Расскажи об этом первому снегу

Их разбудил пронзительный звонок телефона, к которому, едва открыв глаза, тут же кинулся Сяо Чжань. Он так резко подскочил с дивана, будто вовсе не спал, а лишь лежал в полудреме. — Да?! Я слушаю. Ван Ибо тоже проснулся и теперь сидел на диване, взволнованно следя за тем, как старший ходит по комнате. Плохое предчувствие подкралось исподтишка и к нему, словно хищник, настигший добычу. Ибо прикусил щеку изнутри и сдвинул брови, нетерпеливо ожидая, чем закончится разговор старшего. Это утро наступило слишком быстро. Сяо Чжань замер, а его лицо как будто стало бледнее. Он медленно опустился на край дивана, а потом повернулся вполоборота к диди, и тогда Ван Ибо увидел его потерянный, полностью опустошенный взгляд. Сердце младшего пропустило удар. Чтобы не отвлекать гэгэ от напряженного разговора, Ибо лишь кивнул головой, одними губами спрашивая: «Ну что?». Сяо Чжань закрыл глаза и отрицательно помотал головой, а по его щекам вдруг заскользили дорожки слез. Он согнулся пополам и, едва контролируя голос, чтобы говорить привычным твердым тоном, произнес: — Я поменяю билет на ближайшее время и сразу же вылетаю. В это мгновение Ван Ибо все понял и почувствовал, как похолодело на сердце. Он тут же подскочил с дивана и опустился у ног гэгэ, пытаясь заглянуть тому в лицо. — Чжань-гэ, посмотри на меня, — попросил Ибо шепотом. Разговор оборвался, и телефон выпал из руки старшего, а на светлый паркет беззвучно упали несколько горьких слез. В то утро у Сяо Чжаня не стало отца. — Вот и все, — произнес старший не своим голосом. Ван Ибо притянул гэгэ к себе словно тряпичную куклу – тот вовсе не сопротивлялся, словно у него совсем не осталось сил, – и прижал к себе, зарываясь пальцами в волосы, взволнованно шепча: — Ну же, обними меня, — мягко попросил диди, зная о привычке старшего уходить в себя, чтобы не передавать боль близким. Ибо совсем не хотел допустить, чтобы гэгэ замкнулся в себе. — Бао-бао, я с тобой, я здесь. В то утро Ван Ибо впервые назвал Сяо Чжаня «своим сокровищем», и если бы горе не заволокло все мысли старшего, он бы непременно растрогался. Гэгэ послушно обнял диди в ответ, хватаясь за него словно за последний рубеж жизни, помощи и надежды. — Нужно с этим справиться, — говорил Ибо на ухо старшему, словно нашептывал мантру. Но как только через ткань его рубашки проступили горячие слезы, Ибо скрипнул зубами, прижимая к себе старшего еще крепче в надежде хоть немного забрать на себя его боль. — Я тебя не брошу, я буду рядом. «Ведь я так люблю тебя». Ван Ибо понимал, что сейчас было не время для таких слов, даже если от этой любви уже не первый год разрывается сердце. В данный момент он просто не мог так эгоистично бросить в Сяо Чжаня эту информацию, особенно когда тот был столь эмоционально уязвим. Оставалось только бережно сжимать его в объятиях, надеясь, что от этого станет хоть чуточку легче. Сяо Чжань молчал и лишь периодически судорожно вздыхал, будто стараясь насытиться воздухом – как бывает после эмоционального срыва. Он не разжимал объятие, кажется, найдя в Ибо ту единственную настоящую поддержку, которая всегда была так ему нужна. «Я тебя не брошу, я буду рядом». Сяо Чжаню подобного никогда не говорили, и сейчас его израненное сердце стало биться немного стабильнее. — Обещаешь? — Прошептал он окончательно охрипшим голосом. Стоило Ван Ибо услышать этот вопрос, произнесенный гэгэ так, будто бы он давно потерял веру во что-то настоящее, на душе стало больно. Порыв окутать Сяо Чжаня нежностью достиг высшей точки, и Ибо мягко прижался губами к горячему от нервной лихорадки лбу гэгэ, вкрадчиво произнося: — Обещаю… — повторил он, — не сомневайся во мне. Быть рядом, когда все хорошо, очень легко, но едва ли с тобой окажется много людей, если понадобится помощь – не каждый выдерживает закат солнца. Но Ван Ибо был верен себе. Еще тогда, встретив Сяо Чжаня в первый раз, он понял, что готов слепо пойти за ним, не спрашивая ни о дальности, ни о сложности пути – лишь бы ему просто позволили быть рядом. И он сдержал свое обещание. Поездка в Чунцин оказалась даже тяжелее, чем себе мог представить Ибо. Главным образом из-за того, что его появление у многих вызвало вопросы. Тот самый юноша, с которым снимался Сяо Чжань? Они дружат, или их связывает нечто большее? Ему всего двадцать один. У Сяо Чжаня вообще нет чувства стыда? С особым вниманием наблюдала за Ван Ибо, конечно, мать Сяо Чжаня. Еще в самолете старший шепнул ему: — У моей мамы достаточно своеобразный характер. — Гэгэ сделал паузу, чуть поджав губы. Ибо непроизвольно задержал взгляд на его аккуратной родинке под нижней губой, а потом вопросительно приподнял брови, ожидая продолжение фразы. — Если она что-то скажет, пожалуйста, не принимай близко к сердцу. А лучше вообще ничего не слушай, сейчас она может совсем не контролировать свою речь. Диди понимающе кивнул и незаметно от всех накрыл ладонь старшего своей. Пару лет назад Сяо Чжань купил родителям дом в тихом районе Чунцина, построенный в традиционном стиле. Его мать, будучи большим поклонником древне-китайского искусства превратила дом в настоящий музей. В каждой комнате были предметы антиквариата: как правило, изделия из керамики и фарфора, а также картины китайских художников, на полотнах которых были изображены лаконичные мотивы традиционной живописи, выполненные тушью. Каждый раз, возвращаясь в родительский дом, Сяо Чжань чувствовал себя здесь некомфортно. Стоило им приехать, как эмоциональность гэгэ, которой успел так удивиться Ибо, тут же испарилась, уступая место тихой задумчивости и холодной сосредоточенности. Здесь он не показывал себя настоящего, лишь выполняя ту роль, которой обычно наделяют сына; следовал негласным правилам, возложенным на человека воспитанием. Хотя Ван Ибо наблюдал со стороны, отчего-то ему показалось, что мать гэгэ так нетерпеливо ждала его, чтобы тот лишь взял на себя организацию похорон. Ведь с его влиянием, любое дело двигалось в несколько раз быстрее. Хотя они остановились в отеле вдвоем, Сяо Чжань пару ночей провел в родительском доме, беспокоясь о состоянии матери. В такие вечера Ван Ибо от скуки смотрел в номере фильмы Вонга Карвая, по часу ковыряя вилкой салат. Больше всего ему понравился «Чунгкингский экспресс» – фильм о неожиданных встречах, о том, как вдруг пересекаются прихотливые траектории судеб в том момент и в том месте, где этого никто не предполагает. Наблюдая за тем, как полицейский, имя которого было обозначено лишь набором цифр, вновь приходит в «чунцинское бистро», и как хорошенькая официантка незаметно проникает в его жизнь, Ван Ибо подумал, что и про них с Сяо Чжанем можно было бы снять настоящий фильм. Фильм о встрече, о маленьком чуде, который становится волшебным потому, что этой встречи могло и не быть. О случайности, о красной нити судьбы. С мыслью об этом диди уснул, а на экране продолжалась меланхоличная история любви полицейского без имени. Стоило Сяо Чжаню приехать, как он с помощью своих агентов организовал все необходимые ритуальные мероприятия за день. Похороны прошли в широком кругу – его отец занимал видное положение в муниципалитете города, отчего его знали многие люди, которые теперь пришли проститься. Во время процессии, Сяо Чжань стоял рядом с матерью, поддерживая миниатюрную женщину, облаченную в траурные одежды, под локоть. Ее кожа была до того бледная, что гэгэ боялся, вдруг она лишится чувств и упадет в обморок, несмотря на строгий образ женщины, которая лишний раз не отягощала себя переживаниями. Когда Сяо Чжань их познакомил, Ван Ибо, кажется, впервые в жизни испытал чувство схожее с робостью. Он до сих пор не мог разобраться, почему почувствовал себя так – из-за того, что это была мама его любимого? Ибо нахмурился, мысленно отклонив это предположение. Скорее всего, дело было в том, что взгляд женщины был уж очень надменным – словно она не первый раз видела Ибо, а он давно был ей ненавистен. Сделав такой вывод, диди встряхнул головой, пытаясь отогнать подобные мысли – почему-то ему казалось, что ими он может обидеть старшего. Мама Сяо Чжаня выглядела печально и отстраненно, а когда к ней подходили люди, чтобы выразить сожаление, она лишь склоняла голову в жесте благодарности и почти ничего не говорила. На запястье ее левой руки сейчас была белая повязка как дань похоронной традиции. Ван Ибо стоял за толпой с белыми орхидеями в руках и лишь смотрел на Сяо Чжаня, не в силах отвести взгляд. Он не решался подойти к тому ближе, понимая, что сейчас вокруг было слишком много людей, и гэгэ слишком занят заботой о матери; но его взгляд пронизывал пространство, бумажным человечком мчался навстречу гэгэ, заботливо устраивался на плече и украдкой целовал в уголок губ, чтобы унять горесть. Сяо Чжань вдруг поднял взгляд и закрутил головой, словно в поиске кого-то. И через секунду их взгляды встретились, тогда лицо гэгэ как будто немного расслабилось. — Чжань-гэ… — Прошептал Ибо еле слышно, едва шевеля губами. Но старший заметил это, отчего на секунду приподнял уголки губ. После того, как были сожжены бумажные деньги, Сяо Чжань подошел к Ван Ибо. Он понимал, что именно сейчас за ним наблюдают огромное количество людей, – особенно за тем, с кем он общается, – но желание оказаться рядом с диди перекрыло все предосторожности. Стоило ему отойти, мать проводила сына тяжелым взглядом. — Чжань-гэ, — прошептал Ибо, когда старший подошел поближе, — как ты? Красивые губы старшего изогнулись в печальной полуулыбке. Он покачал головой, словно уже это было ответом на вопрос, и проговорил: — Спасибо, что ты со мной. Ван Ибо лишь скованно сжал губы, с волнением вглядываясь в лицо любимого, но оно не выражало абсолютно ничего – вероятно старший так устал, что едва ощущал почву под ногами. — Я пойду обратно, — диди вдруг почувствовал на своей ладони легкое и быстрое прикосновение – Сяо Чжань украдкой дотронулся до него, — просто соскучился по тебе. Сердце Ван Ибо сжалось от нежности. Ему захотелось прижать старшего к себе, погладить по спине, прислушиваясь к сердцебиению, а потом, прикрыв глаза, легонько поцеловать в висок. Но никакое из этих желаний осуществить сейчас было нельзя. Оставалось лишь крепче впиться пальцами в стволы свежих цветов, а потом посмотреть на старшего так – чтобы тот понял, какие чувства растерзывают его душу. И Сяо Чжань понял, одарив его в ответ любящим взглядом. В день отъезда Сяо Чжань зашел домой, чтобы попрощаться с матерью. Женщина сидела в кресле, обтянутом желтой тканью, на которой красовался рисунок из голубых лотосов, и задумчиво курила. На ней было черное платье в пол, а на запястье увесистый золотой браслет. — Ты обещала так много не курить, — не без доли укора произнес Сяо Чжань, садясь на край дивана, стоящего рядом с креслом. — Твой отец тоже не любил мои сигареты, но теперь я уже никому не помешаю. Разве только тишине. — Произнесла она меланхолично, делая новую затяжку. Дым поднялся в воздух серым облаком и вскоре растворился. — Скажи мне, а кем тебе приходится этот юноша, который был с тобой? По спине Сяо Чжаня пробежали холодные мурашки. — Его зовут Ван Ибо, я же вас знакомил. Он мой друг, — под пристальным взглядом матери, гэгэ отвел глаза чуть в сторону. Женщина стряхнула пепел о борт изящной мраморной пепельницы, не отрывая взгляд от сына. — Мальчик мой, — произнесла она неожиданно мягко, но Сяо Чжаню подобное обращение показалось недобрым знаком. — Друзья не смотрят друг на друга так преданно, и не бывают настолько участливы друг к другу. Тем более мужчины. Чжань изобразил кривую ухмылку. Он вновь почувствовал, насколько устал от придуманных фраз и притворства. За последние несколько дней он успел познать разные ипостаси жизни – то, как стремительно может оборваться путь человека, превратившись всего лишь в горсть пепла. Задумавшись об этом, Сяо Чжань в очередной раз понял, что больше не хочет идти на поводу у стремления «угодить другим». — Если ты действительно хочешь знать правду, то я скажу. Ты права, Ван Ибо мне не просто друг. — Сяо Чжань посмотрел на мать, глаза которой стремительно потемнели будто она услышала нечто ужасное. Заметив столь очевидную реакцию, Сяо Чжань ощутил, как на душе стало тяжело. Он не надеялся найти в этом доме понимание и не стремился к откровению о своей личной жизни, но отчасти понимал, что подобный вопрос может возникнуть и на него придется отвечать. — Это с ним ты играл в том сериале? — Спросила мать, туша окурок о пепельницу и доставая из пачки новую сигарету. — Мам, может тебе уже хватит никотина? — Недовольно выдохнул Сяо Чжань. — После таких новостей весь никотин испарился, придется выкурить еще столько же. — Глаза женщины, которая за последнее время пережила немалую трагедию, стали выглядеть еще более потухшими. — Когда-нибудь правда все равно бы открылась, вопрос лишь во времени. — Чжань напряженно выдохнул. — И да, он был моим партнером на съемках. Женщина покачала головой, словно сейчас убедилась в своей давней догадке. — Я чувствовала, что ты не просто так пошел играть в подобную драму. Лишь хотела надеяться, что мои догадки все же будут неправдивы. Сяо Чжань чуть опустил голову. Слышать подобные слова от матери было неприятно и обидно, но из-за отсутствия каких-либо позитивных ожиданий эти чувства в принципе не были излишне яркими. — Я понимаю, это сложно осознать и вовсе не прошу этого делать. Даже наоборот – прошу совсем не думать об этом. Зря ты вообще спросила, ведь знала же, что мой ответ тебе не понравится. — Мне просто интересно знать, чем сейчас занимается мой сын. — Призрачная вероятность какого-то компромисса разрушилась, не успев толком оформиться. — Мы все знаем, что любое увлечение проходит, поэтому, я надеюсь, ты образумишься. На скулах Сяо Чжаня прошлись нервные желваки. — Это не увлечение, а моя природа. Я такой какой есть, и меня уже совсем никак не переделаешь. Я давно люблю Ибо и не отрекусь от него. Не нужно меня учить, это могло сработать в детстве, но не сейчас. Женщина посмотрела на сына так, словно он только что сказал нечто такое, о чем она предпочла бы не слышать. Ведь видеть руины своего воздушного замка в преклонном возрасте невероятно больно. В такие моменты либо начинаешь строить новый фундамент из старых камней, либо дробишь их до маленьких кусочков, из которых уже ничего не получится воссоздать. — Каким бы взрослым ты не был, но твой выбор ложится позором на нашу семью и на память об отце. — Сказав это, она разбила последний камень. Сяо Чжань оцепенел. Он не успел подготовиться к подобной фразе, не успел спрятаться за невидимый щит, чтобы не получить раны от разящего меча. Он молчал несколько долгих секунд, пытаясь осознать эту фразу и побыстрее сжечь ее в своих мыслях. — Ты моя мать, и я не хочу с тобой ссориться. — Произнес он, намереваясь скорее завершить диалог. — Тогда брось заниматься постыдными вещами. — В ледяном тоне женщины, не выражающим обычно почти никаких эмоций, зазвучало раздражение. — Ты хоть представляешь, что скажут люди, если узнают о вашей нездоровой связи? В этот момент в комнату неловко ступил Ван Ибо. Сяо Чжань тут же развернулся и негромко ахнул. Все-таки некоторые слова люди произносят уж очень не вовремя. И сейчас Ибо появился в неправильный момент, услышав то, что расцарапало ему сердце – все, что касалось старшего, он воспринимал с особыми переживаниями. Он уже был в гостях у мамы гэгэ, и успел с первых минут общения понять, что эта женщина, будучи достаточно проницательной, была отнюдь не рада видеть его рядом со своим сыном. Ибо поздоровался учтивым поклоном. Он бы и дальше оставался в такси, ожидая, когда гэгэ вернется, но время все шло, а старшего не было. Взглянув на часы, Ибо понял, что им стоит поторопиться, иначе на обратный рейс в Пекин они рискуют не успеть. — Простите за вторжение, — произнес он, чуть склонив голову. Он тут же ощутил на себе тяжелый взгляд, полный раздражения и неприязни, который впрочем был скрыт за ответной полуулыбкой. Все-таки мать Сяо Чжаня была излишне хорошо воспитана, и как бы плохо она не относилась к Ван Ибо, в полной мере она это не показывала. — Что случилось? — Взволнованно спросил Сяо Чжань. По одной только склоненной голове диди он прочувствовал, насколько тому было сейчас некомфортно. — Чжань-гэ, самолет через два часа. Я просто хотел напомнить, поскольку ты не прочитал мое сообщение. «Тогда брось заниматься постыдными вещами». Когда Ван Ибо услышал эту фразу его руки машинально сжались в кулаки. Он стиснул зубы так, что рельеф острых скул стал еще выразительнее. — Если вы когда-нибудь придете ко мне за благословением, я вам его не дам. Хотя бы в память о твоем отце, который возлагал на тебя столько надежд. — Произнесла вдруг женщина, обращаясь к сыну, а потом указала тлеющей сигаретой на Ибо. — Хорошо, он сейчас не видит, что ты привел в дом мужчину! Ван Ибо почувствовал будто его втоптали в грязь, даже не подумав о том, что он тоже человек, и у него могут быть чувства. Сяо Чжань помрачнел. Он мог стерпеть, если задевали его, но не мог допустить, чтобы на его глазах любимому человеку говорили неприятные вещи. — Нам не нужно благословение, — произнес он таким голосом, что даже его мама, привыкшая к власти в семье, перевела на него слегка удивленный взгляд. Сяо Чжань был в гневе, и лишь его строгое воспитание, столь крепко сковывающее любые выходящие за рамки «дозволенного» эмоции, не позволяли повысить голос на мать. — Мы будем жить так, как считаем нужным, без чьего бы то разрешения. Он хотел добавить еще многое: «Неужели ориентация перечеркивает другие мои достоинства»? «Ведь я, черт возьми, всю свою жизнь следовал вашим указаниям, добился немалых высот, был тем сыном, которым ты, дорогая мама, столь восторженно восхищалась. Так что теперь»? Но ничего из этого он не сказал. Порой даже единичный «проступок» способен навсегда уничтожить в глазах других все достоинства человека, который считался когда-то почти безупречным. И свою репутацию восстановить было уже невозможно. — Ты меня очень расстроил. — Резюмировала мать и потушила недокуренную сигарету, словно показывая, что даже давняя привычка, которая обычно спасала от стресса, сейчас никак не помогала. Сяо Чжань встал с дивана и поклонился перед матерью. — Если понадобится помощь, я всегда у тебя есть. — Он сделал паузу и мрачно добавил. — И я все еще твой сын. То были прощальные слова Сяо Чжаня. Он подошел к подавленному Ибо, который стоял в дверях словно пойманный в засаду волчонок, взял его за руку, шепнул едва слышное: «Прости, пойдём скорее» и поспешил увести диди из дома. Став свидетелем подобной семейной сцены, Ван Ибо больше никогда не задавался вопросом, почему Сяо Чжаню так сложно было принять свои чувства к нему. — Чжань-гэ, прости, что вмешался в ваш разговор, — сказал Ибо, когда они были уже в машине. Старший удивленно приподнял брови и посмотрел на Ван Ибо. Тот отчего-то выглядел виноватым, словно именно он был причиной столь холодного диалога дома. — Ничего подобного, — Сяо Чжань вдруг потянул Ибо за руку на себя. Он не был сторонником проявления чувств на людях, но сейчас это было необходимо – зажмуриться и прижать диди к себе, ощутить его тепло и ответное крепкое объятие. Они сидели на заднем сиденье мини-вэна, достаточно далеко от водителя, поэтому могли не бояться, что за ними будут пристально наблюдать. Спрятаться от всего мира и утонуть друг в друге – это все, что было им нужно. — Это я должен извиниться – за эти несколько дней ты выслушал столько всего. У моей мамы всегда был сложный характер, но я не думал, что она даст ему полную волю. Она ведь даже почти не говорила об отце, столь озаботившись моей личной жизнью. — На лице Сяо Чжаня промелькнуло разочарование и досада. — Чжань-гэ, наверное, я просто слишком много попадался на глаза, — предположил Ван Ибо, которого не отпускало чувстово вины, и Сяо Чжань тут же запротестовал, отрицательно мотая головой. — Нет, ты все делал правильно. Если бы не ты, я бы, наверное, просто сошёл с ума. И знаешь, мне не нужно ничье одобрение. Я ни о чем не жалею. Не жалею, что сказал правду, — он посмотрел в лицо Ибо и через секунду понял, как стремительно утопает в глазах напротив, — потому что я люблю тебя. Ван Ибо ахнул, а его глаза наполнились блеском истинного счастья. Он приоткрыл рот, чтобы что-то ответить, но эмоции пережимали горло, и на губах расцвела улыбка нежности. Люблю тебя. Люблю. Так сильно, так трепетно. Всего тебя без остатка. Стоило им перейти эту черту, как столь долгое ожидание и отсутствие какой-либо надежды превратились в поток лавы, уничтожающей на своем пути цепи, которые сковывали их раньше, не давая полностью насладиться друг другом. Даже Сяо Чжань позабыл о своей сдержанности, не желая отпускать сейчас Ван Ибо от себя даже на сантиметр: он шептал ему на ухо нечто такое, отчего младший периодически задерживал дыхание, и в конце концов, в поиске тепла просунул руки под кофту старшего, обвивая его талию. Тогда Сяо Чжань замолчал, а Ван Ибо почувствовал, как от его прикосновений по телу гэгэ пробежали мурашки. — Люблю тебя, — горячий шепот опалил губы старшего. — Всего тебя: каждое слово, каждый изгиб, каждую родинку. Самый лучший. Мой Чжань-гэ. Той ночью они впервые занимались любовью. Огни Пекина светили все так же ярко, неоны не меняли свой цвет, но внутри них обоих что-то изменилось. Томящаяся влюбленность, которая терпеливо ожидала своего часа, превратилась теперь в обожание, желание вкусить друг друга, окутать заботой и полностью довериться, сделать своим и подчиниться в ответ. И было все равно, кто сейчас будет главным, потому что самое важное – это насладиться друг другом, всем без остатка: почувствовать гладкость кожи, тепло тела, ответные движения. — Чжань-гэ… Ван Ибо ощутил прикосновение к своим губам и опустил ресницы, чтобы не ослепнуть от блеска золотой пыли в глазах гэгэ. Перед внутренним взором вилась, переливалась всеми оттенками алого, бесконечная нить, исчезающая в темноте, – они были связаны ей с самого начала, но на распутывание узелков ушло немало времени. В комнате было темно и жарко, наполнено звуками прикосновений и ласки. Притяжение стало невыносимым. Нить натянулась и начала звенеть – тревожно, требовательно. — Бо-бо, тебе хорошо? — Раздался за спиной вкрадчивый голос Сяо Чжаня, и Ван Ибо ощутил бережное прикосновение чувственных губ к своему плечу. Ладони старшего бархатным касанием очертили изгиб талии, спустились на бедра, а потом двинулись ниже… Ибо оставалось лишь ловить ртом воздух. Он откинул голову чуть назад, прижимаясь с старшему ещё ближе, и через мгновение почувствовал горячие поцелуи на своей шее. Виски и тело ломило, словно бы там, внутри, все перестраивалось — снова, заново, как должно было быть. Ибо на секунду зажмурился, но даже там – под веками было слишком много красок и оттенков. Багрянец, золото, лазурь, изумруд и сепия — цвета казались слишком яркими, насыщенными, — до боли, до рези под веками. Внезапный прилив тепла распространился по всему телу, и Ван Ибо нежно простонал такое удовлетворенное и наполненное: — Д-да… Очень… Все мысли в секунду улетучились. Осталась лишь близость любимого человека – обволакивающая, оберегающая; неторопливые поцелуи и ласковый шепот под одеялом.