Рассвет над пепелищем

      Мириам Кусланд проснулась от того, что кто-то шумно и жарко сопел ей в самое ухо и капал слюной на щёку. Мириам нахмурилась, вжалась крепче в подушку, шёлк прохладой огладил раздражённую щёку. За тяжёлым дыханием слух уловил топот ног в коридоре. Туда-сюда, сюда-туда — за дверью носился кто-то. Слуги?       За окном слышалось скрежещущее лязганье маршировавших в парадных доспехах хайеверских солдат — гораздо больше, гораздо громче, чем обычно. Мириам мотнула головой и, вслепую оттолкнув морду Клевера, прогнусавила:       — Ещё рано, Клевер. Тебе надо — иди сам прогуляйся. Ты уже большой мальчик.       После чего поспешила накрыться с головой, по привычке наморщив нос, чтобы не вдыхать тяжёлый горько-травяной запах пыли. Казалось, что она не спала толком лет сто. Покрывало из медвежьей шкуры не пахло. Ничем. Клевер обиженно заскулил и возмущённо помял передними лапами её бедро.       — Уйди, — проскулила ему в унисон Мириам и дёрнула ногой.       Что могла сделать она против тяжёлого, упрямого — как говаривали родители, пошедшего вздорным нравом в неё саму — пса? Клевер боднул лбом в поясницу, Мириам покачнулась и едва не свалилась с кровати. Топот в коридоре приблизился к комнате, в дверь торопливо застучали.       — Миледи! Миледи, просыпайтесь! — на разные лады обеспокоенно заверещала служанка. — Вы пропустили завтрак и утреннюю молитву. Их Светлости за завтраком справлялись о вашем самочувствии. Что им сказать?       — Всё в порядке, — пропыхтела в подушку Мириам и, не услышав за дверью удаляющихся шагов, рывком откинула одеяло и крикнула: — Всё в порядке. Я… Я встала, да. Скажите, что я скоро спущусь.       Застучали по каменным плитам каблучки служанки. Обрадованно спрыгнул с кровати Клевер и призывно закружил вокруг сундуков. Взъерошив волосы, Мириам поднялась, впрыгнула в приготовленные ещё с вечера шерстяные штаны, стянула с сундука свежую рубаху — очередную из тех, которые ежедневно отправлялись в прачечную — нырнула в ящичек под зеркалом и, зажав в зубах кожаную тесьму для волос, принялась спешно вязать хвост. Движения выходили резкими, грубыми, жёсткими; волосы кололи ладони, мозолистые от постоянных тренировок.       Кое-как завязав хвост, Мириам спешно переодела рубашку и нахмурилась. Под ключицей белел овальный рубец, неправильно крупный — такие она не могла получить ни на охоте в Амарантайнских лесах прошлой весной, ни в тренировочных боях с Роландом, всегда аккуратным и чутким — этот рубец был похож на ранение от стрелы. Мириам недоверчиво коснулась его. Под пальцами перекатилась плотная гладкая кожа…       Клевер требовательно гавкнул. Мириам вздрогнула, спешно завязала ворот рубахи и, подхватив с сундука ножны, выбежала из комнаты.       Пробираться на тренировочную площадку с чучелами, разбитую на заднем дворе неподалёку от матушкиного цветника, Мириам Кусланд решила через кухню. В желудке тревожно подсасывало, а ей очень не хотелось во время боя грохнуться в обморок на руки сэру Гилмору. И проиграть. Поэтому, под укоризненным взглядом старой, нарочито суровой нянюшки Нэн, теперь заправлявшей прислугой, Мириам спешно перекусила только-только приготовленной свиной ножкой — вроде как на пробу к сегодняшнему ужину, к которому как будто бы ждали важных гостей — и, вгрызаясь в сочное, спелое, сладковатое яблоко с хайеверских садов, побежала дальше.       Клевер, всё время вертевшийся под ногами и поскуливавший в ожидании лакомого кусочка, потерялся где-то по дороге.       Сэр Гилмор был уже на месте. Ждал её, навалившись на ограду, и внимательно оглядывался по сторонам. В замке было слишком много солдат — Мириам отметилв это снова, когда едва не врезалась в четверых, а потом ещё небольшой отряд промаршировал мимо ограждения, через которое она перемахнула. Сэр Гилмор осуждающе сощурился, как всегда, когда Мириам Кусланд забывалась и вела себя, как какой-нибудь мальчишка-оруженосец, но промолчал и учтиво склонил голову.       — Миледи.       — Сэр Гилмор, — запыхавшись, выдохнула она и, обнажив клинок, швырнула ножны на солому, — надеюсь, я не опоздала.       — Нет, что вы, — улыбнулся Роланд, поднимая голову к небу; рыжие волосы его как-то по-новому полыхнули чистым горячим пламенем — и сердце на мгновение болезненно стянуло. — Только, боюсь, наше занятие сегодня будет несколько… Хм… Короче.       — Что-то случилось?       — А вы разве не знаете? — сэр Гилмор тоже вынул меч из ножен и ухватил его половчее. — В замок приказано прибыть всем солдатам Хайевера. Также в замок прибыли солдаты эрла Хоу под его командованием. Сегодня вечером часть готовится выступать.       — Разве идёт какая-то война? — тревожно нахмурилась Мириам, склонив голову к плечу.       — Не могу сказать точно, миледи. Но, очевидно, грядёт что-то важное.       Мириам лукаво сощурилась и, хвастливо крутанув меч в воздухе, ринулась на Роланда с рубящим вертикальным ударом.       — Не важнее, чем наш сегодняшний бой.       Клинки с пронзительным звоном скрестились. Тупая боль ударила под лопаткой. Руки свело дрожью. Схватив рукоять полуторного меча обеими руками, Мириам скрипела зубами в попытке устоять перед натиском Роланда. Тот мягко улыбнулся и, оттолкнув Мириам, так что она едва не села на застеленную соломой площадку, смиренно кивнул:       — Ну разумеется, миледи.       Мягко переступив с ноги на ногу — сапоги почему-то сидели как новые — Мириам Кусланд помедлила и снова кинулась в бой.       Роланд, тренировавшийся с ней с юных лет, выучил все её приёмы, и потому от ударов уходил изящно, стремительно, ловко. С каждым выпадом меч становился всё тяжелее, руки — слабее, на висках проступал пот. Мириам приходилось удобней перехватывать рукоять и успевать уворачиваться от ударов Роланда. Бил он не как брат или отец — без лишнего хвастовства и красивостей, какими упивался в тренировочных боях Фергюс, без неутомимой напористости и обманчивых взмахов отца — бил просто, прямо, но неуловимо. А Мириам всё равно никак не могла приноровиться к его технике боя.       — Может быть, закончим на сегодня, миледи? — пропыхтел Роланд, когда меч Мириам в очередной раз с глухим дробным звоном покатился по площадке.       Мириам лишь фыркнула на мешавшуюся перед глазами прядь и схватила болтавшееся на ограждении полотенце. Сэр Гилмор всегда предусмотрительно приносил пару-тройку дешёвых жёстких солдатских полотенец, и, если у миледи Кусланд не было никаких дел, то до обеда все они оказывались промокшими насквозь и отправлялись в прачечную вместе с рубахами. Вот и сейчас пот с неё катился градом — как со взмыленной загнанной лошади, когда они с Натаниэлем Хоу пускались наперегонки по лесам Амарантайна.       Промокнув лицо и шею, Мириам поддела меч ногой и легко перехватила его рукоять в воздухе — как будто знакомое, но всё же чужое движение: в доме никто не обращался с оружием так играючи. Однако сэр Гилмор даже бровью не повёл — атаковал. Слева мелькнуло лиловое платье матушки. Она неторопливо вышагивала по двору, разговаривая с кем-то. Мириам отвлеклась. Оглушительно просвистел у самого уха клинок, в последний момент уводимый Роландом в сторону.       Сэр Гилмор был искусным воином. Лезвие сверкнуло у самого виска. Мириам бросило в жар, когда в неуловимый миг краем зрения она различила в сильверите отражение мертвецки серых, почти безжизненных глаз. Отшатнулась. Роланд едва заметно подрагивающей рукой коснулся лба и укоризненно посмотрел на Мириам исподлобья. Сказать — ничего не сказал. Не то не смел, не то не успел, потому что к тренировочной площадке приближалась матушка.       — Доброе утро, моя дорогая, — голос её зазвучал высоко — верный признак недовольства, и Мириам подавила желание втянуть голову в плечи. — Позволь узнать, почему тебя не было за завтраком? И на утренней молитве? Между прочим, сегодня важный день.       — Прости, матушка, — спрятав меч за спиной, как будто бы он был причиной всех бед, Мириам пожала плечами, — я просто плохо спала последние дни. Сегодня не услышала суеты, не услышала служанку. Даже Клевер — и тот не сумел меня добудиться.       — Кстати, где твой несносный пёс? — матушке с трудом удалось скрыть нежную улыбку, какая касалась её губ, если она заговаривала о Клевере или Орене. — Надеюсь, он не доставляет хлопот Нэн, как обычно?       Мириам как можно убедительнее замотала головой и мысленно добавила: «Надеюсь». Матушка смерила её укоризненным взглядом и сокрушённо покачала головой:       — Надеюсь, тебе хватило рассудительности не бежать сюда голодной.       — Разумеется.       Матушка благосклонно кивнула, но уходить не торопилась: пока оглядывала взмыленную дочь, тяжело дышащего Роланда, тонкие пальцы её мягко барабанили по плечам. Она как будто хотела что-то ещё сказать, но в последнюю минуту позабыла и теперь вспоминала. Мириам качнулась на носках и глянула поверх матушкиного плеча: в отдалении всё ещё топтались одна мужская и две женские фигурки, но теперь в одной из них Мириам точно узнала леди Ландру, на прошлом приёме опьянело уговаривавшую обратить внимание на своего сына Деррена.       Проследив за взглядом Мириам, матушка вздрогнула, словно приходя в себя, и строго сдвинула тонкие брови:       — У нас сегодня много гостей, моя дорогая. Не только леди Ландра с сыном, но и Хоу.       Отец распорядился, чтобы я подготовила ужин. И тебя. Он хочет видеть тебя в главной зале. Не заставляй его ждать.       — Хорошо, матушка, — смиренно кивнула Мириам, чувствуя, что диалог близится к завершению.       И точно: мама развернулась и мягко двинулась обратно к гостям, однако на полпути обернулась.       — И, будь добра, переоденься в платье!       Мириам рассмеялась и перекинула меч из руки в руку. Роланд покачал головой, однако безмолвный вызов принял. Снова скрестились клинки, на этот раз — c утроенным звоном. Матушкина напускная суровость и ожидание торжественного ужина с, наверняка, утомительно однообразными разговорами раззадорили Мириам. Она ловко и мягко, едва ли не пританцовывая, парировала выпады Роланда, но никак не могла перейти в атаку.       Наконец ей удалось поднырнуть под его рукой и обрушить удар на спину. В последний момент Роланд увернулся, и меч лишь противно царапнул кольчугу.       — Неплохой удар, — рассмеялся он, пятернёй приглаживая растрепавшиеся волосы, — бить в спину — почти всегда беспроигрышный вариант. Особенно когда противник не знает, что вы собираетесь ударить.       Холодная дрожь пронеслась по телу. В горле зазудело противно, садняще, словно кто вставил в него иглу и заставил проглотить, грудь сдавило кольцом невнятного, но глубокого, шипастого сожаления. Под лопаткой заныло, и руку прострелило онемением. Раздражённо встряхнув сначала одной рукой, потом другой, Мириам болезненно потёрла грудь и медленно выдохнула:       — Достаточно на сегодня, сэр Гилмор.       — Что-то не так, миледи?       Покорно вложив меч в ножны, он обеспокоенно вгляделся в её лицо — тоже онемевшее и, вероятно, потерявшее краску. Мириам тонко нахмурилась и неуверенно мотнула головой:       — Всё в порядке. Просто… Не стоит заставлять папу ждать, правда.       Мириам спешно поправила сбившийся во время беготни по лестницам тонкий пояс, разгладила неправильные складки платья и, чинно сложив руки на животе, вступила в обеденную залу. Сдвинутые в один ряд, чтобы разместить всех гостей, два стола ломились от блюд. В отполированном дереве мерцали кляксы грязно-жёлтого пламени свеч в высоких серебряных подсвечниках, бликовали они и на серебряных кубках, до краев наполняемых вином неуловимыми и почти незаметными эльфами.       И парчовое платье с вплетёнными серебристыми — или, как знать, и впрямь серебряными — нитями засверкало на ней.       — А вот и ты, волчонок! — отец, сидевший во главе стола, поднялся и приглашающе махнул рукой.       Все взгляды обратились к ней. Мириам изобразила едва уловимый реверанс, обращённый исключительно к отцу и матушке — остальные гости поприветствовали её почтительными низкими наклонами головы. Мириам кротко кивнула в ответ.       Если бы она не задержалась с переодеванием — любимое бирюзовое платье оказалось безнадёжно испорченным после инцидента с крысами в кладовой — то, безусловно, поклонились бы ей так же, как матери и отцу. Но лучше перенести меньшие почести, чем опозорить родителей.       — Кусланд… — просвистело издалека, но словно бы где-то рядом, так что бархатно погладило сердце. — А ты совсем выросла.       Мириам тяжело моргнула и вытянула шею, силясь различить в сиянии свечей, вдруг ставшим нестерпимо ярким, говорящего. Голос был знаком — даже слишком, так что сердце кольнуло. Загрохотал по полу стул. Под стол метнулся обиженный Клевер, а Мириам почти не дыша застыла с недоверчивой улыбкой.       Из-за стола навстречу ей поднимался Хоу. Не Томас Хоу, младший, немного вздорный и утомительный — Натаниэль Хоу. Старший, несносный, категоричный сын Рендона Хоу.       — Разрешите сопроводить вас к столу, миледи? — лукаво сощурился он, приближаясь.       — Нат! — пискнула Мириам и, начисто позабыв обо всех приличиях, с разбегу кинулась ему на шею.       Натаниэлю оставалось лишь крепко подхватить её за талию и позволить прижаться к нему. Мириам счастливо зажмурилась. Она дрожала, вся — от кончиков пальцев до путающихся на языке слов и слёз на ресницах — дрожала, не в силах поверить в его возвращение из далёкой Вольной Марки.       От него пахло так же, как в их последнюю встречу — сырым лесом Амарантайна и горьким антиванским элем, украденным из отцовских запасов. Мириам гулко сглотнула и шепнула:       — Неужели же и ты здесь?       — Куда я денусь от тебя, Кусланд? — снисходительно усмехнулся он, отстраняя её от себя.       — Ну… А как же Вольная Марка?       Мириам ожидала воодушевлённого рассказа, или преисполненного ядом сарказма, или сетования на свою судьбу, или облегчённого выдоха — чего угодно! Но Натаниэль Хоу лишь неопределённо пожал плечами и, галантно подхватив кончики её пальцев, провёл к столу. Мириам посадили по правую руку от отца, очевидно, как будущую управляющую дома в отсутствие родителей, рядом с матерью. Напротив сидел Дункан. Хмурый утром, сейчас он широко улыбался и с очаровательным добродушием сбрасывал попрошайке Клеверу кости куриных ножек, одну за другой. Аппетит у него был зверский.       Появление Мириам, видимо, оборвало разговор, потому что какое-то время в зале было совершенно тихо — до тех пор, пока кубки не наполнили вином и она не подумала, почему это вдруг отец и Рендон Хоу не предаются воспоминаниям о славном освобождении Ферелдена. В то же мгновение отец поднял кубок и провозгласил тост за победу.       Ответом ему стало стройное гулкое единоголосие — ни леди Ландра, ни Хоу, ни матушка, ни даже маленький Орен, которого Фергюс с Орианной поочерёдно пытались накормить копчёными овощами, не сомневались, что где-то там на юге их ждёт победа. Мелкими глотками потягивая вино, Мириам кинула на Натаниэля робкий взгляд из-под ресниц. Он скупо улыбнулся, и эта улыбка отдалась жжением на щеках.       Голоса за столом смешались в единый гомон, в котором сложно было различить даже отдельные слова. Казалось, все ведут одновременные диалоги и монологи, смеются над своими шутками — и над всеми сразу.       Только Натаниэль Хоу и Мириам Кусланд молчали. Смотрели друг на друга сквозь пляску огоньков на фитилях, то хмурясь, то пряча улыбки, то фыркая в сторону, то краснея до кончиков ушей — кажется, понимали друг друга без лишних слов. Мириам как-то предсказывала, предугадывала — чувствовала, что хочет сказать Натаниэль. А он чувствовал её.       Перед глазами вдруг мелькнул отцовский перстень. Фамильный герб Кусландов — лавровый венок, свобода и победа, — сверкнул остро и холодно, как наточенное лезвие. Отец, тремя пальцами подхватив с блюда пышную и ещё тёплую булку белого хлеба, преломил её и протянул половину Рендону Хоу.       — Благодарю за гостеприимство, друг мой, — так же чинно, оттопырив мизинец, принял хлеб Рендон Хоу.       — Мы столько прошли вместе, Хоу, — небрежно наморщился отец, — было бы оскорбительно не принять тебя должным образом. Как и всех. В конце концов, после возвращения наших войск мы закатим ещё больший, ещё более торжественный, пир!       — Уверен, так и случится, Ваша Светлость, — поднял кубок Дункан.       — Мор удивительным образом сближает людей… — сорвалось с губ Мириам.       И что-то внутри надломилось. Болезненно треснуло паутиной, как зеркало, в которое запустили камень. Все взгляды вновь обратились к ней. Однако на этот раз не восхищённо-заинтересованные — совершенно пустые и безжизненные. Словно бы эта фраза, почему-то горчившая на языке слезами и пылью древних руин, была лишней: жирной кляксой чернил в середине трогательного, полного любви и написанного аккуратными острыми буковками письма; вмятиной на новеньком и ещё не истрёпанном в бою нагруднике; шрамом от стрелы под ключицей, который она нигде не могла получить…       Но оно было. Откуда?       Мириам Кусланд ещё раз оглядела полную гостей и прислуги залу. Здесь как будто бы собрались все, кто был ей дорог — весь дом. И матушка с отцом, и Фергюс с Орианной и племянником, и ворчливый Рендон Хоу, которого Мириам в минуты нежности по детской привычке звала «дядюшкой», и отцовский оруженосец, сын матушкиной подруги, леди Ландры. Даже сэр Гилмор появился из ниоткуда и занял место на самом краю стола. Даже Натаниэль Хоу вдруг возвратился из-за моря, где она никогда не была!       Но кого-то всё равно не хватало.       Тело снова обуяла дрожь — но не восторга, а ужаса. Мириам закрыла глаза и повторила одними губами: «Мор удивительным образом сближает людей». Откуда-то зазвучали незатейливые меланхоличные переборы струн лютни. И запах костра.       Мириам открыла глаза. Камин разгорелся ярче и крепче, а за плечом Рендона Хоу вдруг вырос музыкант, почему-то разодетый в яркие шелка, и невесомо перебирал струны лютни. Вот только двери были закрыты.       — Ты права, — кивнул отец как-то странно, слишком медленно, слишком хищно, — Мор удивительным образом сближает людей.       — Неправда! — выпалила Мириам; задрожали столовые приборы. — Вы ничего не говорили о Море. Говорили, его нет!       — Конечно, Мора нет, — кивнул Дункан.       — Он есть!       Горло ссохлось: крик превратился в сип.       — Разумеется, есть! — тут же закивал Хоу.       Они кивали вразнобой, как дурацкие болванчики, как потешные куклы в руках бродяги-кукловода на рыночной площади. Голова закружилась. Эти пустые лица, кивающие головы, колебания пламени и блеск серебра — всё превратилось в дикий хоровод огня.       Мириам зажмурилась, борясь с подступающей тошнотой и головной болью, вдребезги разрывающей сознание. Опустила кулаки на стол. Не услышала даже тихого перезвона тарелок. В горле засвербело, на глаза навернулись слёзы. Обманчиво целостное полотно дня залатывали лоскуты залитых кровью воспоминаний. Столб огня, пожирающий камень поместья; пятна отцовской крови на руках; тошнота и запах болот; проржавленный меч; бордовая вязкая жидкость в огромном кубке; пропитанная кровью и отваром припарка на прошитой стрелой груди; алая роза; вой оборотней…       Уродливые фигуры и осязаемых страх в высокой башне посреди озера Каленхад…       Мириам вспомнила. Или ей показалось, что вспомнила, но этого хватило, чтобы из глаз брызнули слёзы, едкие, горькие, мешающиеся, а из души вырвался надрывный вопль.       — Это. Всё. Неправда!       Дыхание сбилось. Распахнув глаза, Мириам схватила ножку подсвечника и рванула его на себя. Пламя лизнуло воздух, описало круг — и исчезло.       Вместо подсвечника Мириам Кусланд сжимала фамильный меч.       — Убирайся вон, — сипло проскрежетала она; кто-то незримый как будто сдавил когтистой лапой горло. — Прочь.       — Дорогая моя, — матушка потянулась к ней.       Мириам испуганно отпрыгнула и выставила перед собой меч:       — Назад!       — Неужели же ты кинешься с мечом на мать? — непривычно гулко проговорил отец и тоже поднялся.       — Если придётся, — неуверенно кивнула Мириам.       — Зачем тебе это, волчонок? Всё ведь в порядке. Мы с тобой, ты с нами — мы вместе. А! Я знаю: ты боишься. Тебе страшно оставаться одной. Что ж, я полагаю, мы можем и не поехать. Ведь угрозы Ферелдену всё равно нет. Я могу отправить войско с Фергюсом. Что скажет король, Дункан?       — Думаю, король не станет возражать!       — Вот видишь? Всё можно уладить. Только опусти меч. Отдай.       Отец улыбался. Подступал к ней мягкой походкой, какой подбирался к подстреленным кабанам на охоте в лесах Амарантайна, и шагов его не было слышно. Мириам мотнула головой и ловчее перехватила меч.       — Папа, не подходи! Я не верю. Слышишь, не верю!       Отец оглянулся, дёрнул бровью.       Из-за стола поднялся Натаниэль Хоу.       — Кусланд, — прохрипел он, как хрипел её имя в ночь их первого и последнего поцелуя, — не глупи. Отдай мне меч. Отпусти себя. Позволь себе быть счастливой. Ты ведь хотела этого? Я больше не уеду в Вольную Марку — там нечего делать. Я останусь здесь. Мой отец согласен на наш брак. Ты выросла. Стала настоящей воительницей, достойной своего имени. Я тоже стал воином. И, знаешь, больше не изменилось ничего.       Отец и мать больше не приближались — стояли настороже, пока Натаниэль Хоу подбирался вплотную. Он скользнул костяшками холодных пальцев по её щеке, Мириам судорожно втянула воздух сквозь зубы. Он был совсем настоящим, живым, и так близко, как она и мечтать не могла. Рука, сжимавшая меч, ослабла и повисла безвольно. С бряцаньем лезвие шваркнуло о стену.       Указательным пальцем Натаниэль скользнул вдоль её шеи, по плечу к запястью. Прохладой окутал горящую, ноющую от усилий руку.       — Отпусти. Иди ко мне, Кусланд, какая же ты упрямица. Ну хочешь, скажу тебе кое-что? — насмешливо качнув головой, он приблизился к самому её уху и опалил дыханием кожу: — Я люблю тебя, Кусланд.       Мириам сделала вдох.       «Я, кажется, люблю тебя. Знаю, наверное, это не вовремя, но… Рядом с тобой у меня голова кругом, а без тебя… Я вообще не знаю, как мне быть»              — Прости, — на выдохе прошептала Мириам и, зажмурившись, вслепую рубанула мечом. От оглушительного визга её замутило, закружило — и вышвырнуло на рыночную денеримскую площадь. Мириам распласталась прямо перед грязными сапогами гнома, который в прошлый раз удачно скупил у неё повреждённые доспехи. Руки горели, как будто бы она и в самом деле ободрала их о грубую каменную кладку; в одной она по-прежнему крепко сжимала рукоять меча.       Сцепив зубы до скрипа, Мириам тяжело села на колени и огляделась. На правой руке кровили содранные костяшки. Левая ладонь тоже была исполосована царапинами подчистую. Роскошное платье, сияющее серебром, растворилось — остались лишь потрёпанная стёганка да спрятанный под кожаным жилетом нагрудник с уродливым грифоном.       Пересиливая себя и тянущую в руках боль, Мириам воткнула меч аккурат меж камней, чтобы подняться. Торговец даже не шелохнулся.       Мириам вспомнила. Они в Тени, а Тень — иллюзия, выдумка, игра воображения, сон.       А это значит, никому нет до неё дела. Помедлив с мгновение, Мириам ткнулась лбом в предплечья, зажмурилась и тихо расплакалась. Слёзы клокотали в горле, мешали дышать, струились по лицу горячо и ядовито, а вокруг как ни в чём не бывало продолжалась торговля — вернее, её иллюзия.       Искусная иллюзия, приготовленная для кого-то. Мириам небрежно отерла кулаком лицо, больше размазывая по нему слёзы и пыль, нежели стирая, поднялась и огляделась. Взгляд упал на кривую дверь крайнего дома. Там как будто бы горел свет, смеялись дети, а знакомый мягкий голос рассказывал им сказки про грифонов.       — Проклятье, — сипло выругалась Мириам.       Алистера тоже тянуло к семье: к домашнему ужину, к теплу и уюту. И от этого болезненно сжималось сердце.       Мириам, конечно, перехватила клинок поудобнее, однако втайне надеялась, что Алистеру хватит духу самостоятельно распознать и разбить обман. А после рывком распахнула дверь. Та грохнула.       Не шевельнулись ни дети, ни Голданна — один Алистер, сидевший у камина в синей стражевской стёганке, поднял голову. Мириам тяжело улыбнулась и переступила через порог.       Один раз она уже развеяла эту иллюзию — справится и во второй.