Там, где его место

— Нам через два дня в Вашингтон, — напоминает Дженсен немного устало и скидывает на спинку кресла пиджак. Все эти перелеты, съемки, часовые пояса и шифровки, перерастающие в игры в кошки-мышки с фанатами и папарацци, его порядочно утомили. Джей пожимает беззаботно плечами, отмахиваясь от его слов. Он все еще уверен, что Дженсен дует на воду, что это беспокойство сродни паранойе. Возможно, конечно, он прав. Вот только Эклс никогда не забудет тот ужас, который испытал годы и годы назад из-за одного случайного пьяного фото и перспектив на будущее, которые им буквально на следующий день любезно расписали продюсеры и руководство канала. — Я предлагал прилететь к тебе в Альбукерке, но ты предпочел крошечный Санта-Фе, потому что так безопаснее, да и с площадки добираться не долго. Каких-то шестьдесят миль или сорок минут по скоростному шоссе, даже меньше. А в Вашингтоне снова будет слишком много камер и лиц. Падалеки опять умудряется сплести все темы в одну. И Эклс почти теряет нить разговора. — Но ты и в Санта-Фе умудрился не просто повстречаться с фанаткой, еще и признался, что ты — это ты. "Твиттер" скоро нахрен взорвется, — Дженсен трет виски, в которых, нарастая, пульсирует боль. — ... сказал человек, ни черта не секущий в социальных сетях. Через час или два про тот твитт все забудут. К тому же фотографии нет. Мы можем заняться чем-то еще, кроме выяснения очевидных фактов моей безалаберности и неосторожности? — через силу улыбается Джей. Он сейчас так похож на натворившего что-то от избытка чувств к хозяевам, виноватого и расстроенного щенка, что у Дженсена немедленно начинает болеть, ворочаться и мерзко ныть что-то внутри. Что-то, завязанное исключительно на Джараде Падалеки. И в свете всех слухов, что годами ходят про них, расследований и желтых статей, что за прошедшие годы понастрочили писаки, это и вправду — полная ерунда. Вот только его парень, его партнер, важнейший человек в его жизни сейчас выглядит словно щенок, которого пнули, а он и не понял за что, но сразу же счел себя виноватым. Ну как так?.. Дженсен прямо сейчас бы с радостью пнул сам себя. — Иди сюда, Йети. Прости, я просто очень устал. Конечно же, все хорошо. И я рад, что ты смог вырваться с съемок и приехать. Боялся, что твой детский сад без тебя и шагу не ступит, — он тянет Джея к себе и запускает пальцы в отросшие волосы, подушечками массирует затылок и одновременно носом скользит по виску. — Ты меня нюхаешь, что ли? Эй, это мой фетиш, — тихонько смеется в его руках Джей и едва слышно стонет, когда Дженсен прижимается крепче. — Как хорошо, что они отросли. Обожаю. Только ты скоро снова их сострижешь, — ворчит он, перебирая волосы Падалеки и чувствуя, как тот дрожит и почти не дышит под ним. И уже через мгновение — дышит загнанно, часто, с присвистом. Дженсен зубами подцепляет его воротник и тянет вверх горловину футболки. Они остановились в крошечном отеле на самом краю городка, где и сотни тысяч жителей не наберется. Через окна, распахнутые на восток, в комнату просачивается тяжелые августовский воздух, пропитанный зноем и влагой протекающей неподалеку реки. Утробно завывающий кондиционер не очень спасает. — А мне нравится, что твои отросли, и для роли в "Небе" их не решили сделать короче. Не то чтобы я не любил твои колючки ежа, — шепчет Джей и, приподнявшись, лицом зарывается в шевелюру. Сегодня Дженсен пахнет каштанами, дыней и легким, освежающим бризом. Он пахнет хвоей и чуточку — терпким, щекочущим ноздри дымом. — Может быть, купим здесь дом? — Эклс опрокидывает его на кровать и, нависая, целует, попутно продолжая избавлять от остатков одежды. — Не думаю, что это разумное вложение ресурсов, Веснушка. К тому же город слишком мал, пойдут слухи. Да и этот проект не затянется на пятнадцать сезонов, — взывает к его разуму Джей. Хотя по мере того, как на нем остается все меньше одежды, а губы Эклса становятся все раскованней и смелей, соображать получается все хуже и хуже. — Мы можем обсудить это потом? — почти рычит Дженсен, забывая, должно быть, что всю болтовню сегодня начал именно он. — Ты как с голодного мыса, — стонет Джеред, когда нетерпеливые, жадные губы на грани боли впиваются в шею, ключицы, оставляя на коже пятна-следы. — До кона несколько дней. Нам надо много успеть, иначе в следующий раз наш заспанный вид не оправдают никакие байки о свихнувшейся в отеле сирене. А Миша не согласится помочь, а будет три дня подкалывать всяко и ржать. Резонно. Хотя... если этот голод, эта жажда друг друга не проходит, не стихает столько долбанных лет, что решат каких-то два дня? Но попробовать стоит. — Нам очень много надо успеть, — соглашается задумчиво Джаред и, обхватив резко руками, роняет Эклса на матрас, прижимает своим большим телом. Дженсен дергается и даже шипит, как угодивший в ловушку кошак. У Падалеки в глазах буквально двоится, и он моргает. Сильнее. Под веками чешется, щиплет... Ну что такое?.. Вот черт... — Эй... — шепчет тихо-тихо внезапно угомонившийся Эклс. Он поднимает руку и ведет по густой щетине. Так ласково, как будто его Падалеки — ценнейшее сокровище мира. Хотя, во вселенной Дженсена Эклса так ведь и есть. От его жеста у Джареда на ногах поджимаются пальцы и что-то тянет в груди, в животе... — Ты застрял со мной на всю жизнь. И это никогда не изменится. — Знаю, — хрипит Падалеки и губами жмется к виску. — И хрен когда ты от меня сможешь отделаться, детка. Эклс закатывает глаза и поднимает руки, полностью сдаваясь, вверяя Джею себя целиком. Впрочем... Давно уже ведь и сдался, и вверил... И хрен кто когда сможет это уже изменить. И хрен кому они это даже попытаться позволят.