Рука
3 февраля 2023 г. в 17:26
Двери покоев Верховной Жрицы Виктории захлопнулись с оглушительным грохотом, прокатившимся зловещим эхом по узенькому коридору. Прислонившись виском к косяку, Мириам на мгновение прикрыла глаза – перевести дух – и тут же подумала, что двери не помешало бы заменить: зачарование, конечно, надёжное средство, но зачарование на ферелденской древесине, стойкой и к морозам, и к пожарам, понадёжнее будет. И замок: тоже ферелденский. С большим тяжёлым ключом и проворачивающийся под определённым углом. Чтобы можно было все ногти содрать подчистую, пока подберёшь отмычку, пока вскроешь — так же, как многочисленные ремешки и тесёмки костюма особой спутницы Верховной Жрицы.
Мириам тяжело вздохнула, размяла затёкшую шею и практически беззвучно обошла покои, настороженно прислушиваясь к случайному шелесту крыльев, отдалённому грохоту молотов, посвистыванию ветра в каменной кладке дворца, особенно слышимым в ночной тишине. И только убедившись, что, по крайней мере в ближайшие полчаса, никто не вывалится из шкафа с отравленными клинками или не накинет на шею удавку, едва вспыхнет свет, подошла к камину. Простецкий ритуал — взять огниво с полки, высечь искру, поворошить сухо похрустывающие поленья кочергой и, оставив спальню Верховной Жрицы Виктории прогреваться, уйти переодеваться в свою комнатку — всегда работал удивительно расслабляюще. Пока друг за другом на ковёр глухо падали многочисленные ремни и ножны, пока слой за слоем жёсткая одежда сползала по рукам и ногам, с мышц колючими волнами — словно попала под шквал заклинаний бури — скатывалось напряжение.
Аккуратно переступив через кольчужную рубаху, сильверитовые чешуйки которой отливали лириумной голубизной под светом Сатины, Мириам запустила пальцы в волосы и уже привычно выругалась. Тонкие ремешки маски, хитроумно вплетённые в тугую шишку сухих ломких волос, никак не хотели поддаваться загрубевшим пальцам. Брань помогала сосредоточиться. Под кончиками пальцев натягивались церковные солнца, перекатывались грани драгоценных камней, нагревался металл.
Мириам Кусланд ненавидела маски — Лелиана смеялась, что это в ней говорит ферелденская кровь — была согласна скрывать лицо под капюшоном, под платком, под повязкой, однако от этой отказаться не смогла. Не только потому что она была сделана у лучшего мастера Орлея по заказу Верховной Жрица Виктории, не только потому что Лелиана уверяла. что ей так идёт эта маска, но потому, что маска волчицы была действительно прекрасна. Драгоценные камни, каких ей не доводилось носить даже будучи банной, сверкали чисто и светло, как глаза — уже сомкнувшиеся навек или потерявшиеся в пыли дорог — самых дорогих ей людей, но не смешивались: плавно перетекали в холодном свете луны, в душно-тёплом трепыхании свечей от густого изумруда к небесно-чистому горному хрусталю. Узоры, выведенные сусальным золотом, на первый взгляд казались плотной замысловатой паутиной. Незнающий не видел герб дома Кусланд, бережно оплетающий льва с герба Тейринов, растворяющегося в грифоне уже на следующем завитке; знающие — сторонились.
Наконец с тихим бряцаньем застёжки поддались. Мириам с облегчением отложила маску на столик, заваленный всякими безделушками вроде старой сушёной розы, тетрадки с пожелтевшими скукожившимися листами, затупившимися метательными ножами, флакончиками морозно-морских ароматов, и повела плечами. В тишине ночи было слышно, как хрустят, вставая на место, давным-давно травмированные позвонки.
Выудив из-под безделушек на столике стилет (и чудом ничего не порушив!), Мириам небрежно запинала одежду к ножке кровати, откуда привыкла на бегу подхватывать её по утрам, и вошла обратно, в спальню Верховной Жрицы. Пламя в камине уже разгорелось и с жадным размеренным хрустом вгрызалось в сухие поленья. Крупные угли подпрыгивали, царапались в каминную решётку, взрывались красными отблесками на белом мраморе стен. По пути захватив открытую бутылку марчанского вина и пару кубков из тайника в стене, Мириам небрежно придвинула два кресла с высокими спинками, реквизированные из библиотеки, к камину и рухнула в ближайшее к двери. Жар камина ласково щекотал усталые ноги, тёплое дыхание огня мягко укутывало ноющее от усталости и мучительно медленно расползающейся под кожей скверны тело в обманчивое спокойствие.
Мириам блаженно выдохнула — не верилось, что этот месяц, переполненный надрывными проклятиями новонареченных еретиков в сторону Верховной Жрицы, сверкающий до тошноты золотом и сально-слащавыми улыбками, наконец-то закончился — и, уткнувшись затылком в спинку кресла, прикрыла глаза. В благодатном полумраке под размеренный мелодичный треск дерева всегда спалось лучше всего.
Зыбкая полудрёма рассыпалась потрескиванием дверного механизма. Краем зрения Мириам уловила, как вспыхнули голубоватым сиянием рунные круги зачарования на дверях, и тонкий стилет как-то сам скользнул в руку со столика. Опутанный ночными тенями силуэт в капюшоне плотно прикрыл за собой дверь, и из-под капюшона раздался мелодичный смех:
— Осторожнее. Второй преждевременной смерти Верховной Жрицы Тедас может и не пережить.
— Знаю, — натянуто усмехнулась Мириам в ответ, откладывая стилет на столик между пустыми кубками. — Между прочим, я здесь именно за тем, чтобы этого не случилось. Вечерняя молитва затянулась, Ваше Совершенство. Возникли какие-то проблемы?
Не нужно было видеть лицо Лелианы, чтобы знать, как она недовольно поджала губы и многозначительно дёрнула тонкой бровью. Обращение по титулу её утомляло, но временами было необходимо, чтобы не забыться: даже в резиденции Верховной Жрицы Виктории хватало лишних ушей.
— Никаких проблем, — отрезала Лелиана, сбрасывая накидку на сундук в углу; медная фибула в виде солнца сверкнула в очередной красной вспышке огня и закатилась под шкаф. — Сегодня я правда захотела помолиться. Быть Верховной Жрицей грязная работа. Ничуть ни чище работы Левой Руки… Столько крови…
Мириам спиной чувствовала, с каким облегчением Лелиана медленно стягивает облачение Верховной Жрицы Виктории, пока разливала по кубкам вино. Они слишком долго разъезжали по Орлею, пытаясь утихомирить то там, то здесь вспыхивавшие мятежи. Там, где не помогали стихи из Песни Света, помогал клинок. Невидимая кровь залила белое одеяние до самых колен, сделала его неподъёмным.
— Ты делаешь правильное дело. Благое, — решительно выдохнула Мириам, закупоривая бутылку.
— Ты действительно так думаешь? Или говоришь так, чтобы меня утешить?
Лелиана изящно опустилась в кресло, и пламя озарило её опечаленное лицо, с какого, пожалуй, стоило писать картины, лепить витражи — канонизировать Верховную Жрицу Викторию при жизни.
— Благословенны праведные, свет во тьме. В их крови начертана воля Создателя, — патетично изрекла Мириам и протянула полный кубок Лелиане. — Не я это говорю и думаю — Создатель.
— Ты считаешь, что я праведница?
— Ты свет во тьме, — тонко улыбнулась Мириам. — Свет истины во мраке заблуждений. Есть лишь одна Истина. Всё ведомо нашему Создателю, и Он станет судить их ложь.
Лелиана прикусила губу, тихонько посмеиваясь, и покачала головой. Щёки её покрылись пунцовым румянцем не то от внезапного жара, повалившего из камина, не то от крепости вина, не то от поведения, недостойного Верховной Жрицы Виктории — дело ли, смеяться над стихами Песни Света.
— Знаешь, — помолчав, выдохнула Лелиана и задумчиво взглянула на Мириам поверх кубка, — я хотела спросить, как тебе это место. Но, кажется, напрасно я беспокоилась. Ты вполне освоилась.
— Если честно, не совсем.
Мириам жадно глотнула вина и утомлённо прислонилась виском к бархатистой спинке кресла.
— Что тебя тревожит?
— Игра. Маска, конечно, прекрасна… Но к чему этот пафос? К чему эти маски, и я сейчас не о кусках металла и драгоценных камнях на лицах. Я знаю, что это правила Игры. Но ты, ты же, раздери меня, Верховная Жрица! Ты выше этих игр.
— Так только кажется. Орлей не мыслится без Игры. И до тех пор, пока сердце Церкви будет находиться здесь, Церкви придётся принимать участие в Игре. Нам придётся.
— Кажется, пора переносить Церковь в Ферелден, — хохотнула Мирам, чувствуя, как сознание обволакивает дурманной сладковатой дымкой, и отставила кубок в сторону. — Да у тебя и в самом деле работы уйма!
— Говоришь, совсем как Алистер, — рассмеялась Лелиана и, расслабленно раскинувшись в кресле, на грани беззвучия минорно выдохнула: — Спасибо, что ты со мной в этой Игре.
Мириам судорожно выдохнула и легонько стукнулась затылком о спинку кресло. Под веками болезненно зажгло, и слова — банальности, вроде того, что за Лелианой, за Лелиану, она и на костре сгорит, и в Бездну прыгнет — болезненным комом встали в горле, перекрывая дыхание до хрипа. Всё ещё было больно. Не так, как полтора года назад, когда она в полном всепоглощающем одиночестве замерзала в душном чужом городе, но всё-таки больно. Шмыгнув носом, Мириам размазала по лицу навернувшиеся было слёзы и замутнённым взглядом уставилась на огонь.
Она больше не видела в нём охваченный пожаром предательства дом — улавливала тёплое дыхание Алистера над самым ухом, мурашками отзывалась на тепло, казавшееся по-человечески живым, различала силуэт Лелианы, зовущий к себе, за собой: прочь из холода, мрака и самоистязаний. Поэтому Мириам смотрела, затаив дыхание, и не видела ничего, кроме огня, не слышала ничего, кроме ритмичного шевеления пламени.
— Знаешь, удивительное дело, — вполголоса выдохнула Лелиана, словно опасаясь нарушить хрупкую благословенную тишину, — когда я долго смотрю на огонь, я вижу почему-то не свет зал Орлея, не церковные свечи, а нас. Вспоминаю самые длинные и холодные ночи Мора. И от этого на душе почему-то теплее всего…
— Алистер был прав, — голос сорвался в надрыв; остаток фразы Мириам просипела, заметив, как губы Лелианы шевельнулись вслед за ней: — Мор удивительным образом сближает людей. Я бы сказала даже… Связывает столь крепкими узами, какие никакая сила мира не разорвёт.
— Мириам… — Прохладная ладонь Лелианы виновато коснулась её горячих напряжённых пальцев, впившихся в подлокотник кресла. — Хочешь, спою нам что-нибудь?
Лелиана потянулась встать, поискать лютню в мрачных уголках спальни, Мириам ухватилась за её запястье порывисто, крепко и бережно, как за конец ниточки, ведущей к выходу из лабиринта, и посмотрела в камин. Языки пламени сплетались в причудливые фигуры — отголоски прожитых лет, пережитых битв и потерь. Лелиана опустилась в кресло, мягко выпутала запястье из хватки Мириам и вложила в её руку свою ладонь.
— Не надо, — покачала головой Мириам, медленно переплетая их пальцы: горячее и прохладное, жёсткое и нежное, клинок и тетива, проза и песнь. — Не надо, Соловушка. Моя очередь петь тебе песни, сказывать легенды, истории о странах... Ты только скажи: о чем?