***
Лифт останавливается на последнем этаже, и приятный голос из динамиков оповещает о конце их маленькой поездки. Ринчин вздыхает, собирается с внутренними мыслями и уже готовится сделать шаг вперед, как натыкается на чей-то высокий силуэт, выросший как будто из ниоткуда — видимо, завернул за угол и подоспел аккурат к приезду лифта, из-за чего его появление окрасилось в традиционные тона скримеров из ужасов. Улан-Удэ мгновенно извиняется, а Чита встает на словесную защиту — «смотри, куда прешь» и злобный взгляд исподлобья работают безотказно, и незнакомец в медицинском халате примирительно поднимает руки и признает свою вину, произнося искреннее «прошу прощения». Соёл хмыкает и идет дальше, а Ринчин благодарно кивает — вот так их пути с Новосибирском расходятся, так и не успев толком сойтись. Если бы их встреча прошла в более медленном темпе, Улан-Удэ и Чита вспомнили бы, кто перед ними — один из сибирских дружков их старшего брата, но, увы, у судьбы свои планы, и, к сожалению, не самые приятные. Хотя, можно сказать, что Новосибирску крупно повезло — если бы Чита заранее знала, что ее ждет в конференц-зале, к чему приведет одна безобидная бутылочка вина, она бы точно не выпустила Николая целым и невредимым. Все, что ни происходит — все к лучшему. И, определенно, все, что лучшее — не всегда удобное. Улан-Удэ и Чита заходят в конференц-зал, и Владимир сразу кидается на шею изумленному Ринчину со счастливым возгласом сомнительного толка, выражающим не то звук «о», не то звук «а» или даже целый заново придуманный дифтонг «оа». Признаться честно, такой прием приятно греет душу, но также колышет волнительной дрожью устоявшийся менталитет. — ОХААААААЁЁЁЁ!!!!! Добро пожаловать на Дальний Восток! — щебечет Владивосток, продолжая сжимать в крепких объятиях неловко смеющийся Улан-Удэ и щекоча его щеку роскошными темными кудрями. Чита предусмотрительно отодвигается от сладкой парочки, не желая становиться частью страстного приветствия, и это оказывается правильным решением. Владимир энергично ищет глазами младшего родственника Ринчина, но в ответ натыкается лишь на фирменный «тот-самый-взгляд-исподлобья» и немое предупреждение не приближаться без должной причины. Улыбка дальневосточной столицы продолжает цвести на лице, но Хабаровск не может не учуять переменившееся настроение, тенью пробежавшее в застекленных глазах — не нужно быть экспертом в психоанализе, чтобы понять, что Владивосток расстроен. Приморская столица отшучивается, хихикает и дружески хлопает по плечу Ринчина, пытаясь скрыть собственные досаду и детскую обиду — «жадина-говядина-соленый-огурец-кто-его-не-кушает-тот-молодец», он бы так и ответил на недружелюбие Читы, будь он помладше и поглупее. Однако сейчас времена совсем другие, сейчас он не просто перспективный порт, а самая что ни на есть столица их большого, оживленного края. Стоит соответствовать чужим ожиданиям. — Проходите, располагайтесь, гости дорогие! Вы ведь знакомы с остальными? К сожалению, Амурская область, Еврейская автономная область, Чукотский автономный округ и Сахалин сейчас в ОЧЕНЬ важной и СУПЕР секретной командировке, — последние слова Владивосток шепчет в ухо Ринчину в попытке сохранить конфиденциальность информации. — Но ничего, с нами тоже весело! Правда ведь, Леня? Мужчина в широкой футболке кислотно-зеленого цвета энергично кивает и подает руку для крепкого рукопожатия: — Леонид. Хабаровский край. Если возникнут какие-либо проблемные вопросы, обращайтесь — помогу чем смогу. На меня можно положиться, недаром я ПОЧТИ стал столицей Дальнего Востока в свое время. Вова обиженно надувает губки, складки на лбу сдвигаются в разочарованном жесте, и он спешит поинтересоваться: — Хээээй! Ты, что, все еще зол из-за этого? — Без комментариев. Их отношения похожи на крошечный мандарин с мягкой кожурой — снаружи кажется, будто их дружба до гроба не знает слова «драма», когда как внутри дольки оранжевого фрукта дарят незабываемый спектр ощущений от «сладко-сладко-горько» до «горько-кисло-косточка». Никто из них прямо не обсуждает тот факт, что именно Владивосток является административным центром, что именно он, молодой, легкомысленный Вова считается их всеобщим и «безукоризненным» лидером. Но это обсуждение, эта жаркая дискуссия есть, незаметно существует, будучи вшитой в намеки, укоры и ворчанье под нос. Хабаровск давно не таит обиды, однако привычки на то и остаются привычками, чтобы травить нашу жизнь из раза в раз. Цикл житейских сцен с диалогами по типу «да, точно, были времена, когда я НАДЕЯЛСЯ, что стану ТЕМ САМЫМ», а в ответ — «БОЖЕ КОГДА ТЫ УЖЕ ЭТО ЗАБУДЕШЬ» продолжает пополняться новыми разговорами по аналогичному шаблону. Тем не менее, Владивосток без ума от Лени. В свою очередь, Хабаровск готов умереть за Вову. Вкусный, ароматный цитрус. И только сейчас Ринчин замечает ярко-красную надпись на чужой футболке. Кровавыми нитками вышито нечто, что способно реально встрять между сладкой парочкой, добавив в их взаимодействие нотки дичайшего непонимания — настолько большая косточка в их мандарине, что при случае она может с легкостью застрять в горле и подвести к разрыву. «МОСКВА СОСЕТ». Вот что там было.***
Михаил Юрьевич отстукивает песню современного российского исполнителя по дорогой дубовой поверхности своего письменного стола, изредка дополняя музыкальные мотивы многозначительным «хммммм». Если бы Саша не знал Москву с давних пор, никакой вышколенный идеальный слух не помог бы ему определить сплошное раздражение, льющееся за пределы этого импровизированного концерта. Петербург подходит сзади, кладет холодные руки на чужие сильные плечи и нежно поглаживает их, проводит длинными музыкальными пальцами по ткани дорогого пиджака, надеясь остудить пыл столицы. Хотелось обратить на себя внимание, душевно поговорить, помолчать со смыслом или провести ночь в жарких объятиях — в эти ноябрьские дни тело особенно ярко ощущает отчаянное дыхание зимы и шепот одиночества. И, да, признаться честно, еще хотелось спасти симпатизирующий ему Владивосток. — Что-то случилось? — осторожно спрашивает Александр, уже зная наперед причину бедлама. На экране ноутбука красуется провокационная картинка с четырьмя парнями, трое из которых символично показывают средний палец, абсолютно не волнуясь о реакции предполагаемой аудитории. Бережно исполненный Сашей массаж заметно расслабляет, и Москва благодарно чувствует, как злость постепенно отпускает его из своих раскаленных добела щипцов. Боже, как же он любит Петербург. За такие вот моменты, в том числе. — Что ж… думаю, я недостаточно хорошо владею своими землями, — отвечает он, продолжая пялиться в монитор. Хорошо, что желание испепелить подобное творчество у него продолжалось недолго, только первые двадцать секунд клипа, а дальше он просто созерцал. Так сказать, занял мирное место наблюдателя в первом ряду. Естественно, лишь потому, что он вовремя вспомнил о невозможности поставить дизлайк под видео. Колесики кресла жалобно скрипят по полу, оповещая о том, что Петербург садится рядом с Москвой, намереваясь разделить с ним момент негодования, погрузиться в атмосферу напряженности и искрящегося разочарования. Москва этот «жест» оценивает по достоинству и ставит мысленную задачу сегодня удовлетворить абсолютно все запросы интеллигента, какими бы они ни были. — Ну, показывай, — отдает сигнал Александр, и Москва просто не может его не послушаться. Нажимает на кнопку воспроизведения, после чего картинка начинает двигаться с начала, определяя какой-никакой (но) сюжет. В глаза сразу бросается многочисленный неон, а уши затапливает громкая музыка. «Хэй! Хэй! ХЭЙ!» — завывает кто-то на заднем фоне, пока на переднем плане четверо юношей стоят в эффектных позах, не предпринимая особо значимых действий. И тут происходит поворот, который удивляет Александра не меньше, чем опера «Жизнь за царя». Парни начинают петь. — «Ты ж наш малыш! Иди-ка сюда к нам Новой эры зришь виток Сила есть Дальний Восток, да!» Сцены меняются с огромной скоростью, и после оригинального вступления в клипе место действия перемещается в лес. Острый и внимательный взгляд Петербурга мгновенно определяет вид деревьев — точно что-то светлохвойное. И в подтверждение размытых догадок начинается рэп, который читает никто иной как Хабаровск. Хабаровск, черт возьми! — «Я Хабаровск удалой Я мечтаю стать звездой На небосклоне беееез Москвыыы Я честной и без фальши лжи А Москва даже не служииил Нет свободы слова, жаль, увыыы» — Пффф… — прыскает в кулак Александр, не сдержавшись, на что Москва укоризненно переводит взгляд на него. — Да, согласен, часть, где говорится, что ты не служил, явно перебор… — Саш, вся песня — это ЯВНЫЙ ПЕРЕБОР, — констатирует Михаил и не изменяет своего мнения даже при втором просмотре самодельного клипа. Рядом с мужчиной пафосно, в дымчатом шлейфе от скрытой техники, возникает очаровательный юноша — его ангельское милое лицо обрамлено темными кудряшками, а огромные голубые глаза сияют детской невинностью. — Вот смотрю я снова и понять не могу. Кто это? — спрашивает Москва, пренебрежительно указывая на «ангелочка». — Это Владивосток, — отвечает Петербург, пытаясь не сосредоточиться невзначай на том факте, что Миша все еще знает не всех своих коллег по России-матушке. — Очень даже неплохой и перспективный мальчик. — Ммм, правда? — недоверчиво переспрашивает Миша, со скукотой в лице продолжая смотреть происходящий на экране хаос. Владивосток начинает подпевать, немного неловко, но со свойственным ему задором. — «Не перегибаешь ли ты палку, дорогой? Москва же тоже шальнооой Если что, Михаил Не я эту идею предложил Да сохранит нас Господь, о ей да!» — Беру свои слова назад. Владивосток и вправду занятный малыш. Санкт-Петербург улыбается и касается тыльной стороной ладони щеки Москвы — его индивидуальная награда, которую Саша вручает ему, своей белокаменной столице, только в исключительных случаях. Слаще, чем поцелуи при луне. — Стоп, ты же смотришь во второй раз… Тогда почему ты не поверил, что Владивосток… — Детка, в первый раз я был настолько раздражен, что на эту «наивную овечку» как-то подзабил. Все лишние вопросы отпадают сами по себе, и пара продолжает просмотр. Когда ты путешествуешь по ленте жизни с каким-нибудь человеком очень долго, начинаешь понимать его без слов, в том качестве телепатии, которое открывается на определенном уровне любви и прокачки доверия. А Петербург знает Москву с рождения. Далее в клипе появляется Магадан, но он теряется в хронометраже видео и успевает сделать несколько неуклюжих присестов (которые почему-то, в некотором смысле, напомнили Петербургу Челябинск), сматернуться раз-другой и показать фигу сценаристу. Лаконично, это да. Но А. П. Чехов говорил: «Краткость — сестра таланта». И в какой-то мере он был прав. Более интересной (и волнующей не с самой хорошей стороны) ситуация становится, когда воздух прорезает голос Якутска. Он сидит, закинув левую ногу на правую, прогибается в спине и откидывается на витражную стенку, не переставая петь. При первом просмотре Москва был возмущен лирикой, но сейчас он позволяет себе обратить внимание на движения города — они кажутся тягучими, плавными и в меру соблазнительными. Вкупе с дерзким текстом, Якутск напоминает себя прежнего — воинственного, принципиального, наглого, способного перерезать глотку нарушителю личного пространства без прелюдий и красивых слов. Немного завораживающе, признаться честно. — «Моих алмазов свет роднооой Не увижу их я даже зимоой Все ты отнял у меняяя… …даже лес и родные дровааа» — Ох, а Якутск здесь… ммм… не похож на обычного себя, да? После недолгого молчания Санкт-Петербург недовольно пихает локтем Москву, четко обозначая свое мнение по этому поводу. На что Михаил довольно смеется и со смешинкой в голосе поддевает любовь своей жизни: — Ревнуешь? — Пфффф, еще чего, — незамедлительно отвечает Петербург. Но все равно целует Мишу.