antebellum

октябрь 1944 г. Многие ученые, философы и интеллектуалы на протяжении всей истории приходили к единому мнению по нескольким, но если задать один вопрос, все они дадут одинаковый ответ. Война была наихудшим, что создало человечество. Сикария Эдвардс полностью согласилась. В нынешнем году и маггловский, и волшебный мир были разорваны войной на части, поражая как мирных жителей, так и боевиков и политиков. Невозможно описать жизнь в эпицентре глобального конфликта. Куда бы они ни пошли или что бы ни делали, они всегда болезненно осознавали свое окружение. Если хотя бы на мгновение отвернуть их голову от разрушения, невидимая рука схватит их за лицо и заставит глаза открыться на смерть и мучения. Война заставляла людей смотреть, как их общины осквернялись. Мировая война была подобна атаке корабля человеческого тела. Руки отрезали ноги, а зубы скрежетали от плоти, до которой можно было дотянуться, когда люди убивали других людей. Ногти царапали и царапали до тех пор, пока кожа и мышцы не отрывались от хряща, но как бы глубоко они ни были изрезаны, до кости они не доходили. Война всегда оставляла в живых достаточно людей, чтобы конфликт не утих. Это был нескончаемый цикл войны, напряженного мира, напряженности, а затем снова и снова война с детьми людей, которые не погибли в предыдущих битвах. И хотя были выжившие, кровопролитие все же было. Столько крови. Даже когда смерть была гуманной, в воздухе витал запах крови. Он капал с кончиков пальцев истощенной земли, пока не отдыхал, чтобы думать, пытаясь найти новый способ убить себя. Ярко-красный вспыхнул за веками, когда люди беспокойно спали, мечтая о кошмарах, которые преследовали их днем. Спасения действительно не было. Как смеют люди бояться созданного ими монстра? Война уже была достаточно ужасным изобретением, но быть настолько безрассудным, чтобы отдать её в руки больных, злых людей. Человечество продолжало совершать серьезные ошибки. Война, как в прямом, так и в переносном смысле, выбила жизнь из людей, цивилизаций и обществ. Обычный человек не отвлекался. Людей просто заставляли научиться справляться с тревогой, связанной с постоянным ожиданием падения другой обуви - или, скорее, бомбы. Люди справлялись с паранойей по-разному, но Сикария чувствовала, что некому было судить. Следующее злодеяние было неизбежным, но знание того, что оно, в конечном итоге, надвигается, никого не утешало. Однако были избранные представители международной аристократии, которые были достаточно привилегированными, чтобы не пострадать от продолжающейся войны. Они были достаточно богаты и достаточно могущественны с обеих сторон, чтобы жить своей жизнью, не заявляя о своей верности той или иной стороне. Для них это были просто газетные статьи, потому что для них ничего принципиально не изменится, независимо от того, кто победит. Сикария очень хотела быть одной из них. Ненависть, которую она питала к ним, была основана на чистой ревности. Это не означает, что Сикария была безразлична к боли угнетенных партий. Она была в ужасе от состояния мира и горько обижалась на волшебников за то, что они не вмешивались в маггловскую войну. Ради всего святого, немецкие военные уже проиграли войну, но люди все еще умирали, потому что никто не мог подняться и принять последний удар, чтобы разрушить остатки режима. Маггловская война могла бы закончиться в считанные часы, если бы волшебники слезли со своих высоких лошадей и помогли тем, кому нужна была помощь, вместо того, чтобы играть в изоляционистов. Волшебники, какими бы могущественными они ни были, по-прежнему оставались людьми, а потому по своей природе трусливыми и принимавшими неверные решения. Волшебные существа веками прятались за первыми страницами Статута о секретности, даже когда мир только выигрывал от разделения власти. Магическая война была немного сложнее. Гриндельвальд и его армия продолжали расти по мере того, как его соблазнение волшебным миром охватило весь земной шар. Там, где силы Оси истощались, Послушники Гриндельвальда были живы. Магические правительства начинали потеть, а авроры падали, как мухи, им требовались новые рекруты и столько ресурсов, сколько они могли получить. Они приняли закон, чтобы сократить количество тренировок, в которых нуждаются авроры, на большие проценты, заявив, что все это делается во имя подготовки. Они отказались от уставов, запрещавших сотрудникам правоохранительных органов использовать более темные виды магии, и отменили межведомственные правила до тех пор, пока новости об этом не доходили до прессы. Они даже начали набирать студентов, которые только что закончили Ильверморни, всего через несколько дней после выпуска. Магическая пропаганда завалила газеты вместе с рекламой, чтобы присоединиться к магической армии и стать «героями, которые нужны волшебному миру прямо сейчас». Не все были созданы для героев. Индивидуальность во время войны заставляла все чувствовать себя бесполезным и незначительным, но это не относилось к так называемым «героям». Сикария ни в коем случае не считала себя героем. Она не была создана для этого. Однако ее индивидуальные усилия привели к значительному прогрессу. Войны выигрывались с помощью бэкдоров и шпионажа, а не дуэлей и полей сражений. Она была хороша в том, что выигрывало войны - не то, чтобы это было случайно. Вся ее жизнь подталкивала ее к этому. Она ненавидела это. Это было слишком большим давлением, чтобы почувствовать, что ваши действия могут как-то повлиять на миллионы жизней. Некоторым людям нравилась способность влиять на стольких людей, но для Сикарии казалось, что война постоянно сжимает ее, как питон, обвивающий легкие. Фактически, она не могла придумать ничего, что она не отдала бы, чтобы бросить эту жизнь сидения под перекрестным огнем. Она сделала бы все, чтобы переродиться с серебряной ложкой во рту, не заботясь ни о чем, связанном с Гриндевальдом, Гитлером, Альянсом или державами Оси. Эти люди должны жить со свободой осознания того, что ничего не имеет значения. Она жаждала этой свободы. Вся ее жизнь была прожита на войне. Она не знала ничего, кроме этого. В некотором смысле ей повезло; она не могла представить себе боль тех, кто прожил жизнь вне этого. Были люди, которые помнили, что такое покой, и должны были жить каждый день, наблюдая, как мир, который они когда-то любили, все больше и больше ускользает во тьму и разврат. Было ли больнее быть оптимистом и молиться о том, чтобы все дела стали лучше, когда они постоянно ухудшались? Или было больнее иметь только воспоминания, запятнанные самым низким человечеством, которое когда-либо было - там, где не было света в конце туннеля? Это была вина человечества. Они создали войну, они должны страдать от последствий, верно? Даже когда невинные умирают? Даже когда живы виновные? Выживать было бы гораздо полезнее, если бы Сикария что-то ждала на другой стороне. Но увы, это была всего лишь фантазия. Ее жизнь была необратимо связана с исходом войны. Как однажды сказал Платон, «только мертвые видели конец войны», но с каждым днем ​​Сикария начинала задаваться вопросом, было ли самоубийство предпочтительным вариантом. Эта жизнь была неустойчивой; люди не были созданы для того, чтобы выдерживать такой уровень стресса, не говоря уже о восемнадцатилетнем возрасте. Люди сходили с ума от таких вещей - сила сводила людей с ума. Сикария заставила себя не зацикливаться на такой бессмысленной чуши, как переключение жизней на кого-то другого. Было бы невыносимо жить, постоянно желая невозможного. Напротив, она была реалисткой. Она заставила себя вернуться в настоящее. — Итак, для ясности, вы не думаете, что появление американской ведьмы в британской школе вызовет интерес? — удивленно спросила Сикария. Дураки из МАКУСА всегда были немного дерзкими, но никогда такими откровенно идиотскими. Возможно, дело было в безнадежности - в конце концов, отчаянные времена требуют отчаянных мер, а она никогда не видела такого отчаяния, которое было нарисовано во всех газетах и ​​на лицах всех, кого она видела проходящими по залам штаб-квартиры МАКУСА. — Не говоря уже о том, что сейчас середина года. Это очень подозрительно. Все просто предполагали, что после того, как североамериканские страны присоединились к войне, бушующей в Европе, их объединенной силы будет достаточно, чтобы свергнуть союз Гриндельвальда. Как глупо. Это было заблуждение, сильно замаскированное под оптимизм. Спустя десятилетия казалось, что война еще далека от завершения, и международный альянс продолжал нести потери сверх потерь. Число пострадавших росло все выше и выше до такой степени, что многие смотрели только на основные этапы, а не на ежедневные обновления. Сначала была всего сотня. Потом пятьсот. Потом тысяча. Две тысячи. И вдруг - пятнадцать тысяч человек в мгновение ока. Боевой дух был низким, и дела шли ужасно. Некоторым людям, а именно тем, кто сидел перед ней, нравилось делать вид, что это тупик, но это не так. Они проигрывали, и все это знали, сколько бы пресс-конференций и широко разрекламированных арестов ни появлялось на первых полосах газеты. Прокурор, сидящий прямо перед ней и над ней, только что перевернул страницу ее повестки дня. —Не имеет значения, заинтересованы ли люди в вас. Возможно, этот интерес поможет вам завоевать доверие. Сикария уставилась на нее и подумала, не эта ли женщина придумала тот наполовину придуманный план, к которому они ее вынуждали. Она села в холодное кресло в большой комнате, похожей на атриум, которая внезапно показалась ей очень маленькой. Он находился на сорок третьем этаже штаб-квартиры Магического Конгресса Управления Соединенных Штатов Америки. В комнате было всего двенадцать человек, и Сикария чувствовала, как каждый из их оценивающих взглядов пронзает ее. Атмосфера была темной, и откуда-то над ними из неизвестного источника исходил слегка голубоватый свет. Во многом тусклый свет и мрачная атмосфера соответствовали моральному духу многих в здании; одновременно мрачный и пессимистичный. Ее место находилось в центре комнаты, а панель находилась примерно в десяти футах от нее и над ней. Теперь она оцепенела от грубого ощущения, что ее используют. Она все меньше чувствовала себя проституткой каждый раз, когда нарушала нормы международного права (хотя деньги не имели значения - если бы ее не принуждали к этому, никакие деньги в мире не могли бы заставить ее хотеть выполнять эту работу). В первый раз ей пришлось преодолеть большой страх, но два долгих года, когда другие люди контролировали каждое ваше движение, могут нанести вред психике, особенно когда это никогда не имело никаких последствий. Теперь чувство вины, которое она чувствовала, почти полностью исчезло. Пока она приносила результаты, им было все равно, что она делала, сколько бы жемчугов и добродетелей они ни делали для своей совести. — Вы все, должно быть, шутите. Это абсурд, — сказала она, пробегая взглядом по их глазам в поисках одного, которым можно было бы воспользоваться. Если бы она могла найти человека с видимой слабостью в их выражении, она могла бы охотиться на все, что могла бы о них сделать. Большинство выглядело довольно рассерженным на нее, но это было именно то, что она ожидала. Конечно, она пыталась досадить им, чтобы они уволили ее, но когда она поняла, что они будут держать ее на привязи, что бы она ни делала, она решила сделать так, чтобы это было адом для них так же, как и для нее. Несчастье любил компанию. — Довольно, агент, — член совета на два места ниже прокурора. Как обычно, постоянно вращающаяся дверь взрослых, которым приходилось нянчиться с восемнадцатилетней девочкой, собиралась по очереди отчитывать ее. Возможно, это было заслужено, но от этого не стало меньше раздражать, если переждать. — В этой миссии нет опасности, так на что вы жалуетесь? Он усмехнулся, глядя на нее сверху вниз со стула перед ней. Она скрестила ноги и улыбнулась ему. — Для начала, это абсолютная трата времени. МАКУСА уже высказал свою позицию относительно выхода из войны. Нет смысла продолжать несанкционированные расследования на другом континенте, если мы должны со всем этим покончить. И какая возможная информация? Может ли группа подростков знать о делах членов их семей с Гриндельвальдом? Я удивлюсь, если смогу получить хоть что-нибудь от Розье, а Винда Розье сама руководит половиной проклятой операции. Я уверена, что это будет захватывающе, чтобы выполнить ту же курсовую работу, которую я закончила много лет назад, а затем немедленно вернусь сюда, как только вы поймете, что это бесполезно. — Когда она перечисляла свои жалобы, последовала серия насмешек и маленьких комментариев, в которых говорилось что-то вроде «наглая девочка», к которому она привыкла. Некоторые из них ахнули от ее ругательства, что не было принято ни для ее возраста, ни для ее пола в эпоху, в которой она жила. — Я что-нибудь упускаю? Особенно ей было горько из-за того, что ее выгнали на другой континент; прошел всего месяц с тех пор, как она вернулась из другой миссии в Испании, и она была вполне довольна выполнением небольших заданий в Нью-Йорке и остальной части территории трех штатов. Теперь ее отправляли в Соединенное Королевство, которое было одним из эпицентров обеих зон боевых действий, на весь учебный год. Она убила двух человек во время своей миссии в Испании. Конечно, они собирались убить ее, если бы она не убила их первой, но не было утешением то, как это было сделано. Она все же забрала еще одну человеческую жизнь, и это уже не составляло для нее труда. Это привело к тому, что ее общее количество убийств… на самом деле она не знала. Психиатрический целитель сказал ей перестать считать, и на этот раз она сделала, как ей сказали. Что касается текущей миссии, у них не было возможности изменить ее так, чтобы она казалась законной. Она даже не начала говорить об этике использования незаконных допросов невиновных несовершеннолетних, чтобы включить их в своего рода список наблюдения за террористами. Она была уверена, что они очень хорошо знают ее мнение о своей тактике. У них не было проблем с нарушением международного законодательства в любое другое время, и ничто не вызвало внезапной перемены в их взглядах. Почему это задание должно быть другим? — Ну, на самом деле, это не твое дело, не так ли? Но ради удовольствия, я тебя развлеку, — сказал другой мужчина из дальнего правого края комнаты. Ее глаза метнулись к нему и посмотрели на него, анализируя, как ее учили. Он выглядел немного не к месту, на несколько лет старше Сикарии, но на десятилетия моложе других ведьм и волшебников на панели. К тому же он выглядел гораздо интереснее - гораздо менее бюрократизирован, чем старые морщинистые белые воротнички-жокеи, с которыми она привыкла иметь дело. На нем был темно-синий костюм, который довольно хорошо дополнял его темно-коричневую кожу. Его глаза, казалось, блестели от восторга от ее выходок. — Наконец-то, — подумала она, — кто-то хочет сказать что-то интересное. — Она выглядела удивленной, и он тоже, когда он слегка откинулся назад на своем сиденье. — МАКУСА заявил, что они намеревались выйти из войны, но не было никакого плана между Великобританией или какой-либо из союзных наций, а также с Международной Конфедерацией, чтобы сделать это. Заявление было сделано только для того, чтобы ослабить видимую угрозу МАКУСА, поскольку мы продолжаем работать в тени. Вы, конечно, знаете, как сложно вести шпионаж, если вас все ищут. Что касается вашего второго возражения, вы не можете быть настолько глупым, чтобы думать, что взрослые не заметят, как их семьи готовят свою жизнь к выходу из школы. Их образцы и традиции делают их довольно предсказуемыми, и я думаю, что вы должны быть достаточно хитры, чтобы охотиться на молодых людей, хотя вы один из них. Он говорил с ней свысока, но что-то в этом было неискренним. Едкий тон не дошел до его глаз. Интригующе. — И как вы ожидаете, что я получу от них информацию? — Она проигнорировала его опровержение ее первого пункта. Он был прав, и она не могла достаточно быстро придумать опровержение. Никто никогда не удосужился рассказать ей о секретных стратегиях высшего руководства МАКУСА - она ​​полагалась на сплетни из вторых рук, чтобы узнать, какую стратегию разрабатывает агентство. — Подружитесь с ними, а затем допросите. — Прокурор сказал, что это самая простая вещь в мире. — Ну, очевидно, что я не из самых приятных людей. Как мне с ними подружиться? — В учебном году несколько месяцев. Темнокожий мужчина справа слабо улыбнулся, но, похоже, это никого не развлекало. Она закатила глаза, а они продолжали смотреть на нее сверху вниз. Когда никто не ответил, она продолжила: — Хорошо. Это будет мой первый план, но я хочу получить разрешение на использование легилименции и веритасерума. И забвения, если необходимо. Глаза группы обратились к женщине в темно-зеленом брючном костюме. Все в ее присутствии громко кричало. Ответственная. Все под контролем. Это было похоже на то, что она слишком компенсировала. Аура, исходившая от нее, была не чем иным, как диктаторской до такой степени, что она казалась небезопасной. Сикария не могла вспомнить, говорила ли женщина вообще во время встречи. Ее глаза тоже переместились на нее. Она узнала ее лицо, но не могла вспомнить имени. Не отрываясь от файлов, в которых она писала, женщина только один раз кивнула. — Разрешение предоставлено. — Прекрасно. Итак, прямо говоря, вы хотите, чтобы я проникла в Хогвартс, подружилась со всеми чистокровными и детьми сторонников Грин-де-Вальда, и выяснила, какая из их семей планирует сделать их частью его армии? — Да. Также крайне важно, чтобы ваше прикрытие не было раскрыто. Мы не можем допустить, чтобы кто-то узнал, что МАКУСА отправляет шпионов в Европу после того, как они заявили, что хотят выйти из войны. — Сикария вздрогнула. Она ненавидела, когда ее называли шпионом. — И вы ничего не чувствуете на своей совести, когда ставите подростков в международные списки наблюдения? — она попыталась. Никто не ответил, как будто они думали, что вопрос риторический. «— Как бы то ни было, — подумала она. — То, чего они не знают, не повредит им». Она не собиралась никого помещать в список наблюдения; они были подростками, и они были невиновны. Что ж, на данный момент они были невиновны. Она не собиралась пытаться преследовать кого-то, кто не сделал ничего плохого. Она закатила глаза на них. Ее попытки отговорить их со временем стали слабее; они не собирались менять свое мнение. Она была для них всего лишь инструментом, и они не ожидали, что она так упорно будет напоминать им на каждом шагу, что их действия незаконны. Она получала садистское удовольствие, наблюдая, как они извиваются, когда она указала на моральные заблуждения в их действиях. Видеть вину в их глазах успокаивало. Она вернула свои мысли к задаче. Ей все еще казалось немного глупым послать американскую ведьму. Она, очевидно, будет противостоять магической культуре Британии. Разве не было молодых британских ведьм, которые могли бы выполнять эту работу? При этой мысли Сикария прикусила язык. — Что произойдет, если меня действительно поймают? — Она внутренне усмехнулась. До этого ее ловили всего несколько раз, но люди, обнаружившие ее, были давно мертвы или забыты. Первый был четвертым человеком, которого она убила еще тогда, когда ей было всего шестнадцать лет. — Этот человек будет незамедлительно уничтожен или удален. В зависимости от того, что вы скоро вернетесь в Нью-Йорк, — сказал прокурор. Она забыла упомянуть, что они, вероятно, посадят ее на несколько лет, и настаивают на том, что она преднамеренно ведет подрывную деятельность. Небольшая группа теоретиков заговора в залах МАКУСА думала, что ее родители были предателями, убитыми Гриндевальдом за то, что они не были достаточно полезными двойными агентами. Часть этих болванов думала, что она тоже предательница, а другая часть думала, что она работает с МАКУСА, чтобы исправить ошибки своих родителей. В такие моменты все, кажется, слишком легко используют слова « перебежчик» и «измена», что не нравится Сикарии. Большая часть МАКУСА думала, что ее родители - лучшее, что могло случиться после аппарации. Эти люди постоянно собирались вокруг нее, хлопали ее по плечу и говорили, что родители будут ею гордиться. Она подавила желание сказать им, что ее не волнует, гордятся ли они ею, и что ее последней мыслью о них будет надежда, что они гниют в аду. Многие люди вокруг нее пытались стать ее псевдо-родителями, но все потерпели неудачу и перестали ворчать о том, что она незрелый и неблагодарный отродок. Вспоминая их похороны, на них присутствовало больше должностных лиц МАКУСА, чем членов семьи. Она плакала, но не от печали. Она не могла быть более счастливой, что они ушли, но все же это была перемена. Ее мать и отец были единственными постоянными в ее жизни, и теперь, когда они ушли, что ей было делать? Это было, мягко говоря, ошеломляюще. По большей части никто в МАКУСА вообще не знал ее личности. На специальных оперативных агентов были наложены чары защиты личности, чтобы люди с недостаточным уровнем допуска не могли вспомнить ее имя или внешность, как бы они ни старались. Это означало, что в случае предательства в отделе будет список имен возможных предателей. — Есть ли у меня контакты в школе? — Она устала сегодня бороться. Она просто хотела выбраться из этого ужасного куска титана, который архитекторы осмелились назвать стулом. — Да. Полагаю, вы слышали об Альбусе Дамблдоре?— Сикария фыркнула. Конечно, она слышала об Альбусе Дамблдоре. Кто вообще не слышал об Альбусе Дамблдоре? Когда война пошла на юг для союзных наций, сражающихся за лояльность, во всех залах ее отдела можно было слышать только кислое, раздраженное бормотание о том, как Дамблдор может закончить эту войну в любое время, когда он этого пожелает. Она сомневалась, что это правда; если это было, то зачем ему продлевать это? У нее сложилось впечатление, что Дамблдор вел свои дела довольно скрытно. Еще один вопрос пришел в голову Сикарии. Почему у нее был такой высокий контакт? Разве у Альбуса Дамблдора нет более важных дел, чем учить подростков и сопровождать агента МАКУСА? Она кивнула, вместо того чтобы задавать вопросы. Она поняла, что какое-то время не делала ничего особенно раздражительного, поэтому решила прочесть им лекцию о политике, которую они, вероятно, написали. — Он не работает в руководящем органе. Доверие должностных лиц и сговор с неаффилированными сторонами является нарушением Статуса 12.3 — Он был специально одобрен начальником отдела магического правопорядка и директором магической безопасности. — Ее прервала дама в зеленом брючном костюме. Во время встреч Сикария отказывалась смотреть на таблички с именами людей, сидящих над ней. Это был ее внутренний вызов. Она отказалась называть их имена, чтобы ей не приходилось их очеловечивать, а затем она не могла заставить себя чувствовать себя плохо из-за того, что неуважительно относилась к ним так без устали. Она была несчастна из-за МАКУСА, и она собиралась убедиться, что они это почувствовали. Не имело значения, что не эти люди заставили ее работать на них; все лица слились в одного гигантского монстра по имени «правительственный чиновник». Несколько работников привлекли ее внимание, но по большей части она держалась особняком и секретарем, который с ней разговаривал чаще всего. Ее переводили от куратора к куратору, поскольку это были люди, которые наблюдали за ее заданиями, но в остальном она не изо всех сил старалась подружиться со своими коллегами. Впервые за несколько месяцев ее глаза блеснули над именными бирками. Эйлин Вота. Она повернулась, чтобы посмотреть на табличку с именем черного человека справа. Барри Кэмпбелл. Сикария теперь молчала, ожидая разрешения на уход. У нее были еще вопросы, но они могли подождать, пока официальные документы не будут отправлены в ее квартиру (они приказали ей, чтобы она была менее чем в трех милях от дома). Она задавалась вопросом, почему они держали ее, если она была такой помехой. Возможно, они были кучкой садистов, счастливых видеть ее страдания, даже если это значило, что они тоже пострадают. В глубине души она знала настоящую причину. «Свободная» она была для них гораздо полезнее, чем в Азкабане. Они держали ее под контролем, используя нерушимый обет и угрозу Азкабана, но ей сошло с рук изрядная доля наглости, потому что она знала, что она им нужна. — Вы поняли задание? Она сердито кивнула. — Пусть запись покажет, что агент кивнула головой в подтверждение ... — Прокурор продолжал свою бюрократическую тарабарщину. В конце этих встреч всегда были одни и те же слова, которые она слышала и запоминала снова и снова. На этот раз она отключила его. В конце концов прокурор объявил заседание отложенным, и Сикария встала так быстро, что кровь прилила к ее голове слишком быстро. Прежде чем она смогла выбежать из комнаты, кто-то окликнул ее по имени, когда она была на полпути к двери. Она подумала о том, чтобы сбежать, но в конечном итоге еще несколько секунд пыток в конечном итоге ничего не значат. — Мисс Эдвардс! — сказал Барри Кэмпбелл, догнав ее. Он протянул руку, и она неохотно взяла ее. — Я слышал много о вас. От кого? — Я в шоке. — Выражение ее лица было бесстрастным. — Во-первых, я хочу извиниться за свою грубость. Мне сказали, что я буду выглядеть неуместно, если не буду наказывать вас. — Забавно, — подумала она, но не рассмеялась. Выражение ее лица не изменилось. Он ждал несколько секунд ответа от нее, но когда она не дала ему ответа, он откашлялся и продолжил. — Да, я просто хотел вас предупредить. — Когда он был рядом с ней, его британский акцент казался более выраженным. — Альбус очень умный, очень могущественный волшебник, но иногда его методы могут быть немного, эээ, странными. Он хороший человек, но я уверен, что он не собирается помогать тебе только ради МАКУСА. Его всегда интересовала более широкая картина. Что бы это ни значило. Несколько секунд она обдумывала его слова. Она смутно знала о репутации Дамблдора, но не столько о нем, как о человеке. О нем было множество мнений; очень разные ответы в зависимости от того, с кем вы разговаривали. — Ты его знаешь? Он кивнул. — Несомненно. — Значит, меня будет использовать другой человек? — язвительно сказала Сикария. — Похоже на то, — сказал он, хотя на самом деле она не хотела, чтобы он отвечал. Его лицо было несколько извиняющимся. Это был один из редких случаев, когда кто-либо здесь проявил к ней какое-либо сочувствие, кроме фальшивого горя, когда ее родители умерли. — Когда ты вернешься завтра, чтобы встретиться с ним, я буду здесь, чтобы познакомить вас. — Прекрасно. Могу ли я теперь идти? — Она поняла, что вела себя слишком любезно. У нее не могло быть того фасада, который она построила сейчас, потому что кто-то проявил к ней хоть малейшую доброту. В этом отношении человечество было странным. Сикария не знала ни любви, ни дружбы, ни близости в течение длительного периода времени в подростковом возрасте, поэтому каждый раз, когда кто-нибудь показывал ей малейшую, самую незначительную долю тепла, она падала. Она должна была быть невосприимчивой к привязанности, но вместо этого она была исключительно уязвима для нее. Это было частью того, что позволяло так легко удостовериться, что она ни с кем не сближается. Из-за того, что она была резкой и едкой, никому не нужно было оставаться в ее продолжительном присутствии. Она хотела, чтобы кто-то заботился о ней, но она не могла себе этого позволить - по крайней мере, в этой жизни. — Еще одна вещь, — сказал он. Его глаза быстро метнулись, прежде чем слегка наклониться и успокоить голос. — Я знаю, что эта миссия кажется несерьезной, но вполне возможно, что она может помочь искалечить приближающихся людей в армию Гриндельвальда. У меня есть лишь небольшая просьба от вас - не для протокола. Он подождал и посмотрел ей в глаза. Она не ответила, призывая его продолжить. Может быть, ей следует отнестись к его просьбе более серьезно, его глаза, казалось, выражали эмоции, которые она не могла видеть на лицах других работников МАКУСА, которых она когда-либо встречала. Она задавалась вопросом, был ли он вообще типичным представителем МАКУСА или каким-то джентльменом из британского министерства, пришедшим за советом. Может быть, британцы тоже совершают военные преступления. Эта мысль утешила ее. — Система связи и коммуникации его последователей действительно поставила в тупик все международные собрания. Если вы можете, попытайтесь выяснить, какую систему коммуникации или ведения записей использует эта лояльность. Если есть что-то определенное, что мы можем использовать для их идентификации, то намного легче будет получить ордера и обвинительные заключения, — закончил он. — Если другие международные волшебники, с гораздо большим опытом, чем я, пробовали, что заставляет вас думать, что я чудесным образом смогу добиться успеха? — спросила она, недоумевая, почему это такой секрет. Как бы то ни было, неважно, пока я могу уйти. Он торжественно ей улыбнулся. — Альбус верит, что все встанет на свои места. Обстоятельства могут сложиться в вашу пользу. — Я буду иметь это в виду. Кэмпбелл снова пожал ей руку, прежде чем позволить ей покинуть его компанию. Она помчалась в Департамент магического транспорта, чтобы добраться до места их апарации. Аппарируя в свою маленькую квартирку (ровно в трех милях от МАКУСА, находясь ровно настолько далеко, насколько позволял суд), она вздохнула и рухнула на стену. Она упиралась ладонями в глаза, пока не увидела звезды, а затем убрала руки, чтобы почувствовать давление. — Еще одна долбаная миссия, — подумала она, и ей захотелось пнуть надгробие своих родителей за то, что они вовлекли ее в правительство. Она согласилась в гневе пнуть спинку кровати. — Блять, — крикнула она, почувствовав ожог бедра на эмблеме МАКУСА, что означало, что ей нужно было вернуться в офис. Некоторая разновидность многогранного заклинания вызвала болезненное ощущение в выемке на бедре, сигнализируя о том, что ее вызывают обратно в штаб. Она ушла только одну минуту назад, и они уже отправили ее обратно к чему-то. Она снова пнула спинку кровати. Она оторвала взгляд от деревянного пола и посмотрела на волшебный календарь на стене. Он отсчитывал годы, месяцы, дни, минуты и секунды, пока она не освободилась. Свободна от МАКУСА, свободна от войны, свободна идти куда хочет, свободна наконец получить свое наследство. Осталось около года и трех месяцев. Она стонала и ворчала, но, тем не менее, снова аппарировала из комнаты. Сикария никогда не оглянется назад, когда все закончится. Она сбежит и все бросит. Ей нечего было терять. Пока что.