенных по обширным категориям. Они хранились в огромном чёрном ящике под кассетным проигрывателем и выглядели самой чистой вещью во всём доме. Было видно, что за ними ухаживают.       – Ты что, фанатка Джеймса Дина? – Усмехнулась Минджон, разглядывая названия фильмов.       – Может быть, – пожала плечами Джимин. – Мне нравится его образ. Просто удивительно, что он, снявшись всего в трёх фильмах, сумел стать настоящей иконой. Такой, знаешь, очаровательный бунтарь с добрым сердцем.       – Ты брала с него пример? – Эри разглядывала её, наклонив голову.       – Когда я училась в интернате, одна девушка сказала, что у меня его вайб. Не думаю, что раньше задумывалась над этим, но сейчас… Хм, возможно.       Минджон с трудом вспоминала, что её мать рассказывала про 50-ые и ту революцию, которую устроили известнейшие и тогда, и сейчас американские актёры. Кажется, Джеймс Дин был настоящим символом подросткового бунта – красивый, свободолюбивый, в белой футболке, которая тогда считалась нижним бельём, и быстрой машиной, он дымил как паровоз и поражал консервативную Америку презрительным отношением к религии. К тому же, именно он начал играть в Голливуде по-новому, в слегка сонной манере, с полным вживанием в роль. Это вроде бы называлось системой Станиславского.       И он был гей-иконой…       Если подумать, то в самом деле можно найти похожие черты.       – Не разбейся в двадцать четыре.       – Не волнуйся, детка, я сделаю это раньше, – наклонившись, она провела пальцами по кассете с фильмом «Стучись в любую дверь» и тихо пробормотала себе под нос: – «Живи быстро, умри молодым, оставь после себя красивый труп».       На секунду страх захватил Минджон с головой. Отец часто говорил о смерти, но для него она служила переходом в другой, более правильный мир, но Джимин определённо не это имела в виду. Смерть будто бы была её целью, отдушиной, напоминающей о том, что не придётся быть здесь, в мире живых, вечно, что она может уйти в любой момент, был бы только шанс. Вспомнилось, как она гнала на мотоцикле, выжимая ручку скорости до предела, иногда даже без шлема, в расстёгнутой кожанке. Эрик тогда лишь крутил пальцем у виска, говоря, что если она не хочет жить, то и плевать, но Минджон не могла отвести взгляд.       – Начнём с «Гиганта»?       – Угу.       Но как бы сильно Минджон не пыталась сосредоточиться на фильме, её взгляд всё чаще опускался на Джимин. Она правда думала о смерти? Хотела умереть? Может, все её действия были просто подростковым бунтом, влиянием пубертата и гормональных взрывов? Разве человек в здравом уме мог желать собственной смерти?       – Джимин, – тихо позвала Минджон.       – М?       – Можно зарядить у тебя мобильный?       – Да, конечно.       – А у тебя нет зарядки? Мне кажется, я забыла свою у Ичжо.       – Посмотри в моей комнате. Второй этаж, первая дверь направо.       – Может лучше ты поможешь мне её найти?       – Ладно.       Её комната выглядела точно так же, как и комнаты миллионов других подростков по всему миру. На белых стенах плакаты неизвестных Минджон рок-групп, некоторые даже с автографами, стикеры, исписанные строчками из песен, книг и цитатами известных звёзд и персонажей. Фотографий было мало – в основном снимки с Эри и селфи-полароиды, но Минджон заметила пару кадров с незнакомой рыжей девушкой с кошачьими глазами. Они стояли на фоне тёмно-синего моря, а яркое солнце освещало их лица.       – Тебе правда нужна была зарядка?       – Нет, – честно ответила Ким. – Я… я хотела с тобой поговорить.       На секунду улыбка сползла с лица Джимин. Она откинулась назад, опираясь на стену, и скрестила руки на груди. Они не оставались наедине с момента разговора Ю с отцом Минджон и не говорили о её признании, поэтому Джимин переживала.       – Если это о том, что я сказала твоему отцу, то я не собираюсь извиняться или делать вид, что это неправда. Я… я уверена, что люблю тебя.       – Не об этом. Я просто волнуюсь… Ну, за тебя.       – В самом деле?       – Моя мама увлекалась психологией и когда жила с нами, то мы часто вместе смотрели тренинги для родителей, и там говорилось о подростковых самоубийствах. То есть…       – Я по всем параметрам подхожу на роль потенциальной самоубийцы, так?       – Прости, если это тебя обижает…       – Нет, не особо, – усмехнулась Джимин. – Ты не первая, кто говорит со мной об этом. Не волнуйся, я не собираюсь что-нибудь с собой делать, клянусь.       – Но твоя езда и всё остальное…       – А, это… Да, первый психолог, с которым мне приходилось иметь дело, назвал это «травмирующим поведением». Мол, так я пытаюсь себе навредить и прочее дерьмо, – прежде, чем Минджон успела хоть что-то понять, Джимин сделала шаг вперёд и положила ладони на её щёки, мягко лаская большими пальцами скулы. Это было неуверенно, будто она не до конца знала, что будет делать, но всё равно так нежно, что сердце Ким сжалось. – Я знаю, что это опасно, но в последнее время я стала ездить аккуратнее. Я не садилась на мотоцикл с тех пор, как уехала из твоего дома в тот вечер. Мне есть ради чего жить, мир так огромен, щеночек, и я не хочу умирать, пока не увижу его полностью. Кажется, даже если у меня получится дожить до ста лет, я не успею сделать всё, чего хочу.       Минджон потянулась первой, прижавшись к губам Джимин в сладком поцелуе. Её пальцы легли на воротник рубашки Ю, притягивая её почти вплотную, а затем скользнули ниже, на талию. Сквозь одежду она чувствовала крепкие мышцы, подтянутый пресс, и её тело требовало большего – прикосновений, страстных поцелуев, укусов и засосов. В голове появилась очередная картинка – Джимин, нависающая над ней, с распухшими от поцелуев губами, в расстёгнутой рубашке, с каплями пота на лбу и шее.       Повинуясь инстинктам, Минджон сделала пару шагов назад, прижавшись к стене, и оседала бедро Джимин, прижимаясь губами к её шее. Пальцы Ю поднялись к волосами, путаясь в них, из губ вырвался тихий вздох, почти мгновенно растворившийся в тишине. Их рты столкнулись так грубо, что Джимин на секунду замерла, а затем отстранилась. Из маленького укуса на нижней губе стекала тоненькая струйка алой крови.       – Твою мать… П-прости, – прошептала Минджон.       – Ого, щеночек, – усмехнулась Ю, стирая след рукавом. – Я уже начала думать, что единственная скучала по нашим поцелуям.       – Они были неплохими.       – Всего лишь неплохими?       Джимин целовала всё её лицо, продолжая осторожно обнимать за плечи, а руки Минджон лежали на её талии, чуть сжимая тонкую ткань. Во рту ещё чувствовался слабый металлический привкус, но он быстро исчезал, оставляя на своём месте приятный вкус клубничного блеска для губ. Тепло окутывало как пуховое одеяло.       – Эри и Ичжо могут подумать, что мы убили друг друга, – пробормотала Ким, уворачиваясь от последнего поцелуя.       – Не волнуйся об этом, щеночек, они ждали момента, когда смогут остаться наедине с начала вечера, так что уверена, прямо сейчас они целуются так же, как мы.       – Они такие приторно-милые…       – Ага, даже тошнит. Но они по крайней мере счастливы.       – Это хорошо.       Джимин улыбнулась, наклоняясь, чтобы прижаться лбом ко лбу Минджон.       – У нас есть целых пять минут, так, может, просто постоим здесь так? Пожалуйста. Я так соскучилась по тебе.       – К-конечно.