Houseki no Shuki

      Уже стоя перед нужной дверью, Чароит некоторое время собирается с мыслями, прежде чем постучаться. Разговор будет не из простых, это очевидно: помимо всего прочего эта дамочка, служащая, к слову, моделью для Красноберилл, обладает, по слухам, достаточно язвительным нравом. У Раухтопаз с ней отношения вообще крайне непростые: в прошлом Ванадинит часто насмехалась над той, каждый раз не забывая упомянуть о том, как бесполезно иметь выдающиеся способности владения мечом при её хрупкости. Из-за этого Раухтопаз её попросту ненавидела, о чём всегда открыто заявляла. Сама Ванадинит, к слову, вообще за пределы помещения Школы редко выходит — с её-то твёрдостью в три с половиной сложно даже представить, чтобы она сражалась. Впрочем, это и является одной из причин, почему именно к ней Ной и направляется: учитывая, сколько лет она прожила так, пассивно наблюдая за жизнью вокруг, она уж наверняка о чём-то должна догадываться, если что-то и вправду не так.       Наконец, решается. Ванадинит выходит не сразу: приходится постучаться несколько раз и приложить побольше силы, прежде чем где-то за стеной слышится тихое и недовольное: «Да иду я, иду!», и дверь, наконец, открывается.       Ванадинит появляется на пороге, и Ной на секунду теряется, окидывая её взглядом; выглядит она и вправду восхитительно-властной: держится статно, даже высокомерно, глядит будто бы чуть свысока, и точно звёзды сияют жёлто-красные глаза, и мелкими отблесками переливаются длинные — светлые, с алыми же прядями, — волосы. Неудивительно, что именно с её красотой Берилл так нравится работать. Шикарная женщина. Опять же: её Чароит воспринимает исключительно как существо женского пола, хотя и сам не понимает толком, почему так.       — Ты? — удивлённо спрашивает тем временем она. — Вот уж кого я не ожидала здесь увидеть.       — Ну… Да, — неуверенно отзывается Ной. — На самом-то деле, я хотел бы поговорить с тобой. Это важно, — судорожно пытается придумать какой-нибудь предлог, только сейчас осознавая, что не продумал это заранее. Почему-то полагал, что завести с ней разговор не составит для него труда. Святая, чёрт возьми, наивность.       — И почему же это столь важно? — Ванадинит говорит сдержанно и спокойно, и ни заносчивости, ни раздражения не чувствуется в тоне её голоса. Видимо, за это время она уже успела подавить всё то возмущение, что, несомненно, должно было вызвать в ней это внезапное вторжение.       А Чароит в это время вспоминает вдруг кое о ком, с кем её, вроде как, связывали некие отношения. Это, вообще, было среди им подобных явлением достаточно редким: большиство просто не видели во всём этом смысла. Но вот Ванадинит… Ванадинит, наслушавшись историй о людях, создала весьма конкретную видимость того, что этого кое-кого и впрямь любит. Никто так и не понял, впрочем, была ли то лишь видимость. В любом случае, главным для Ноя сейчас становится другое — личность этого кое-кого, что и был её «возлюбленным»: Гематит, один из старейших и влиятельнейших камней, достаточно к Адаманту близкий. Несомненно, хоть что-нибудь о нём через Ванадинит можно выяснить. А уж эта информация точно не будет лишней.       — Скажи… Ты когда-нибудь влюблялась? — определившись, наконец, с тем, в какое русло направить эту беседу, вопрошает он.       — А тебе зачем знать? — Ванадинит чуть смущается, не понимая, очевидно, с чего вдруг кто-то посреди бела дня пришёл к ней с подобными расспросами.       — Понимаешь… — За маской неуверенности Чароит скрывает крайне паршивую ложь. — Я тоже… Полюбил кое-кого. Вот и решил спросить совета у кого-нибудь поопытнее. Кто, как не ты, для этого подошёл бы?       Ванадинит расплывается в улыбке. Видно, эти слова в какой-то мере льстят ей. Что ж, на это Ной и рассчитывал.       — Ну, прежде всего, позволь поинтересоваться: кто же так привлёк твоё внимание? — спрашивает она, глядя на него как-то по-лисьему, с пляшущими теперь в огненных зрачках искорками интереса.       — Один прекраснейший синий самоцвет… — продолжает неловко врать Чароит. Как предмет своих чувств описывает первый образ, что приходит на ум. — Он очень сильный, имеет высокую твёрдость, но при этом… Изящный. А его глаза похожи на само небо. Ну, думаю, ты понимаешь, что мне не хочется называть его имя — мало ли кто может услышать. Так или иначе, я абсолютно точно уверен, что он — моя судьба. Моя родственная душа.       Сам не сразу осознаёт, что представляет при этих словах того, из-за кого, собственно, и находится сейчас здесь, — Сапфира. Впрочем, это вполне себе логично, учитывая, сколько много связанных с тем событий произошло в его жизни в последнее время.       — Что ж, — Ванадинит одобрительно усмехается. — Это и впрямь очень похоже на то, что испытывала я к нему.       — К Гематиту? — уточняет Чароит.       — Да, — подтверждает она. А вот и то, за что здесь можно зацепиться!       — А чем именно он привлёк тебя? — Вопрос не прямой, но однозначно в нужную сторону всё поворачивающий.       — Ну… Он был таким интересным. Загадочным, даже недосягаемым. Всегда казался мне очень сильно от других отличающимся, — Ванадинит, взмахнув белоснежными ресницами, прикрывает глаза, будто наслаждаясь этими воспоминаниями. — Знаешь, про него говорили, что в прошлом он является не только «костью» людей, но и их «кровью». Думаю, это меня в нём и привлекло. Его… Самобытность, уникальность, неповторимость. А ещё он всё время враждовал с Пейнитом — не знаю уж, по каким причинам, но…       Вот оно что. Теперь тайн становится только больше. Самоцвет, представляющий собой «кровь» людей и с другим старейшим и сильнейшим самоцветом конфликтующий. Наверное, эта информация должна заинтересовать Сапфира. А если даже и нет… Что ж, это хотя бы задаёт дальнейшим поискам некое направление. Едва сдержав свою радость, которая его собеседнице показалась бы беспричинной, Чароит старательно изображает интерес к дальнейшим её разглагольствованиям, которые плавно утекают от основной темы, переходя в какие-то пространные рассуждения о любви — весьма посредственные, как ему кажется. Она говорит много и долго, уже даже не заботясь о том, слушает ли её Ной; переливает, что называется, из пустого в порожнее, так и не сказав толком ничего особо нового или ценного. А может, дело в том, что разум Чароита занят сейчас другими мыслями.       — …так что, если твои чувства и вправду настоящие, то тебе стоит признаться в них и открыть их всему миру! — завершает она свою весьма жизнерадостную тираду. — Даже если ты в итоге потеряешь к нему всякий интерес, как это случилось со мной.       — Благодарю, — Чароит коротко кивает, делая вид, будто бы задумался о чём-то, дабы скрыть своё к её словам безразличие. — Да, спасибо, Ванадинит, ты очень помогла мне.       — Обращайся, — Она вновь улыбается и вновь же встречается с ним взглядом. Забавляется, говоря о своей игре в любовь и даже не осознавая, что она таковой являлась.       Наверное, это даже поверхностностью и нелепостью назвать нельзя — есть, пожалуй, во всех её словах своеобразное философское значение. Вот только… Совсем иной представляет себе Чароит связь родственных душ. Совсем по-другому о них в целом думает и саму их идею понимает. Впрочем, он и пришёл-то к ней не за этим.       Распрощавшись, наконец, с ней и покинув её комнату, направляется он обратно к себе, думая между делом о том, идти ли рассказывать всё Сапфиру или попытаться выяснить что-то ещё. Второй вариант, кажется, имеет больше смысла, но вовремя вспоминает Ной о том, что выяснять-то что бы то ни было в любом случае придётся через Гематита — а вряд ли тот так жаждет встречаться с «сыном» того, кого ненавидит. Таким образом, вариант остаётся один: всё-таки встретиться с Сапфиром сейчас. И где он, интересно, только может быть? Чароит надеется встретить его на том же берегу, где был вчера, но ни в чём не может быть уверен.       Задумываясь в очередной раз обо всём об этом, вновь отмечает про себя, с каким же удивительным самоцветом ему довелось познакомиться: живёт в отдалении от всех, ведёт себя крайне таинственно, обладает загадочным артефактом… Наверное, той ещё удачей можно назвать даже само их знакомство. Не каждому так везёт, в самом деле!       Сверкающий синим силуэт того виднеется ему ещё издалека. Сапфир не отходит далеко от той пещеры, в которой, очевидно, всё-таки достаточно надолго обосновался. Едва завидев Чароита, он чуть выходит вперёд — явно его прихода ждал. Как ни странно, сегодня здесь не видно патрулирующих — наверное, отошли по каким-то своим делам. Что ж, так даже лучше.       — Приветствую, — кидает Сапфир, когда он подходит ближе.       — Я узнал кое-что, хотя и не знаю, насколько это ценная информация, — заявляет Чароит.       — И что же это? — Любопытством загорается взор синих глаз.       — Не здесь, — Чароит оглядывается по сторонам. — Кто-нибудь может прийти.       — Хорошо, ты прав, — соглашается Сапфир. Направляется в ту самую пещеру, потянув его за собой. Едва они оказываются в укрытии от чужих глаз и ушей — спрашивает вновь, как-то вальяжно облокотившись на каменистую стену:       — Ну так что?       — Я поговорил с Ванадинит, — рассказывает Ной. — Притворился, будто бы хочу спросить совета… о любви, а сам вытянул из неё кое-что про того, кого она своим возлюбленным называла. Впрочем, наверное, главным является не то, что она мне сказала, а в принципе сама идея обратить на того внимание. Это Гематит, один из старейших наряду с Мрамором, Пейнитом и Адамантом. Она поведала мне о том одну интересную вещь: в то время, как все самоцветы являются «костью» людей, он — ещё и их «кровь». А ещё намекнула, что у него, судя по всему, был какой-то конфликт с Пейнитом в прошлом. Не знаю, будет ли это полезно, но…       — Пригодится, — уходя куда-то в свои мысли, задумчиво подтверждает Сапфир. — Не очень-то информативно, конечно, но да, мыслишь ты в правильном направлении.       — Значит, я смог доказать тебе, что способен при желании что-нибудь выяснить? — Чароит поднимает взгляд, смотря на него в упор, не отпуская из-под своего пристального взора в надежде заставить того смутиться или почувствовать себя неуютно. Тщетно: Сапфира это будто бы и вовсе не волнует.       — Да, — невозмутимо соглашается он. Не отводит взгляд, не пытается увильнуть или хоть как-то этот разговор ускорить. Ной невольно замечает, что ему такая уверенность очень даже нравится. Таким Ванитас его скорее привлекает, чем раздражает.       — Выходит, я свободен? — вопрошает Чароит.       — И тебе в самом деле не хочется узнать ещё что-нибудь обо всём об этом? — нахмурившись, допытывается Сапфир. Всё ещё пытается склонить его на сотрудничество.       — Не хочется, — Лжёт. Хочется, конечно, чёрт возьми. А вот действовать под руководством кое-кого — не очень-то.       — И ты даже не?.. — Сапфир хочет спросить ещё что-то, но прерывается вдруг, резко подавшись в сторону и выглянув наружу. Через пару секунд констатирует:       — Луняне, — и, прежде, чем Чароит успеет хоть что-нибудь понять, подрывается с места, доставая на бегу клинок и Книгу.       — Постой!.. — Ной пытается остановить его, но ничего уже не может сделать, лишь смотреть, как тот бежит навстречу очередному тёмному пятну, возникшему в небе.       Поначалу всё идёт хорошо, даже прекрасно: несколько чисто отвлекающих взмахов клинка — и Ванитас раскрывает Книгу, приготовившись уже читать заклинание. Вот только облако вдруг делится надвое прямо по линии рассечения; одна половина оказывается позади него, тут же свои стрелы в него выпуская. Отвлекаясь на них, Сапфир, видно, не может сконцентрироваться: замолкает, лишь пытаясь — не особо успешно — избегать их атак.       И Чароит в очередной раз понимает, что попросту не может так спокойно смотреть на это. Казалось бы, вот оно, решение всех его проблем: ему же будет проще, если Ванитаса разобьют и утащат на Луну. Но… Но чёрт возьми, точно какая-то неведомая сила заставляет его поступать вопреки всякой логике и всякому здравому смыслу — и он тоже выходит из тьмы пещеры, в один прыжок оказавшись позади Сапфира и закрывая того от стрел. Двигается ошеломляюще быстро — и сам удивляется, что способен на такое, — принимая на себя каждый положенный тому удар.       Продолжается это не очень долго: ровно до тех пор, пока Сапфир наконец не собирается с мыслями достаточно, чтобы прочитать заклинание. Тогда половина лунного облака, в самом деле, отправляется обратно. Но вот что странно: другая его часть как была, так и остаётся на своём месте, осыпая всё вокруг градом стрел. Видимо, для обоих нужны были разные заклинания.       Ванитас отступает назад, к краю берега, читая при этом уже другие неведомые Чароиту слова, пока сам Чароит всё ещё стоит перед ним, отбиваясь от стрел. Когда последнее слово оказывается наконец произнесено — и эта часть лунян исчезает. Вот только в ту же секунду Сапфир, и без того на самом краю обрыва стоявший, оступается вдруг и с пугающей скоростью летит вниз. Тут же подбежав к нему, Чароит, недолго думая, прыгает следом. Ловит его в полёте, притягивая к себе и отмечая, к слову, какой же тот, несмотря на его высокую твёрдость, изящный и лёгкий.       — Зачем? — вопрошает он. — Ты ведь даже более хрупкий, чем я.       — Потому что я не простил бы себе, если бы не попытался удержать тебя, — объясняет Ной.       — Но в итоге мы оба падаем, — Сапфир усмехается. — И какой был от этого толк?       Чароит не отвечает — ответа и сам не знает, в общем-то. Лишь осознаёт, что какое-то странное чувство — всеобъемлюще-тёплое, по-человечески глубокое, — растекается по всему его существу, когда Ванитас находится так близко. И понимает — нет, всё он сделал правильно. Лучше, если они упадут вместе, чем если он смотрел бы с берега на то, как падает Сапфир.       Ещё несколько секунд — океан кажется пугающе-близким. Водная гладь — почти под цвет его глаз, только чуть светлее и с лёгким зелёным оттенком. Отражая яркое голубое небо, переливается так восхитительно-красиво. Чароит бы залюбовался этим зрелищем, если бы не ситуация, в которой они оказались. Но теперь эта же красота кажется угрожающей, даже ужасающей.       Всплеск; сноп брызг. Шумный и резкий удар об воду. За секунду до этого Чароит намеренно тянется вниз, чтобы именно его тело столкнулось с поверхностью воды, закрывая Сапфира. Сжимая того в своих объятиях, всё ещё не может понять, почему так за него беспокоится. «Наверное, это естественно, — думает. — В конце концов, нас, самоцветов, не так уж много, мы привыкли держаться вместе и приходить друг другу на помощь». Хотя… С Сапфиром всё абсолютно по-другому: беспокойство, что Ной ощущает за него, — более искреннее, более ясное, будто бы… менее интуитивное.       Уже находясь в воде, всё ещё не может отпустить его. Чувствует себя так, точно от этого зависит и его — его собственная — жизнь; хватается за него, как за единственное спасение, хотя условия для них обоих здесь примерно равные, и уже неясно, кто кого спасает. Будто стоит отпустить — и он испарится, исчезнет, растворится в этой океанической воде…       Особенно не сопротивляясь природной силе, они опускаются на дно. Нестрашно — воздух им подобным для жизнедеятельности всё равно не особо нужен. Только почувствовав под ногами более-менее ровную почву, Чароит чуть успокаивается. Ослабляет хватку — Сапфир тут же отстраняется. Выглядит не лучшим образом: кое-где с тела слезла пудра, местами — там, куда луняне всё же сумели попасть, — виднеются сколы и трещины; обломок одной из стрел всё ещё торчит из его левой руки, прочно там застрявши.       «Наверное, я и сам сейчас не лучше», — думает Чароит. Сапфир же, взглянув на него, усмехается вдруг, отмечая:       — А я-то удивлялся: почему у тебя волосы светлее глаз?.. Теперь всё с тобой ясно, — Пальцем правой руки проводит по его голове. — Никогда раньше не видел самоцветы, которые бы пудрили волосы, чтобы сделать их светлее.       Чёрт. И как он мог забыть про это! Привычка «осветлять» свои волосы пришла к Чароиту ещё давно, когда ему показалось, что светлый, почти белый цвет куда лучше смотрелся бы с его тёмной — из-за тонкого слоя включений по всему телу — поверхностью «кожи», цвет которой не перекрывался полностью даже пудрой. Нет, не то чтобы ему прямо-таки не нравилось, как было изначально. Просто… Так всё равно нравится куда больше.       — Ну да, — отвечает он. — Уже настолько к этому привык, что и не думал, что кому-то это может показаться необычным.       — Зато тебе удалось удивить меня, — замечает вдруг Сапфир. — Это, поверь мне, редкое и значительное достижение.       — Уж не сомневаюсь, — Чароит смеётся. Чувствует себя здесь крайне спокойно и умиротворённо, несмотря на все сложившиеся обстоятельства. Будто бы дно океана всегда было естественной для него средой обитания. Наверное… Наверное, это присутствие Сапфира на него так влияет.       Кстати, о нём. Нахмурившись, Чароит вновь обращает взор на его левую руку. Приблизившись, берёт её в свои, вопрошая:       — Могу я?..       — Лучше бы нам сначала выбраться на берег, — возражает тот. Развернувшись, движется вперёд, заставляя Чароита за собой последовать. Благо, волны как раз к берегу и несут их.       Вода вокруг кажется кристально-чистой, прозрачной, уже совсем не вызывая этого нагнетающего чувства опасности. Теперь в ней комфортно. Но на сушу, конечно, выплывать необходимо: всё-таки не место здесь самоцветам. Впрочем, Чароит даже наслаждается тем временем, которое проводит в обратном пути. Засмотревшись на какие-то водоросли, даже замирает на пару секунд, чуть отстав от Сапфира, — тот всем своим видом выражает недовольство, но тоже останавливается. Ждёт его.       — Мда уж. Ничуть не удивлён, что ты потерялся тогда в том лесу, — произносит насмешливо, когда тот, наконец, приближается.       Чароит только и может, что молча признать его правоту. Отвлекаться и забываться всегда было ещё одной его привычкой — причём, в отличие от довольно-таки безобидного осветления волос, привычкой весьма паршивой и немало проблем доставляющей.       …Уже вскоре они выходят из воды, оказавшись чуть поодаль от того мыса, с которого падали. Здесь берег оказывается песчаным и совсем не высоким; рядом виднеется парочка скал, но некоторое расстояние занимает чистая равнина, где-то чуть поодаль поросшая редкой травой.       Выбравшись на песок, Сапфир обессиленно приземляется подле скалы, откинувшись на неё всем своим телом. Несколько секунд сидит молча, глядя как-то расфокусированно, но к тому моменту, когда и Чароит вылезает из воды, уже приходит, видимо, в себя, переводя на того взгляд.       А Чароит садится рядом, вновь потянувшись к нему. Не говоря ни слова, пытается вытянуть застрявшее в его предплечье острие. Хочет помочь ему… хотя бы этим, раз уж не смог пока ничем другим.       Выражение лица Ванитаса остаётся абсолютно непроницаемо-нейтральным, даже когда одним резким рывком Ной выдёргивает стрелу из его тела. Как странно. Конечно, самоцветы не чувствуют боли, но разве такое не должно быть по меньшей мере… неприятно? Но ещё более странными кажутся Чароиту проявившиеся вдруг на этом прежде безразличном лице эмоции, когда он начинает стягивать с руки того перчатку, дабы понять, насколько обширны полученные им повреждения. Смущение, совершенно ему не свойственное. Удивление, граничащее с ужасом.       — Что-то не так? — вопрошает Ной. — Я хотел только…       — Н-нет, всё в порядке, — Сапфир кивает, но тон его голоса буквально кричит об обратном. «Сейчас ты всё поймёшь», — читается в его взгляде.       И Чароит в самом деле понимает, стоит только мокрой тёмной ткани остаться в его пальцах. Большой астеризм расползается по гладкой синей поверхности; светло-голубым свечением выделяется в тех местах, где пудра стёрлась, и насыщенно-синим пробивается сквозь её слой.       — Как же прекрасно… — невольно бросает Ной заворожённым полушёпотом.       — Ничего прекрасного, — отрицает Ванитас. С необычной для него агрессией одёргивает руку, забирая у Чароита и перчатку. Добавляет после, ловя на себе обеспокоенный взор того:       — Никаких особо серьёзных сколов. Смогу всё восстановить самостоятельно.       Снова закрывается в себе. Снова эта холодная безэмоциональность, разбавляемая некоторой искусственной беспечностью. Ною не нравится, когда так делают. Ною не нравится, когда Сапфир так делает.       Не нравится — но его тайны, какими бы те ни были, он уважает, и лезть в них напрямую не спешит. Потом он попробует всё разузнать. Как-нибудь. Когда-нибудь. Когда и сам Ванитас не будет против.       — Встретимся завтра на том же месте, — произносит тем временем тот как ни в чём не бывало.       — Но разве я не отказался работать с тобой? — спрашивает Чароит. Скорее для виду, нежели в самом деле того желая.       — Отказался? — Сапфир в очередной раз усмехается. — Мне так не кажется. Хорошо, тогда так: если хочешь, приходи. Не хочешь — и ладно.       «Так-то лучше», — хочет самоуверенно бросить Ной. Хочет — но не решается; лишь провожает уходящего Сапфира взглядом, утопая в каких-то сумбурных рассуждениях обо всём, что за сегодня успело случиться.       «Конечно, чёрт возьми, приду», — решает для себя, окончательно смирившись таки с тем, что по-другому и быть не может. Как бы он ни хотел настаивать дальше на своём — бесполезно: словно нечто таинственно-необъяснимое тянет его к Ванитасу. Судьба, не иначе.