Богатые тоже плачут

Говорят, что хорошо там, где нас нет — Ким Тэхен, как никто иной согласен с этим крылатым выражением. Он уверен, что на вилле в Испании сейчас так хорошо, чудесно и спокойно, что вся прислуга безмятежно отдыхает и нежится в лучах горячего перинийского солнца, пока тёплые волны средиземноморья радуют глаз. Дворецкий уверен, что в столовой наконец воцарилась тишина, а в саду теперь можно со спокойной душой прогуляться, не боясь быть отчитанным за то, что нечаянно наткнулся пяткой обуви на посаженную розу. Теперь в ипподроме нет матерящегося звонкого голоса хозяина дома, который всегда недоволен тем, как ухаживают за его лошадьми, а над домом не трубит сирена о приближении вертолёта, давая таким образом всем находящимся на территории выспаться. Вот только Ким Тэхен не увидит этой тиши и глади, вероятно, никогда в своей жизни, потому что прямо сейчас летит на частном самолёте Минов на всех парах в родную Южную Корею на приём по случаю дня рождения отца Мин Юнги. Зачем Тэхена взяли с собой? Он и сам понятия не имел, но господин Пак встал в позу и заявил, что без своего душевного друга никуда не поедет, а господину Мину ничего не осталось, кроме как отступить и согласиться. После той ссоры и разгромленного кабинета и сада, супруги так и не примирились. Господин Мин отложил все свои дела по работе, пытаясь, как червь, проползти в свою же спальню, в которой наглухо замуровал себя омега, пуская к себе только подносы с едой и актуальные на сегодняшний день журналы. Юнги решился действовать по старинке. Заказал три огромных букета роз, облил себя с ног до головы парфюмом, напялил обожаемый омегой смокинг и встал у дверей, мяуча и скребясь, как самый настоящий кот. Омега двери открыл. Впихнул Мин Юнги поднос с грязной посудой и захлопнул ее обратно. После такого унижения, альфа больше не пытался замолить свои грехи, смирился и просто поставил перед фактом, что им необходимо будет появиться на дне рождении родителя. Пак Чимин вышел. Точнее сказать, выплыл из комнаты, как лебедь, очаровав всех слуг своей неписаной красотой. Будто бы на зло, нацепил на себя все самое откровенное, чтобы привлекать излишнее внимание и нервировать мужа. И будто бы на зло, болтал с ярчайшей улыбкой с каждым встречным альфой, вздергивая выше подбородок, чтобы показать свою точеную вкусно-пахнущую шею. Юнги на такую откровенную игру лишь посмеялся, махнул рукой и сказал вести себя прилично на приеме, от которого зависело их возможное безбедное будущее. — А когда-то Миндже мне говорил, что я останусь у разбитого корыта. Взгляни, что стало с ним. Даже жалко бедняжку, — вертит у себя в руках айпад омега, показывая пальцем на новостной таблоид сидящему рядом в кожаном кресле Тэхену. — Его родители добывали природный газ. Мы учились с ним в старших классах вместе. — Сколько вам было тогда? — с интересом спрашивает Ким. — Мне было семнадцать. Чудесные времена. Тогда я ещё не знал Юнги, не знал, что меня в будущем ожидают такие муки, — вздыхает Пак. — Будь я тогда поумнее, сбежал бы с любовью всей своей жизни куда-нибудь во Флоренцию, и жил бы себе счастливо в старой однушке на окраине города. — Вы... любили кого-то? — удивляется Ким. — Да, даже в день помолвки я ещё поддерживал с этим альфой связь. Потом, конечно, мы перестали общаться. Кое-кто очень постарался от него избавиться, — щурит взгляд Пак, кивнув на мужчину, развалившегося в кресле прямо напротив с закрытыми глазами. — Утверждает, что дал ему деньги, а тот сразу и убежал. Не верю ни единому слову, конечно. Это же Юнги, любит присесть на уши. — Если у меня закрыты глаза, это не значит, что я ничего не слышу, — раздаётся на борту хриплый голос. — И если ты думаешь, что тот лох и впрямь тебя любил, то сожалею. У него же вместо мозгов ультрафиолетовая лампа. Его излучило так, что уже не вылечить. Странные у тебя вкусы, детка. Чимин нервно стискивает рукоять кресла. — Заткнись, тебя никто не спрашивал. Ты знать не знаешь, что такое любовь, господин сосулька. — Зачем любовь, когда есть деньги? — хмыкает Мин, не удосужившись даже открыть глаза. — Если у вас и правда была эта «любовь», то у меня есть наглядный пример, как любить не надо. — Не переживай, тебе любовь не светит. Такого черствого, как ты, никто не полюбит. Если только за деньги, как твои шлюхи. Но ты наверное и так понял, что с ними не разбогатеешь. Юнги приоткрывает один глаз, смеясь во все горло, и поправляет на одном из рукавов запонку. — Зачем мне шлюхи, если самая жгучая испанская уже в моей постели? — подмигивает альфа, вновь развалившись на кресле. Тэхен впервые еле сдерживает рвущийся смех. Все же господин Мин достаточно красочно и креативно флиртует. — Спасибо за шлюху. На большие комплименты ты не горазд, — язвит Пак, пролистнув нервно две страницы онлайн журнала. Мин хрипло смеется, вытянув ноги и размяв шею. — Ладно, беру свои слова обратно, а то наш господин дворецкий может и впрямь поверить моим словам. Не сыскать на свете большего пай-мальчика, нежели Пак Чимина. Ты же и члена альфы до меня не видел, да? — Может быть ты уже наконец заткнешься? — шипит Пак, заехав своей ногой по щиколотке альфы. Юнги это только раззадоривает. Ему вообще приносит удовольствие издевательства над мужем. Ведь это так весело, вгонять этого эгоистичного, знающегося себе цену омегу, в краску. Мин хохочет. — Как сегодня помню, как ты в Париже: «Ой, Юнги, не хочу, чтобы больно, я боюсь», — делает тоньше свой грубый голос альфа, пародируя Пака. — Ты меня достал, — рычит Чимин, суя айпад Тэхену, и в один шаг настигая мужа, и заезжая ему тяжелой ладонью по плечу. — Почему ты меня всегда позоришь перед людьми? — шлепает руками омега, пока Мин, громко хохоча, прикрывает свою голову руками. Дворецкий, осекаясь лишь на уставившихся на эту бойню охранников, сидящих позади, искренне хочет рассмеяться. Потому что по глазам господина Мина видит, как тот сияет, как рождественская елка, пока Пак его избивает. Юнги с ума сходил от того, как его муж эти два дня его полностью игнорировал, так что даже избиения ему в радость. Альфа умело зажимает коленными чашечками вставшего между ног мужа, и вытянув руки, хватает за талию, насильно усаживая на колени. — Ты меня простил? — И не мечтай. Можешь искать себе проститутку на постоянную основу, ближайшие десять лет я тебя не прощу. — Но я хочу тебя, — стонет Мин, по-детски дергая ногами, и уткнувшись носом в грудь, ведя им выше, к опасной зоне, которая уже в голове омеги орет «код красный». Пак рычит, извиваясь в руках, как ужаленная самой собой гремучая змея, и остолбенело замирает, распахивая широко глаза. Юнги без задних мыслей закусывает зубами сосок. Омега кидает смущенный взгляд на своего друга, но хвала всем существующим богам, Ким Тэхен скромно отвернулся, чтобы не наблюдать интимной картины перед глазами. — Блять, отпусти меня сейчас же, иначе я вновь откушу тебе твоё ухо, и самый лучший хирург мира его тебе не заштопает, — кричит Чимин, вырываясь из крепкой хватки мужа. — Я тебя предупредил, Юнги. Хочешь получить наследство отца? Будешь моим рабом, будешь ползать на коленях, будешь выполнять все, что я только пожелаю, иначе я закачу такой скандал, что тебе не оставят ни копейки. Мин ухмыляется, пригладив помятые на бёдрах черные брюки. — Ползать на коленях? — звонко смеется. — Черт, детка, пора привыкнуть, что я доминирую. Тэхен прикрывает ладонью рот, спрятав за ней бесшумный смех, пока Пак Чимин садится весь красный, как рак, на свое кресло, а дышит, как загнанная лошадь. Мин Юнги чаще выходит из ссор победителем. — Ненавижу тебя, — бурчит под нос тихо Чимин, утыкаясь вновь в айпад. — И я тебя ненавижу.

***

И вот, когда пятнадцать часов напряженного полёта, в котором витает аромат спертого искрометного юмора Мин Юнги и искрящейся из глаз ненависти Пак Чимина, подходит к концу, делегация корейцев, поселившихся на испанском побережье, наконец настигает места назначения. Чимин напрочь отказывается переодеваться во что-то праздничное до того момента, пока не примет ванну, хотя его альфа и умоляет появиться в его доме в более подобающем виде. На бёдрах омеги натянуты широкие темно-синие фиолетовые пижамные брюки, пока наверху запахнута на ремень шелковая рубаха, оголяющая кости ключиц и шеи. Альфа же рядом решает выглядеть с иголочки. Стягивает прямо посреди борта свою удобную одежду, не постеснявшись омеги дворецкого, и надевает брюки и выглаженную рубашку, стоя на миллион долларов. Выглядят они рядом, как минимум, странно, если уж совсем не глупо. Но обоим как-то до фени. Тэхен, уткнувшись в стекло автомобиля, наблюдает за родным Сеулом, где прожил почти всю свою сознательную жизнь до того момента, пока не променял свой город на испанское солнце, жгущее лучами задницу. Мерседес на всех парах летит по району Каннамгу, пока дворецкий и господин Пак без умолку тараторят об изменениях в архитектуре, а Мин Юнги сопит с открытым ртом, наплевав на все окружающее. — Почти приехали, — воодушевленно замечает Тэхен, наблюдая подкрадывающийся на горизонте район Самсон, так называемый «квартал богачей», где и находился особняк Минов. Однако, машина не останавливается, летит дальше, через пятнадцать минут уже выезжая за пределы центрального Сеула. — Мы разве не в дом господина Мина? — Странно, — хмурится Чимин, выглядывая каждые тридцать секунд в окно. Чуть позже он пододвигается к дворецкому и шепчет совсем тихо на ухо: — Спроси у Юнги. Ким откашливается и прикасается пальцами к спящему альфе, пока тот вздергивает голову и разлепляет глаза. — Уже приехали? — раздаётся хриплый сонный голос. — Извините, разве мы не едем к вам домой? — Что? — трёт глаза Мин, уставившись на двух омег напротив. — Да, едем, едем. — Мы уже выехали из квартала Самсон. Юнги потягивается, и выглядывает, щурясь в окно, пока наблюдает перед глазами только высоченные автомагистрали. — Родители же переехали два месяца назад. Я разве не рассказывал? — удивленно смотрит на омег Юнги, замечая, как дворецкий отрицательно мотает головой. — Забыл совсем. Да, предки строили дом под Сеулом около года. Как закончили с ремонтом, то сразу туда перебрались. Там тихо и живописно. Все условия для спокойной старости. Тэхен кидает взгляд на Чимина, пока тот нахмурившись, сложил руки на груди и таранит глазами альфу. — Интересно, если бы не эта поездка, то ты наверное и никогда бы мне не соизволил об этом сказать. — Детка, я же много работаю. Вылетело из головы. — А из твоей дырявой башки хоть что-нибудь не вылетает? — фыркает Пак. — Сколько ещё ехать? У меня ноги отекли, я хочу в душ. — Минут семь, мы почти на месте. Чимин вздыхает, стиснув между рук свою плюшевую альпаку, которую часто использует в перелетах вместо подушки. До дома остаётся не семь минут, как было ранее сказано, а двадцать семь. И под конец, Пак Чимин уже не хнычет, а по-настоящему ноет, грозясь, что весь оставшийся вечер не вылезет из постели и будет спать богатырским сном. Когда машина останавливается, у двух омег отвисают челюсти. Пак даже забывает, что он вообще-то на своего мужа обижен, скользит в своих меховых тапках к альфе, и опаляет его ухо горячим дыханием. — Это ваш дом? — спрашивает завороженно омега, оглядывая высоченные резные колонны, раскинувшиеся двухметровые деревья сакуры, бассейн, теннисный корт, и лестницы. Огромные, бежевые лестницы, ведущие, как во врата рая, далеко наверх, где их будут судить за земные грехи. — Сколько же денег они сюда вложили. Юнги, выкурив по-быстрому, пока родителей нет рядом, сигарету, бросает бычок прямо на серый щебень под ногами, притаптывая его каблуком туфель. Выдыхает клубы дыма, и дёрнув мужа за локоть, оттаскивает подальше на серьезный разговор. — Чимин, давай так. Обиды обидами, но в эти два дня мы будем просто идеальной парой, хорошо? Ты же видел эти хоромы? — Юнги стискивает одной рукой талию супруга и ведет по лестнице наверх, шепча на ухо, как самый настоящий дьявол-искуситель. Охрана и дворецкий плетутся за ними. — Они вложили в этот дом миллионы. Столько, сколько тебе и не снилось. Мы должны показать себя с лучшей стороны, понимаешь? — Юнги, почему ты так переживаешь? Ты же старший сын, так ещё и альфа, большая часть наследства достанется тебе, как и корпорация. Ты уже почти работаешь за отца. Мин застывает, заметив на горизонте появившуюся свиту во главе родителей, выходящую из парадного входа трехэтажного дома. — Нихрена. Отец считает, что мне не нужно денег, потому что я и так себе достаточно заработал. Но, детка, ты же знаешь, что деньги никогда не бывают лишними. Мы могли бы на них купить тебе пентхаус с видом на Эйфелеву башню, ты же хотел, помнишь? — Хочешь меня подкупить, придурок? — шипит омега, пытаясь вырваться из цепких лап, сомкнувшихся на талии. — Ты любишь деньги не меньше, чем я. Давай поможем друг другу. Развестись нам не дадут наши родители, это ясно, как белый день. Тогда давай хотя бы жить богато, а? Пак закусывает губу, наблюдая приближающуюся родню Юнги, и быстро все обдумывает. А этот хмурый хрен не промах. Знает, куда надавить, и за какие ниточки дергать, чтобы омега согласился. Кто уж откажется от денег? И тем более от такого дома, который вероятно, когда-то сможет перейти им в руки. Чимин сглатывает, смотря в глаза мужа, который строит невинную моську и хлопает ресницами, умоляя. И как ему отказать? Почему у него такие глаза? — Так уж и быть, но когда мы получим эти деньги, половину ты перепишешь на меня, — хмыкает Пак, замечая в двух шагах настигнувших их родителей. — Десять процентов твои. — Нихуя себе, ты не обнаглел? — возмущается Чимин шепотом. — Двадцать. — Договорились, — мычит сквозь губы Юнги и ярко улыбается подошедшим родителям. — Отец! Папа! Я так скучал. Чимин тоже натягивает на лицо улыбку ангела, бросаясь в объятья клана Мин. Дает целовать свои щеки, пожимает с особо низким поклоном руки, а к отцу Юнги липнет, как банный лист, нахваливая помолодевшее тело. — Боже, Чимини, даже в ночной сорочке ты выглядишь, как ангельское создание. Юнги так повезло с тобой, — вскрикивает обожаемо папа-омега, стискивая Чимина в руках, и оглядывая его с ног до головы. Пак хихикает. Если бы он знал, на какие махинации они с мужем пойдут ради денег, то подготовился бы к встрече основательнее и свалил бы всех наповал своим внешним видом. — Как долетели? Мы позвонили твоим родителям, они тоже приедут на праздник. Мы так рады вас видеть. Какой же ты красавец, Чимин. Покружись. Пак откровенно смущается такого внимания со стороны родителей Юнги, вертится и прыгает перед ними, как заведённая обезьянка с барабанами. Нахваливает их в ответ, обмениваясь любезностями. Они всегда слишком его любили, даже больше, чем на самом деле омега заслуживал, это ужасно льстило и смущало. Юнги, обделённый вниманием своих же родителей, идёт позади семейства, как чужой этому дому человек, пока его родители облепили Пака и щебечут до тошноты мило. — Я так давно хотел вырваться в Сеул, к вам. Хотел навестить вас, справиться о здоровье. К тому же, говорят, что у Юхена появился омега, это правда? — хлопает глазками Чимин, упоминая второго после Юнги альфу в семье Минов. Родившийся в девяносто третьем, Мин Юнги самый старший из четверых детей. Через семь лет родился на свет альфа Юхен, а потом через два года альфа Минки, и только на четвёртой попытке Мины наконец заполучили долгожданного омегу, которого назвали Югемом. Сам Тэхен никогда бы не соврал, если бы заявил, что не видел между детьми большой и трепетной любви, какие бывают в больших семьях. Например, его хозяин Юнги на дух не переносил выскочку Юхена, постоянно с ним спорил и ругался, периодически напоминая, что он все же старше, а тому стоило бы закрыть рот. К Минки господин Мин был более благосклонен, но в силу того, что родился этот альфа как раз тогда, когда Юнги до младшего братца было совсем до фени, любовь тоже не сплотилась. Минки рос под крылом родителей в Сеуле, пока Юнги изучал нефтегазовую отрасль в Кувейте. А вот Югем появился на свет тогда, когда Юнги уже совсем окреп, созрел и был психически готов нянчиться и не сбегать из дома при виде испорченных подгузников. И к счастью, омега родился совсем чудесным. С яркими голубыми глазами от папы, он в корне менял строй черноволосых Минов, а своими белыми волосами, что достались ему от их дедушки, вообще удивлял каждого второго, потому что абсолютно не походил на своих старших братьев. Юнги это забавляло. Мин Югем рос избалованным нытиком, любящим только собственные развлечения и иногда Юнги, больше его ничего не интересовало. Абсолютно. И вместе с тем, Юнги его все равно любил. Вероятно, альфа к таким взбалмошным истеричным омегам питал особые слабости, потому что Югем и Чимин похожи характерами, будто бы были выведены в одной пробирке. Будто бы были рождены, чтобы Мин Юнги бесился и поседел раньше положенных лет. — Ах, да. Надеемся, что это лишь временное увлечение. Юхену всего двадцать три, он слишком молод, чтобы жениться, — бурчит папа семьи Мин, топая каблуками, и ему плевать совсем, что своего старшего сына Юнги он толкнул под венец как раз-таки в двадцать три, когда на горизонте появился прелестный восемнадцатилетний Пак Чимин из прелестной состоятельной семьи. Пак скользит взглядом по витражным окнам, разглядывает внимательно сад, застывает при виде чудесной ярко-зелёной лужайки. И все тут так красиво. Так блестит и радует глаз. Чимин никогда не питал большой любви к Южной Корее, но тут точно остался бы, потому что этот дом — рай на земле. И если однажды он будет здесь хозяином, то точно не посмеет к чему-либо притронуться, потому что каждый камешек лежит точно на своем месте, а каждая веточка — это произведение искусства. Омега оступается, не заметив под ногами деревянные балки, пока разглядывает с открытым ртом дом. Благо, что Юнги всегда на стреме. Альфа подхватывает за талию сзади, поставив на ноги. — Отпусти, — шепчет совсем тихо Чимин, ещё не отошедший от обиды, пока родители Юнги вышли далеко вперёд. — Я обещал, что подыграю, но это не значит, что теперь тебе разрешено меня лапать. Чимин нагло лжёт, удивляясь, как его еще не подводит собственный голос. Юнги разрешено лапать. Ему вообще все разрешено, раз на то пошло, потому что его прикосновения – это единственное, что Пак Чимину не противно, единственное, что ему приносит удовольствие. И омегу это дико раздражает. Он ничего не может поделать с тем, как от запаха тела альфы у него сводит внизу живота, а от голоса хочется извиваться в руках и просить по-нищенски хотя бы поцелуя. Ведь Юнги был его первым мужчиной в постели, первым, кто заставил омегу полюбить себя, первым, кто не скупился на подарки, первым, кто вызвал в нем такой шквал необъяснимых природе чувств и эмоций. И обиды обидами, но Пак Чимин соскучился по этому хриплому прокуренному голосу, пускающему разряды тока по шее. Он скучает по горячим прикосновениям, по засосам и поцелуям, не говоря уже об обычном классическом сексе. Он из-за их ссор был в их интимной жизни так давно, что и не вспомнить. — Отпусти, говорю, — шипит омега, как загнанный в ловушку котёнок. Лишь бы не отпускал. Мин внезапно размыкает руки, отчего Чимин чуть не валится на деревянный мостик, переводящий их через искусственный водоём к парадному входу дома. Альфа отпускает грубо, без любого чувства такта. Пак возмущённо косится на мужа, пока тот сорвавшись с ног, бежит, что есть мочи вперед, подхватывая на бегу несущегося к нему подростка-омегу. Обжимается с ним так, как-будто, забери у Юнги сейчас этого мальчика в руках, тот умрет самой страшной смертью. Чимин скрипит зубами, сужает глаза, и не может успокоить свое сердце, которое бьется чаще обычного. И плевать совсем, что это его родной младший брат. Он ведь омега, а дальше все разумные мысли отключаются по щелчку пальцев. Родители Мина с искрящимся счастьем смотрят на воссоединившихся детей, пока Чимин стоит рядом с Тэхеном со своей привычной миной стервы. И сколько они будут обниматься? Тут вообще-то люди вокруг. Неужели, нельзя сделать это дома? — Чимин, — наконец отлипает от Юнги омега, кинув безучастный взгляд за спину. — Югем, — улыбается приторно Пак, ответив на приветствие. — Как школа? Как оценки? Растёшь не по дням, а по часам. — У меня все прекрасно. Позвали сниматься в кино. И в школе я в числе лучших, — ведет взглядом а-ля «я все равно красивше, моложе и богаче» Мин Югем. — Моя гордость, — восторженно говорит Юнги, целуя смачно брата в светловолосую макушку. — Меня так мало радует в моей жизни. Я счастлив, что ты есть у меня, маленький. У Чимина чешутся пятки заехать своими тапками по лицу альфы, чтобы больнее и неприятнее. Маленький? С каких пор ласкательные слова Юнги, принадлежащие только Пак Чимину, теперь используются не по назначению. Омега в бешенстве. — Я надеялся, что ты раньше приедешь. Думал, что мы сходим в аквапарк вместе. Или в кино. — Ну, малыш, ты же знаешь, что у меня сроки горят. Я работаю. Обещаю, что принесу свои извинения в самом приятнейшем виде. Чего ты хочешь? — щебечет Юнги, забыв о муже, что стоит недовольно позади, и идёт в обнимку с братцем в дом, гогоча на весь участок. — Губа не дура, Югем. Хорошо, я подумаю. Ох, Чимин бы сказал парочку ласковых слов своему альфе прямо сейчас. А ещё лучше, поругался бы с ним, чтобы пар спустить. Однако, так глупо ревновать, они же родственники. А Юнги ведет себя, как примерный брат, просто очень добр. Но Пак все равно недоволен. Ведь Мин Юнги его муж, ни чей-то другой, а именно его. И омега до помутнения рассудка не собирается им ни с кем делиться, лучше в могилу живым ляжет. Чимину такая близость непонятна. Он единственный ребёнок и все внимание всегда уделялось только ему одному. Тяжело привыкать к тому, что своими людьми необходимо делиться. Пак решает расслабиться. Отдаться течению, забить болт и вообще, жить в свое удовольствие. Он еле-еле терпит поздний ужин, пытается подыграть Юнги, изображая заботливого мужа, и уже валится с ног, сидя в наполненной ванне на втором этаже. Естественно, их с Юнги поселили в одну комнату. Чимину не привыкать делить с ним постель. Ему вообще по барабану, чем Мин там рядом с ним будет заниматься. Главное, чтобы омегу не будили и не беспокоили. — Мне задуть свечи? — спрашивает Тэхен, тоже изрядно уставший после перелета и тяжелого дня, пока раскладывает бесчисленное множество флакончиков с декоративной косметикой, гелями для душа, шампунями и маслами в полки их ванной комнаты. — Задувай, — откидывает голову на бортик белоснежной ванной на ножках, декорированной резной золотистой росписью по краям омега. — И иди спать. Не успевает Чимин закончить свою речь, как в дверь ванной громко тарабанят. Мин Юнги скулит за дверью. — Мне нужно в туалет, откройте. Чем вы там занимаетесь уже три часа? — В твоём доме миллион унитазов, ищи другой, — смеется Чимин, приподняв ногу и закинув ее на бортик. — Блять, — ударяет ногой по двери альфа, пока омега глухо хихикает. Ох, эти каникулы в родительском доме Минов будут умопомрачительными. Тэхен укладывает тёплое банное полотенце на белый табурет, нанизывает на дверной крючок чехол с отпаренными пижамами и шелковыми халатами, быстренько задувает все свечи, и откланявшись, уходит в свою комнату, которую ему выделили на третьем этаже. Чимин только собирается подняться на ноги, как его муж наглейшим образом все же залетает в комнату, поднимает ободок унитаза в двух метрах от самой ванной и громко справляет нужду, постанывая в наслаждении от долгого воздержания. — Ты же это специально делаешь, да? — собирает густо пену на воде омега, не желая, чтобы его сейчас кто-то видел. Тем более, Мин Юнги. Альфа смеется, запрокинув голову. — Конечно. Люблю, когда ты бесишься. У тебя глаза исчезают, становишься вылитым китайцем, — Юнги наконец заканчивает, смывает за собой, и подходит к раковине, чтобы вымыть руки. Только мытьем рук все это не заканчивается, Мин начинает чистить зубы, а потом и вовсе приступает к бритью лица. — Можно я закончу, а потом ты сделаешь свои дела? — Эй, ты все равно сидишь в ванной и ничего не делаешь, — тычет пальцем на омегу Мин. — У нас теперь общий санузел. Будь добр, делись. — Я хотел полежать в спокойствии, — глубоко дышит Пак, пытаясь держать себя в руках. — Я с тобой ни словом не обмолвился. Лежи себе, я же не запрещаю. — Боже, заканчивай быстрее и проваливай, — шипит Пак в безысходности, хлопая ладонью по воде, что та брызжет в разные стороны. — Тише. За стенкой комната родителей, не забывай, — скалится Юнги с опасной ухмылкой, выставляя руку с бритвой. — Тогда я советую тебе меня не злить, — отвечает Пак. Слишком уж этот альфа много на себя берет в последнее время. Много косячит, считает, что можно забывать про годовщину свадьбы, исчезает и возвращается, когда ему вздумается. Юнги смеется, специально дольше возится с бритьем, подпевает себе песенку, оглядываясь на мужа с обворожительной улыбкой. У Чимина уже зудит под кожей, все тело его распарено и вычищено, а пены почти не осталось. Омега берет себя в руки и смиренно ждёт, когда альфа закончит. — Блять, Юнги, — вскрикивает Чимин, когда мужчина хватает из полки кожаный конверт и садится на мраморный пол, принявшись стричь ногти на ногах. — Из-за тебя у меня будут отеки к утру. Я устал уже сидеть здесь. Подстриги свои ногти в комнате. — Я не стригу ногти. Просто заусенца болит, хочу ее убрать, — мямлит тихо Мин, равняя щипцами что-то в районе пальцев ног. — Стесняешься меня? Чимин опрокидывает голову на бортик, тараня взглядом бежевый натяжной потолок. Ясно как день, что Мин Юнги делает это все специально. Если омега не ошибается, то альфа вообще даже щипцами пользоваться не умеет, ему, такому деловому занятому человеку, ногти в салоне стригут, не иначе. Пак вздыхает, поднимая к лицу свои размякшие от горячей воды подушечки пальцев, и прислоняется к стенкам ванны, локтями опираясь на золотистые бортики. — Подашь мне полотенце? Мин поднимает голову, будто бы и ждал этой фразы все последние тридцать лет жизни. Кивает, бросая щипцы куда-то в сторону и разворачивает сложенное на табурете полотенце, встав у подножья ванны, не отрывая своего взгляда от мутной розовой воды, разбавленной гелями для душа и пеной. Чимин встает. Поднимается на ноги, как греческая богиня Афродита, нарочно не прикрывая свое обнаженное тело. Проводит пальцами по мокрым волосам, зачесывая их назад, и соблазнительно ведет взглядом, перешагивая аккуратно стенку ванной. Юнги таращится, не скрывая собственной заинтересованности на подтянутое молодое тело, по которому быстрыми струями скатываются капли, обвивают нагие лодыжки, запястья. Альфа громко сглатывает. Так, что это слышит даже Пак. — Что ты на меня так уставился? Полотенце дашь? Юнги отмирает, и накидывает на голые плечи банное полотенце, растирая горячую кожу. Чимин пахнет умопомрачительно, альфа внюхивается, ловит нотки сандала и чайного дерева, а волосы омеги пахнут ментолом и малиной. Пак так любит ухаживать за своим телом, любит намыливать его и растирать целыми часами на бёдрах масло, а Юнги обожает смотреть на это, любит прикасаться подушечками пальцев к гладкой, скользкой коже, наслаждается, топя в грудине вой альфы. — Детка, ты похудел, — говорит, обводя взглядом выступающие ключицы, ребра. — Ты меня доводишь до стресса. — Ты такой красивый, — перебивает Юнги, помогая мужу избавиться от влаги, трёт полотенцем его талию, сушит волосы. — Нежный, вкусно пахнешь. — Нежный? — не сдерживается Чимин, громко смеясь. — Я не бываю нежным. Ты вероятно спутал меня со своей шлюхой. Омега опускает глаза, наблюдая в зеркале на всю стену, как проворные пальцы мужа оглаживают обнаженные бёдра, скользят выше. Юнги уткнулся носом в шею, горячо дышит и почти рычит от нетерпения. — Ну, не надо врать. Ты всегда нежно скулишь, когда я тебя трахаю. Нежный волчонок. Омегу слова мужа раззадоривают, но вместе с этим, потряхивают. Чимин надевает на лицо маску безразличия, будто бы это не у него сейчас мурашки по телу бегут и возбуждение внизу живота его чуть ли не выворачивает наизнанку. Хорошо бы, если Мин Юнги не церемонился, меньше болтал, и уже приступил к действиям. Пак бы конечно чуток поломался для приличия, всё-таки он обижен. Однако, в итоге бы отдался. Пусть у них и бывают разногласия, но секс женатой паре необходим. Он вообще, для здоровья полезен, так себя Чимин оправдывает. — Показываешь зубки, а когда тебя приручат, самый нежный, — продолжает шептать пошлости на ухо, горячо опаляя дыханием ушную раковину омеги. Чимин терпит изо всех сил, медленно поворачивается, столкнувшись с Юнги взглядами. У альфы в глазах уже пожары разгораются, трещат угли, хрипит зверь. Он в мыслях уже Чимина во всех позах поимел, его плоть в своих руках разодрал, понаставил синих отметин. — Почему у такого невинного мальчика такой блядский взгляд? — напором наступает Мин, стянув две первые пуговицы на рубашке. Пак, окружённый со всех сторон, утыкается бёдрами в мраморную каменную умывальню. — Потому что с тобой по-другому нельзя, милый, — шепчет Чимин, положив на мускулистые плечи ладони. Полотенце уже давно валяется где-то в ногах, омега льнется к телу мужчины, облизывая губы. Юнги тянется ближе, накрывая своими устами пухлые сладкие губы, по-детски их оглаживает, потом по-взрослому терзает, пускает мокрый язык в рот, руками шарится по телу. То пальцами сожмёт округлые ягодицы, то шлёпнет и ущипнёт за талию. Юнги глухо рычит, тянет руки вниз, рывком расстегивая пуговицу на своих брюках и ширинку. Расслабляет гремящую на всю ванную бляшку ремня, и схватив за талию, припечатывает к себе омегу. Оба громко стонут друг другу в рот, будто играют в викторину, кто кого передразнит. — Бля, у меня нет с собой презервативов, — мычит в рот Чимина Юнги. — Они нам не понадобятся, — обвивает рукой шею, присасываясь вновь к губам, пока у Юнги глаза лезут из орбит. Неужели, Чимин одумался и у них наконец будет ребёнок? Мина эта мысль заводит еще больше. Он, как руками щупальцами, уже огладил все тело. У самого в боксерах стоит неимоверно, только притронься, разорвёт, как гранатой во взрыве весь этот кошерный дом. Чимин нагло спускает брюки мужа, лезет рукой в трусы, притрагиваясь к горячему органу, который за года брака уже изучил вдоль и поперёк, запомнил каждую венку, сможет воссоздать член Мин Юнги из липкой глины, если понадобится. — Чимин, боже, я надеюсь, что умру однажды в старости, трахая тебя, — хнычет Юнги, запрокидывая голову. Облизывает пересохшие губы, обхватывая горячие щёки и вновь засасывает в глубокий поцелуй. Давится слюной мужа, проглатывая ее. И ему не противно. Будь Пак Чимин единственным спасением в сухой пустыне, он бы его слюну, как самую вкусную воду, пил бы. Альфа возбуждён до звона в ушных раковинах. Кидает взгляд на свой член в тесной руке Чимина, а тот пульсирует, течёт и вообще, адски и пугающе покраснел из-за трения. Пак его дразнит, специально тянет время, обводя большим пальцем мокрую головку, делает парочку быстрых движений ладонью вверх и вниз, пуская наэлектризованный ток по венам. И черт его знает, как Юнги ещё продержался целых две недели без секса. Это были самые долгие и мучительные две недели в его жизни. Потому что у супругов ссора за ссорой, истерики и крики, а ходить налево Мин не будет, он себя не на помойке нашёл, чтобы с проститутками развлекаться. Зачем шлюхи, когда есть муж, который ему по всем фетишам и параметрам подходит? Зачем ходить куда-то и искать на стороне, когда в твоём же доме есть всегда готовый отдаться с большим удовольствием омега? Вот тебе — потрахался, а потом завалился спать до самого утра на своей любимой подушке, а на завтрак кофе и глазунья в постель. Можно даже проваляться целый день ленивой тушей, уткнувшись в экран телевизора и периодически целуясь с Чимином, а потом с наслаждением окунуться в собственный бассейн или прикинуться романтиком и покатать мужа на своем спорткаре. Не жизнь, а сказка. — Не тяни кота за яйца, Чимин. Ты что, в монастыре воздержанию учился? — нервничает Юнги, закусив нижнюю губу, пока ладонь омеги оглаживает стоячий во всеоружии член. Чего ждать-то? Развернись, прогнись, а там Мин уже обещает дать по газам. — Тебе не нравится? — дует губы Чимин, пытаясь контролировать ситуацию. У него чуть ниже солнечного сплетения дела обстоят не лучше, чем у альфы. Уже давно пора бы сдаться. Его задница промокла и вся в тягучей смазке, а щеки красные, как у загнанного в скачках коня Юнги, не говоря уже о вспотевших ладонях и сердцебиении. Альфа целует все, на что натыкается взглядом. Изгибы шеи, за ухом, в губы, чуть левее губ. Мажет языком по родинкам, собирая их в созвездия. — Пиздец, как нравится, детка, но терпеть уже сил нет. Либо отсоси, либо прогибайся, — шипит Юнги, скользя ладонями к самому сокровенному месту на теле омеги. Тому месту, которое он заштамповал своим именем вместе с тем, как повязал себя с ним узами брака. Чимин ухмыляется, чуть нагнувшись и лизнув кончиком языка затвердевший сосок, долго и громко стонет в рот, распаляя в муже пламя. Делает все те действия, которые альфу сводят с ума. Нарочито хрипит громче, потому что знает, как его альфа любит слушать. Как закатывает глаза от удовольствия, когда слышит глухой шёпот и стоны. Он может кончить даже от одних вздохов Чимина, настолько чувственно воспринимает своим слухом все звуки. Член пару раз дергается в ладони от нетерпения. Юнги уже даже стоять не в силах, омега сейчас трением своей ладони его половой орган в пыль сотрёт, а они еще даже детей зачать не успели. Так не пойдёт. Еще парочка плавных горячих движений на его волшебной палочке и он кончит, даже трусы стянуть не успеет. Не так себе альфа представлял примирительный секс после четырнадцати дней жизни без интима. Он представлял себе, как будет вдалбливать тело мужа в шелковые простыни с особым рвением, будет наблюдать, как омега долго и протяжно просит жалостливым голосом. Но то, что происходит сейчас, не идёт ни в какие рамки его представления. Мин Юнги сейчас полностью одетый в припущенных брюках со стояком, пока обнаженный Пак Чимин нырнул рукой в боксеры и дрочит, будто в международной гонке по мастурбации участвует. — Бля-я-ять, Чимин, — кидает взгляд на своей зажатый в пальцах член альфа, будто прямо здесь умрет смертью храбрых, упав на холодный мрамор замертво. Пытается перехватить инициативу на себя, но все безуспешно. Тело подрагивает от приближающейся со скоростью света разрядки. Он так быстро никогда в жизни не кончал. Это ли старость? Юнги жмурит глаза, чувствуя тёплые импульсы, разливающиеся по телу, и стискивает пальцы на ногах, пытаясь отдаться оргазму с головой. — Чи… Чимин…? За секунды до того, как альфа собирается излиться в собственные трусы, Чимин ослабляет хватку и выпускает жезл из своей ладони, внезапно вытаскивая руку. Пак поставил бы миллион с легкой руки, лишь бы видеть этот взгляд полного непонимания, ненависти и беспомощности на лице его муженька до конца жизни. Ох, как это прекрасно, видеть, как от твоей ладони сейчас зависит настроение человека, как у него выгибаются брови, а дыхание становится прерывистым и сдавленным. Пак со своим возбуждением справиться горазд, тем более, когда на кону стоит самое главное — выйти победителем. Чимин пытается сделать шаг назад, но альфа перехватывает запястье, притянув ближе. — Куда собрался? — рычит Юнги, пока его взгляд звереет от упущенной фееричной концовки. — Это твой хитро-выебанный план, да? Возбудим и не дадим? Ты такая сучка, Пак. — Ты думал я с тобой шутки шучу? — подаётся омега вперёд, дыша мужу в рот и смотря напором глаза в глаза. — Ты не поздравил меня с нашей годовщиной, милый. Теперь вали на Кубу и ищи там себе портовую шлюху, которая тебя удовлетворять будет. Хочу, чтобы ты умолял на коленях, просил прощения. Тогда, возможно, я подумаю, — Пак, как самая главная сучка вселенной, толкает плечом альфу, и ему не хватает только взрыва на фоне, чтобы быть ещё эффектнее. Быстро хватает с крючка шелковый халат, накидывает на себя и выходит из ванной, насвистывая мелодию из какой-то первой пришедшей на ум дорамы. Юнги хватается за каменный стол раковины пальцами, пока топит в себе желание разнести тут все в пух и прах. Его так ещё никто не обламывал. Руки трясутся, в горле ком, а в боксерах липко, грязно и также твёрдо. Член, так и не получивший должного удовлетворения, уже не пульсирует, опадает, пока Юнги до потери пульса матерится себе под нос. На нервах натягивает быстро брюки, не удосужившись застегнуть молнию и ремень, и вылетает из комнаты, выбегая вслед за омегой в общий коридор. — Стой, сука, — Юнги никогда не отличался каменным терпением, и теперь гнев, бушующий внутри, сдержать не может. Орет, что есть мочи на весь дом, спускаясь по парадной лестнице вниз вслед за Чимином, виляющим в приподнятом настроении бёдрами. — Ты ебаный кайфолом, Пак Чимин! Да я даже из-за контракта на миллион долларов, который заключить не получилось, так не злился. — Привыкай, — напевает обернувшись Пак, помахав пальцами, пока сворачивает в коридорах в громадную столовую, в которой раздаётся гомон и смех. На громкие крики сына выползает взволнованный папа Юнги из столовой, оглядывает в непонимании подошедшего к нему Чимина, который ищет в его лице спасение, прячется за спину. При родителях Мин Юнги его и пальцем не тронет. — Что случилось? Почему он так кричит? — беспокойно спрашивает омега, засучив рукава и выглядывая в глубине коридоров сына, надвигающегося на них с громким топотом. Мин теряет из виду мужа в огромных просторах дома. Эти миллиард квадратов даже, если очень захочется, не запомнишь. Не комнаты, а лабиринт Фавна какой-то. Альфу это злит сильнее, он глубоко дышит и вновь орет, что есть силы, заворачивая наконец за лестницу. — Пак Чимин, вернись в спальню и отсоси мне, сукин сын! — раздаётся в глубине восточного крыла голос Юнги. Альфа заторможенно замирает, наблюдая перед носом появившихся в свету на громкий крик родителей, братьев, почти всех долбанных слуг дома, собак, кошек и всех стянувшихся, кому не лень. Чимин с удовлетворённой улыбкой стоит за спиной отца Юнги и глухо смеется, откидывая голову к потолку в немом смехе. Десять из десяти. Пак именно этого и добивался. Юнги не обращает ни на кого вокруг внимания. Видит в толпе людей только одно смеющееся лицо, которое ему будет во всех кошмарах до конца жизни сниться. Всё-таки этот омега ниспослан ему самим дьяволом. Как ещё Юнги объяснит этот адский огонь во взгляде белокурого ангела с карамельными глазами, зовущегося Пак Чимином. Его собственное наказание за грехи. Его погибель и грядущая смерть. Юнги потряхивает в оцепенении. А ведь им ещё жить вместе хуеву тучу лет. Альфа не выдержит. Уже наблюдается у психолога и проходит анализы, потому что волосы клоками лезут. Что дальше? А дальше, беспросветная задница. А далеко в ее глубине — осуждающий взгляд отца и шокированные — папы и младших братьев. Прекрасно.