Метаморфоза

Чувство ревности съедало меня изнутри, заставляя чувствовать пожар, распространяемый по всему моему телу в момент, когда я застал своего мальчика за изменой. Меня всегда учили, что мое должно быть и оставаться только моим. Я никогда не умел делиться, хоть и пытался умерить свой пыл в ситуации с Такемичи. Я не хотел чересчур душить его, стараясь аккуратно, постепенно подминать под себя, заставлять приучаться видеть только меня и никого больше так, чтобы он не заметил этих перемен, думая, что добровольно пришел к такому выводу. Хотел убить его чувство свободолюбия. Но, совершенно ожидаемо, что так просто переделать человека невозможно, оттого и придется принимать радикальные меры по истреблению его ветрености. Переделать невозможно, но можно сломать. Я двинулся в сторону этого ублюдка, что стоял совсем близко к Мичи, схватив того за грудки и прошипев тому прямо в лицо: — Вали отсюда, пока я тебя так не отметелил, что кости собирать только будешь… Тот по началу хотел что-то ответить на мои слова, но, увидев то, как я его буквально истребляю одним только взглядом, не решился как-либо противостоять мне, ретируясь с классной комнаты, лишь единожды оглянувшись в нашу сторону. — Сано, что ты делаешь? — раздалось тихое со стороны, но даже этот милейший голос показался мне мерзким на тот момент, будто пропитанным фальшью, что он так тщательно от меня скрывал, притворяясь невинным и нежным созданием, вскружившим мне голову, это и заставило меня выйти из себя окончательно, поддаваясь неконтролируемой агрессии. Я впервые ударил Такемичи. Звонкая пощечина раздалась по всему кабинету, а вместе с ней и всхлип не ожидавшего подобного действия от меня мальчика. Я смотрел на него осуждающе, будто застал уже прямо в постели. Хотя нет, если произошло бы подобное, тут хлестка было как минимум мало, а как максимум — я бы убил его и этого парня на месте. Не мне — значит никому. — Почему ты был с ним наедине? Отвечай, — сказал я тихо, с угрозой, тот лишь вздрогнул, молчал с некоторое время, пока я не повторил, — отвечай! — Я… — он не мог признаться, а я не мог определить, то ли он настолько испуган и удивлен, что не может ничего мне ответить, то ли реально здесь могло произойти что-то непоправимое, неправильное. Мое затуманенное подсознание шептало где-то внутри, склоняя ко второму варианту, заводя этим лишь сильнее. — Даже сказать ничего не можешь? Решил в потаскухи заделаться? — мои же слова колом ударяли мне в грудь, но я уже не мог остановиться, продолжая мыслить лишь в одном, угодном для меня направлении. Я привык, что все в этом мире лгут, пытаются найти себе какую-либо выгоду. Никогда не доверял всем на все сто процентов, предпочитая оставлять место сомнениям. Здесь и произошел мой первый прокол, ведь за какие-то пару месяцев я полностью ослабил свою бдительность, отдаваясь этому всепоглощающему чувству «любви», хоть и наставлял всегда отец, что ее нет, не существует вовсе. Впервые именно в этот день я поцеловал Такемичи по другому, грубой хваткой за запястье притянув к себе не так, как раньше, а со злостью, раздражением, несвойственными мне по отношению к моему сокровищу. Тот брыкался, пытался меня оттолкнуть и мычал что-то, пока я кусал до крови, разрывая нежную кожицу и отдирая ее. Металлический вкус оседал на кончике моего языка, проталкивающегося в его рот, исследующего небо, заставляющего его задыхаться от столь продолжительного недонасилия-перепоцелуя. Когда наши губы, наконец, разъединились, тоненькая ниточка слюны протянулась между нами, оседая у Такемичи на подбородке. Он все еще продолжал задыхаться, стараться набрать воздух в легкие. Я мягко большим пальцем огладил его щеку, всматриваясь тому в бездонные глаза, ища в них ответ на вопрос, который он так мне и не дал. Не нашел, но на поиски у меня еще много времени. *** Со дня, когда мое доверие к нему оборвалось, прошло уже немало времени. Я заметил, что Такемичи стал меня бояться, вздрагивая при любом моем касании, даже самом незначительном. Это, честно говоря, расстраивало, ведь больше не было того доверявшего мне щеночка. Но даже щенки готовы продаться за еду повкуснее, за руки помягче, вот что я извлек из нашей с ним ситуации. Да, Такемичи после того дня все же предпринял попытку оправдаться, что я понял не так, а все было совершенно по-другому, но слова его для меня теперь были лишь пустым треплом. Разве можно поверить в то, что парень с параллели просто пришел забрать кое-какие конспекты, а после — вытащил соринку из глаза Такемичи? Я верил своим глазам. Верил тому, что видел. А видел я нежный взгляд Такемичи, а также касания того ублюдка, которому я уже успел преподать урок. Как бы не хотелось, но не своими собственными руками. На этот момент мне нельзя было высвечиваться, ведь оставалось всего-ничего до моего начала «правления». Избивать гражданских — не лучшая идея. Тем более тех, кто находится на государственном обеспечении. Так я думал в самом начале. А потому лишь смог подначить пару тройку учеников на подобные действа. Сложно словами описать то, какое удовлетворение я испытывал, когда увидел того без единого живого места на теле и лице. Все с ног до головы было покрыто гематомами и синяками, а также порезами, чего я не ожидал точно. Не думал, что эти отсталые школьнички способны нанести ранения холодным оружием, но от этого стал лишь счастливее. Такемичи тоже заметил состояние этого парня, искоса поглядывая в его сторону жалостливым, понимающим взглядом, но приблизиться не осмеливался. И, как я считаю, правильно делал. С того дня я ограничил его общение, а когда тот пытался как-либо взбрыкнуться, постоянно напоминал ему о том, что случилось в тот день, оказывая давление на его совесть, что всегда была в нем хорошо развита. — Сано, я хотел бы пойти к Ацуши сегодня, я ненадолго… — мямлил под нос Такемичи, но я его услышал, обрывая коротким, но ясным: «Нет». Ограничить общение с этим розоволосым ублюдком я хотел еще с самого начала, ведь те объятия, те улыбки могли быть подарены только мне одному. Только я один должен видеть их. Частенько в моей голове всплывала мысль о том, чтобы посадить Такемичи под замок в собственной резиденции, не давая даже глазком увидеть его. Место, куда одному только мне будет открыт доступ. Кормить, одевать, умывать — все это и больше буду делать я, полностью распоряжаясь его жизнью, пока тот будет лишь сидеть послушной куклой, полностью зависящей от меня. Подобные мысли вызывали у меня улыбку, которую скрыть было уже не в моих силах. — Сано, чему ты улыбаешься? — задал вопрос Такемичи, даже не представляя, что сейчас творится в моей голове. Я взглянул на него сверху вниз, представляя того совершенно нагим, хоть тело мне видеть пока еще не довелось, но это был лишь вопрос времени. Я уже видел, как тот встречает меня, садится ко мне на колени и слушает, мягко хлопая своими длинными, черными ресницами. Доверчиво трется, считая меня своим миром и своей Вселенной. Да, сначала побрыкается, не послушается, но после, когда осознает, что я — единственный его выход и путь в мир людей, станет послушнее, постепенно сменяя гнев — на милость, а печаль — на радость. Член в моих штанах очередной раз дернулся от одной только мысли. — Да так, о тебе думал, — Такемичи сегодня был на удивление улыбчив, имел хорошее настроение. В последние дни я не мог застать его таким. — А ты чего такой веселый? — мы шли в сторону его квартиры, а точнее — он шел домой, а я — провожал. — Сегодня моя бабушка впервые за долго время была совершенно трезвая, — легкая улыбка тронула его губы, — она сказала, что приготовит к моему приходу что-нибудь поесть. Я так давно не ел еды, приготовленной членом семьи… Это заставляет меня чувствовать себя счастливым, — это и правда было видно даже по блестящим от радости глазам. У меня эта старая кошелка вызывала одно лишь отвращение своим отношением к этому созданию, что на протяжении всей его жизни гнобила, считая его источником дохода на свои попойки. Да, я не отрицаю, что на данный момент тоже отношусь к нему не больно хорошо, и все же это делается ему во благо, ведь благодаря моему перевоспитанию он вольется в мою семью, что будет защищать и оберегать его как зеницу ока. Он всегда будет сытым, хорошо одетым и ни в чем не будет нуждаться. А потребности в социализации я решу одним своим присутствием. Да, я буду держать его всегда рядом с собой, ограничивая общение, но никто не говорил, что он не сможет путешествовать, находясь рядом со мной. Мы объездим все страны. Начиная с севера и заканчивая югом. Когда-то тот обмолвился, что хотел бы совершить кругосветное путешествие — я ему это устрою. — Я рад за тебя, Мичи. *** Звонок в дверь заставил меня проснуться поздно ночью, матерясь и громко выдыхая раздраженно воздух. «Неужели эти придурки не могут разобраться с таким простым заданием, как избиение мелких сошек?» Я надел на голые бедра широкие спортивки, двинувшись в сторону двери купленной отцом квартиры, что находилась в разы ближе главного дома. Уровень безопасности, конечно, значительно уступал, но и я не слабая девица, что нуждалась в вечном присмотре. Дойдя, наконец, до двери, я взглянул в видеоглазок, в котором стоял, на мое удивление, не подчиненный, а сам Такемичи, с которым мы расстались буквально пару часов назад. Я незамедлительно открыл дверь, впуская поникшее, заплаканное существо на порог своего дома. Вся одежда его была грязной, я взгляд — пустым и безжизненным. Я подошел к нему, бережно беря пухлые щеки в свои ладони, заглядывая в его покрасневшие, слегка опухшие глаза. — Прости, ты спал?.. — Нет, Такемичи, что случилось? — хриплый голос выдавал меня с потрохами, но не это сейчас было важно. — Я, я просто захотел прийти к тебе… — Господи, как можно врать настолько очевидно, но за прошедшие месяцы вместе я понял, что в такие моменты из него не вытянешь информацию даже под предлогом казни. Лучше подождать, а немногим позже, когда тот отойдет — расскажет сам. Я аккуратно взял нежную, светлую ладонь в свою, ведя между коридорчиками в сторону кухни. Он был у меня и не единожды, но сейчас вел себя и спотыкался так, будто оказался здесь впервые. Усадив его за барную стойку, я пошел за стаканом теплой воды, разбавляя в ней пару капель валерьянки для успокоения. Отдав ему лекарство, пошел делать его любимый чай, доставая баночку с шиповником, что теперь являлась неотъемлемой частью моей кухни. Кухни любителя только крепких, высокоградусных напитков и черного кофе. Такеимичи молчал, приняв оборонительную, привычную для него позицию. Слегка поджимая губы и периодически всхлипывая. Это продолжалось на протяжении двадцати минут — я смотрел на него, он — в пол, а после, наконец, тихо заговорил. — Она говорила, что сегодня будет наш семейный ужин, я ей поверил, — рваный выдох, — но, когда я зашел в квартиру, все в ней было разбросано, а сама она валялась на полу пьяная в самый конец. Настолько, что даже слова еле-еле выговаривать могла. И даже те были матерные… Так и знал, что эта кошелка учудит нечто подобное. — С ней был тот самый сожитель, — на этом мои кулаки сжались, я почувствовал, что именно этот момент будет кульминацией рассказа, — он всегда смотрел на меня как-то странно… В этот раз он зачем-то подошел ко мне, говоря какую-то несуразицу, а потом… — глаза налились кровью, — начал лапать меня всего… — я убью этого урода. — Но я успел вырваться и побежать по лестнице, а он побежал за мной… Я несколько раз, уже за пределами дома, шлепнулся в грязь, — показательно себя оглянул, поэтому пришел к тебе в таком виде… Извини, что потревожил… Я встал, обойдя стойку и приблизившись максимально близко к любимому, обнимая того сзади за плечи, почувствовал то, как он вздрогнул от касания. — Все будет хорошо, пожалуйста, не думай, что ты можешь меня хоть как-то потревожить своим присутствием, — я мягко оглаживал его, стараясь успокоить, а в уме уже представлял, как буду уничтожать этого лишнее, никому ненужное звено общества. Именно в этот момент я понял, что пора начинать действовать, воспользовавшись положением. — Такемичи, не хотел бы ты… переехать ко мне?.. Глаза того ожидаемо расширились, выдавая удивление после сказанных мною слов. — Я понимаю, что это неожиданно, но и ты также должен понимать меня, — взглянул на него, опустившись на колени и прижав его к себе за живот. Ради дальнейшего исхода событий я готов давить на жалость. — Я волнуюсь о тебе. Переживаю, что могло было бы случиться, если бы ты не успел сбежать оттуда вовремя, если бы он поймал тебя… Та стар… та женщина, ты думаешь, что она сможет измениться? Нет, я очень в этом сомневаюсь, — я помотал головой в знак совей правоты, — Такемичи, ты взрослый мальчик, должен понять, что родство крови — не значит родство душевное, взаимопонимание и взаимопомощь. Часто именно родные по крови нам люди оказываются самыми жестокими. Если ты и дальше будешь оправдывать ее действия отговорками наподобие: «Она же моя бабушка…», то я посчитаю, что ты достаточно глуп. Раньше ты говорил, что тебе попросту некуда пойти, потому ты и живешь с ней, так как все еще считаешься несовершеннолетним, но теперь, когда я предлагаю тебе сожительство, ты не можешь больше откладывать свой собственный переезд от нее. Задумайся. Было видно понимание, промелькнувшее в глазах напротив. Он знал, что я прав, но все еще сомневался в дальнейших действиях. Я понял, что нужно надавить сильнее. — Разве ты меня не любишь? Хочешь оттолкнуть? — Что ты, нет, я люблю тебя и очень сильно… я считаю, что ты полностью прав… — он немного повел плечами, а после выдал тихое, но счастливое, — да, я хотел бы жить с тобой, — шах и мат. Неделю спустя полиция нашла обезображенное тело мужчины средних лет, выброшенное в реку. По мере опознания выяснилось, что он являлся местным алкоголиком и сожительствовал некоторое время в семье Такемичи. *** Дни пролетали для меня незаметно, словно бы до меня снизошла манна небесная, в таком подвешенном, счастливом состоянии я находился. Такемичи теперь был двадцать четыре часа в сутки со мной, полностью посвящая мне свое внимание: вместе готовили и ели, смотрели фильмы и играли в игра, ходили в школу, а также спали. Только ночью я уходил по очередным заданиям. Правда теперь приходилось делать это как можно скрытнее, благо Такемичи спал всегда как убитый, привыкший ранее к вечному шуму в прошлой квартире, где о тишине можно было только мечтать. Да и работу саму пришлось перенести в офис, полностью скрывая мою принадлежность к клану. По крайней мере скрыть я хотел до моего восхождения. А дальше — он узнает, и я заставлю его принять меня, даже если он не захочет. Зная его натуру — не захочет. Слишком добр он для того, чтобы вмешиваться в хоть какие-то дела мафии, но я и не собираюсь его с ними мешать. Я, как и хотел ранее, лишь поселю его в резиденции, чтобы он всегда находился под боком, где знать его будет только определенное количество людей — слуги и приближенные. До того момента мне нужно любым способом скрыть наличие этого человека от отца, по крайней мере роль его жизни в моей так точно, после же даже он не будет мне помехой. Проблемой стала моя повышенная ревность. Из-за постоянного нахождения рядышком я привык, что человек всецело принадлежит мне и никому больше, а потому любой, даже простой взгляд в сторону воспринимался мной жестко и обрезался на корню. Если еще совсем недавно я знал лишь через подчиненных, что он делает, пока находится у себя дома, то теперь все было полностью под моей властью. Каждый его шаг, каждое его движение. «Дай палец — по локоть откусят». Понимал, что фраза относится ко мне как нельзя кстати. Я привык брать больше, чем мне дают. Привык брать то, что принадлежит по праву мне. Я думал, что смогу достаточно долго скрывать свою сущность, скрывать то, кем я являюсь, но… Обычные день, казалось бы, не предвещал ничего такого, но нынешняя банда, соревнующаяся с нами и пытающаяся взять главенство над наркотическим рынком и одной из наших баз устроили обстрел, узнав от одной, видимо, из крыс мое место обитания. Сколько их с палубы не искореняй, они все равно найдут окольные пути. Квартира, в которой я проживал, была оснащена хорошей защитой, но даже она не справилась бы от буквального подрыва бомбой под дверью. Настолько шумно, неумело работали люди, совершенно не скрывая своего присутствия. Вероятнее всего, они просто отправили очередных камикадзе на выполнение этого задания, которым уже было нечего терять — должники и посмертники. Хотели показать, что ничего не боятся, что в любой момент могут нанести значительный урон, лишив нынешнего главу своего наследника. Больше всех на тот момент испугался Такемичи, жавшись ко мне крольчонком под бок и молча смаргивая слезы, стекающие по щекам. Я был испуган не менее, чем он, но не за себя, а за него. Нет, естественно, я могу защитить его, но другое… Разве может такой мягкотелый человек воспринять нормально подобное столь быстро? Почему именно с ним все идет не так. Я хочу подготавливать его ко всему медленно, своевременно, но все крушит мои планы, переворачивая их вверх дном. Прошептал ему тихо «сиди здесь», параллельно открывая прикроватный потайной шкафчик, доставая оттуда пистолет и готовясь к обороне, но меня остановила дрожащая рука, крепко вцепившаяся в мое предплечье. Я подумал, что тот боится остаться один, потому и принялся его утешать, мягко обхватив чужую ладонь. — Такемичи, все будет хорошо, тебя никто не обидит, сиди здесь, — со стороны входа послышались первые шаги. На это он лишь мотнул быстро головой, заглядывая в мои глаза. — Не ходи, тебя ранят… Останься здесь, мы позвоним в полицию, они приедут, а пока спрячемся… — так он переживал за меня?.. Осознание этого сладкой негой растеклось по моему сознанию, заставляя улыбнуться. Приятно чувствовать, что о тебе переживают, только он не знает, что переживать нужно не о моей жизни, а о тех, кто сюда ворвался. Я плавно высунул руку из хватки, приложив указательный палец к губам и шикнув, а после — быстро запихнул его под кровать. Дальше все было словно в тумане. Ряд выстрелов, предсмертные вскрики людей. Я даже не заметил, как в плечо ранили меня самого, продолжая отстреливаться и ожидать прихода своих людей. Прошло всего минуты две с момента нападения, но они казались вечностью под градом пуль, врезающихся в стены. Им нельзя было меня серьезно, смертельно ранить, только лишь припугнуть, когда мне разрешался коронный и, как говорится, похоронный. Все закончилось сразу с приходом подчиненных, быстро раскидавших всех по разные стороны, окрашивая бывшее совсем недавно красивое помещение в кроваво-красный цвет. — Сано-сама, просим прощения, что припозднились, — поклонился один из них. — Да, припозднились. Я согласен. Если бы они были настроены серьезно, сомневаюсь, что выстоял бы против шести человек, — было сказано с очевидным упреком за столь медленную реакцию. — Глава сказал Вам приехать в главный дом сейчас же, чтобы решить нынешнюю проблему, — я тяжело выдохнул, но в этот момент мой слух уловил звук скрипящей половицы. Такемичи вышел с комнаты. Настало время объяснения. — Ты?.. — сказал он тихо. — Да, я — следующий глава мафии, а что-то не так?