Апрель умирает в глазах напротив.

— Джинн попросила сегодня помочь разложить новый товар по полкам, — у Барбары чуть виноватый вид и глупая улыбка на лице. — Я знаю. — Ты поможешь? — Нет, — Розария отворачивается в сторону. Кэйя наблюдает за ними и их перепалками уже минут пять и тихо хихикает себе под нос, пока Дилюк разбирается с устройством новой кофемашины. «Время перемен», как сказала Джинн, купила новую технику в кофейню, и Кэйе уж очень хочется хоть каплю походить на неё и не бояться менять строй событий. — Она включит эту помощь в зарплату! — не унимается Барбара и обиженно сжимает маленькие ладошки в кулачки. — О, поверь, я прекрасно проживу и без лишних пяти тысяч мора. Кэйя едва давит в себе удивлённый стон. — «Лишних пяти тысяч мора», ты слышал это, Дилюк? — он едва поворачивается к нему в сторону и одаривает Рагнвиндра полуулыбкой. — Да, кажется, она не бедствует. Альберих кивает — сдержанно — и прекращает разговор. Зря он поднял эту тему, знает же, что у Розарии жизнь не сахар. Отвратительно. Виноватый взгляд, обращённый к ней, как извинения — всё равно, что сказать «держись» человеку без рук. — Сделаешь кофе? — Дилюк включает кофемашину в розетку, будто уже заранее знает, что Кэйя ему не откажет. — Сначала деньги в кассу. Кэйя по-хозяйски встаёт за божий аппарат, нажимает на кнопку запуска, и основа в виде эспрессо тонкой струёй льется в пластиковый стаканчик. — Уже. — Тогда чего желаете, господин Дилюк? — шуточное обращение режет язык и пробуждает чувство внизу живота, потому что слишком это… слишком. — Тело требует латте с кучей сахара. Отвратительно. — Не могу тебя в этом винить. Кэйя принимает заказ кивком, добавляет в стаканчик всё оставшееся и в завершение аккуратно выводит на белой пенке шоколадной крошкой сердечко. — Чего ты там так долго возишься? — Дилюк заглядывает в свой стаканчик раньше, чем Кэйя успевает закончить маленький шедевр, и так и зависает над его спиной непростительно близко к его губам и правому глазу, скрытому под повязкой. — Ого. Это… довольно мило. — Всё для тебя, — улыбается Кэйя и, закончив, буквально всучивает ему в руки кофе. Щёки горят, и внутри всё пылает ещё сильнее, чувства целиком и полностью захватывают его тело, и ещё немного, и он не сдержится и натворит глупостей себе на голову — возьмёт за руку или, что ещё хуже, полезет целоваться. Это всё гребанный апрель — Мондштадт дарит ему свою обиженную улыбку, запуская в кофейню через открытое окно несколько семян одуванчиков. Ну за что, блин. Хватает секунды, чтобы кофейня начала сотрясаться от бесконечных чиханий, и Кэйе уже кажется, что он вот-вот задохнётся. У Барбары за прилавком с выпечкой паника, Розария только закатывает глаза и втыкает в уши беспроводные наушники. Дилюк берёт его под локоть и отводит в подсобку, усаживая на диван. Последний чих в полной тишине маленького помещения застывает в носу и не выходит наружу. Кэйя поправляет выбившиеся пряди волос за уши и трёт нос. — Аллергия? — Мучает с детства. — У меня с собой есть таблетки одни, надеюсь, тебе подойдут, — Дилюк отходит немного в сторону, берёт в руки свой рюкзак и достаёт оттуда блистер с каким-то антигистаминным. Кэйя берёт его в руки, и их пальцы на секунду ударами тока, передающимися по всему телу, соприкасаются, отчего не получается с первого раза прочитать название, потому что сосредоточиться на чём-то, кроме того, что у Дилюка невероятно горячая кожа, не получается. Грей меня холодными ночами, пожалуйста, я не переношу холод, хоть и полностью из него состою. Ты мне для элементального баланса нужен, чтобы всегда одна температура, чтобы я твой пыл охлаждал, а ты грел меня, всего такого потрепанного, и, боже, просто коснись меня снова. — Спасибо, — он выдавливает одну таблетку из блистера и глотает её, даже не запивая. Слюна, как вода, но горло неприятно сводит от застрявшей в нём таблетки. — Ты останешься сегодня помогать Джинн? — А что, пять тысяч мора получат себя сами? — Я тоже остаюсь. — Так это замечательно, — у Кэйи получается немного ему улыбнуться. Не то слово, замечательно. Час времени почти наедине с человеком, рядом с которым приходится сдерживать себя от поцелуев и касаний, какой же кошмар, наверное, лучше уж тогда просто не видеть Рагнвиндра больше — единственный шанс спасти себя и своё сердце. Увольнение было бы как раз кстати, но Альберих снова откладывает эту идею на потом, потому что, нет, он не уйдёт из этой кофейни ни под каким предлогом. Ни за что и никогда. И не столько дело в Дилюке под боком, сколько в самой атмосфере, в Джинн и её подбадривающих речах, в Розарии и «время восемь, меня нет на посту уже минуту», в маленькой Барбаре, угощающей его пончиками за счёт заведения, и её злоупотреблении во власти на правах младшей сестры хозяйки кофейни. Нет, он останется тут надолго — Кэйя осматривает единственным видящим глазом помещение и снова чихает, смотрит на Дилюка немного виновато, и что-то в груди неприятно громко ёкает. — Эти коробки сюда, — Джинн ловким движением рук указывает Дилюку куда-то влево. — А эти положи на пол в углу. Кэйя едва заметно кивает и разворачивается в обратную сторону, коробки неприятной тяжестью ослабляют руки, и, кажется, ещё немного, и он попросту их отпустит. Кирпичи они, что ли, таскают. В носу застревает чих — ну всё, секунда, и новое оборудование полетит к чертям вниз, но вовремя оказавшийся у носа палец прерывает взбрызг бацилл наружу. — Не чихай, — Дилюк бесцеремонно забирает у него из рук две верхние коробки и относит их на место, Кэйя лишь спешно следует за ним. Джинн ставит ещё одну рядом, вытирает испарину со лба тыльной стороной ладони и тяжело вздыхает — она за сегодня устала больше всех. — Здесь новый фильтр для воды и посуда, завтра надо будет распаковать всё это, — говорит она, тяжело дыша, и садится прямо на грязный пол. Кэйя следует её примеру и умещается рядом. Боже, как же хорошо. — Почему бы не доделать всё сегодня? — Дилюк скрещивает руки на груди, глядя на них сверху вниз. Альберих одаривает его усталым взглядом, Джинн еле-еле размыкает губы, чтобы ответить. Рагнвиндр стоит тут весь в самом расцвете сил, будто это не он только что перетаскал полсотни килограмм, если не больше. — Идите домой сейчас, — Джинн даже не приказывает — она умоляет. Ну правда, пора бы оставить эту бедную девушку в покое. Кэйя на прощание хлопает её по плечу пару раз, Дилюк помогает ему подняться на ноги. Улица встречает их кромешной темнотой, неярким светом фонарей вдоль дорог и закрытыми бутонами одуванчиков — спасибо, Мондшадт, за такую милость. Им нужно разойтись — стать двумя параллельными прямыми, точнее, лучами, идущими в разные стороны, но они упрямо продолжают идти бок о бок по какому-то скверу, который вообще в принципе не ведёт ни к одному из их домов. Зато на улице хорошо и спокойно, теплый ветер целует их щёки и гладит голые руки — сколько раз Чжун Ли твердил Кэйе одеваться по погоде, не май же месяц на улице, толстовка бы была сейчас как раз кстати. — Куда мы идём? — спрашивает Дилюк, но даже не думает прекращать путь. — В вечность. — Что за ответы из дешёвых романов? — Вчера смотрел очередную трагикомедию, оттуда и фраза, — Кэйя жмёт плечами и поворачивается к Рагнвиндру полубоком. Дарит ему свою улыбку вымученную и щурит глаз. Второй под повязкой гноится, и неприятно это, но он потерпит. Дилюк едва улыбается сам, сует руки в карманы чёрной толстовки, и ветер смахивает с его лица красную прядь. Кэйя залипает ненадолго — Дилюк с конским хвостом почему-то кажется ему ещё больше привлекательным, сильнее топящим в себе. Ну всё, хватит любоваться, а то можно и с головой погрязнуть. — Как там котёнок? — Дилюк немного отворачивается — смущается собственных слов и не может признать сам себе, что волнуется за маленькое животное. — Пошли, посмотришь на него, раз так волнуешься. — Не фанат ходить по гостям. — Ну, как говорил один поэт из Снежной, «разве, к тебя идя, не иду домой я?», так что думай об этом. Рагнвиндр смеётся — тихо так, себе под нос, будто тешится над ним. Кэйя вдруг понимает, что никогда доселе не слышал его смех, и впитывает этот звук себе на встроенную в уши аудиокассету, чтобы перед сном мантрой прокручивать в голове эти хриплые ноты и чуть дрогнувший голос. Альберих не стесняется и тянет его за руку в сторону своей квартиры. Дилюк не сопротивляется, просто спешит за ним и сдержанно просит сбавить шаг. И правда, куда это он так побежал. — Дома, правда, соседи, но я уверен, что они даже твоего присутствия не заметят. — Почему? — Дилюк после его слов заметно напрягается — точно не хочет делить момент с кем-то ещё, но возражать не торопится. Альберих ему за это невероятно благодарен. — Ну они, вероятно, сидят сейчас в обнимку на диване, смотрят документалку и думают друг о друге, боясь сделать что-то большее, чем просто коснуться чужих рук. — И после этого ты продолжаешь смотреть трагикомедии. — Ну не спорю, эта самая интересная, но она всё никак не подходит к концу. Кэйя как-то старается не думать о том, что Дилюк запомнил, что Альберих порой тащится по сопливым фильмам, хотя упоминал он об этом в разговорах раза два. И всё равно, внутри приятно. Минута — и они оказываются у старенькой многоэтажки, потрёпанной по сторонам и жизнью, с серыми стенами и балконами без крыш. Кэйе резко становится стыдно за свое жилье, но Дилюк лишь непринужденно охает, а потом говорит: — Красиво. Пулевое и прямо в череп. Глаз распахивается размером с мора, удивление не желает сходить с лица, потому что, ну, серьёзно?.. Этот обшарпанный домишко, доживающий свои последние годы, никак нельзя назвать красивым. — Тебе правда нравится? — Эстетично, — подмечает Рагнвиндр, чуть поджав губы. — Романтика грустного Мондшадта и жизни без пределов. — Хватит поэтничать. Кэйя замечает на лице напротив лёгкую улыбку — и открывает ключ-картой дверь подъезда. Они входят в лифт, и маленькое пространство становится вдруг ещё меньше, начинает душить и так и умоляет прижаться к Дилюку. Нет, у Кэйи не клаустрофобия, просто как-то слишком сильно сейчас хочется Рагнвиндра поцеловать. К врачу надо бы, а то клиническое уже — Дилюкорит. Симптомы: постоянные боли в сердце, отсутствие любых других мыслей в голове, помимо предмета заражения, и отчаянное желание целоваться. Не лечится. Так что платите всей своей душой за лечение, которое вам не поможет, а потом страдайте до конца жизни. С вас пятьдесят тысяч мора. Лифт открывается на седьмом этаже и впускает в лёгкие свежий воздух. Ого, он, оказывается, ещё не разучился дышать. Дилюк выходит первым, и Кэйя не может прекратить пялиться на то, как он по-хозяйски встал у дверей его квартиры — угадал или просто интуиция помогла, неважно. Ключи шваркают в замке, дверь открывается с лёгким скрипом, и Кэйя снова пропускает Дилюка вперёд, тянет дверную ручку на себя и желает, чтобы замок заклинило, и Рагнвиндр никогда отсюда не ушёл. — Я дома, у нас гости! — кричит Кэйя, разуваясь, но квартира отзывается ему тишиной, и двух пар обуви в прихожей нет. Ну, круто. Он один с человеком, который является причиной его ранней аритмии, в собственной квартире и абсолютно не знает, что делать. Вау. — О, похоже, никого, — Кэйя с невинной улыбкой оборачивается к Дилюку, а писклявое мяуканье из соседней комнаты опровергает полное отсутствие живности в квартире. Люк выбегает в коридор, сразу начинает тереться об его ноги, и Альберих подхватывает его на руки, целует в маленький черный лобик и чешет за ушком. — Мило, — подмечает Дилюк, облокотившись спиной об стену и скрестив руки на груди. — Да, он такой. Кэйя в последний раз чмокает котёнка и передаёт Рагнвиндру в руки. Тот тут же на секунду теряется, не знает, как правильно взять животное и в итоге просто кладет его к себе на плечо. Люк сначала мурчит, лаская его барабанные перепонки, а потом кусает Рагнвиндра за ухо. Кэйя чувствует непреодолимую грусть от того, что не имеет возможности снять на видео этот момент. — Как назвал? — спрашивает Дилюк, пока Кэйя ведёт его к себе на кухню. — Не придумал ещё, — врёт он и запускает кофемашину. В последний раз он пользовался ей на новый год, делая подарок Чайльду и Чжун Ли в виде действительно хорошего кофе. Даже он, бариста, пьет растворимую гадость, полностью игнорируя существование кофемашины, которую ему Чжун Ли подарил на двадцать один год. — Скажешь, как придумаешь, — говорит так, будто от этой информации зависит существование всего человечества. «Скажи мне, как зовут котёнка, иначе на Тейвайт обрушится метеорит». — Хорошо. Кофе тонкой струёй льётся в синий стакан — его любимый, — и Кэйя всучивает его Рагнвиндру в руки. Тот даже не спрашивает, зачем, не возражает, потому что не просил, а просто начинает пить, словно они уже пару лет женаты, и эта их рутина. Боже, если бы. — Ты куда-нибудь торопишься? — Кэйя набирается смелости и подсаживается рядом, их руки лежат непозволительно близко друг к другу. — Нет, — Дилюк гладит котёнка за ушком. — Есть планы? — Просмотр трагикомедии за чашечкой кофе и с маленьким комочком озорства на коленях. — Хочешь лечь мне на коленки? — Хочу. Кэйя не сдерживает лёгкого смеха — от нервов, только от них, Люк прыгает на стол с плеча Рагнвиндра, и приходится приложить кучу усилий, чтобы не дать ему разнести кухню. Царапины на предплечье, как доказательство того, что Альберих хотя бы попытался. Дилюк рядом только сидит и смотрит, и это почему-то заставляет ненадолго почувствовать себя самым счастливым человеком на планете. — Ну, это комната Чайлда, это Чжун Ли, а это моя. — Дальше всех? — Не люблю слушать благой мат каждое наше утро, когда Чжун Ли пытается готовить. — Резонно. Дилюк осматривает комнату — Кэйе стыдно за небольшой беспорядок и за кучу пустоты вокруг. Нужно хотя бы плакаты развесить на стены, а то без них как-то совсем тут серо и скучно. Но Рагнвиндр только проходит глубже, с разрешения присаживается на кровать и легко вздыхает. Освоился. Кэйя подсаживается рядом, и Люк запрыгивает ему на коленки. — У тебя уютно. — Мне кажется, у тебя какие-то слишком низкие стандарты в жизни. — Да я бы не сказал, — Дилюк осматривает Кэйю с головы до ног, и едва заметная улыбка касается его губ. — Иногда просто хочется посмотреть на что-то обычное. Кэйя ведёт бровью. Может, так оно и есть, может, и не надо гоняться за адреналином, счастьем или эмоциями в тартарары, а искать радость в обшарпанной квартире и в Дилюке рядом с собой. Котёнок на коленях мурчит, бьётся маленькой головой об его живот и требует ласки, а Дилюк — удары током после намеренного касания розетки мокрыми руками — берёт его себе на руки и целует в пушистый лобик. Архонты. — Ты мне трагикомедию обещал, — напоминает Рагнвиндр, искоса глядя на телевизор в зале через открытую дверь. — О, ну раз ты настаиваешь. Хватает минуты для того, чтобы они переместились на диван, и Кэйя начал анбоксинг своих дисков с дешёвыми фильмами, купленными на эмоциях года так два назад. Ну, были тяжёлые времена. Он откладывает четыре диска в отдельную стопку, берёт один в руки, демонстрирует обложку. — Это у нас «До поры любви», ничего особенного, клише, где главная героиня теряет семью и работу, а богатенький мужик нанимает её домработницей. — Далее. Кэйя улыбается, убирает диск в сторону и берёт другой. На обложке мужчина и женщина — красиво одетые и улыбающиеся друг другу, в углу кот играет с клубком красных ниток. — А это «Поживём и не увидим», название полностью олицетворяет мою жизнь, а главные герои здесь достаточно туповаты, не знаю, это так-то комедийный хоррор, но там есть с чего посмеяться. — Ну нет, не то настроение. — Хорошо, — следующий диск чуть не выпадает из рук, когда Альберих пытается продемонстрировать Дилюку обложку. — «Говорило море», это дерьмо я могу пересматривать каждый грёбаный день и плакать, как в первый раз, потому что всё настолько ужасно, что не могу сдерживать себя. Дилюк открывает рот, чтобы ответить, но телефонный звонок прерывает так и не начавшийся диалог, и Кэйя проклинает все сотовые вышки их района, почему бы им не отключиться ненадолго и оставить их с Рагнвиндром наедине без укоризненно взгляда кофемашины. — Ага, — говорит Дилюк с особой сталью в голосе и резко меняется в лице. Он закидывает ногу на ногу и свободную руку сжимает в кулак. Не к добру. — Да, знаю. Да, скоро буду. Да откуда я знаю, через сколько именно, к одиннадцати приду. Рагнвиндр в спешке сбрасывает трубку, а у Альбериха — всё. Раз-ле-та-ет-ся. Дилюк убирает котёнка с коленей, встаёт на ноги и сдержанно извиняется, говорит, мол, дома стряслось что-то, нужно ехать, но Кэйя не слушает, Кэйя внутренне плачет, потому что одиночество. Опять. Он натягивает улыбку на лицо, хлопает по плечу, провожает до двери. Выкрашенное в красный дерево через секунду захлопнется и отрежет их друг от друга до следующего утра. Дилюк только на секунду разворачивает перед выходом, улыбается — невинно и искренне — и говорит такое нужное: — Спасибо за вечер. — А? Ага. Да. До завтра. — До завтра. Дверь закрывается с глухим ударом, и диск, так и не выпущенный из рук, горит в ладонях. Кэйя возвращается в зал и включает фильм, награждая себя вечером нездорового эскапизма. «Говорило море», трагедия о нездоровой любви, об ужасе жизни, предательстве и море. Мельпомена ликует, она довольна работой. Но фильм ставится на паузу на десятой минуте просмотра, когда дверной замок пытаются открыть, забыв, что Кэйя никогда не запирает дверь, когда Чжун Ли с Чайльдом возвращаются домой, какие-то до неприличия счастливые и одурманенные вечерним апрелем. — Где были? — Кэйя берёт Люка на руки и гладит ему за ушком. — Гуляли. — Вдвоём? — Нет, — Чайльд грустно вздыхает и усаживается рядом. — Ему, — он кивает головой на Чжун Ли, стоящего в дверях зала, — приспичило познакомить меня со своим другом из Ли Юэ. До сих пор мурашки по коже. — Ты преувеличиваешь, — флегматично отзывается Чжун Ли, скрестив руки на груди. — Сяо не такой, каким кажется на первый взгляд. — Ага, и всё же он какой-то слишком… пугающий. — Don't kill his vibe, — напевает Кэйя рядом и, наплевав на шум, включает фильм с паузы. Громкий отчаянный крик молодого парня рвёт барабанные перепонки в эту же секунду и пугает Чжун Ли с Чайлдом до чёртиков. А Чжун Ли нельзя волноваться, у него сердце. Кэйе тоже нельзя, у него сердца — уже нет. — Ой. Фильм снова застывает на паузе. Придётся подождать глубокой ночи, чтобы досмотреть трагедию до конца и постыдно поплакать перед сном. — Кстати, видели сейчас у подъезда какого-то парня странного, — Чайльд бесцеремонно забирает Люка у Кэйи с колен. — С красными длинными волосами, он с кем-то ругался по телефону. Не видел его раньше. — Это Дилюк, — говорит Кэйя с нескрываемой горечью в голосе, — мы с ним вместе работаем, он меня до дома проводил. — Дилюк? — переспрашивает Чжун Ли, а потом взглядом кивает на котёнка. — Давайте избежим вопросов, касающихся Люка, хорошо? — Конечно, — улыбается Чайльд, а потом отбирает у Кэйи пульт и включает фильм снова. — О, это «Говорило Море», да? Ну всё, надо посмотреть, Чжун Ли неси платочки, это вечер для слёз. Чжун Ли закатывает глаза, скрывается на кухне на минуту и, когда возвращается, кидает в Чайльда упаковкой бумажных салфеток. Лёгкие благодарности проходят мимо ушей. Чжун Ли присоединяется к ним тоже. Кэйя старается не думать о диалоге, что произошел ранее, прекрасно понимая, что очевидно то, что влюблен он глубоко и надолго. Ну нельзя не догадаться. Через сорок минут в маленьком зале, в котором лампочка еле-еле светит над головами — пора бы заменить — трое взрослых людей за двадцать плачут со смерти главного героя, и апрель в Мондштадте медленно подкрадывается к своему финалу.