Тень за моей спиной

К весне школе новость о моей ориентации то ли приелась, то ли я привык. Так что я просто упорно учился и принципиально игнорировал негатив. На переменах я старался отсиживаться в библиотеке, наладив контакт с Клавдией Павловной, нашим библиотекарем, и за починку и реставрацию книг получая убежище в царстве пыли и безвременья. Самое главное было до библиотеки добежать. Донцов иногда всё же ловил меня «на поговорить», тренируя остроумие и генитальный юмор, но я почти не огрызался, даже в глаза ему не смотрел. Почти все разы он ловил меня на физкультуре и я начал её бояться. Спортсмен из меня был, как из Тамары Степановны – педагог, то есть никакой. Но теперь к ощущению собственной неполноценности добавился страх быть зажатым в тёмном углу Донцовым. При мысли о том, что он там, в этом тёмном углу, будет со мной делать в горле спирало, а ноги становились ватными. Физкультурник же считал меня своей личной жизненной неудачей. Поэтому он то бомбардировал меня тяжёлым баскетбольным мячом, то пытался заставить лезть на канат, то скакать через козла. От мяча я шугался как чёрт от ладана, вместо того, чтобы его ловить. На канате скользил, сдирая в кровь нежную внутреннюю кожу бёдер, а козёл скакал на меня, когда я цеплялся за него в полёте. После этих экзекуций, я уныло плёлся в раздевалку где меня под всеобщий гогот Донцов, будто хирург ланцетом, слой за слоем, обесценивал как личность. Были даже моменты такого отчаянья, что я малодушно подумывал о суициде, но всегда останавливали мама и бабушка. Как они без меня? Мать там, в Америке, ради меня пластается, работает без отпуска и выходных. А меня, видите ли, цепляло то, что Донцов обзывал «гондоном штопаным», «пидорской подстилкой» и «глистом в очках». Меня ведь и правда цепляло. Да, последние два эпитета, увы, правда. А на себя злиться — бессмысленно. Ужас от осознания своих предпочтений я уже пережил, и даже смирился. Но не принял. Вполне логично, что меня интересовало моё тело и моя сексуальность. Я читал информацию в интернете и несколько раз посмотрел порно. Каким же ужасом стало для меня осознание того, что возбуждают меня мужчины, а не женщины! Я несколько недель плакал по ночам, когда бабушка не слышала, и читал всё о принципах формирования сексуальных предпочтений у подростков. И понял лишь две вещи – я таким уродился и это не «вылечить». С другой стороны мне до окончания школы секс с человеком в принципе не светит. Кто согласится на отношения с таким как я? Со мной даже дружить никто не хотел из-за Донцова. Он всех разогнал. И Иванчикова, ещё одного нашего отличника и Лику, девочку, с которой я был знаком с детского сада. Любые люди, которые пытались со мной просто по-человечески поговорить, получали от Донцова ещё хуже, чем я. Естественно от меня шарахались. Однажды я засиделся в раздевалке. Физкультура была последней, все, гогоча разбежались по домам, а я печально смотрел на кеды, которые треснули по месту сгиба по всей длине. Отнести в ремонт или выкинуть? Решив их выкинуть, я пошёл к душу, что располагался в глубине раздевалки, там стоял мусорный контейнер. Хлопнула дверь, я вздрогнул и обернулся. Донцов! Вот чёрт! Я, не делая резких движений, зная, что это побуждает хищников к действиям, медленно подошёл к своему рюкзаку и методично начал заталкивать в него спортивную форму. Донцов стоял у двери, сложив руки на груди, и молча наблюдал за мной. У меня от ужаса тряслись руки и встали дыбом волосы на затылке. Не глядя на него, я закинул рюкзак на плечо, одёрнул коротковатую весеннюю куртку и пошёл к выходу. Он выставил руку, блокируя мне путь. Я остановился, смотря в пол. — Почему не смотришь на меня? Боишься? — Зачем? — Что зачем? — Зачем мне смотреть на тебя? Иногда мне казалось, что Донцов говорит со мной просто чтобы говорить. Без цели, без смысла. Он давно для себя всё решил, но иногда ему был нужен спарринг партнёр для более контактной тренировки. Он вдруг подцепил мой подбородок пальцем, поднимая лицо и заставляя смотреть на себя. Я не стал упираться. Всё те же холодные серые глаза, те же платиновые волосы, смуглая после последних каникул кожа. Он, кажется, был в Тунисе. Хвастался в раздевалке. Хоть на Мадагаскаре, лишь бы подальше от меня. Вот было бы здорово, если бы вдруг его папаша забрал своего сынка и иммигрировал в Австралию, к примеру. Я представил себе школу без него. Просто можно прийти и сесть за парту, не ожидая сзади тычка или гадких слов. Просто идти по коридорам, не оглядываясь и не прячась. Это такие простые банальные вещи. Но даже они мне не доступны. Я задумался, смотря сквозь него, пока он не провёл по моим губам большим пальцем, надавливая на уголок губ и проникая фалангой мне в рот. Осознав ЧТО он делает, я в ужасе уставился ему прямо в глаза. Они горели диким огнём. Тут у меня просто сдали нервы. Я отпрянул, ударившись затылком о косяк, поднырнул под выставленной рукой и побежал по пустынным коридорам что есть силы. Мне казалось, что за мной гонятся, сердце бухало в груди, рюкзак бил по спине, я пробуксовывал на поворотах, цепляясь руками за углы и косяки. Выскочив за дверь школы, я спрятался за входом в подвал, вжимаясь в тень, которую создавал угол и светящий из-за него фонарь, и затыкая себе рот обеими руками. Мне казалось, что если я себя отпущу, то буду орать от ужаса как дикий зверь, попавший в капкан. Грохнула дверь. Раздался топот. Я выждал десять минут, выглянул из-за угла. Никого не было. Лишь охранник дядя Слава курил у входа. Осмелев, я вышел, огляделся, пожелал ему хорошего вечера и пошёл домой. По дороге набрал бабушку, сказал, что задержался в библиотеке. Она знала, что я там книги реставрирую иногда и восприняла мою задержку спокойно. По приходу, я, сказав, что замёрз, пошёл в ванну и долго сидел под струями горячего душа, подставив под него лицо. Капли лупили меня по щекам, губам, скулам и были почему то солёными. И я отчаянно взмолился всем богам. Забытым, существующим и тем, что ещё не придуманы. Пожалуйста, пожалуйста, мне нужен всего один толчок. Один шанс. Я так хочу выбраться из всего этого болота, что выпивает мою душу! То ли я был услышан, то ли Судьба наигралась в свою сломанную игрушку, но в марте жизнь, забравшись на высшую точку эмоционального отчаянья, сорвалась со стопоров и понесла меня в неизвестность, потряхивая на поворотах.