400 г. н. э., Империя Гуптов
______________________________
С самого начала они с Икарисом были, мягко говоря, на ножах. Будучи полными противоположностями — золотой мальчик Икарис, идеальный солдат, и он, Друиг, задающий слишком много вопросов и сомневающийся в каждом шаге — они не прекращали споры веками, так что и говорить нечего: Икарис был ужасно далек от завоевания звания любимого члена семьи Друига. Тем не менее, здесь, в храме, где происходило их с Серси бракосочетание, Друиг чувствовал себя счастливым за него. Только дураки могли задаваться вопросом о том, какие чувства Икарис испытывал к Серси — любовь в его глазах была абсолютно искренней. Друиг сделал еще один укус груши. Рядом с ним стояли все остальные Вечные, с улыбкой наблюдающие за церемонией, и, к своему собственному удивлению, Друиг понял, что улыбается тоже. Несмотря на то, с какой частотой он воображал, как его кулак встречается с личиком Икариса, они все еще были близки — как и с Серси. Сама по себе церемония не продлилась долго — в кратчайшие сроки Серси и Икарис были объявлены мужем и женой и целовались под дождем из цветочных лепестков, пока храм наполняли радостные восклицания и поздравления. Друиг отделился от группы, закатив глаза, когда Аяк, проплакавшая всю церемонию втянула Серси и Икариса в объятия. Маменькин сынок. — Поверить не могу, что все наконец-то закончилось. Друиг развернулся к Спрайт, которая оставалась на своем месте, старательно притворяясь скучающей и раздраженной. — Ты хотя бы могла поставить на свое место иллюзию, — сказал он с деланным безразличием. — Ага, могла бы. — Почему не сделала? — Скорее всего, потому что Аяк бы все равно все поняла и притащила меня назад. Друиг пробормотал что-то в знак согласия и всмотрелся в нее. Он знал, что Спрайт лгала, хотя и не мог понять, о чем. Они были похожи, с этими их напускными раздражением и гневом, которые Друиг обычно использовал, когда пытался скрыть что-то от остальных. В таких случаях всегда существовал только один способ узнать, что именно. — Ну, сейчас у нас хотя бы есть легенда для тебя. — Ты о чем? — Теперь, когда Серси и Икарис официально женаты, мы можем говорить всем, что ты их дочка. Больше никаких неловких недопониманий и неуместных вопросов о том, где твои родители. Как и ожидалось, говорить ему это не следовало — Спрайт, привыкшая к поддразниваниям, вспыхнула гораздо сильнее, чем обычно. — Отвали, Друиг. Он едва сдерживал смех, наблюдая за тем, как Спрайт удаляется из храма, точно рассерженный ребенок. Ага, точно что-то скрывает. До конца вечера Друиг оставался в стороне, довольный простой возможностью наблюдать. Его привычная сообщница затерялась в толпе, разделяя всеобщее приподнятое настроение. Что было странно, Друиг не ревновал и не завидовал тому, что Маккари решила провести время с остальными вместо того, чтобы баловаться с ним — он знал, как сильно она любит хорошие праздники, особенно если они были связаны с настолько важными событиями, и ему не хотелось ее этого лишать. К тому же такая позиция позволяла Друигу без помех любоваться ее платьем. Для кого-то настолько быстрого, как Маккари, смена одежды занимала у нее значительное количество времени. Один за другим Вечные выходили из своих комнат, облаченные в одежду смертных — он сам был в черной тунике с красной перевязью, напоминающих его броню — но она не торопилась, а когда наконец-то вышла, Друиг понял, что каждая секунда ожидания того стоила. Видеть ее в этом красном с белыми акцентами платье было равносильно получению удара под дых от кого-то вроде Гильгамеша. Друиг часто называл Маккари прекрасной чтобы поддразнить, но в тот момент ему было не до шуток — он мог думать лишь о том, какой ошеломляющей она была. Ее кожа теплого оттенка, темные волосы, губы, которые складывались в улыбку, заставляющую его мир сиять — все это полностью выводило Маккари за грани понятия о прекрасном. В его груди росло нежное и хрупкое чувство, которое он пока не мог распознать. — Любовь — восхитительная вещь, не так ли? Скорость, с которой Друиг повернулся в сторону чужого голоса, едва не заставила его свернуть шею. Рядом с ним стояла Аяк, всматривающаяся куда-то в толпу. На секунду Друиг подумал, что она говорит о Серси и Икарисе, которые, естественно, не выпускали друг друга из ласковых объятий, но, проследив ее взгляд, он понял, что она тоже смотрит на Маккари. Друиг прочистил горло и собрался, позволяя обыкновенной маске занять свое место. — Если бы мне пришлось ее описывать, я бы скорее назвал слово «смертоносная», — фыркнул он. — Я видел все ужасные вещи, совершаемые людьми во имя любви. В отличие от остальных Аяк никогда не реагировала на грубость и черствость, так что она просто вздохнула и кивнула. — Да, любовь может делать с нами ужасные вещи. Но это не значит, что тебе нужно ее бояться. Эти слова выбили почву у него из-под ног; маска слетела. — Почему ты думаешь, что я боюсь такой тривиальной вещи? — Ты знаешь ответ лучше, чем я, — ответила она, переведя взгляд на его лицо. Впервые Друиг не нашел слов. Как Аяк может считать, что он боится любви? Это даже звучало глупо. Он любил; любил свою семью, даже особенно не пытался скрывать этот факт. Или нет? Что она имела в виду? Будто бы из них двоих она была тем, кто читает мысли, Аяк нежно погладила его по плечу и понимающе вздохнула. — Не прячь чувства в себе, Друиг. Помни это. Друиг так и остался стоять на месте, дезориентированный и сбитый с толку. К тому моменту, когда он наконец-то решился открыть рот и сказать, что все еще понятия не имеет, что она пытается до него донести, Аяк уже рядом не было. Что ж. А он остался, проигрывая этот разговор в голове снова и снова, размышляя и не обращая внимание на окружение. Приближения к нему еще одного человека Друиг не замечал до тех пор, пока на его плечо не опустилась тяжелая рука, заставившая его немного склониться к земле. — Какой прекрасный союз! — прогрохотал Гильгамеш. Друиг взглянул на него с раздраженной гримасой. Почему все внезапно начали находить удовольствие в общении с ним? Чувствуя, что находится не в настроении для полноценного ответа, Друиг просто кивнул. Гил, кажется, не возражал и провел еще несколько мгновений в тишине, разглядывая новобрачных — до тех пор, пока не решился разрушить молчание. — Как думаешь, какими бы были их дети? — Мы не можем иметь детей, — проворчал Друиг. После тысячелетий, проведенных на Земле, он с удивлением осознавал, что практически не помнит Олимпию, но совершенно точно знал, что перед отправлением они все прошли стандартную процедуру стерилизации. У него не было горьких чувств на этот счет — такая процедура была попросту логична. Без способности иметь детей количество вещей, которые могли бы послужить отвлекающим от миссии фактором, резко сокращалось. — Да, но представь, что мы бы могли, — размышлял Гил. Друиг мог бы, но то, что он представлял, ему не нравилось. — Не знаю. Понятия не имею, какими бы стали отпрыски Икариса. Уж точно не святее него. Гил расхохотался, откинув голову назад. — Точно. Но я знаю, что они были бы отличными родителями. А мы все бы стали отличными дядюшками и тетушками, — Гил взгянул на него, потом опять на Икариса и Серси. — Все, кроме тебя, разумеется. Друиг закатил глаза. Этот разговор вообще приведет к чему-либо? Гильгамеш вздохнул; веселье ушло, теперь он звучал до странности устало. — Жаль, что мы не можем иметь детей. Похлопав Друига по плечу в последний раз, он ушел, но Друиг продолжал пялиться ему в спину. Это была поразительно странная беседа, даже если исключить грусть в голосе Гильгамеша в конце. Понятно, что он говорил не об Икарисе и Серси, или, по крайней мере, не только о них. Могло ли это быть намеком на него и Фину? Они были близки с самого первого дня, но никогда не давали поводов думать о том, что между ними было что-то кроме дружбы. Скрывали ли они свои чувства? Почему сегодня все ведут себя так странно? Что-то было в вине? Не успел он сделать и шага вперед, намереваясь исследовать столик с напитками, перед его глазами промелькнула вспышка красного цвета. Менее чем через секунду Маккари оказалась рядом; ветерок, разогнавшийся вокруг из-за ее скорости, распушил его волосы. — Почему каждый раз я нахожу тебя в одиночестве в каком-нибудь углу? — показала Маккари. Она словно обладала какой-то иной сверхспособностью помимо скорости — никак иначе Друиг не мог объяснить то, как одна простая улыбка на ее лице заставляла все его заботы исчезать. — Сегодня я разорвал этот порочный круг, — заметил он. — У меня только что было несколько невероятно странных бесед. Маккари наклонила голову. — С кем? — Я расскажу тебе потом, — Друиг посмотрел вниз. Оказавшись рядом, она держала в руках чашу с виноградом, которую опустила на столик. — А это что? — О, я нашла его для тебя, — Маккари просияла, оторвала виноградинку с ветки и подняла, предлагая ему. Наверное, в этой ситуации ему следовало бы повести себя так: протянуть руку в ответ, принять ягоду, положить себе в рот. Вместо этого Друиг наклонился и осторожно взял ее своими губами. Приторная сладость взорвалась на его языке, глаза расширились. Маккари единственная на свете знала о его пристрастии к сладкому. — Вкусно, — протянул Друиг. Маккари бросила виноградину себе в рот. — Знала, что тебе понравится. Музыканты заиграли что-то новое. Все собравшиеся обступили Серси и Икариса чтобы дать им больше пространства для танца. — Я так счастлива за них. Он уже собирался согласиться, но почему-то аура блаженства вокруг Икариса и Серси пробудила в нем ревность. Она точно не была направлена на кого-то из этих двоих, это было больше… Попытка понять почему он испытал это чувство обернулась провалом. Оно пришло из ниоткуда и в никуда же и ушло; осадок слов Аяк все еще не исчез, и замешательство Друига многократно усилилось. — Что случилось? — А? — он осознал, что Маккари помрачнела. И, о целестиалы, даже мрачной она оставалась самым невероятным созданием на свете. Друиг потер глаза. — Ничего, просто устал. Однажды он рассказал Маккари, что время, проведенное в компании большого количества людей, плохо отражается на нем ментально из-за использования телепатии. Так и было, правда, хотя спустя пять тысяч лет среди них он уже привык. Она, однако, этого не знала и определенно беспокоилась. — Хочешь назад на Домо? Друигу хотелось ответить утвердительно — ему определенно нужно было оказаться в одиночестве чтобы помедитировать и поразмышлять. Но сейчас, несмотря на репутацию бесчувственного придурка, он знал, что его исчезновение испортит свадьбу Серси и Икариса; Друиг с легкостью простил бы себе даже такое, будь это два отдельных праздника, но с Серси он так поступить не мог. Поэтому он покачал головой. — Я буду в порядке, не беспокойся. — Я всегда беспокоюсь о тебе. «Не нужно», — хотелось сказать Друигу, но вспышка света со стороны осветила что-то блестящее, скрытое под перевязью Маккари, и его внимание моментально переключилось. Он наклонился и подцепил пальцем маленький кулон на цепочке — без сомнения, украденный. — Да ты неисправима, — прыснул он. Маккари накрыло осознанием, и в мгновение ока она вырвала кулон из его рук, пряча где-то в своем корсаже. Это только развеселило Друига еще сильнее. — Ты клептоманка, ты знаешь это? — Я предпочитаю думать о себе как об исключительно преданном своему делу коллекционере. Друиг не смог сдержать смех — Маккари улыбнулась ярче, даже вокруг глаз собрались морщинки-лучики. Она была по-настоящему прекрасна. Его смех ослабел, когда что-то затрудняющее дыхание поднялось в его горле. Одновременно его захватило теплое чувство — всеобъемлюще изумляющее, оно выкосило из его головы все мысли, кроме одной. Может быть, он совсем немного боялся любви.