midnight sketches

В душе и сердце Друига покой, какого не было уже давно. Оказывается, высшая форма блаженства — это лежать в одной постели с Маккари и держать ее в кольце своих рук, пока она крепко спит. Но время неумолимо: утро за стенами каюты набирает ход, Друиг слышит в отдалении торопливые шаги и голоса сокомандников. А потом раздается настойчивый стук. Ресницы Маккари трепещут, и она медленно поднимает голову, переводя взгляд с двери на него. — Давай не будем открывать, — шепчет Друиг и тянется, чтобы поцеловать ее. — Друиг, я знаю, ты там, — раздается с той стороны стены раздраженный шепот Тены. — Немедленно выходи, ты мне нужен. Он со стоном откидывается на подушку, шлет недоумевающей Маккари именной знак Тены и нехотя выбирается из плена простыней и одеял, чтобы открыть дверь. Если заставить богиню войны ждать слишком долго, она, презрев все приличия, войдет сама. Друиг одевается и слегка отодвигает дверь. — Это правда настолько срочно? — шепчет он, и ответом ему служит свирепый взгляд. — О чем секретничаете, девчонки? — раздается голос возвращающегося с ночного дежурства Кинго. Тена поворачивается к нему лицом, закрывая собой отступающего в глубину каюты Друига. — Шел бы ты спать. — Это вместо «доброго утра»? Очень мило, Тена, — обиженно ворчит Вечный и идет дальше по коридору. — У меня через две минуты. Можешь взять Маккари, — не просит, но диктует свою волю Тена, снова обернувшись к дверям, и уходит. Маккари, завернутая в кокон тяжелых одеял, ленивым жестом показывает, что хочет еще немного поспать. Друиг нежно целует ее в лоб, прежде чем с осторожностью выйти и преодолеть расстояние до каюты Тены. У богини войны кавардак: повсюду измятые, изорванные листы бумаги, под ногами — раскрошенный уголь и сухие краски. Модель уродливого города из красной глины занимает половину пространства. Тена с мрачной торжественностью указывает Друигу на рисунок, водруженный на высокую треножную подставку. На листе бумаги, возможно единственно уцелевшем под яростными попытками Тены поймать за хвост ускользающую реальность сна, изображено чудовище: странное, невиданное сочетание тела дракона с рудиментарными крыльями и головы спрута с длинными щупальцами. Друиг завороженно смотрит в выведенные углем почти человеческие глаза с прямоугольными зрачками. — Теперь мы знаем, как он выглядит, — угрюмо говорит Тена. Страха в ней теперь нет ни капли. Противник, еще не обретший плоть, но представший в истинном облике, вызывает у нее лишь неукротимую жажду сражаться. Друиг вдруг вспоминает, что жрецов ее храмов на апеннинском полуострове прозвали фанатиками за иступленные бои между собой, в которых проливалась настоящая кровь. Они создали эту традицию, наблюдая за тренировками своей Беллоны, что знала счастье лишь в бою. — Но по-прежнему не представляем, кто он, откуда пришел и можем ли мы сразить его, — качает головой Друиг, все еще не отрывая глаз от рисунка. — Что Фастос?.. — Работает. — В день, когда он закончит, мы выберем время, когда на Домо никого не будет, и полетим по координатам, что он засек. И будь, что будет, — у Тены в пальцах потрескивает энергия, и Друиг не решается с ней спорить. Монстр с рисунка равнодушно взирает на них обоих. Спустя еще два новых, ни на что непохожих дня, в которые он знает, что Маккари любит его, — Друиг, грязный и вымотанный падает на свою кровать ранним утром. Предыдущая ночь выдалась ужасной: стая девиантов прорвалась в город, и на его узких улицах разразилась кровавая бойня. Друиг руководил эвакуацией людей, пока Серси и Фастос тушили вспыхнувший пожар, а бойцы сражались с чудовищами. Он решает поспать час или полтора, прежде чем вернуться на пепелище, и не успевает даже додумать эту мысль, как дрема охватывает его разум. На это раз все иначе. Не звезды, но огромная кровавая Луна освещает ночное море и маленький остров. И в ее свете Друиг вдруг видит, что стоит не на камне, как всегда думал. Это выбеленная временем теменная кость неизвестного существа: сейчас он видит находящуюся под водой остальную часть удлиненного черепа. Водорослей больше нет, и он свободно может пройтись взглядом по письменам, что так долго и безуспешно пытался запомнить на ощупь. Он видит их предельно ясно, каждую черточку, каждую точку и завиток. Откуда-то снизу раздаётся тот звук, то дыхание, что привело их с Теной на грань безумия. Друиг разворачивается, делает шаг в пустоту, и волны принимают его как родного. Он открывает глаза. Смотрит на хронометр. Прошло всего двадцать минут с момента, как его голова коснулась подушки. Неизвестные знаки все еще перед глазами, словно выжжены на сетчатке. Друиг медленно, тщательно и спокойно выписывает их на листе бумаги и несет его в лабораторию. Библиотека сканирует записанное и менее, чем через минуту, выдает справку: «Язык вымершей расы хотианцев, служителей культа Ктулху. Великого Древнего Бога, что согласно легендам миллионы лет пребывает во сне, в городе, затерянном между измерениями. Согласно верованиям, Ктулху, как и иные Великие Древние, — ровестник вселенной, вышедший из великой космической сингулярности. Владыка хаоса и Губитель миров, Упразднитель равновесия и Воскресающий Бог — лишь малая часть его титулов». Взгляд Друига спускается к транскрипции и переводу, данному в самом конце: «Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн В своем доме в Р’льехе в мертвом сне ожидает Ктулху». — Проще прошипеть, чем произнести, не правда ли? — раздается за спиной голос Аяк. Друиг оборачивается. Верховная стоит, закованная в свою синюю броню, и улыбается. — Ты знала? — спрашивает ее Друиг. Он весь подбирается, сосредоточенно наблюдает, как Аяк перемещается по залу. Что-то в самой ее походке и манере держаться неуловимо изменилось. Стало более властным. — О том, что Великий Ктулху нашел покой на этой ничтожной планетке? С самого начала. Видишь ли, мальчик мой, девианты и правда пришли из глубин космоса, чтобы сеять смерть и хаос, но их основной, главной целью всегда было найти Великого Древнего. Девиантами их нарек Аришем. Но их истиное имя — Гончие Тиндала. Давно, десятки тысячелетий назад две враждующие расы — хотианцы и Старцы — развязали войну, настолько кровавую и беспощадную, что истребили друг друга почти под корень. Хотианцы пытались призывать себе на помощь Ктулху, что уже тогда был погружен в свой священный сон, но что Великому эти мелкие, гнусные разборки жалких созданий? Все равно, что война мышей и лягушек для нас с тобой. Однако, Старцы, раса развитая и опасливая, думая, что молитвы их противников все-таки могут дойти до адресата, создали колонию безжалостных, не знающих покоя тварей. Они отпустили их в космос, чтобы те без устали искали в нем обитель Ктулху. И науськанные своими хозяевами, они искали, веками рыская между галактиками и мирами. Но к моменту, как гончие прибыли в Солнечную систему, от обеих воюющих рас не осталось ни праха, ни воспоминаний. Оставшиеся без хозяев девианты кружили по Земле, словно свора бездомных собак. Они не могли добраться до Древнего, и начали пожирать людей. Узнав об этом, Аришем — Бог молодой и сострадательный — решил, что Землян необходимо защитить. Он отправил Вечных истребить Гончих и помочь человечеству с развитием технологий. Чтобы когда Великий Древний проснется, у них была возможность покинуть Землю. Ведь никто не знает, как поведет себя проснувшийся Бог: утопит эту планету в крови или заставит все человечество поклонятся ему — вот была бы умора, после всех этих конфликтов на религиозной почве… Аяк замолкает на миг, давая Друигу переварить услышанное. Потом, словно подслушав его мысли, продолжает: — Ты спросишь, зачем было скрывать истиные цели от остальных. Но дело в том, что еще до отбытия с Олимпии, мои планы разошлись с планами Аришема. Потому что я решила не ждать «правильного» расположения звезд. Я хотела разбудить Великого Древнего. И это случится даже раньше, чем я думала, — Аяк подходит ближе к Друигу, — ведь ты уже на его крючке. Думаешь, я попросила Аришема добавить в состав миссии телепата затем, чтобы влиять на слабые умы людей? Ха. Нет, мне нужен был Вечный с чувствительным, открытым разумом. Тот, который бы уловил сигналы, идущие из самых глубин океана, тот, который бы понял их природу. Забавно, что на Тену они тоже произвели впечатление. Никогда не подумала бы, что у этой задиры может быть такое тонкое чутье. Но именно ты станешь тем, кто воскресит Великого Древнего и ознаменует приход Новой Эры во всей Вселенной. — Зачем тебе это? — Друиг пятится прочь от Верховной. Вопрос риторический: только сумасшедший будет пытаться разбудить кого-то, носящего имя Губитель миров и Упразднитель равновесия, чтобы последнее не значило. — Ты слишком молод, чтобы понять меня. — Аяк, я не стану этого делать, — твердо произносит Друиг, хотя внутри у него все дрожит от напряжения. — У тебя нет выбора, — спокойно отвечает она. — Это твое предназначение, и ты его исполнишь. В конце-концов, зуд внутри твоего разума, — Аяк касается указательным пальцем его лба, — подначивающий тебя совершить это, станет нестерпимым. И ты захочешь сделать это. Ты захочешь этого больше всего на свете. Захочешь этого больше, чем любви Маккари. — Не трогай ее, — при упоминании Маккари Друиг мгновенно ощетинивается, ускользает от прикосновения Аяк. — Будь умницей, и она не пострадает, — сладко улыбается Аяк, что совсем не вяжется с ее угрожающим тоном. — И не пытайся сбежать от своей судьбы и с этой планеты, Друиг. Домо не взлетит, если я не разрешу. Друиг почти выбегает из зала. Тену он находит на перекрестке, где она смотрит как Гильгамеш помогает людям погрузить тушу мертвого девианта — нет, гончей Тиндала — на телегу, чтобы вывезти ее прочь из города. Друиг хватает Вечную за запястье и тащит под чудом уцелевший навес. — Это не монстр. Это спящий Бог, — торопливо и зло пересказывает разговор с Аяк и заканчивает тем, что говорит, — У нас есть только один выход из положения. — И какой же? — спрашивает Тена. Кажется, что смена статуса противника ее озадачила, но воинственный запал не погасила. Друиг окатывает ее холодным взглядом и говорит: — Достань любое оружие из своих ножен и снеси мне голову с плеч.