Апрель умирает в глазах напротив.

— Ну, он в норме. Чжун Ли врывается на кухню как раз в момент, когда Чайльд прямо из горла бутылки отпивает вино — и давится от испуга, потому что стучаться, вообще-то, надо. Единичное розовое пятно вечным напоминанием об этом дне остаётся у него на футболке, но, может, оно и к лучшему. — А поподробнее? — Чайльд убирает бутылку от греха подальше, садится к Чжун Ли за стол и облокачивается щекой на руку. Чжун Ли вблизи выглядит по-особенному красиво, но безумно устало, и чисто по-человечески хочется укутать его сейчас в плед, обнять до треска костей и приготовить ему ужин. Чайльд совсем безнадёжен, он понимает это, когда резко подскакивает с места и ставит чайник на автомате, потому что вдруг вспоминает, что Чжун Ли постоянно пьёт чай после работы. — Курит уже третью сигарету за минут десять, пялится в стену и улыбается. — Тогда точно в норме. Чайльд выдыхает. Кэйя завалился домой за полночь, не сказал ни слова, даже не поздоровался, прошёл в комнату и закрыл с хлопком в дверь. Совсем даже не подумал о том, что за него тут, вообще-то, волнуются и переживают. У Чайльда болит голова — то ли от усталости физической, потому что сегодня на парах отшманали по полной, то ли от моральной, потому что у Чжун Ли небрежный пучок на голове и задумчивый взгляд. Уютно до дрожи в сердце и больно настолько же, потому что уют этот — не его собственность, и в неё его всё никак не хотят пускать. Чайник щёлкает, пар вылетает из пластикового носа петардой и растворяется в пустоте кухни. Чайльд наливает чай без промедлений. Две кружки, одна ложка сахара, долька лимона и кипяток — паром наверх поднимается в посуде и бежит по венам-артериям, не давая сердцу стучать спокойно. — Устал? — Может, немного, — Чжун Ли покорно принимает чай в руки, зевает в локоть — мило — и делает первый глоток, заметно расслабляясь в лице. — На работе не лучшее время сейчас. — Можем обсудить это. — Если ты, конечно, разбираешься в структуре фирмы. — Боже ж ты мой, я учусь на экономиста! Не то чтобы ему обидно сейчас, просто можно же было запомнить за кучу лет дружбы — дружбы ли? — на кого он учится, и в чём действительно разбирается. У Чжун Ли как будто в одно ухо всё влетает, а из другого в эту же секунду вылетает. И делай с этим что хочешь. — Прости, — звучит искренне, и виноватый взгляд, опущенный вниз, тому доказательство. — Говорю же, настолько сложно сейчас. Чайльду несомненно хочется его сейчас к себе, и себе, и с ним далеко и надолго, подальше отсюда, обратно в Ли Юэ, на самую вершину горы Тяньхэн, где совсем никого нет. Мондштадт не для них, и они оба это понимают, но всячески пытаются приспособиться к нему, потому что здесь то, что куда дороже личного комфорта, — здесь Кэйя, малышка Кли, к которой надо бы уже сходить в гости, здесь нет Фатуи, требующих незаконного и угрожающих ножом у глотки. Здесь спокойно и свободно, но свобода эта причиной пустоты снаружи в внутри душит и по венам — растекается. Им надо ближе, хуже, не так просторно. Может, отвезти Чжун Ли в Снежную? Хотя нет, туда он не вернётся точно, как бы сильно не любил свою семью. Может быть, там ему, холодному и одинокому, есть место, но для Чжун Ли не найдётся никогда, поэтому Мондштадт — город свободы и одуванчиков, город холодной зимы и аллергии, при которой можно натворить глупостей — лучше всего. Чайльду придётся соврать, если он когда-нибудь скажет, что совсем не благодарен Мондшадту за такую жизнь. — Мы сейчас сотрудничаем с Цисин. — С той самой компанией, из которой ты уволился? Из которой ты ушёл, потому что мне захотелось переехать в Мондштадт и развеяться, а ты либо настолько беспомощен без меня, либо я не позволю себе думать, почему ещё. — Ну, ты понимаешь, с Нин Гуан у нас сейчас не лучшие отношения. — А разве сотрудничество не должно идти параллельно с личными конфликтами? — Мы оба честно стараемся, — Чжун Ли позволяет себе немного улыбнуться, — но выходит не очень, она или обижена, или хочет вернуть меня в Ли Юэ. — А ты? — А мне здесь, — взгляд из-под ресниц прямиком на Чайльда, чтобы сразу в душу и в сердце, чтобы понял, но он не поймёт, — вполне неплохо. Где-то за окном падает звезда, просыпается забытый Каэнри'ах и пробуждает бездну. Кэйя терроризирует взглядом окно и разбивается раз за разом, склеиваясь в следующую же секунду, а Чайльд смотрит на Чжун Ли — на его этот небрежный вид после работы, на уставшие глаза с разводами от подводки, которая должна была скрывать огромные синяки, но не скрывает, на его руки, еле-еле держащие кружку с чаем. И просто. Хочет. Его. Поцеловать. Это становится обыденным, но ненавистным, на чужие губы после того дня без боли в сердце смотреть не получается. Кажется, тогда что-то взорвалось внутри, шкала терпения перевалила сразу за тысячу, и всё. И пиздец. Чайльд других слов для объяснения своих чувств не находит, да и не хочет находить. У него в голове май, грёбаный май, ворвавшийся в его жизнь слишком рано, май, который ему семь лет назад подарил Чжун Ли, май с воспоминаниями об их первой встрече, о неловком разговоре на лавочке и первой в его жизни бутылке пива на двоих. Боже, они всегда пьют, когда вместе. Алкоголики. Чайльд скрывается от тёплого вечера дверьми подъезда, на лифте поднимается на седьмой этаж и открывает дверь квартиры. Чужие ботинки стоят на виду, и это радует, потому что Чжун Ли сегодня удалось освободиться пораньше, и Кэйи дома пока ещё нет, а значит, они в квартире только вдвоём. Ладно, может, втроём, потому что Люк встречает его громким мяуканьем и буквально зовёт за собой на кухню. За плечами тяжёлый день, четыре пары и автобус до дома, на который он благополучно опоздал, поэтому шёл пешком. Чайльд проходит на кухню и действительно старается не удивляться тому, что Чжун Ли снова сидит с бутылкой в руках и бокалом с недопитым вином рядом, но не получается. Потому что Чжун Ли почти в щи. Они пьют, да, они делают это куда чаще, чем следовало бы, но не видят в этом проблемы, потому что они не напиваются, но сейчас ситуация немного выходит из-под контроля. Это третий раз за две недели, и Чайльд начинает чертовски сильно волноваться. — А ну хватит, — вместо приветствия говорит он и выхватывает вино у Чжун Ли из рук, убирает в дальний ящик и борется с желанием пойти и купить замок, чтобы это недоразумение больше и не смело лазить по ящикам с их запасами алкоголя. И вообще, это на его день рождения. — Тебе тоже добрый вечер. — По какому поводу запой? У Чжун Ли глаза блестят от света фонаря за окном, и улыбка пьяная на лице, он сейчас вообще весь пьяненький и очаровательный, но Чайльд старается на этом особо не фокусироваться. Не получается. — Мне предложили место в Цисин на высокой должности. Чайльд не контролирует своего испуганного взгляда, и, кажется, Чжун Ли имеет возможность слышать, как быстро колотится у него сердце в груди. Нет. Ну нет, правда. — И ты?.. — он выжидающе на него смотрит — надеется, — и Чжун Ли отворачивается в сторону. Нет, пожалуйста, нет. — Отказался. — Почему? — Чайльд сам не верит, что говорит, почему хочет, чтобы Чжун Ли согласился, чтобы уехал туда, где ждут, а не оставался в этом грёбанном Мондштадте, который душит. А секунду назад ведь чуть не разревелся с того, что Чжун Ли мог вернуться в Ли Юэ. — Потому что у меня есть причины оставаться тут. — Да какие? — сдерживать голос становится сложно, руки сильнее вжимаются в поверхность рыжего стола. — Тебе же тут не нравится! Я вообще не понимаю, зачем ты переехал со мной, зачем, тебе же никогда не было здесь хорошо! Чжун Ли спокоен, на удивление только улыбается грустно и поднимает на него взгляд искрящихся глаз, будто не так уж и страшно это — отказаться от такой хорошей возможности. — А в Ли Юэ было бы хорошо? — спрашивает он с нескрываемой горечью в голосе. — Думаешь, уехал бы ты, и я смог бы там продолжать жить так же, как жил? Чайльд опускает голову в пол. Не говори. Молчи, не позволяй мне думать, что, если я сейчас поцелую тебя, ты ответишь. — Наверное, — говорит Чайльд в итоге. — Совсем глупый уже, — Чжун Ли пытается подняться на ноги, но алкоголь в крови заметно затрудняет это действие. Чайльд и не замечает, как тут же подрывается с места, чтобы предложить свою помощь, и закидывает руку Чжун Ли себе на плечо. Они на рефлексах выходят с кухни, врезаются в дверной косяк у зала и кое-как проходят к Чжун Ли в комнату. Зачем пришли, они не знают. — Почему глупый-то? Чжун Ли не отвечает — вместо ненужных слов садится на кровать и тянет Чайльда на себя, падает вместе с ним. И всё, и сердца уже нет и в помине. Они близко, непозволительно близко друг к другу, и Чайльд правда пытается не смотреть, не наслаждаться моментом и вместо этого собраться и поговорить по душам, но Чжун Ли лезет с объятиями — ненужными, но без них Чайльд бы, кажется, не выжил. — Потому что совсем не видишь, как сильно мне нравишься, серьёзно, я устал уже намёками разговаривать. — А потому что нужно сразу в лоб, а не окольными путями, — Чайльд почему-то не удивлён, просто на душе резко становится легче, и в груди пустота заполняется чем-то таким приятным и тёплым. — И всё же, не мог я знать, что ты не будешь против лежать вот так со мной и обниматься. — Я ещё поцеловаться с тобой не против, — Чайльд бессовестно быстро теряет весь свой стыд. — Ну, знаешь, это я так, к слову. Чжун Ли немного отворачивается в сторону, хмурит брови — думает. Чайльд перемещается немного поудобнее и ложится щекой ему на плечо, и чужая рука в мгновение находит покой в его рыжих волосах. — Знаешь, я ещё достаточно пьян. — И? — Не думаю, что тебе нужны нетрезвые поцелуи. Чайльд только тихо посмеивается и привстаёт на локти. Смотрит на чужие губы с особым удовольствием и вжимается одной рукой в чужое плечо, яро пытаясь доказать, как сильно Чжун Ли не прав в своих выводах. Это происходит в следующую же секунду, просто Чжун Ли улыбается слишком уж искренне, а Чайльд никогда не считал себя человеком с хорошей силой воли, поэтому и лезет с поцелуями первым. Чжун Ли требуется время, чтобы прийти в себя, но уже через несколько секунд монотонного касания губ об губы он отвечает, и это уже действительно — пиздец. Потому что целоваться с Чжун Ли приятно, потому что это умерших бабочек в животе воскрешает за мгновение, потому что хорошо, просто по-человечески хорошо. Чайльд улыбается, отстраняется, потом сразу мажет губами по чужой щеке, случайно целует в нос, сжимает чужое плечо рукой сильнее и не стесняется и переходит на шею. Чжун Ли под ним восьмым чудом света, произведением искусства древних художников — растекается, и Чайльд чувствует себя самым счастливым человеком во всём Тейвате. Он оставляет последний поцелуй у ключицы, получает в награждение сиплый стон и наконец отстраняется, ложась Чжун Ли под бок и обнимая за талию. — Это приятно, — доносится до него с особой хрипотцой в голосе. — Да, целоваться здорово. — Нет, я имею в виду, с тобой приятно. — Тогда я польщён, — он снова тянется к Чжун Ли, чтобы поцеловать его в щеку, и улыбка — такая противная — не хочет сползать с лица. Эйфория накрывает с головой и не оставляет даже права на то, чтобы нагрузить голову проблемами завтрашнего дня, которые обязательно придавят их двоих бетоном. Чайльд резко приходит в себя и прогоняет прочь бабочек из живота. — Что ты собираешься делать с работой? — спрашивает он, вкладывая в голос всю свою оставшуюся серьёзность. — Ничего, наверное. Я не хочу уезжать отсюда, и ты знаешь кучу причин, почему. — Ну, конечно, — улыбка снова занимает своё место у Чайльда на губах. Потому что он здесь, ему ещё два года учиться, потому что здесь Кэйя, за которым надо присматривать почти каждую минуту, потому что здесь свобода, и теперь она не душит. За окном вечер плавно перетекает в ночь, а Чайльд с Чжун Ли так и не слышат, как входная дверь сначала открывается, а потом с глухим ударом захлопывается обратно.