Там, где его место

Кажется, у Падалеки в Нэшвилле каждый раз просыпается дурная привычка — молоть языком обо всем, что приходит в его светлую голову. Гений. Дженсен к этим фокусам за почти двадцать лет, наверное, привык. Иначе, почему не тянет отвесить ему подзатыльник или спрятать в ладони лицо, делая вид, что его самого тут в принципе нет? Он, Дженсен Эклс, — привидение. Призрак. Иначе, почему он с азартом подхватывает историю Джея и сам ее продолжает, провоцируя в зале овации, свист и полнейшее светопреставление? Да кто его знает. Кажется, Джаред Падалеки — это диагноз. И если однажды ты умудрился попасть, даже не надейся, что где-то существует лекарство. Да и кто вообще, находясь в здравом уме, захотел бы от него излечиться? — Ну и кто тебя тянул за язык про трусы? Джей, ну честное слово. Теперь представь все варианты фантазий, которые им могли после этого сегодня прийти, а потом умножь... Я не знаю. На десять? Эклс честно пытается быть строгим, серьезным. В конце концов, из них двоих старший — он. Старший, а еще предусмотрительный и осторожный. Смотрящий на три шага вперед. На двадцать восемь шагов. Просчитывающий, чем чреват каждый взгляд, каждый жест, каждое слово. — На десять? Дженсен, ты мелко берешь. Я бы умножал примерно на сотню, — ржет Падалеки и беспардонно валит его на кровать, присасываясь к чувствительному местечку на горле, оставляя на шее следы. Дженсен ерзает, пытаясь скинуть с себя каланчу и уворачивается. Но бесполезно. — Джей, ты сдурел? У нас со Стивом концерт. Ты меня туда в водолазке отправишь? — Было бы круто. А то опять будешь скакать полуголый и потный, — ворчит Джаред, зубами стараясь то ли расстегнуть, то ли оторвать мелкие пуговицы на рубашке. Эклс пытается вспомнить — где это он, по мнению этого шестифутового (и не забудем еще про четыре дюйма) Отелло, щеголял полуголым. Хотя бы не без белья! — Я хотя бы трусы нигде не теряю, — брякает он. По прищурившимся моментально хитрым рысьим глазам понимает — вот сейчас-то он огребет. И Падалеки припомнит ему все грехи. Как будто сам — младенец безгрешный. — А кто тут же радостно признался прямо со сцены, что я у него взял трусы? Я тебя за язык не тянул. — Надо было, чтобы все решили, что ты ходишь в одних дня по четыре, время от времени надевая их наизнанку? Признался же, что те до сих пор не стирал, — прыскает Эклс. За это зубы Джея впиваются сильнее в плечо. Чуть-чуть не до крови. — Ты меня ни с кем случайно не спутал? — Кажется, нет. А что, есть на примете кто-то конкретный? Дурачится и хихикает, пока Джаред, распяв его под собой на кровати, наваливается сверху и в чуточку оттопыренное ухо скользит языком. Щекочет. Эклс дрыгает ногами и ржет, изворачивается, чтобы лягнуть Джареда пяткой. Не выходит. Потому что зафиксирован уж слишком надежно. — И не надейся. Терпи. Будешь знать в следующий раз, — обещает туманно ему Падалеки. Дует в ухо, пуская табун мурашек по коже. И нелогично добавляет, — ты как лесной эльф. Такой же зеленоглазый и до дрожи красивый. Точно. К тому же — ушастый. Когда Падалеки познакомился с эльфами, конечно же, не говорит. Кстати, и не думает уточнить — какой это такой следующий раз. Наверное, следующий кон, когда его снова пробьет на словесный понос? А Дженсен, заразившись вирусом безбашенной дури, поддержит все, что Джей предложит ему. — Ты вообще помнишь, что я и сейчас не в своем белье? — опаляет жарким дыханием, прикусывая самую мочку, и Эклса под ним выгибает дугой. — Конечно, я помню. Уже приучился брать для тебя одну _о с о б у ю_ пару. И это, если не помнишь, именно я сегодня мотался в магазин между панелями и фотосессиями. Джей хохочет, и от этого смеха — щекотно. А еще жарко — они слишком крепко сплелись, к тому же на них зачем-то так много одежды. — Между прочим, я хотел позвонить на ресепшн или сразу в магазин — заказать. Ты тоже мог это сделать, отдохнул бы чуть-чуть, всю ночь же не спал. — Ага. Твоими молитвами у меня случается много бессонных ночей. И как ты этот поиск трусов вообще себе представляешь? "Здравствуйте, это Эклс. У меня проблема — нужны срочно трусы. Знаете, подойдут только Saxx и того размера, что сложно найти в магазинах... Нет-нет, это не мне, а моему парню". Так что ли? — Моими молитвами? — кажется из всей этой тирады Падалеки улавливает только начало. — Мне приснилось, или прошлой ночью молил именно ты? Можем, кстати, на бис повторить. Пока я не уехал. И тут же сникает. Дженсен тянется, чтобы прогнать грустинки из теплых ореховых глаз. — Здоровяк! А ну-ка не кисни! Я запрещаю, — целует жмурящиеся веки и слипшиеся стрелки ресниц, колючие скулы, о кончик носа трется носом, дразнясь. — Это не последний концерт. Я понимаю, почему тебя там не будет. Слушай, немедленно прекращай, а то я все отменю. А потом Стив оторвет мне голову. И ты пожалеешь. — Знаю, — сокрушенно и хрипло выдыхает Джаред, силится улыбнуться. — Прости. Я не думал, что возникнут проблемы. — Детка, это работа. Я тоже рядом с тобой не всегда. Мы это скоро изменим. Ты помнишь? Наш новый проект... У Джареда глаза сейчас же загораются огнями и жизнью, и он затыкает Эклса губами, пробирается глубоко в рот языком. Бормочет: — Тише, и у стен могут быть уши. Пока об этом не надо знать никому. — Значит, не будем, — немедленно соглашается Эклс и вздыхает. Он все еще помнит, к чему привела та глупая утечка про приквел. — Когда там приедет такси? — У нас еще четыре часа, — оживляется Джаред и лезет ручищами под рубашку, которую под шумок успел почти до конца расстегнуть. — И почему мы до сих пор тут болтаем? — притворно хмурится Эклс. Приподнимается, помогая раздеть себя до конца. Под кожей разливается чувство всепоглощающего, нереального счастья. Хочется во весь голос петь, нет, орать на весь мир о том, КАК ему хорошо. Залезть на окно и махать прохожим трусами. Дались ему, господи, эти трусы. Все же Нэшвилл — это какая-то особенная точка планеты.