Июнь, Юрмала и мы с тобою влюблены

      Ни Борис, ни Игорь толком понять не могли, что же стало с их дружбой. В какой момент дружеское рукопожатие стало скупым объятием с легким хлопком по плечу, затем чуть более тесным? Чьи губы первыми коснулись чужой грубоватой кожи за воротничком? Будто бы случайное прикосновение, вызвавшее у двух товарищей стойкое желание дернуться и отстраниться друг от друга. Что это за магнетизм неведомой природы? Просто соседи. Игорь жил на пятом этаже, Борис на девятом — под самым потолком. Столярчук еще тогда жил со своей женой. Кажется, ее звали Варварой. Та еще штучка, под стать саркастичному усачу.       Однажды Игорь вернулся и застал Бориса у подъезда. Такой непривычно тихий, а пальцы дрожат, сжимая сигарету. Хотелось воскликнуть «салют, коллега», хлопнуть по плечу, но слова умерли, так и не озвученные вслух. Киршенбаум попросту растерялся, встал, где стоял.       — Борис? Ты чего тут стоишь? — Подошел ближе, почти положил руку на плечо, но тут же одернул, спрятал в карман осеннего пальто. — Твоя выгнала?       Столярчук перевел взгляд на своего неожиданного спасителя. Лишь коротко подумал: «может быть, Игорю излить душу?» В сердце горечь, а напротив оказались такие участливые глаза… В конце концов, коллеги. Одна смена, один блочный щит.       — Сама ушла, — бесцветно прошелестел Борис в ответ. — Собрала вещи и уехала к маме в Чернигов.       — Вот так… Может, пойдем тогда ко мне? — ответил Игорь, а сам подумал: — «Лишь бы ничего с собой не сделал. Нельзя сейчас Борю оставлять одного, ох, нельзя».       — Тогда уж ко мне, все равно больше Варька не вернется.       Столярчук даже улыбнулся. Пусть криво, пусть не от хорошей жизни — улыбнулся же! Игорь коротко кивнул, пошел следом. Преодолеть на лифте девять этажей. Дверь приоткрыта — заходи кто хочешь. Киршенбаум даже дернулся. Уж он бы закрыл за собой, пусть и скрывать особо нечего — квартира как квартира, с типичной планировкой, а особых богатств он так себе и не нажил. Такая же планировка была и у Столярчука. Все-таки типовой дом — все для удобства. Вот только теперь квартира казалась безжизненной и какой-то опустошенной. Битая посуда, потерянные из чемодана вещи, разбитая рамка, в которой когда-то была свадебная фотография. Казалось, прикрой глаза, и сама собой возникнет картина спонтанного скандала между Борисом и Варей. По-сентябрьски прохладно, на кухне окна открыты настежь, оттуда же доносились звуки грустной классической музыки. А тот ли это Борис? Вот вроде бы и похож, но этот взгляд в пустоту. Невыносимо.       — Борис? Боря? — Ноль внимания. Игорь потряс мужчину за плечи. — Борь, не пропадай, пожалуйста…       «Как дальше работать без твоих глупых шуток? — стучало в голове Киршенбаума. — Как дальше без пробежек по дворам на выходных?»       На тонких губах загорелась улыбка, все такая же горькая. Взгляд карих глаз мазнул по лицу Игоря, задержался на глазах.       — Здесь я. Пошли на кухню, посидим немного.       Будь Борис прежним собой, то завалил бы шутками с самого порога, провел бы экскурсию по своим пенатам, даже высмеял разбитую рамку. Последнее однажды уже было, но кто же знал, что повторится снова? Это был второй раз, когда Игорь оказался в квартире своего коллеги, потому и чувствовал себя слегка неловко и волнительно. Не каждый день он ходил в гости к своим коллегам, хотя они частенько зазывали, но зачастую куда-нибудь еще, а здесь же — просто так, почти без повода.       Столярчук по-хозяйски поставил на стол банку с огурцами, рядом бутылку водки, затем выудил два граненых стакана. Кажется, робкое «я не пью» в этот вечер не принимается. Игорь подскочил, быстро закрыл распахнутое окно. Ведь еще заболеет, кому потом работать?       — Что, испугался замерзнуть? — Борис криво ухмыльнулся, налил водку в два стакана. — Подумаешь, что мне это все теперь? Я ж теперь свободный, никому на… не нужный!       — Борис, тебе ведь завтра стыдно будет! — возмутился Игорь. Рядом с ним на стол стуком опустился полный стакан.       — Пей! До дна пей!       Киршенбаум поднес стакан к губам, кое-как выпил половину, закашлялся. Когда он в последний раз пил горькую? Уже и сам не помнил. Столярчук осушил стакан залпом, занюхал рукавом рубашки, взглянул на стакан Игоря.       — Вот как? Ну и шут с тобой, — Борис снова налил себе водки, чокнулся и также осушил залпом, затем вытащил из-под стола пепельницу. — Если надо. Я разрешаю. Даже если вернется вдруг. Все равно моя квартира, а этой дряни здесь больше делать нечего! Пригрел ее… З-зараза!       Игорь дернулся, робко взглянул на Столярчука. Мужчина напротив раскраснелся от выпитого, закурил, руки все также дрожали.       — Я ее, с-собаку, с вокзала привел, в люди вывел, потом в Припять привез, — он тяжело вздохнул, по щеке скатилась скупая слеза. — А она? Ушла налево! Спуталась с каким-то хмырем, а потом плакалась — отпусти меня к нему, люблю — не могу. И где же она, п-проститутка политическая!       — Боря, — Киршенбаум встал, осторожно положил руки на плечи товарища. — Борь…       — Ну что ты заладил? Имя такое красивое? — с вызовом, злобно выпалил и без того распаленный Борис.       — А что, если так? Это же неправильно, из-за женщины так убиваться.       Столярчук обернулся, прожег гневным взглядом, почти пригвоздил к полу.       — Люблю я ее, скотобазу такую, понимаешь?.. — чуть тише добавил: — Любил, Игорь.       Почему-то плечи Киршенбаума дрогнули, сердце забилось чаще. Может быть, потому, что он свою благоверную так и не встретил. Так, был один любовный интерес, не взаимный, а здесь такая драма разыгралась. Игорь не знал, что нужно говорить, голова кружилась от выпитого, потому он решил молча сесть обратно. Нерешительно допил остатки водки — пошло гораздо легче.       Борис склонил голову, прикрыл лицо ладонями. Уж если он сам в такой патовой ситуации, казалось, вся планета скоро остановится. Где же его колкий оптимизм и шутки? И почему холодный и рассудительный Киршенбаум молчит?       — Борь, ты ж хороший мужик. Чего за нее, пропащую, держаться? — заплетающимся языком ответил Игорь, тотчас прикусил язык.       — От хороших не уходят, Горь, и любя не отрекаются.       — А вот и неправда! Ты ж знаешь…       Киршенбаум понял, что несло его явно не в то русло. Сами собой из памяти всплывали их редкие разговоры, разбавленные подколами Бориса. Ведь правда, Столярчук хороший человек и верный товарищ. Сколько у него еще впереди будет женщин? Игорь криво улыбнулся. Вспомнил свои восхищенные взгляды, когда Боря выдавал что-то эдакое, а потом вся смена покатом каталась от смеха. Потому что мог. А вот Киршенбаум был лишь тихой тенью, скрывал свои неоднозначные вздохи в сторону коллеги. Кто он, а кто эта Столярчуковина? Все в его жизни складывалось хорошо — семейный человек, и на море бывал, и скупую похвалу от Дятлова получал даже, и по шапке тоже. А что Игорь? Даже не рядом — тень.       — Ну, и что я знаю? — с вызовом взглянул на Киршенбаума Борис, приблизился к нему, опаляя перегаром. — Ты мысль-то продолжай, товарищ, не отмалчивайся. Это тебе не сменно-встречные собрания.       Так близко было это строгое лицо в очках, так опасно. Выпитое явно било в голову совсем не так, потому Игорь быстро приблизился, смазанно коснулся своими губами чужих усатых губ, но тут же ошалело отстранился.

      Что я натворил? Что наделал?

      Столярчук как-то странно улыбнулся, затем притянул лицо Игоря и впился губами. Так неосторожно и развязно. Здравый смысл Киршенбаума кричал: останови, беги! Вот только Игорь, наоборот, принялся судорожно гладить чужие плечи. Нечто забытое, загубленное, рвалось изнутри, а выпитая водка явно толкала вперед. Первым, как ни странно, отстранился Борис. Зажмурился, прикрыл губы рукой, его худые щеки горели нездоровым румянцем.       — Что ж я наделал? Что натворил? — прошептал Столярчук, но тотчас рассмеялся, будто бы совершил очередную шалость. — Затащил к себе чужого мужчину в квартиру, склонил не туда…       — Борь, это моя вина, я первый к тебе… ну, полез, — Игорь опустил глаза, чуть тише сказал: — Я тебя первым поцеловал, а ты…       — А я тебя вон как. Со всеми делами, — неожиданно выпалил Борис. — Теперь надо это дело запить. Будешь?       — Пожалуй, — недолго думая, ответил Киршенбаум. — Знаешь, и от сигареты не откажусь.       — Во как!       На столе стояла уже вторая пустая бутылка из-под водки. Киршенбаум и Столярчук уже почти не помнили, зачем собрались здесь. Пили молча, изредка закусывали огурцами из банки. Изредка затевался разговор ни о чем, но тут же заканчивался. Хотелось уже просто напиться и не вспоминать. Подумаешь, два взрослых лба потянулись не туда? С одной стороны, будет о чем вспомнить, с другой… Им обоим было стыдно. И если Борис это никогда не признает, то Игорь сгрызет себя от мук совести. Вот так просто, одним будничным сентябрьским вечером, получить то, о чем даже по ночам не мечталось.       Эту ночь Игорь провел в чужой квартире, спал в чужой кровати, на чужой подушке, пропитанной ненавязчивым ароматом женских духов. Рядом, разметавшись по большей площади, лежал Борис. Между ними ничего не было — ни порыва любви, ни разделяющей стены, ни одеяла. Киршенбауму хотелось провалиться от стыда и сгинуть в ночи, но вдруг эта Столярчуковина на себя руки наложит?       И откуда вдруг появилась эта насмешливая «Столярчуковина»?       «Я ведь просто остался здесь, чтобы убедиться, что ничего с Борькой не произойдет, — подумал Игорь. — Борька да Столярчуковина… И когда только успел?»       Он повернул голову, взглянул на Бориса. Как-то слишком неожиданно все обернулось. А что бы случилось, задержись Игорь где-нибудь по пути домой? Явно не было бы этой встречи, может даже, не было бы и Столярчука. Просто два хороших товарища, даже не друга, и вот так лежат рядом.       — А ведь я его полюбил. Даже такого пьяного, разбросанного по всей кровати, с диким перегаром…       Кажется, Игорь сказал это вслух. Столярчук открыл глаза, лукаво улыбнулся.       — И я его полюбил. Такого хрупкого, тихого, но такого настоящего, — рассмеялся Борис. — Мужчину. Этого неловкого Горьку из шийсят-пятой. Моя погибель…       «Так хочется закрыть глаза, и чтобы потом как-то сразу все было хорошо!» — подумал Киршенбаум, после чего буквально на секунду смежил веки и незаметно уснул. Он так и не почувствовал, как худощавые руки и ноги обвили его, укрывая от всех невзгод.       А Борис все думал и думал всю ночь. Не будь здесь ни алкоголя, ни расставания с Варварой, как бы все сложилось? Едва уловимые взгляды на кроткого Игоря так бы и остались взглядами. Ведь парой часов ранее Столярчук хотел из-за жены наложить на себя руки. Вот так бы прыгнул с девятого этажа, и дело с концом. Не было бы этого участливого взгляда, порыва заботы, неприкрытых признаний. Зато как спокойно рядом с Игорем. Уж если и жить дальше, то явно не на автомате, а ради этого робкого взгляда грустных карих глаз.       — Однажды меня спросят, что меня радует больше всего — работа или жена? — прошептал Борис. — Я отвечу: «Конечно же, работа». Они все уйдут, но так и не узнают, что под работой я всегда подразумевал тебя…       Тишина в ответ. Видимо, Игорь и в правду заснул. Конечно, иначе бы стряхнул это пьяное тело с себя. Смиренно спит, может даже видит во сне одного расхристанного алкаша с девятого этажа. Хотя, нет, какой же алкаш, если Столярчук был самым простым СИУБом с коллекцией дурных шуток? Не первый инженер на селе, но и не совсем уж последний, как по старшинству, так по вредности характера и тем же дрянным шуткам. Невольно представилось строгое лицо Дятлова — вот уж инженер так инженер! Ведь прознай он об этом «приключении под градусом», явно попрет не только из комсомола, но и со станции, вдогонку еще разошлет гадкие рекомендательные письма с некоторыми пометками, а там уже никакой работы на АЭС не светит, но если постарается, то, наверное, вовсе со свету сживет.       «Хотя, может быть, я и нагнетаю, — подумал Столярчук. — Но теперь придется быть сильно осторожнее, ведь по шапке получу не только я, но и Киршенбаум. Впрочем, именно Игорь заварил эту кашу. Вот пусть теперь и вспоминает, что именно он полез ко мне целоваться».       Наконец заснул и Борис. Всю ночь ему снилась Варвара. Снова слезы, снова просьбы отпустить ее, крики, разбитая о стену рамка со свадебным фото. Не может, другого любит. Позабыла свои пылкие слова любви, прятала бесстыжий взгляд зеленых глаз в ладони, плакала и плакала. Столярчук с самого начала понимал, что долго они не продержатся, неотвратимо близился болезненный разрыв. Откуда бы Варе знать о его неравнодушных взглядах на Игоря? Откуда было знать Борису о походах благоверной жены к другому? Только ложь во благо «семьи» и заветного штампа в паспорте. Впрочем, была ли эта семья? Если только документально.       — Я ухожу, Борис. Зато вместо меня останется твой Игорь…       Столярчук подскочил в холодном поту, растерянно оглянулся вокруг. Он один в своей кровати, никакой больше Варвары нет. Только сон. Борис схватился за голову, разболелась так, что будь здоров. Перебрал. Вспомнил, как пил на кухне с Киршенбаумом, туда и пошел. Ожидаемо — никого, только кружка с едва теплым чаем на столе.       — Может быть, мне это приснилось? — задумчиво пробормотал Столярчук и тут же поморщился. — Если и пойти к Игорю, то явно не в таком виде.       После ледяного душа стало как-то спокойнее, состояние нормализовалось. В остывший чай пришлось подогреть чайник, затем налить себе еще одну кружку. По-хорошему нужно еще пару часов полежать где-нибудь в тишине и темноте или хотя бы сбить этот повальный перегар. Так Борис и поступил. Долго разлеживаться тоже нельзя — кровь из носу, а на смену выйти надо.       Киршенбаум вернулся в свою квартиру поздним утром. Состояние явно желало оставлять лучшего, хотя выпито было не так уж и много. Вот Столярчуковина… Игорь мысленно ударил себя по губам. Когда он только успел? Всего-то придумал себе прецедент, усугубил. То-то Борис придет на смену и засмеет. Отчаянно хотелось сгореть от стыда или рухнуть сквозь землю. Неожиданный звонок в дверь разбудил Игоря. Пока он шел до двери, пытался вспомнить, ожидал ли он сегодня гостей? Вот так просто открыл дверь и увидел там Бориса.       — Привет.       Растерянный и слегка помятый. Сразу видно, что одевался в то, что первым попалось под руку — майка-алкашка, видавшие лучшие годы штаны и строгое пальто с накинутым сверху шарфом. Вот уж интеллигенция несчастная… Впрочем, стоит отдать должное, от Столярчука уже не разило повальным перегаром, хотя все еще можно было догадаться о бурно проведенном вечере. Горящий взгляд виновато опустился куда-то в пол.       — Проходи, — сдержанно ответил Киршенбаум, пропустив своего неожиданного гостя в свою холостяцкую квартиру.       — Я далеко заходить не буду, всего на пару минут.       — Если ты о вчерашнем, — уверенно отозвался Игорь. — Это все моя вина. Ты перепил, я тоже, в общем-то, хорош… Просто забудь.       Холодные, беспощадные слова. Кажется, что едва-едва вспыхнувшие взаимные чувства тут же умерли где-то внутри. Столярчук явно не ожидал столь уверенных слов от Киршенбаума, но понимал, так будет лучше, особенно для Игорька.       — Да, ты прав, — бесцветно прошелестел в ответ Борис. — Я пойду.       Киршенбаум молча закрыл дверь, лишь отчаянно думал: только не натвори глупостей!..       Как же иногда легко обернуться назад и посмотреть на непреодолимые проблемы прошлых лет. Даже та временная разлука и робкие попытки хотя бы просто общаться как прежде, теперь были сущими глупостями. Все еще хотелось узнать, что же тогда чувствовал Игорь, чем вообще руководствовался. Кто знает, как бы оно все сложилось, если бы в том же восемьдесят четвертом Игорь и Борис не спутались друг с другом. Даже мысли о глупости произошедшего в сентябрьский вечер не могли остудить раскалившиеся чувства. Столярчук также позвонил в дверь квартиры на пятом этаже, тот же виноватый взгляд. Так хотелось снять с петель эту дверь с цифрами шестьдесят пять и долго кричать…       — Привет. Заходи.       Все такой же, может быть, чуть более грустный, чем тогда. Борис вошел в прихожую, разулся и оставил свое пальто на вешалке, затем прошел следом за Киршенбаумом на кухню. Все та же типовая планировка — ничего особенно изысканного. Игорь вернулся к своим конспектам по правилам ядерной безопасности.       — Так больше не может продолжаться! — сразу начал Борис, стоило только опуститься на стул напротив Игоря. — Не могу не думать о тебе!       — А лучше бы думал о грядущей переаттестации, — спокойной ответил Киршенбаум.       Тетради полетели на пол, Столярчук вскипел.       — Вот так просто ты позабыл обо всем?       — Борь, не нужно кричать.       — А что нужно? Быть таким же холодным, как ты? — злобно зашипел Борис. — Я не могу больше молчать! Люблю я тебя, горе ты такое. Люблю!       Казалось, Игорь только и ждал этих слов, несмотря на внешнюю холодность и убийственное собранный спокойствие карих глаз.       — И я люблю, — выдохнул Киршенбаум, опустив плечи и грустный взгляд куда-то на стол. — Ничего с собой сделать не могу.       Борис осторожно зашел Игорю за спину, положил теплые ладони на ссутуленные плечи. Он понимал, что нужно ответить хоть что-то, но привычная язвительность тихо помалкивала где-то внутри Столярчука.       — Может быть, не нужно ничего делать?

***

      Уже не те, что были до аварии, сломленные мужчины. Большие дозы радиации медленно убивали, организм считал сам себя врагом. В палате остались только двое — Столярчук и Киршенбаум. Кого-то выписали, кто-то уехал по «собственному», оставшееся большинство все еще были на процедурах. Всего-то самый простой санаторий с бесплатным лечением для чернобыльцев. Раньше уважаемые в стране Советов люди, теперь же негласные изгои.       — А, знаешь, еще будет, — внезапно улыбнулся Игорь, отложив скучную книгу в сторону. — Еще недельку здесь полечимся, а поближе к Пасхе уедем отсюда. Да хоть куда глаза глядят. Вот, например, ты, Борис, куда хочешь?       — Не знаю, — честно ответил Столярчук. — Я бы домой хотел, в Припять. Посмотреть, что там с моей квартирой на Гидропроектовской сталось.       Раны прошлого гнали прочь из постылой Москвы, но куда теперь? Родные квартиры в Припяти теперь остались за забором из колючей проволоки, за толщей всякой химии для дезактивации. Кто теперь пустит никому не нужных ликвидаторов домой? Снова временное жилище среди таких же поломанных людей или снова это вынужденное санаторно-курортное лечение. Как теперь жить дальше?       — Может быть, сбежим на променад? — внезапно ухмыльнулся Борис. — Нет, ну а что? Погода так и шепчет покинуть постылые стены.