Большие Надежды

Из сна Персиваля вывел тихий скрип половиц. Не успев проснуться и осознать происходящее он приоткрыл один глаз, щурясь от яркого солнца, и заметил сидящую на краю кровати фигуру. Фигура не собиралась нападать или растворяться в воздухе. И явно не была порождением сна… Хотя Персиваль, хоть убей, не мог вспомнить, что именно ему снилось. Потерев глаза и проморгавшись, он увидел перед собою Криденса, терпеливо ожидающего его пробуждения и внимательно изучающего его лицо. — Как ты сюда попал? — заторможенно спросил Персиваль, спросонья шмыгнув носом, и перевернулся под одеялом. Отчего-то этот внезапный визит совершенно его не удивил. — Ты сам написал мне адрес, — слегка нахмурив брови, объяснил Криденс. — Нет, как ты попал внутрь? — Консьерж пустил. В какой дыре ты живешь… А если бы я собирался тебя убить? — усмехнувшись, предположил он. Если бы Криденс только знал, сколько раз уже пытался это сделать… Не физически, конечно, но моральный ущерб казался сродни телесному. — Но все решает тридцать баксов. В такую цену тебя оценивает консьерж. Персиваль сонно заулыбался, любуясь Криденсом. От него вкусно пахло кофе и цветочным парфюмом, а на голове царил тщательно уложенный беспорядок. — А во сколько оцениваешь ты? — Второй час дня, — Криденс резко перевел тему, не желая отвечать на личный вопрос, который хоть отдаленно мог бы что-нибудь прояснить о том, насколько тот его ценил. — Ты отдохнул, время и поработать. — Зачем ты пришел? — садясь на постели, спросил Персиваль. Ему хотелось подползти к нему, прижаться носом к шее и вдохнуть запах его кожи, притянуть в свои объятия… Но на него тут же обрушилось — Криденс больше не был свободен, теперь у него есть Генри-мать-его-Шоу-младший. — Ты сам хотел меня увидеть, — выразительно изогнув бровь, напомнил Криденс, сложив руки на коленях. — И так это работает? — пораженно фыркнул Персиваль, склонив голову и покачав ею. — Я говорю, а ты исполняешь? — Вот еще, — хмыкнул тот. — Я сам этого хотел. — Почему? — сглотнув ком в горле, спросил Персиваль, поднимая тревожный взгляд. — Хочу, чтобы ты написал мой портрет, — привычно оттянув правый уголок рта, признался Криденс, покачивая ногой в легком тапочке, напоминающим женские балетки. — Криденс, я не художник… — Поэтому я и сказал «написал», а не «нарисовал», — растолковал он. — Как Кристин в твоей книге. — Но я уже… — опешил Персиваль, потянувшись к нему, но тот сразу грациозно поднялся с кровати, не позволяя к себе прикоснуться. — Разве ты ничего не понял?.. — Четыре года прошло, — пожал он плечами, изящно стягивая с себя кардиган. — Я с тех пор изменился. Во всяком случае внешне уж точно. — Ладно, — задумчиво потерев щеку, согласился Персиваль. — Я только… зайду в ванную умыться. — Как тебе будет угодно, — повернувшись к окну и задрав руки к потолку, Криденс сладко потянулся, будто только что проснулся и был рад приветствовать сегодняшний день. — А Генри знает, что ты здесь? — приглушенно из-за зубной щетки во рту спросил Персиваль через пару минут. — Я не его собственность, чтобы отчитываться о каждом своем шаге, — послышался из комнаты равнодушный ответ. Персиваль широко улыбнулся своему отражению, торопливо чистя зубы. Пусть маленькая, но это была победа. Во всяком случае, чувства Генри ценились не выше, чем его собственные. Прополоскав рот и пригладив влажными ладонями волосы, он напоследок оценил свой внешний вид. Спал Персиваль без футболки только в пижамных штанах, и при других обстоятельствах посчитал бы нужным одеться ради приличия, но не в этот раз. Вряд ли он удивит Криденса своей голой грудью, но это могло сойти хотя бы за маленький акт протеста. …Но когда он вернулся в комнату, то обомлел и буквально прирос к месту, а в паху горячей змеей свернуло возбуждение. Криденс сидел на его постели. И он был полностью обнажен. Что же, протест Криденса оказался явно… внушительнее. Хотя члена видно не было — закинув одну изящную стройную ногу на другую, он зажал его между бедер, так что виднелась лишь красноречивая галочка густых лобковых волос в виде буквы «v». — Что ты, черт возьми, такое делаешь?.. — просипел Персиваль, резко ощутив слабость в коленях. — Ты хочешь обнажить мою душу, — слегка склонив голову набок и покачивая босой лодыжкой, поведал Криденс. Персиваль прекрасно помнил, как его бросало в жар от вида скрытых гольфами голеней… И вот он, наконец, мог смиренно смотреть без зазрения совести на его босые стопы и длинные пальцы ног. Желание коснуться их, изучить каждый дюйм предательски закипало в нем с новой силой, тело подводило, как и хваленая выдержка, на деле оказавшаяся иллюзорным пшиком. Опершись позади себя на кровать и чуть наклонившись, выставляя на обозрение голую волосатую грудь, Криденс пытливо изучал его лицо, скользил ничего не выражающим взглядом по телу, так что Персивалю невольно стало не по себе, неуютно. Он чувствовал себя более голым, чем Криденс. — Я решил, что для полного погружения следует обнажить и все остальное. — Погружения?.. — Говорят, что творец должен страдать. Только в страдании рождается истинное искусство. Конечно. Персиваль как обычно все понял по-своему. Криденс просто насмехался над ним, ни о каком «погружении» сексуального толка и речи быть не могло. Если только он не проявит настойчивость. Но ведь именно этого Криденс и добивается, зная его слабости. Он словно висящий на высокой ветке, сочащийся соком сладкий плод, в который так и хочется жадно вонзить зубы. Вот только чтобы дотянуться — придется прыгнуть выше головы, рискуя свернуть себе шею. Криденс хочет, чтобы он его сорвал, иначе не устраивал бы этот цирк. Но не меньше того, чтобы повалить Криденса на постель и взять его шикарное, жаждущее ласки тело, Персивалю хотелось наказать его за все эти годы половинчатой жизни. Жизни в тени обуревающих его чувств. Персиваль мог сколько угодно вешать себе лапшу на уши, но он ни на день не переставал любить и желать Криденса. Как и предрекала Мэри Лу Бэрбоун. — Ладно, ты хочешь искусства, — кивнул он, шаря взглядом по столу в поисках блокнота или тетради. — Как именно ты это хочешь? Чтобы я описал словами твою внешность? — Ты творец, тебе и решать, — невозмутимо ответил Криденс и чуть расслабил бедра, нога сползла ближе к колену. Персивалю бы ничего не стоило подобострастно упасть перед ним на пол и развести его бедра в стороны, открывая для себя. Прижаться щекой к коже и взять в рот, как тогда, четыре года назад. Вместо этого он сел в ветхое кресло напротив Криденса, стараясь лишний раз не цепляться взглядом за его откровенную позу. — Ты хочешь, чтобы я проговаривал все вслух или работал молча? — Как тебе удобнее, — скучающе ответил Криденс. — Значит, посидим в тишине, — сделал вывод Персиваль, попытавшись сесть так, чтобы через тонкие пижамные штаны не было видно, как крепко у него стоит. — Или можешь рассказать, как там в Париже и Швейцарии. — Разговоры будут тебя отвлекать, — предостерег Криденс. По его губам скользнул призрак улыбки. — А я не буду тебя слушать. — Какую позу мне лучше принять? — Он вновь резко переменил тему, избегая даже малейшей вероятности быть откровенным. — Оставить так, как сейчас, или лечь на живот? Криденс провоцировал его. Он сразу почувствовал, что Персиваль показал зубы, как хищник, почуявший запах крови, и хотел попытаться загнать его в западню. — Ляг на спину, — велел он, сам того от себя не ожидая. Он ждал, что Криденс начнет спорить, но тот послушно опустился на одеяло и раскинул руки в стороны. — Так? — спросил он с придыханием, смотря в потолок. — Да, — хрипло ответил Персиваль, из последних сил заставляя себя сидеть на месте неподвижно. — А теперь разведи ноги по сторонам, как грязная шлюшка перед своим сладким папочкой. Открой себя для полного погружения в искусство. Криденс гулко хохотнул, ступни дернулись в воздухе от сотрясающего тело смеха. — Так ты делаешь перед Генри Шоу, когда он дерет тебя в задницу? Персиваль мучительно пытался скрыть злость, боль и отчаяние, но все провалил, как последний двоечник. — Хочешь знать, как мы это делаем с Генри? — томно растягивая слова, проговорил Криденс, потягиваясь на его постели. — Тебе же не терпится об этом рассказать, разве нет? — холодно произнес Персиваль, постукивая пяткой по полу и вертя в пальцах ручку. Сейчас он не мог бы сосредоточиться и писать, даже если бы очень этого захотел. — Ты ведь для этого пришел? — А тебе-то что? Ревнуешь? — с легкой насмешкой спросил Криденс, согнув ноги в коленях и упираясь пятками в ягодицы. Персиваль узнал этот вопрос. Тогда, четыре года назад он именно об этом спросил Криденса в особняке Мэри Лу после того, как зачитывал свои влюбленные словесные излияния, не понимая, на что надеется. — Нет, — с плохо скрываемым торжеством соврал Персиваль. — Ты ведь тут, а не рядом с ним. — Лжееец, — весело протянул Криденс. — Какой же ты лжец, Перси. Не выдержав, Персиваль сорвался с места, бросив в кресло блокнот с ручкой, и резко сел на кровать рядом с Криденсом. — Во лжи больше чести, чем в том, как ты поступаешь со мной! Криденс перевел на него задумчивый взгляд, никак не показывая, что слова тронули его душу. — Ладно, — вздохнул он, — ты сейчас не настроен на творчество. Я зайду в другой раз. — На этот раз ты никуда не пойдешь, — отрезал Персиваль, сгорая в равной мере от негодования и от желания, видя перед собой его восхитительно обнаженное тело. — И кто же меня остановит? — провокационно оттянув по-привычке правый уголок рта, шепотом спросил Криденс. Слишком сексуальным шепотом. Персиваль был на грани того, чтобы взвыть в голос. Для него это все игра? Что же, он получит игру. — Я тебя остановлю, — строго ответил он, нависая над Криденсом, пытаясь вложить в голос завораживающую сталь. — Детка слишком плохо вела себя и заслуживает сурового наказания. — Серьезно… папочка? — промурлыкал Криденс. — Может, отшлепаешь меня? — Так вы забавляетесь с Генри? Любишь мужчин постарше? Хочешь вернуться к нему с горящей задницей и объяснить, почему так произошло? — А тебя правда беспокоит, что подумает Генри? — закатив глаза, спросил он. — Тогда на колени, — сурово ответил Персиваль, садясь прямо, намекая на то, кто здесь главный. Хотя в пижамных штанах из него был тот еще папочка. Лучше, если бы на нем были брюки и классическая рубашка, в то время как Криденс стоял перед ним с красной голой задницей… но для первого раза сойдет и так. Смерив его похотливым взглядом, Криденс перевернулся на бок, бесстыдно демонстрируя свой стоящий член, встал на колени, упираясь ладонями в матрас, и призывно выпятил задницу. — Тебе нравится, папочка? — Очень нравится, малыш. Персиваль старался держать себя и играть роль из последних сил. Не то, чтобы он раньше думал о том, заводят ли его подобные ролевые… Но теперь он знал ответ. — У папочки уже стоит, — повернув голову, томно поведал Криденс. — Папочка хочет оттрахать свою сладкую детку? — Посмотрим сначала на твое поведение, — предостерег Персиваль, едва не скрипнув зубами. Конечно же он хотел, что за дурацкие вопросы? — Тебе придется для разнообразия побыть послушным мальчиком. — Это повлияет на степень того, как суров ты будешь со мной? — неприкрыто забавляясь, спросил он, маняще покачивая задницей. — Это повлияет на то, останется ли малыш без сладкого, — входя в раж, объяснил Персиваль, не спеша прикасаться к нему. Криденс обиженно надул губы, и у Персиваля свело в паху от возбуждения, когда он представил, как бы соблазнительно смотрелись эти губы, если накрасить их помадой. — О нет, папочка, не оставляй меня без сладкого, — капризно взмолился Криденс и тут же вздрогнул всем телом от внезапного шлепка по голой ягодице. — Не паясничай, малыш, — пригрозил Персиваль, не убрав ладони, и потер кожу. — Мы с тобой не в порно. — Хочу как в порно! — кокетливо промурлыкал Криденс, по-кошачьи прогибаясь в спине, подставляясь под нежные, но настойчивые прикосновения. Похотливый засранец явно нарывался на хорошую трепку, совершенно ничего не боясь. Да и Персиваля ли ему бояться? Что тот может сделать? Криденс прекрасно понимает, что он никогда в жизни не перегнет палку, не перейдет черту и не сделает ему больно в ответ. Самым болезненным для Криденса бы стало внезапное и тотальное равнодушие, абсолютная невосприимчивость к его провокациям, но Персиваль даже в самых смелых мечтах не мог представить, что это когда-либо случится. — Хочешь грязного, развратного и разнузданного траха, детка? — низким грудным голосом спросил он, надеясь, что хоть его брутальные интонации найдут отклик в прожженной душе его похотливого демона. Криденс с готовностью закивал. Персиваль боялся даже думать о том, где он всего этого нахватался. Мэри Лу учила его разбивать сердца… Неужели путь к сердцу мужчины настолько прост и нелеп? — Расставь свои красивые ножки пошире, — велел он, поднимаясь на нетвердо стоящих ногах, тщетно пытаясь продумать в голове хоть какое-то подобие сценария их сессии, но с легкой обреченностью понимал, что все так или иначе сведется к импровизации. С завидным послушанием Криденс переступил коленями так, чтобы между его бедер можно было беспрепятственно просунуть руку и взять в горсть мошонку. — Достаточно широко для тебя? — с притворным волнением прилежного мальчика спросил он, повернув к нему лицо, когда тяжелая ладонь Персиваля опустилась на его поясницу. — Я могу шире, если ты хочешь. — Этого достаточно, детка, — завороженно поглаживая вдоль позвоночника нежную кожу, ответил Персиваль, любуясь россыпью созвездий светлых веснушек между лопаток, будто кто-то просыпал на его спине коричный порошок. Видит небо, он хотел, чтобы все было нежно, хотел обращаться с Криденсом как с драгоценностью, но тот не оставлял ему и шанса, отвергая его мягкость и заботу. Ну что же, это не было непреодолимым препятствием. Папочка все равно позаботится о своем малыше. — Я был послушным. Теперь я заслужил твой большой толстый член в своей сокращающейся от желания дырочке? — с похабной преданностью проговорил Криденс, извиваясь всем телом под его прикосновениями, ластясь, точно беспризорный кот, тянущийся за ласковой рукой. За что был тут же вознагражден очередным увесистым шлепком, но уже по другой ягодице. Персиваль старался грамотно рассчитать силу, удерживая Криденса на месте за поясницу, но тот все равно дернулся, уходя от удара. — У детки слишком грязный рот, — объяснил свой поступок Персиваль, держа ладонь плашмя и растирая место последнего шлепка, будто хотел раздразнить обожженную жаром кожу еще сильнее, чтобы она горела и пульсировала сладким послевкусием ноющей боли. — Слишком грязный для твоего чистого члена? — хмыкнул Криденс и выдохнул сквозь неплотно сжатые зубы, когда ребро ладони погладило его между аппетитными полушариями. — О да, вот так… — «Вот так» кто? — Персиваль опустил ладонь ниже, «взвесив» тяжесть оттягивающих кожу яичек. — Вот так, папочка, — покорно прошептал Криденс, толкаясь навстречу его руке и покусывая нижнюю губу. Он приглушенно всхлипнул, когда покоящаяся до этого на пояснице ладонь опять обожгла кожу стыдным, волнительным жаром. — За что?! — В следующий раз, детка, ты не будешь трогать свои трусики и оставишь удовольствие стянуть их с твоей похотливой наглой попки для меня, — с мрачным, но пока еще робким торжеством пообещал Персиваль. — Договорились? — Да-да, — кивая, прошелестел Криденс. — Все, что угодно… Лишь бы сделать тебе приятно. — Раньше ты так не думал, малыш, — перекатывая в ладони яички, философски заметил Персиваль. Ему до боли хотелось склониться над Криденсом, вдохнуть запах его кожи, осыпать ее пылкими поцелуями, сделать ему хорошо. Так хорошо, как никогда не было им в тот единственный раз, как никогда не будет с Генри Шоу… Но Криденс не заслужил, не заработал такого блага, как и Персиваль за свою слепую и упрямую жажду его внимания и любви. Они оба достойны наказания, пока не пройдет время, пока они не научатся уважать друг друга. — Я же говорил, что изменился, — с облегчением усмехнувшись, напомнил Криденс. Его спина покрылась испариной, а Персиваль тер все настойчивее, дразня «сокращающуюся от желания дырочку», но пока не вставлял пальцы. Он ждал, когда Криденс сам попросит его в очередной раз, и лишь тогда готов был уступить. — Явно не в лучшую сторону, — резюмировал Персиваль. — Но ведь папочке нравится наказывать своего сладкого мальчика? — проворковал Криденс, оправившись от шлепков, а Персиваль уже предвкушал очередной неожиданный повод отвесить его попке еще одну пощечину, чтобы кожа зарумянилась, стыдливо заалела… и едва не пропустил реплику мимо ушей. «Своего». «Своего мальчика». Криденс не оставлял ему и малейшего шанса почувствовать, что он принадлежит Персивалю. Тогда что это, оговорка? Или он принадлежит ему только до оргазма, а потом все вернется на круги своя? — Папочке очень нравится, когда его мальчик ведет себя, как шелковый, — заверил Персиваль, намеренно не касаясь тяжело свисающего между ног изнывающего по ласке возбужденного члена, чтобы Криденс помучался. Он нажал подушечками пальцев, собираясь размять мышцы, растянуть, но тело неожиданно само легко поддалось его деликатному напору. Внутри было дико горячо и скользко. — Ты что же, подготовился?.. — пораженно выдохнув, восхитился Персиваль, погружая пальцы внутрь сразу до середины фаланг, лаская и надавливая на нежные стенки. — Я не надеялся на такое развитие событий, но хотел быть во всеоружии, — часто дыша, прохрипел Криденс, подмахивая, чтобы насадиться до ладони. Широко расставленные бедра подрагивали, хотя Персиваль еще даже не начал его трахать. — Хотел сделать сюрприз для своего папочки? — удовлетворенно спросил Персиваль, наконец-то зная, что ответит Криденс. — Да, — жарко выдохнул тот. — Хороший мальчик. Он вытащил пальцы, мышцы сократились и жадно сомкнулись вокруг пустоты. Криденс глухо застонал, готовясь к вторжению, и громко и надсадно всхлипнул, когда Персиваль приспустил пижамные штаны и крепко ухватил его за бедро, привлекая к себе и придерживая член, а потом без лишних церемоний загнал его сразу на всю длину. — Нравится, маленькая потаскушка? — зло спросил Персиваль мигом притихшего Криденса. У него задрожали локти. Криденс навалился на кровать, лег на грудь, утыкаясь лицом в одеяло и высоко подняв задницу и поясницу, упираясь выступающими ребрами в матрас. — Ты же об этом мечтал? — надежно фиксируя бедра на месте и вколачиваясь в его растянутую смазанную дырку, спросил Персиваль. Его тошнило от этих циничных слов, но они сами прорывались на волю, и он не мог их контролировать, не мог запретить себе быть жестким. Криденс добивался этого, изводил его своим равнодушием, которое скупо чередовал с заигрываниями, и тем самым делал из Персиваля монстра. Такого же дракона, как и он сам. Он что же, вообразил себе, что только опустив его до своего же уровня принцессы-дракона, они наконец-то смогут быть вместе? Два чудовища, которые пытаются сожрать друг друга в момент вспыхнувшей адским пламенем страсти. Криденс не сопротивлялся, не жаловался и не пытался уйти от резко и с оттяжкой трахающего его члена, но и не подставлялся под ласкающие прикосновения, потому что их больше не было. Нежность ушла. Он только тихо и низко постанывал, возможно жалея о том, что затеял эту порочную игру, или же ждал, хотел проверить, как сильно Персиваль готов провалиться сквозь землю в своем исступлении. Персиваль даже почти перестал чувствовать телесное удовольствие, секс превращался в обычное трение, механические фрикции… Но какой-то темный уголок его души испытывал мрачное и извращенное удовлетворение. Возможно, душа Криденса была настолько испорчена, что ему это даже нравилось — нравилось быть униженным и использованным. Что, если в глубине души он сам себя наказывал таким образом, потому что не находил другого способа искупить последствия своего разрушительного для окружающих характера? Что же, если он это понимает и признает… тогда у него еще есть шанс ступить на путь исправления. И Персиваль всегда готов принять его с распростертыми объятиями, если Криденс захочет после всего этого вновь прийти к нему, чтобы повторить это безумство. Персиваль кончил в него с хриплым надсадным стоном и навалился на его распластанное на постели тело, наконец-то беря член Криденса в ладонь, чтобы довести его до оргазма. — Ты был таким хорошим и послушным, мой мальчик, — шептал он ему в лопатки, топорливо отдрачивая почти насухую, естественной смазки, сочащейся из головки, не хватало. Персиваль касался губами созвездий родинок на коже, от которой все еще пахло цветочным парфюмом и кофе, но теперь к нему примешивалась легкая нотка пота и мускуса. — Такой красивый. Мой… Криденса выгнуло под ним, хоть на него и давило тяжелое тело, вжимая в матрас, и он излился на его одеяло. Тщательно уложенный на голове беспорядок превратился в кромешный хаос. — Ты меня совсем затрахал, папочка, — хрипло, каркающе рассмеялся Криденс, повернув голову и скосив на него темные затуманенные глаза. — Ты нарывался, мой мальчик, — подтвердил Персиваль, наконец-то с хлюпаньем вытащив член. Из растраханной дырки по бедру Криденса стекла струйка его спермы, змеясь по коже, пока у колена не сползла на одеяло. — Я знаю, — почему-то с улыбкой подтвердил Криденс. — Спасибо. Персиваль устроился рядом с ним, уставившись на изможденное, влажное от пота лицо неверящим взглядом, изучая его будто впервые. — Спасибо? — хрипло переспросил он. Не выдержав, он протянул руку, чтобы заправить Криденсу длинную прядь черных как ночь волос за ухо. — Потом поймешь, — неопределенно ответил он, отвернувшись. Персиваль с пугающей обреченностью ждал, что Криденс сейчас вновь встанет и уйдет, как делал это всегда… Но он подполз ближе к нему, прижимаясь спиной к груди, и пошарил позади себя, ища руку Персиваля, чтобы устроить ее на своей талии. — Давай не будем разводить пламенных речей прямо сейчас, — послышался тихий и спокойный голос Криденса. — Просто обними меня.