Отпустите меня домой

      Быстро работает операционная бригада, все злее становятся комментарии, все напряженнее анестезиолог. Все тяжелее маленькой девочке, но ее держат, держат на этом свете, не давая уйти. И вот перелом, еще немного, живи же! Ты справишься! Тяжелый труд, ежедневно спасающий жизни. Вот расслабился хирург, значит, все, получилось. «Шьем». Заплакала от облегчения, не выдержав напряжения, молоденькая хирургическая сестра. Так бывает, они тоже люди, из плоти и крови. Шьет игла, накладывая шов, ложится сверху пластырь, дренаж… Все, они сделали все, что было в их силах, и малышка живет. Пульс, давление… Норма, можно перевозить в реанимацию, где ею займутся другие врачи. Где ей абсолютно точно не дадут умереть. И хотя она пока не дышит сама, но этот миг, миг первого судорожного вдоха еще наступит, хирург это точно знает. Хирург, совершивший чудо — спасший человеческую жизнь.       — Тихо, моя хорошая, папа все сделает, — успокаивает Гермиону отец, устремляясь в отделение. — Посиди пока тут, потом придешь, посмотришь на свою Рие.       — Она моя сестра, папа, — слегка успокоившись, говорит Гермиона. — Я не смогу без нее.       — Не надо без нее, все с твоей сестренкой хорошо будет, — успокаивает дочку мистер Грейнджер, решив подумать о сказанном потом.       Пищат мониторы, мерно работает ИВЛ, качая воздух, спит девочка, сейчас выглядящая совсем крохой. Почему-то в реанимации они все выглядят младше своих лет, и от этого часто страшно. Но мистер Грейнджер спокойно включается в работу, пара часов — и можно будет смотреть, что мы имеем. Первые сутки решают все. Особенно после экстренной операции. Хотя такие операции плановыми и не бывают.       В принципе, бокс отдельный, можно Миону переодеть, помыть и пусть сидит, раз хочет. Мистер Грейнджер очень хорошо знал свою дочь. Очень хорошо понимал, что она не уйдет. Надо же, сестра… Что же у них в той школе случилось, раз его дочь так прикипела к этой девочке?       — Миринда, там, в коридоре, сидит моя дочь, ты должна ее помнить.       — Да, доктор, отвести в ординаторскую?       — Нет, там у меня в шкафу костюм на ее размер, пусть помоется, переоденется и приходит сюда.       — Но, доктор…       — Что-то случилось, Мири, в их школе, раз за два месяца Гермиона прикипела к девочке так, что называет сестрой. Пусть лучше обе будут в одном месте, на две палаты меня может не хватить, я нужен здесь.       — Вот оно что… Хорошо, доктор Грейнджер, я сделаю.       Доктор Грейнджер присел рядом с кроватью мисс Поттер, как значилось в сопроводительном документе. Что же послужило причиной инфаркта? Эти «маги» проигнорировали предынфарктное? Питание? Стрессы? Надо расспросить дочь. Теперь у девочки будет длительный восстановительный период. Где ее родители, наконец?       В палату вошла Гермиона в салатовом хирургическом костюме, волосы собраны под шапочку, руки сразу из дезинфектора сбрызнула, умница, дочка. Глаза ребенка были испуганными, но она хотя бы не плакала.       — Папа, она будет жить? — тихо спросила девочка, с надеждой глядя на отца.       — Уже да, — коротко ответил мистер Грейнджер. — Рассказывай.       — Что, папа?       — Все рассказывай, — твердо сказал мистер Грейнджер. — Я хочу знать, что у вас там такое произошло. Два месяца в школе чуть не убили ребенка — это как-то необычно, ты не находишь?       — Понимаешь, папа, — начала Гермиона. — Маги умеют стирать память, а обычные люди для них ничто. У Рие… У нее приемные родители, но она их любит, ты бы знал, папа, как. Иногда мне кажется, что я вас недостаточно люблю, на ее фоне. Она без них даже дышит с трудом, папа…       — Что случилось, доченька? — обнял девочку отец. — Что сделали с этими людьми?       — Сначала Рие заставили поехать в школу… Папа, какое счастье, что вы сразу согласились, я бы от такого сломалась, папочка. Ее шантажировали жизнью папы и мамы… — девочка расплакалась, рассказывая отцу и вернувшейся медсестре о пережитом. — А потом им изменили память, ну это как гипноз, и…       — Они ее больше не помнят? — спросил мистер Грейнджер, уже прикидывая варианты восстановления памяти.       — Хуже, папочка, намного хуже… Они ее помнят, но ненавидят. А у нее в школе была депрессия, она только со мной оживала. Но она часто падала в обморок — три-четыре раза за день.       — Твари какие… Что у нее с сердцем?       — Не знаю, папочка, только в детстве была тяжелая пневмония, ее эти… Маги. Они продержали в ноябре всю ночь на улице.       — Значит, и с легкими… Значит, так, слушай меня, дочь. Первые сутки — самые важные, раз ты хочешь тут остаться, то — руками не трогать, слезами не заливать. Это понятно? Можешь руку гладить. Параметры монитора тебе понятны?       — Да, папочка, спасибо! — ответила девочка.       — Я пойду посмотрю других пациентов, а ты пока бди. Если что, кнопка — вот.       Гермиона улыбалась. Папа доверил ей самое важное — смотреть за сестрой. Рие, сестренка… Только выживи, очень тебя прошу, только живи.

***

      Рие очнулась на третий день и сразу же увидела Гермиону, которая дремала на стуле, рядом с ее кроватью. Захрипев, девочка попыталась что-то сказать, что подбросило Гермиону, сразу же нажавшую кнопку, о которой говорил папа.       — Молчи, не говори ничего, тебе помогает дышать аппарат, — затараторила Гермиона. — У тебя все хорошо, сестренка, ты будешь жить!       Дверь резко распахнулась, пропуская в себя врачей и не спавшего последние сутки мистера Грейнджера. Они столпились вокруг кровати, не давая Рие видеть сестру, но она знала, что та сидит рядом.       — Очнулась, надо же, сразу…       — Да, самодых, разинтубируем.       — Работаем… Качни разок… Вот хорошо, дышит. Дыши, девочка, дыши.       — Фух, пронесло…       — Можешь что-то сказать, малышка?       — Да… — тихо произнесла Рие. — Пить…       — Пить — это непросто, — сказал доктор Грейнджер. — Дочь, дай-ка поильник.       Гермиона метнулась со специальной посудой к отцу. Тот показал, как можно поить и сколько воды можно в сутки. Гермиона внимала, а Рие рассматривала сестру, одетую в медицинскую одежду, которая готовилась ухаживать за ней.       — Рие, плакать нельзя, — строго сказала Гермиона. — Правда, обнимать тебя пока тоже нельзя, чтобы шов не тревожить.       — Сестренка… — прошептала Рие, но эти действия ее так утомили, что девочка уснула.       — Спать будет много, не пугаться, все внимание на мониторы, понятно?       — Да, папа, — кивнула Гермиона.       — Если что, зови, — улыбнулся доктор Грейнджер дочери.       — Спасибо, папочка…       Когда папа ушел, Гермиона подсела поближе к Рие и принялась гладить ее волосы, рассказывая о том, как теперь все будет хорошо, как они будут вместе гулять, кататься и беречь маленькую сестренку, чтобы с ней больше ничего не случилось.       Странное дело, но параметры на мониторах под этот рассказ медленно входили в абсолютно нормальные рамки. Рие улыбалась, слыша сквозь сон ласковый голос сестренки, которую она уже очень любила.