hey angel

— Ты же знаешь, что это тебя убивает? Гарри замирает с сигаретой около приоткрытых губ и задумчиво проводит языком по щеке с внутренней стороны. Он уже не пугается, потому что слышит тот же голос, что и слышал сегодня в кабинете. Мужчина демонстративно продолжает, втягивая воздух через фильтр, и выдыхает, тихо отвечая: — Знаю. Естественно, он знает. Он живет на этой планете уже больше тридцати лет и, конечно, он слышал о том, как вредны сигареты. — У тебя есть дочь, — строго повторяет голос, будто отчитывая мужчину, на что Гарри тут же рявкает: — Кем бы ты ни был, не смей указывать мне на мою дочь. Гарри знает, что делает для нее все. И поэтому позволяет себе раз в неделю расслабиться и выкурить сигарету. Ну, или чуть чаще, когда мир становится особенно невыносимым. А такое происходит почти постоянно, если он признается честно. Но он никогда этого не сделает. Голос молчит, и Стайлс недовольно выдыхает злобу с новой затяжкой, потирает уставшие глаза и расслабляется в кресле, вытягивая ноги. С форточки не дует, так как дверь в спальню закрыта, и оттуда доносится лишь еле слышный шелест деревьев во дворе. Мужчина сидит в темноте ночи около тридцати минут, думает о том, что уже очень скоро этот день закончится и, когда стрелка перевалит за двенадцать, дышать станет немного легче. Осталось подождать совсем чуть-чуть — и Гарри свободен. Мужчина уже поцеловал Роуз на ночь, пожелал ей сладких снов и уложил вместе с Дуа и Лиамом по ее жалобной просьбе поспать вместе с дядей и тетей. И, на самом деле, Гарри искренне благодарен тому, что они согласились. Так он может побыть наедине с собой хотя бы ночью и позволить темноте поглотить его на некоторое время, пока единственное, что он будет видеть, это огни Лос-Анджелеса где-то за окном и кончик тлеющей сигареты в его руках. Прошло уже четыре года, как он провожает этот день в одиночестве, и он все еще не научился с этим справляться. Он обреченно хмурится, когда понимает, что снова думает о той самой встрече. О первом впечатлении, когда подумал, какой же дерзкий был Томлинсон. О первом слове, с которого началась беседа. О первом напитке, который заказал. Ему все еще до тошноты часто верится, что это сон. Что сейчас он проснется, уткнется в шею любимого Луи и почувствует, как родные ладошки обнимают его и успокаивающе играют с его локонами. Только вот волосы теперь Гарри обрезал, а утыкаться он может лишь в старую толстовку, в которой не разрешает себе ходить, чтобы не испортить ее. И иногда брызгать ее его духами, чтобы заставить свои нервные окончания почувствовать присутствие Луи и разодрать раны на сердце снова. Луи больше нет рядом, и, конечно же, Гарри это знает. Знает гораздо лучше других. Когда прошло полгода и его наконец-то ударило осознание, он почти каждый вечер закрывался в своей студии и кричал в пустоту, умоляя Томлинсона вернуться. И когда доктора говорили ему, что необходим перерыв в музыке (которую они считали причиной) и нужно дать разорванным связкам отдохнуть, Стайлс приходил домой и кричал еще больше, отчаянно пытаясь не вырвать на себе волосы. После тех двух недель даже его зрение немного ухудшилось от напряжения и постоянных слез. И когда он сидел на полу, один, и скулил мольбы в последний раз, Луи снова не пришел. Теперь Гарри выучил урок. Он прекрасно знает, что Луи больше не придет. Но он не может убить в себе надежду на то, что это все еще просто затянувшийся страшный кошмар. Гарри не слышит таинственный голос после того, как приструнил его, но будто чувствует кожей, что оно все еще где-то тут. Мужчина пытается игнорировать это ощущение и просто ждет, пока это нечто уйдет и оставит его в покое, и прислушивается, пытаясь уловить шаги или, может, какой-нибудь другой признак передвижения, но ничего не подтверждает его догадки, кроме внутреннего чутья, так и кричащего, что где-то там, слева от него, у противоположной стены, кто-то есть. — Кто ты? — мужчина хмурится, поворачивая голову, он уверен, в нужную сторону, и поправляет выбивающиеся кудри, пряча их за уши. Проходит несколько минут, и оно определенно не хочет отвечать, но все еще раскачивается где-то неподалеку. — Я не вижу тебя. — Ты можешь видеть меня, Гарри. — А что было сегодня вечером? — намекает мужчина на то, что в кабинете был он один, и слышит фырканье в ответ. Гарри наощупь тушит сигарету о пепельницу и его вдруг обдает холодом, давящим так, что он не может встать с места. Слишком осязаемым холодом, похожим на сгусток более насыщенного воздуха где-то вокруг него, и мужчина замирает с мурашками, спускающимися по шее. Он может чувствовать щекотку того, как что-то окутывает его, и разворачивает ладони вверх, чтобы сжать пальцы и понять, что руки остаются пустыми. Тут никого нет. Но Гарри почему-то не хочет шевелиться и словно ныряет в туманный колодец, тая в тяжести воздуха. Он думает, что чувствует себя отчасти так, как если бы курил в течение всего получаса. Голова слегка кружится, а щеки расслабляются настолько, что хочется приподнять уголки губ и улыбнуться. Гарри, еще минуту назад готовый разрыдаться от безысходности одиночества, вдруг чувствует себя так спокойно, что он даже не в силах удивиться этому. — Я знаю, это звучит банально, но мне нужно, чтобы ты доверился мне, — голос окутывает его со всех сторон и звучит везде и сразу, будто колыбельная. — Кто ты? — хрипит мужчина, откидывая голову назад, расслабляя шею, и моргает все медленнее, нехотя открывая глаза обратно. Ему вдруг хочется замурчать от того, как мягко ощущается это что-то, придавливающее его к креслу. — Просто доверься, Эйч. Струя мурашек при упоминании его имени в отдаленно знакомой интонации вызывает еще одну удовлетворенную улыбку. Гарри засыпает, балансируя на грани между сном и действительностью, и уже не думает о том, что сходит с ума. Он просто доверяется тому, что с ним происходит, и больше не хочет задавать вопросы, потому что все равно не находит ответов. Кулаки раскрываются, Стайлс чувствует, как кто-то, будто живой человек, берет его за руки, и окончательно закрывает глаза, наслаждаясь холодными потоками воздуха, дующими на лицо. Гарри дышится так легко, даже когда перед глазами будто вспыхивает вся вселенная. Белоснежный свет сгущается, стекая в одну точку, и в какой-то момент Стайлс перестает чувствовать прикосновение чужих ладоней, а голова немного трезвеет, хотя все еще кружится. Перед его глазами возникает силуэт, но мужчина не смеет открыть веки, чтобы не упустить картинку. Он блаженно хмурится от яркого свечения и вытягивает руку вперед, но вновь касается лишь воздуха. Нечто блестящее становится все больше и больше похожим на силуэт молодого парня, и Гарри ловит взглядом каждую каплю света, которая тут же слепит его. Мужчина все еще не открывает глаза, когда собеседник оказывается совсем напротив него в его сне — или как еще это назвать? — и вдруг поднимает взгляд на Стайлса. Парень, внешность которого Гарри даже не может описать, несет успокаивающий свет за своей спиной, и все кажется таким правильным, что даже не вызывает обратных мыслей. Кудрявый пересекается взглядом с незнакомцем, вдруг захлебывается воздухом и тут же испуганно распахивает веки, цепляясь за подлокотники. Гарри часто шумно дышит, и не смеет даже моргнуть, все еще не в состоянии подняться на ноги, пока сердце почти разбивает его грудь испуганными ударами. В темноте калифорнийской ночи перед ним стоит светящееся нечто, а его голубые глаза знакомы Стайлсу до пронзительной боли в груди. Это те самые глаза, которые он видит в своей дочери уже четыре года. Это глаза Луи.