Houseki no Shuki

      Следующим утром Ной уже не сомневается, куда направится. Спрашивает чисто для того, чтобы не казаться совсем уж безразличным, у других, не нужен ли он им, но, получив отрицательный ответ, долго не раздумывает. Слишком уж увлекла его вся эта история, чтобы не продолжить.       Вчера, конечно, пришлось постараться, чтобы придумать, как оправдаться перед Рутил, чтобы та не заподозрила, в каких именно обстоятельствах он получил несколько трещин по всему телу: мелкие — на руках и ногах, и одна большая, в разные стороны расходящаяся, — на спине. В конце концов он просто ограничился рассказом о том, что луняне напали на него на берегу, и он упал в море, в то время как тех — вроде как — устранил кто-то из патрулирующих. Понадеялся лишь, что той и так дел хватает, чтобы в чём-то засомневаться и пойти проверять его объяснение.       Так или иначе, сегодня об этом он уже не думает: удалось выкрутиться — и ладно. Гадает лишь, зачем опять мог понадобиться Сапфиру. По-хорошему, кстати, стоило бы попытаться выяснить что-нибудь для того ещё вечером, но насыщенный событиями день настолько утомил Чароита, что заснул он практически сразу, как к себе от Рутил вернулся.       По дороге на условленное место он то и дело к этим самым событиям в памяти возвращается. Вспоминая каждое их с Сапфиром взаимодействие, испытывает всё в точности то же самое, что испытывал рядом с ним в реальности: необъяснимое желание быть к нему ближе, трепет, беспричинную лёгкость и радость. «Может, я ошибался, видя своим соулмейтом лишь Сфалерита, а мы с Сапфиром и вправду родственные души?» — решается наконец хотя бы для самого себя предположить то, о чём предпочитал до этого всерьёз не задумываться.       В самом деле, нет ведь ни единого достоверного способа проверить это. Да никто и не знает, правдива ли вообще сама эта теория: случаев таких до этого никогда не бывало, откуда само поверье взялось — непонятно. К тому же… Любовь? Любовь кажется Чароиту чем-то слишком сложным, слишком личным и слишком неповторимым, чтобы определяться лишь случайностью. К тому же, он и сам до сих пор не разобрался, что именно чувствует к Сапфиру. По крайней мере, так он себя от этих мыслей отговаривает.       — Доброго утра, — говорит, встретившись с ним и оставляя попытки разобраться в своей душе до лучших времён.       Сапфир выглядит уже значительно лучше вчерашнего. «Интересно, а где он берёт пудру, если живёт в отдалении от всех? — задумывается вдруг почему-то Чароит. — А как сам себя собирает?..»       — Доброго, — кидает тем временем тот. — Ну, думаю, сам факт того, что ты находишься здесь, я уже могу расценивать как согласие помочь мне, не так ли?       — Именно, — подтверждает Чароит. Некое самодовольство отображается на секунду на лице Ванитаса. Это его уже ставшее почти привычным для Ноя «я-же-говорил»-выражение.       — Тогда сегодня нам нужно будет кое с кем поговорить, — объявляет он. — И если в красноречии я тебя почти наверняка мог бы и превзойти, то вот организовать эту встречу — как раз твоя задача.       — Тебе нужен Гематит, так ведь? — догадывается Чароит.       — В точку, — Ванитас кивает. — И с ним я хотел бы обсудить ситуацию лично, но без лишних свидетелей. Проще говоря, от тебя требуется только под каким-нибудь предлогом отвести его сюда. Если всё пойдёт так, как я предполагаю, то он станет для нас неплохим помощником. Если нет… Нам придётся применить определённые меры.       — Ты собираешься убить его? — ужасается Ной. Вот уж такого он вряд ли ожидал даже от Сапфира…       — Ну, скажем так… Знаешь ли ты, что при потере значительной части своего тела самоцветы теряют и воспоминания? — отвечает вопросом на вопрос тот. Чароит даже выдыхает с облегчением, услышав это. Что ж, уже менее жестоко. Сапфир тем временем добавляет:       — Но, повторюсь, если мои предположения верны, то такой исход крайне маловероятен.       «А мои предположения не могут оказаться неправильными, ведь это же я», — так и читается, кажется, сейчас в его взоре. Слишком уж он уверен в своих силах…       — Хорошо, допустим, — соглашается Ной. — Но как мне это сделать? Как объяснить ему ситуацию? Он редко выходит из здания, чаще какими-то записями там занимается. И… Что же мне сказать ему?       — Ладно, — бросает Сапфир недовольно, — кое-чем я тебе помогу. Скажи ему, что это связано с Мрамором. Тот часто упоминал его в разговорах. Я всё равно с ним планирую быть максимально искренним. Так что, думаю, ничего страшного не случится, если ты выложишь эту часть правды.       Выждав с минуту, добавляет:       — Но ведь с Ванадинит ты справился и без этого?       — Ну да. Но… Это другое.       — Почему?       — Потому что той всё равно ни до кого, кроме себя, нет дела, — объясняет Чароит несколько раздражённо. — С Гематитом… Сложнее.       — Допустим, — не спорит Сапфир.       — Но почему ты сам не можешь просто… Прийти и сказать ему? — интересуется Чароит. Скорее уж из чистого любопытства, чем из реального желания от этого поручения отказаться.       — Потому что я не могу быть уверен, что он захочет меня выслушать, — отзывается тот. И ничего больше не говорит. Постояв несколько секунд в надежде получить более вразумительный ответ, Ной, тоже больше не сказав ни слова, разворачивается, направляясь назад к Школе. Лишь отойдя на некоторое расстояние, кидает как бы между делом:       — Какой же ты всё-таки загадочный, Ванитас.       И, услышав эти слова, тот, кажется, даже слегка, едва заметно улыбается.

***

      Комнату Гематита найти оказывается не так уж сложно: расположена она на самом верхнем этаже, о чём Чароиту давно уже было известно. Открывает он тоже достаточно быстро — стоит только постучать. Появляется в дверях во всём своём величии: ростом ещё выше Ноя, статный, даже каким-то чуть грозным выглядящий. Длинные алые волосы струятся по его достаточно широким для самоцвета плечам, местами сияя проблесками чёрного; ярко-красный взор единственного глаза — второй закрыт пластиной из какого-то чёрного металла — направлен прямо, будто бы Гематит намеренно прожигает им своего собеседника, заставляя того чувствовать себя несколько некомфортно.       — Подопечный Безликого? — вздёрнув брови, вопрошает он, окидывая Чароита этим самым взором. — Какими судьбами?       Имя это — что бы оно ни значило — произносит с такой искренней неприязнью, что Ноя аж бросает в дрожь, когда он слышит его. Он, конечно, догадывался из всего, что уже узнал, что у них с Пейнитом были какие-то проблемы, но не настолько же всё плохо? Да и вообще, кстати, почему он того так называет?       — Безликого? — переспрашивает Чароит, будто бы не понимая, о ком речь. На самом-то деле, намёк улавливает сразу, просто именно это… прозвище остаётся для него загадкой.       — Ну да. Безликий. Пейнит. Неужто не знал, что его давно так прозвали? — будто бы говоря о каком-то само собой разумеющимся факте, отвечает Гематит. Добавляет, впрочем, после, перед этим вздохнув:       — Конечно, не знал. Вполне себе в его духе: скрывать правду, обеляя себя в глазах других. Однако не это сейчас важно. Меня более интересует другое: по какой же причине ты пришёл ко мне? Насколько я знаю, Безликий меня очень — очень — недолюбливает. Вряд ли по его воле, да и вообще с его согласия, верно? — Ной кивает. — Как я и думал.       — Один самоцвет попросил меня организовать встречу с вами, — рассказывает как есть.       — И в чём же дело? — Теперь тон его голоса звучит как-то оценивающе. Точно он сомневается, стоит ли соглашаться, и от последующего объяснения будет зависеть его ответ.       — Дело в том, — сходу выпаливает Ной, — что у него есть кое-какие сведения о Мраморе.       Гематит тут же меняется в лице. С бесстрастно-холодного выражение его становится вдруг на мгновение каким-то взволнованным, но он будто бы тут же подавляет этот порыв чувств, изо всех, видно, сил стараясь скрыть его.       — Мрамор… — произносит тихо, будто бы обдумывая или, скорее, вспоминая что-то. Опускает взгляд, отчего выглядит в течение следующих нескольких секунд уже совсем не величественно — как-то потерянно, рассеянно. Когда, наконец, вновь решается посмотреть на Ноя — заявляет решительно и твёрдо:       — Я пойду с тобой.       И, захватив с собой меч, направляется к выходу. Следуя за Ноем, находится, вероятнее всего, всё ещё в каких-то своих раздумьях: всю дорогу идёт молча, с весьма мрачным, сосредоточенным видом.       А Ной только и может гадать: что же ещё сокрыто во всей этой истории? О чём — или о ком — он всё ещё не знает? Надеется, впрочем, что Сапфир сможет выудить из Гематита ещё хоть какую-то информацию. И сам не замечает, как его пустой интерес ко всему этому перерастает в самую настоящую страстную увлечённость. Он, Ной, вообще зачастую слишком легко увлекается — и сам понятия не имеет, достоинство это или недостаток. Конкретно сейчас, наверное, второе, ведь вряд ли всё это приведёт его хоть к чему-то хорошему. Жизнь вообще не любит тех, кто пытается в ней копаться, разбираться в её сути. Но чёрт, слишком же интересно, чтобы забыть и отпустить так просто!       — Что ж… Здравствуйте, — ещё за некоторое расстояние до него бросает им Сапфир, вырывая Чароита из его рассуждений.       — Вы — тот самый, о ком говорил этот юнец? — Гематит, видимо, решает не ходить вокруг да около, сразу переходя к сути дела.       «Юнец». Ной едва сдерживает короткую усмешку, слыша это. Ну да, конечно, уж по сравнению с ним, одним из древнейших… Вот только в отношении им подобных звучит это крайне нелепо.       — Да, — подтверждает сам Сапфир.       — И что же вы знаете о Мраморе? — На мгновение — или Чароиту только кажется? — в глазу его мелькает какая-то искорка надежды.       — Поговорим в более уединённом месте, — вместо ответа заявляет тот. Гематит не возражает.       И снова они отходят в уже знакомую Ною пещеру. Там Сапфир продолжает:       — Для начала, позвольте показать в качестве доказательства моей с ним связи вот это, — протягивает ему Книгу, и взгляд Гематита тут же загорается пониманием и интересом. — Ну, плохая новость для вас: он был разбит без возможности восстановления, — А вот теперь во взоре того мелькает печаль. — Хорошая же заключается в том, что он сам и хотел этого.       — Почему? — недоумевает Гематит. — Совсем на него не похоже.       — Вечность… напрягала его, — объясняет Сапфир; Чароит же, услышав, как едва не запнулся тот на этих словах, догадывается, что что-то тут не так. Ничего больше тот не говорит, дожидаясь реакции собеседника.       — Что ж… Наверное, в его жизни многое произошло с того момента, как наши пути разошлись, — отмечает тот.       И снова чертовски плохо пытается скрывать свои эмоции. И Ванитас, кажется, тоже замечает это.       — Несомненно, — соглашается. — И о вас он не раз очень даже лестно отзывался. Говорил, что вы единственный из самоцветов готовы были поддержать его, когда все обернулись против.       Эмоциональное давление. Такое чистое, конкретное, ничем не прикрытое, но в то же время — в сложившихся обстоятельствах абсолютно естественное, а оттого практически незаметное. Чароит не может разобрать, догадывается ли о том сам Гематит. Скорее да, чем нет. Но даже если и так, то противостоять этому он не пытается. Точно ему нравится. Нравится слышать это, несмотря ни на что. И Ванитас, хитрец, ловит его на этом, столь умело этим пользуясь.       — А ещё он всегда говорил, что только вам и мог доверять, — продолжает. — Значит, и я тоже могу.       Плавно подводит к основной идее. Как бы старается максимально связать образ Мрамора с его последующей просьбой. «Надо бы потом узнать, какая часть всех его слов была правдой, — усмехается про себя Ной. — А что-то мне подсказывает, что её тут не так уж много». Либо Сапфир что-то недоговаривает, либо, наоборот, приукрашивает. Иначе и быть не может. Слишком уж светлым получается образ этого Мрамора — из предыдущих их бесед Чароит уже догадывается, что на самом деле не так всё просто.       — Именно поэтому я и хотел с вами встретиться, — говорит он дальше. Ной отмечает, как внимательно, улавливая каждое слово, тот его слушает. Невероятно. — Мне нужна помощь в одном деле, которое касается, в частности, оставленных им мне поручений, в некоторой степени связанных с вашим общим прошлым.       — Постараюсь помочь, — с готовностью заявляет тот. Надо же, как сильно эти слова на него влияют. — А что конкретно вас интересует?       — Интересует, — прямо отвечает Ванитас, — то, что заставило его поссориться с Адамантом: связь того с лунянами.       — Ох… — Гематит отзывается не сразу, будто бы раздумывая, что ответить. — На самом-то деле, это очень сложная и запутанная история. Лучше бы вам в это не углубляться. Я в своё время очень потом пожалел, что начал выяснять.       — Но, значит, вы что-то да выяснили, не так ли? — Сапфир игнорирует его предупреждение, практически вынуждая всё-таки хоть что-нибудь рассказать. — Меня не очень-то волнуют последствия. Я и без того погряз уже в этом. К тому же, именно Мрамор хотел, чтобы я продолжил то, что не успел завершить он.       Заходит с другой стороны. Понимает, вероятнее всего, что именно последняя фраза окажется для того наиболее убедительной. Опять же, давит на эмоции.       — Ладно, — Гематит вздыхает. — Видимо, бесполезно пытаться переубедить вас, так? Что ж, это было ожидаемо. Однако… Позвольте ещё раз заметить: я крайне не рекомендую вам продолжать… исследование этого вопроса. Рано или поздно вы достигнете точки невозврата и, быть может, поймёте, что оно того не стоило.       — Вы так много говорите об этом, но обходите любые имеющие хоть какое-нибудь значение факты, — замечает Ванитас чуть недовольно. Попытки управлять им через эмоции заканчиваются; на смену им приходит давление несколько иное. Как будто бы Сапфир ещё раз весьма непрозрачно намекает, что своими словами тот уже слишком заинтересовал их и что отнекиваться теперь бесполезно. — Вот скажите, а почему вы в итоге пожалели, что попытались докопаться до правды?       — Я бы не хотел говорить именно об этом, — возражает Гематит, и какая-то тщательно сокрытая боль чувствуется в этих словах. Впрочем, он всё-таки сдаётся:       — А вот об остальном — ладно, так уж и быть. Что ж… Ваши догадки верны. Адамант и вправду с лунянами связан. Я тоже не очень многое выяснил во всей этой истории, но если коротко, то дело обстоит примерно так: он был первым существом, подобным самоцветам, что появилось в этом мире. По своей сути он является чем-то средним между самоцветом и лунарианцем. Мрамор и Пейнит появились сразу следом за ним; я — чуть позже. Когда луняне прилетели сюда впервые после этого, они увидели новую форму жизни, зародившуюся тут. Самоцветы привлекли их своей красотой, а также возможностью использовать их для различных своих целей. И Адамант, следуя своей природной тяге к лунянам, заключил своего рода договор; происходило это, опять же, при Мраморе и Пейните, но без моего участия. Договор этот заключался вот в чём: он должен был находить и выращивать как можно больше самоцветов, чтобы те потом могли разбить их. Но, понятное дело, он не смог бы заявить об этом им напрямую. Потому проще и логичнее было создать образ благодеятеля, который помогает им освоиться в этом мире, затем отправляя сражаться. Поначалу и Пейнит, и Мрамор поддержали его — возможно, скорее из страха, нежели по собственной воле. Но после Мрамор осознал, что совершил ошибку. Он же, по сути, и был тем, кто раскрыл мне всю истину. Он попытался противостоять Адаманту и лунянам, но не мог ничего сделать, будучи всего лишь одним из самоцветов, имеющим, ко всему прочему, весьма низкую прочность. Адамант изгнал его, оборвав все с ним связи. Поначалу вообще планировал разбить — я помог ему сбежать. Так он и ушёл оттуда, преисполнившись к тому ненависти и надеясь найти способ победить его. С Пейнитом же мы… были достаточно близки, пока эта ситуация не разделила нас по разные стороны. Сейчас Адамант держит его от остальных на расстоянии — это неспроста. Не хочет, чтобы неудобная ему правда каким-либо образом просочилась к остальным. Ну… Если говорить в общих чертах, то это, наверное, всё, что может быть вам интересно.       И замолкает. Смотрит куда-то вдаль. Через мгновение, явно не к ним обращаясь, добавляет:       — Надеюсь, он… где бы он теперь ни был… Будет счастлив, зная, что кто-то продолжает им начатое.       — Спасибо за честность, — благодарит Сапфир. — У нас, конечно, осталось ещё много вопросов, но некоторые из них теперь кажутся мне неуместными, а на другие даже вы, вероятнее всего, не знаете ответов.       — Если что, обращайтесь, — отвечает Гематит. — Похоже… У нас, тех, кто всё ещё здесь, всё равно нет выбора, кроме как окончательно всё прояснить и открыть этому миру истину.       Чароит невольно дивится такой резкой смене его настроя. Всё-таки на невероятные вещи Сапфир способен. Убедил его в точности так же, как убеждал всегда лунян. Возможно, именно поэтому и досталась ему эта способность?.. Наверное, далеко не каждый, даже имея Книгу Луны, мог бы убеждать тех отступить с такой уверенностью, как делает это он. Судьба?.. А может, и нет вообще никакой магии у этой Книги? Может, сам Ванитас одним лишь своим голосом заставляет лунян развернуться и убраться куда подальше?.. Звучит, конечно, как полнейший бред, но отчего-то Ною в это прямо-таки верится.       Задумываясь, он даже не замечает, как Гематит подходит к нему ближе, положив руку ему на плечо и встретившись с ним взглядом.       — Как я понимаю, ты помогаешь ему, верно? — спрашивает.       — Кто тут ещё кому помогает… — бросает он. На самом-то деле, никоим образом не сомневается в том, что лидерскую позицию из них двоих совершенно точно занимает Сапфир — просто выглядеть хочет чуть напористей и решительней.       — Как бы то ни было, — продолжает Гематит, усмехаясь этой его небольшой показной дерзости, — пожалуйста, пожалуйста, сделай для него то, что я когда-то не смог сделать для Мрамора. Будь рядом. Защищай, всегда оставаясь на его стороне. Не бросай, не покидай, как сделал когда-то это я. Вы будете теми, кто восстановит в этом мире справедливость, как он того и хотел. И, поверь, только вместе вы сможете добиться этой цели.       И уходит. «Что это было?..» — думает Чароит. Внезапно, чертовски внезапно. Как-то слишком быстро Гематит начал проявлять к этой истории такую страсть, такой интерес. Что-то не так. Только ли в Мраморе тут дело?..       — Здорово, правда? — вопрошает вдруг ни с того ни с сего Ванитас.       — Что именно? — не понимает Ной.       — То, как сила Книги работает и на самоцветах, — Довольная усмешка появляется на его лице. — Отвлекая его разговором, я между делом нашёптывал заклинание: тихо, едва слышно. И это, как ни странно, сработало! Не так мощно и заметно, как на лунянах, конечно. Но оно и к лучшему: если бы я слишком сильно подавил его волю, то он бы тотчас же обо всём догадался. А так… Так я просто чуть усилил в нём определённые эмоции, в то же время заглушая другие. Естественно, без правильных слов и аргументов ничего бы не вышло, потому как самоцветы обладают более ясным сознанием, чем луняне, но вкупе с кое-какими фразами получилось всё просто идеально.       Чароит пытается уложить хоть как-то всё услышанное в своём сознании. Вот, значит, как. Вот почему Сапфир был так уверен в своём успехе!.. Но разве это нормально? Разве правильно играть так с чьими-то чувствами лишь ради достижения собственных целей?       — И… тебя не напрягает факт того, что ты, как бы, заставил его поддержать нас едва ли не против его воли? — Свои сомнения, собственно, и высказывает вслух.       — Заставил? Почему? — возражает Ванитас. — Я, напротив, лишь помог ему начать действовать в соответствии с тем, что у него на душе. По сути, я принудил его быть верным самому себе. И что же в этом плохого?..       А Чароит и сам уже в ответе на этот почти риторический вопрос сомневается. Но даже если предположить, что в своих действиях Сапфир не пересекал черту, никому хуже не сделав… А что, если и с ним тот делал то же самое? Как ему вообще теперь верить?..       — Думаешь, что и на тебя я мог воздействовать? — Сапфир словно читает его мысли. Хотя… Нетрудно, наверное, было бы догадаться. — Не буду кривить душой: пытался, — В этот момент Ною чертовски хочется ударить его за такую наглость. — Пытался, да только ничего не вышло. Возможно, потому, что эта сила… Может управлять лишь сложными, потаенными переживаниями. А ты и так передо мной как открытая книга. Тебе явно скрывать нечего. Хотя, быть может, это и не так работает. Я и сам не знаю.       — Ты сейчас завуалированно назвал меня тупым? — Чароит провокационно ухмыляется. Осознавая, что придраться не к чему, всё-таки хочет из-за всё ещё полыхающей в его сердце ярости хоть как-то своё недовольство высказать.       — Я сейчас завуалированно назвал тебя искренним и честным, — спокойно произносит в ответ Ванитас, кинув на него в очередной раз как бы между делом взор своих непреодолимо-прекрасных синих глаз.