Жить или умереть

Восстановление деревни шло хорошо. Сакуре не хотелось уходить, и следующие пару дней она оправдывала задержку желанием помочь. Сасори покидал её и возвращался несколько раз, с каждым становясь всё злее. — Мне здесь нравится, — заявила она после последнего возврата. Это прибрежное место было совершенным во всех отношениях: набегающие и разбивающиеся о берег волны, прохладный солёный бриз, бескрайнее голубое небо, мирные дни, наполненные простым трудом и отдыхом на солнце. Жить здесь было несбыточной мечтой Сакуры, и она как могла тянула время. Сасори проводил с ней день, и так случилось, что пребывал в особенно скверном расположении духа. У девушки было предчувствие, что скоро он опять объявит о своём уходе, на этот раз безвозвратном. Тогда, полагала она, пришло время проститься с этой прекрасной деревней-мечтой. Глаза просканировали побережье, запечатлев в памяти открыточный вид. Они сидели на берегу с ранним ужином. Сакура с забавой наблюдала, как Сасори, ковыряясь в еде, строит гримасы с разной степенью сосредоточенности и отвращения. Ему ещё трудно было терпеть определённые запахи и консистенции. Наконец он отодвинул тарелку с овощами и нарезанной свининой в сторону и развернул голубое мороженое на палочке. Уловив чужой взгляд, он бросил в неё сочным грибом. — Или мы уходим завтра, или я ухожу один. Работы ещё непочатый край, а ты всё настаиваешь на трате времени, — Сасори протолкнул фруктовый лёд глубже в рот. На соприкосновение с морозом нервы зубов отозвались острой болью, и он поморщился. — Какой же ты вре-е-едный, — заныла Сакура. Солнце било прямо в её слезящиеся глаза. — Ты как ребёнок, — черты его лица разгладились. — Знаю. Мне просто хочется ненадолго забыться, — она с тоской посмотрела на воду. — Здесь так тихо. Шиноби никогда не были свободны. Такую жизнь она выбрала и, к сожалению, её саму тоже не могли не «выбирать». Возможно, однажды она отойдёт от дел и отправится в путешествие. Было бы здорово. — Ты повеселилась и, уверен, уже злоупотребила гостеприимством, — поднявшийся ветер сдул волосы со лба Сасори. Сакура скрестила ноги и сложила руки на груди. Пальцы с покрытыми красным лаком ногтями согнулись на стройной двуглавой мышце плеча. Блестящий солнцезащитный крем заиграл на её скуле. Сасори рассеянно подумал, как часто она красит ногти, чтобы они оставались в безупречном состоянии — он её за этим процессом ни разу не заставал. — А я уверена, что тебе просто хочется целовать мне ноги, — девушка проследила за клюющей гриб чайкой. У Сасори сделался обречённый вид. — Ты отвратительна, — взяв ещё один гриб, он попал им ей в лицо. Сакура ополоснула кожу от соли и песка. Последний раз её день заканчивался очищенным шумом волн разумом. Жаль. Она могла представить свою здесь жизнь: никогда ни о чём не переживать, просто делать то, что выходит лучше всего — помогать и лечить, а перед сном сидеть у моря. Сасори мог бы приходить и уходить, когда заблагорассудится, занимаясь всем, что делал наедине. Потрошением людей? По правде, этого ей знать не хотелось. Глупые фантазии. Она прекрасно знала, что всё хорошее заканчивается скорее раньше, чем позже. Нужно попрощаться, потому что утром первым делом она покинет деревню. С небес спустилась одинокая птица и спикировала прямо на неё. Внимание привлёк необычный чёрно-белый окрас, и глаза расширились, когда птица, не сбавляя скорости, направилась к ней. Сакура нащупала спрятанный в набедренных ножнах свиток и расстелила для птицы как раз вовремя. Чернила на чистой бумаге образовали слова. Сердце заколотилось, когда она повернула его, чтобы прочесть содержание. «Сакура, Ты нужна в деревне. Команда обнаружила вещи, принадлежавшие кукловоду Акацуки. У нас есть причины полагать, что он может быть жив. Пожалуйста, возвращайся как можно скорее. Необходимо обговорить все подробности вашей с ним битвы». Сердце рухнуло куда-то в область живота. Сакура молча взирала, как исчезают чернила, пока слова не перестали быть видны, словно могла найти в этом другой смысл — что угодно, кроме только что прочитанного. Она знала, что поступает дурно и что расплата — лишь дело времени. Забывать об этом становилось всё легче, время всё больше отдаляло её от реальной жизни. — Ксо, — прошипела девушка, вне себя от неверия. Разумеется, она предвидела, что её вызовут обратно. Предвидела ли, что это случится из-за Сасори? Нет, но только потому, что целенаправленно избегала такого предположения. Теперь, когда пришлось об этом задуматься, она не понимала, как могла это упустить. И была ещё одна загвоздка. Сообщить эту новость ему. Что именно сказать? Что она должна повернуть назад и отчитаться обо всём, что о нём знает, для облегчения поимки? Вряд ли он обрадуется. Запретив себе и дальше испытывать какие-либо чувства по этому поводу, Сакура грубо вытерла лицо тряпкой в попытке избавиться от этого слоя жизни. Надо это сделать. Но как объяснить Сасори своё внезапное отбытие? Ни один вариант не казался ей адекватным, а ему не покажется и подавно. — Завтра я ухожу домой, — сказала она, теребя кончики волос. Для столь неожиданного заявления готового ответа у Сасори не нашлось. Он подождал конца предложения или поправки, так как не был уверен, что она имеет в виду именно то, что он подумал. Более она ничего не добавила, продолжив играть с волосами. Пара минут прошла в обоюдном ожидании, когда кто-то скажет хоть что-то. — Ты слышишь? — Сакура взглянула на него из-за розового занавеса. — Да. Я не знаю, какого ответа ты от меня ожидаешь, — Сасори заглушил поток вопросов вынужденным безразличием. Дальнейшая тишина была неловкой, он пытался разобраться в уродстве собственных чувств и чувствовал себя преданным, не имея на то ни единой причины. Он никогда не считал себя идиотом, но с каждым днём всё больше становился таковым, и самое худшее — никак не мог это исправить. — Почему? — не сумел сдержать просящийся вопрос. Сакура сделала точно то, что делала в моменты, когда желала избежать правды: поджала губы, сфокусировала взгляд на чём-то совершенно несущественном, сжала край юбки. Он сузил глаза, требуя выдать хотя бы половину сути. Почему для неё так сложно быть честной? — Меня вызывают в Коноху. — И? — У меня есть миссия. — Ты ещё прошлую не выполнила. — Знаю. Но эта лично для меня. Нужно сказать ему. Он должен знать, чтобы избежать последствий — хотя Сакура сомневалась, что всё пройдёт именно так. Вероятно, за попытку себя удержать он атакует деревню. — Так это всё? Ты просто уходишь? — Сасори не смог скрыть в голосе тревогу. Учиться заново справляться с собой в одиночку было не тем, к чему он готовился, но прекрасно понимал, что так должно быть. — Я расстроила тебя? — девушка смотрела на него — и лучше бы она этого не делала. Сасори плотно сжал губы. Всё труднее было не отпускать своё расстройство в свободный полёт. — Нет, не расстроила. Но он расстроился. Наполовину из-за неё, наполовину из-за самого себя. С каких пор он начал считать, что Сакура принадлежит ему? Нельзя владеть другими людьми. Тем не менее он чувствовал открытие чёрной бездны, в мозгу погасли миллионы огней. — Тогда не смотри на меня так. Я должна уйти, но не на такой неприятной ноте. Ты знаешь, что много значишь для меня, — глаза блуждали по его лицу в надежде за что-то зацепиться. Найти направление. В этот миг она падала в бесконечную пропасть. — Сакура. Меня это не волнует. Все трещины в выражении разгладились. Сасори обошёл её и отстранился от густого и, казалось, всегда окутывавшего его облака. Это станет его падением. Сакура смотрела ему вслед. Все нужные слова комом застряли в горле. Она хотела вытянуть руку, схватить его со всей своей чудовищной силой и держать, пока он не выслушает и не поймёт. Но вместо этого вернулась в свою комнату и легла. Солнце не зашло, но девушка неожиданно почувствовала себя слишком потёртой для каких-то других дел. Завтра всё вернётся в нормальное русло, а то, что было, перестанет существовать. Так должно быть. Она закрыла глаза и свернулась калачиком, решив сном прогнать изнуряющую пустоту.

***

Привязанность для мягкотелых, слабых и уязвимых, как всегда верил лично Сасори. Теперь понял, что это гораздо более жестокая вещь. Едва ли возможно распознать её вторжение, пока тебя не выпотрошат изнутри. Это нельзя сдержать и сберечь, попытка приведёт к безумию. Чиё видела в нём призрак отца. Отказывалась замечать что-то другое. Он спрашивал, почему она так зла на него, и бабка никогда не давала честного ответа. — Вы расстроены её уходом, — в лоб сказал Юяке, не спрашивая — констатируя факт. — Нет, — ответил Сасори, не глядя на него и бережно обращаясь с тоном голоса. Неуступчивые чёрные бусинки вперились в него. — Я спрошу лишь потому, что, думаю, вам нужно это обдумать: вы готовы покинуть этот мир в нынешнем состоянии? Сасори нахмурился: — Я не понимаю, о чём ты. Вопрос некорректен. — А сдаётся мне, что понимаете. Позвольте перефразировать. Можете ли вы честно сказать, что были отражением своих принципов? — Разумеется, — нет. Но делал всё что мог. — Сасори но Данна, если позволите мне быть откровенным, я хотел бы выразить свою озабоченность. — Много болтаешь, — ему действительно хотелось узнать, куда заведёт разговор. — Мне кажется, вы много времени провели во лжи самому себе о том, что больше не знаете, кто вы есть. Сасори нахмурился пуще прежнего: — Сомневаюсь, что это знаешь ты. Ты предпочёл видеть ту сторону меня, которой уже не существует. — Вы ошибаетесь. Юяке помнил рдяноволосого замкнутого ребёнка, который хорошо заботился о своих питомцах и куклах. У каждого одушевлённого и неодушевлённого предмета было имя и выделенное место в комнате, с каждым из них Сасори разговаривал отдельно. Среди его товарищей был и скорпион. Мальчик купал его каждый день и настаивал на разделении каждого приёма пищи. Ни в одном из перечисленного не было необходимости, но такое отношение создало нерушимую верность слуги. — Сможете ли вы посмотреть в глаза отцу в загробном мире? Убедить мать в том, что достойны тех месяцев, которые она носила вас в своём чреве? — Я лишь хочу умереть спокойно. И всё, — он чересчур сосредоточился на маленькой тени собеседника. — Вам нужно обрести покой до смерти. Солнце только начало садиться, забирая с собой остатки тепла. Руки покрылись мурашками, но слова Юяке заставили его чувствовать себя гораздо более уязвимым. Столь небольшая компания не должна была пошатнуть уверенность в цвете лица. Молчание вынудило продолжить изложение мыслей. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — он ненавидел, когда Юяке так делал. — Ничего. Я прошу вас подумать об этом. Если вы не уверены в ответах, то выяснить их должно стать вашей приоритетной задачей. Сасори ничего не ответил. Бессмысленно спорить с тем, кто видел его насквозь, дважды становился свидетелем его смерти. С каждым воскрешением он отбрасывал всё больше частичек себя. Юяке был тем маленьким осколком мира, который напоминал о данном при рождении имении, о том, что до утраты подлинности у него было реальное начало. Он бы с лёгкостью забыл, что не всегда был существом, проклятым за нарушение естественного порядка мироздания. — И вам следует быть честным с Сакурой. Даже вы видите, что она потерянная и нуждается в настоящем друге. Если вы им быть не способны, то должны отпустить её. После всего, что она для вас сделала, это ваш долг. — Здесь ей лучше. Ночные кошмары ушли и она больше не пьёт, — этого было достаточно для убеждённости в том, что деревня Листа ей на пользу не идёт. — Это всего лишь симптомы более глубоких проблем. Она берёт их под контроль, но они всё ещё присутствуют и будут присутствовать, пока она не столкнётся с ними лицом к лицу, — слуга всегда умел разрубать его логику пополам. — С ней всё в порядке, — огрызнулся Сасори. — Вы правда этого от неё хотите? У неё нет ни единой весомой причины здесь находиться. Тем не менее упоминание о её возвращении — что в конце концов должно было произойти — вас огорчает. Юяке копался в тех местах, которых он целенаправленно избегал, и это выводило из себя. В голове-то уже всё было обосновано, но он не был уверен, что, скажи он всё вслух, это прозвучит убедительно даже для собственных ушей. Не отвечать было плохо в не меньшей степени. Сасори посмотрел на стариков, перетаскивающих через мост штабеля ящиков. Пот заливал их рубашки, ногти почернели от грязи. Что нашла Сакура в этом месте, непонятно. Вопрос Юяке заставил задуматься о смирении деревни гражданских. Для него не существовало ничего более ужасного. От него терпеливо ждали формулировки какого-либо оправдания, но предложить было нечего. — Я не знаю, чего именно хочу, — расплывчатый ответ был лучшим из всех. Единственное, что он знал наверняка, — рядом с Сакурой всё кажется правильным. Поэтому хотел удержать её. Эгоистично, но это значения не имело. Не секрет, что она поступала так же. — Вы её любите? — Нет, — без колебаний произнёс Сасори. Такую возможность он никогда рассматривать не будет. Все, кого он когда-либо любил, немедленно умирали. Он не обречёт Сакуру на подобную судьбу. Верхом эгоизма было бы её «любить». Он остался наблюдать за сменившимся на оранжевый, а затем голубой цвет неба. Для принятия решения понадобилось три часа.

***

Из сна Сакуру вырвала пара мягких прикосновений к плечу, осознание пришло, когда веки дрогнули и поднялись. Она перевернулась на спину и вытянула до этого прижатые к груди ноги, избавляясь от спазмов. Видимо, спала она долго. Сасори моргнул у неё над головой, и девушка моргнула в ответ. — Проснись, — коротко сказал он. — Уже проснулась. Он сидел рядом с задумчивым видом. Сакуре вдруг стало неудобно за свои пересохшие губы и спутанные волосы. В этой деревне он к ней по ночам не приходил. — Что такое? — спросила она после ещё нескольких мгновений пристального разглядывания. Вернулись воспоминания их последнего разговора, вызвав чувство боли и усталости. Сасори со вздохом провёл пальцами по её плечу. У Сакуры голова шла кругом, пока она размышляла, хочет ли шлёпнуть по этой руке или зажать между своими. — Я хочу быть с тобой откровенен, — после его слов на время опять воцарилась тишина. Старые стены поскрипывали от порывов ветра. Сакура подняла голову и подпёрла её рукой. — Я солгал. Меня это волнует. Ничто никогда меня так не волновало, — озвученные слова рвали ему душу на части, он чувствовал, как витает в тёмных углах комнаты его проклятие. Девушка моментально выдохнула с облегчением: — Я рада, — даже в темноте он увидел, как изогнулись в улыбке её губы. — Ты меня по-настоящему задел. — Тебе обязательно уходить? — Ох, Сасори. Я не слишком хороша для тебя, и ты знаешь это, — Сакура вспомнила все те разы, когда пыталась вобрать его в себя, чтобы заполнить все пустоты тела. — А кто вообще хороший? — никто. Вообще-то для него она была слишком хороша. Однажды она сказала, что счастлива, что он жив, и это стало единственным заявлением, имеющим для него значение. — Ляг, пожалуйста, — Сакура приподняла одеяло и подвинулась, освобождая для него место. — У меня так шея болит. Сасори прижался к ней, и она обхватила его спину, уложив голову себе на грудь. Ему нравилось лежать на ней, вдыхать неповторимый аромат, жаться к гладкой коже. Трудно описать, но в его представлении именно так бы выглядело возвращение домой. Об этом чувстве он знал лишь из вымышленных историй. Окутанный её телом, он прозрел. Юяке прав. Сакура так много для него сделала, но он для неё — ничего. Неудивительно, что она хотела уйти. Стал бы он оставаться с кем-то, кто высасывал из него жизнь в обмен на отдачу своей? Конечно нет. Если он хочет, чтобы она осталась, то докажет, что заслуживает этого. Хоть никогда и не заслужит. Ногти девушки нежно царапали кожу головы. Он поцеловал её ключицу и уткнулся носом в грудину. — Я скучала по тебе, — прошептала она, и Сасори понял, что имелось в виду. Они освободились от одежды, и он оказался внутри неё. У Сасори было так много неоправданных ожиданий. Никто никогда не проверял его метафорические ящики. Сенсей назвал его педиком ещё до того, как он узнал такое понятие, как сексуальные предпочтения. Ведь «как мальчик, который растёт без отца и играет в куклы, научится быть мужчиной?». Он до сих пор не понимал, как это между собой связано. Позже он пришёл к выводу, что предпочтений у него нет. Все, кого доводилось встречать, были неадекватными, и само понятие близости не вдохновляло. Одна Сакура заставила его почувствовать себя обделённым, и поэтому, вероятно, он был так к ней привязан. Её стоны заглушало его плечо, Сасори входил глубже, пытаясь вырвать чужие сомнения. Она всегда хотела этого от него, и если он больше ничего не может ей предложить, сделает хотя бы это. Разорвёт на части и соберёт обратно. Превратит в новое — самое изысканное произведение искусства. Но не обычным способом. Кончив внутри неё, он отстранился, и Сакура ощутила потерю. Начало всех миль, которые должны их разлучить.