And I'm calling for my mother as I pull the pillars down

Робарра вышла за принца осенью, прежде чем на юге пошел снег и тем самым затруднил путешествия. Деревья Королевского Леса стали красными и золотыми, оранжевыми, бордовыми и янтарными, и жара Королевской Гавани спала, стала приятным теплом днем и освежающей прохладой ночью. Начали собирать урожай, и крестьяне потянулись в города, в поисках спасения и тепла, от надвигающейся зимы. Робарре исполнилось шестнадцать за три месяца до того, и на этот раз с ней были мать и братья. Ренли родился два года назад, и Барра обожала его – он был милым и очаровательным, веселым маленьким мальчиком, который никогда не прятал улыбок, всегда был рад крутиться в ее руках или кататься на спине Станниса. Станнис как обычно был серьезен и мрачен, но он был недавно помолвлен с Джейн Сванн, его ровесницей. Робарра не обожала этого брата, но она любила его, и думала, что это будет хороший брак – их родители поступили правильно, организовав его. Джейн была такой же серьезной и гордой, как Станнис, но ей доставало дружелюбия, которого он был лишен, и она была хорошенькой – с каштановыми волосами и глазами настолько темными, что они казались почти черными, с высокими скулами – но она не была тщеславна в своей красоте, и Робарра знала, что Станнис бы такое презирал. Они хорошо подходили друг другу и казались довольными друг другом. Она испытывала облегчение, что семья была рядом с ней в недели, а потом дни перед свадьбой, потому что казалось, что напряжение все больше нарастает – должны были присутствовать почти все великие дома, кроме Старков и Грейджоев, которые редко покидали свою родину, и со всех сторон на нее взирали завистливые глаза, пусть даже они с Рейгаром были помолвлены уже много лет. Кассана прятала свое беспокойство за теплой улыбкой и ободряющими словами, рассказывая Робарре, как горда ей она была, какой высокой и красивой была ее дочь, как она до каждого дюйма будет выглядеть истинной принцессой, что принц наверняка сочтет ее самой Небесной Девой, и Робарра старалась подавить горечь – что могла знать ее матушка? Они с отцом поженились по любви, и все еще были влюблены. Робарре нравился Рейгар, он даже привлекал ее иногда, несмотря на все ее старания, но она его не любила. Конечно же, любовь – это не только смазливое личико и галантные слова. Любовь была… Любовь была чем-то, за что стоило сражаться. Не эта… Холодная невозмутимость. Но только маленькие девочки болтали о любви, а она больше не была ребенком. Она пристально смотрела на свое отражение в зеркале, пока матушка и служанки помогали ей одеваться в утро ее свадьбы, в утро холодное и солнечное, с почти морозным ветром в воздухе, и в бледном синем небе не было ни облачка. Ее платье было чисто белого цвета с пышной юбкой, украшенное богатой золотой вышивкой по лифу и рукавам, и только черный олень из оникса свисал с цепи на ее шее, и серебряный дракон с гранатовыми глазами обхватывал его. На ее голове был венец из валирийской стали. Матушка настояла, чтобы ее черные локоны оставили распущенными, вместо того, чтобы собрать их на ее макушке. Багровые розы были вплетены в ее кудри, и ей казалось, что она едва могла пошевелиться, из страха, что лепестки осыпятся на пол. Ее девичий плащ был цвета яркого золота, с черным оленем, расшитым посередине, и женщинам пришлось подхватить его, когда она сделала медленный шаг вперед. - Ты прекрасна, - заверила ее Кассана, и нежная улыбка прикрывала печаль в ее глазах, когда она поцеловала Робарру в бровь – дочери пришлось наклониться, чтобы мать смогла это сделать, потому что Робарра унаследовала рост своего отца. - Я чувствую себя самозванкой, - пробормотала Робарра и пожалела об этом, потому что Серсея Ланнистер все услышала, и теперь пыталась скрыть усмешку за невинным видом. Они не испытывали друг к другу настоящей ненависти – девчонка Ланнистер была помолвлена с младшим сыном, в конце концов, хотя ему и было всего три, но она знала, что Серсея считала ее неподходящей невестой для ее любимого Рейгара, пусть Робарра и сомневалась, что он вообще замечал существование светловолосой девчонки. Женщины не часто привлекали внимание ее будущего мужа, даже такая будущая красавица, как Серсея Ланнистер. Она думала, что больше его интересовала Элия Ланнистер, потому что они танцевали вместе на турнире в честь Визериса три года назад, и казалось, что они поглощены разговором, но опять же, может быть и нет. Дорнийская вторая жена Тайвина Ланнистера не казалась завистливой или печальной теперь, только несколько осуждающей, и эти взгляды были в основном сосредоточены на ее падчерице. Казалось, что дорога к Септе Бейлора заняла годы, а не минуты. По каждому коридору, по каждому двору повисла тишина. Слуги остановливали свои спорые приготовления к пиру, чтобы упасть на колени, когда Робарра молча проходила мимо них. Она должна была упиваться своей властью. Она собиралась стать их принцессой сегодня, а однажды их королевой. Другие женщины убили бы, чтобы оказаться на ее месте. А она чувствовала только тупой ужас. Она думала… Она думала, что будет по-другому. Она думала, что испытает хотя бы малость удовлетворения, но ей хотелось только убежать. Она хотела сбежать отсюда. Она коротко подумала о Неде Старке, и о том, каким мужчиной он теперь стал. Она не видела его с тех пор, как они были детьми, но ее мысли время от времени обращались к Северу. Она сомневалась, что он помнил ее так хорошо, как она его. Если честно, и ее воспоминания о нем были смутными и отрывистыми. Станнис до сих пор общался с ним. Возможно… возможно, он сможет доставить ему письмо от нее, после свадьбы, хотя она и не представляла, что сможет сказать. Это было глупо. Она была дурой. Она собиралась выйти замуж за Рейгара Таргариена, принца Драконьего Камня, наследника Железного Трона. Запах ладана в септе был слишком острым, свечи слишком яркими, их огоньки слепили ее, когда она шла по проходу, держась за руку своего отца, и тишина оглушала ее. Она бы предпочла слышать шепотки и бормотания. Сухой голос Верховного септона почти принес облегчение. Рейгар был красив, может быть даже красивее обычного, его собственный венец сиял в его серебристых волосах, и его серьезные фиолетовые глаза, черно-красный дублет… Ее едва затошнило, и она сама не понимала, почему. Она почувствовала себя голой, когда с ее плеч сняли плащ, и она почти повернулась за помощью к отцу, но заставила себя стоять неподвижно, прямо, высоко подняв голову, когда Рейгар набросил свой плащ ей на плечи, застегивая железную застежку. Его прохладные пальцы скользнули по ее шее, когда он делал это – и ей показалось, что она обожглась, хотя сама не понимала, почему. От стыда? От гнева? - Этим поцелуем, - сказала она, гордым, чистым голосом, хотя совсем не чувствовала себя ни гордой, ни чистой, - я клянусь тебе в своей любви и называю тебя моим господином и мужем. - Этим поцелуем, - тихо, почти шепотом сказал Рейгар, ярким контрастом с ее заявлением, - я клянусь тебе в своей любви и называют тебя моей госпожой и женой. За шесть лет помолвки они ни разу не попытались поцеловать друг друга, хотя были моменты, когда Робарра думала… Она предполагала, что ее муж был слишком благороден для этого. Все, что останавливало ее от желания поцеловать какого-нибудь сквайра – однажды, например, на пиру с Ричардом Лонмаутом – был страх, что узнает король – ей не думалось, что за это она получит только выволочку и отправку домой. Она не ощущала себя добродетельной, когда его губы нежно коснулись ее, и она быстро поцеловала его в ответ, немедленно отстраняясь, и ее лицо раскраснелось, когда она повернулась к толпе, которая взревела от одобрения. Ее отец смотрел на нее почти с благодарностью – она сыграла свою роль, подумала она, и хорошо сыграла, и теперь никто не сможет в этом сомневаться – она стала принцессой Робаррой, и ее дети будут от крови дракона. Обычно Робарра наслаждалась пирами. Ей нравилось пить – она могла выпивать вино и эль не хуже любого мужчины, и ей нравилось танцевать – при дворе не было мужчины, с которым она бы не потанцевала хоть раз, кроме, может быть, самого Эйриса – и ей нравилось ходить с места на место, болтая и флиртуя, и беседуя. Но на своей свадьбе она была словно статуя, сидя молча и неподвижно рядом с Рейгаром, глядя, как гости едят и пьют, и радуются. Лепестки роз продолжали осыпаться на ее колени, и она методично собирала один за другим и бросала их на пол. Ее муж вздохнул. - Если я чем-то расстроил тебя… - Не расстроил, - быстро сказала она. – Прости, Рейгар. Я не хотела… - Она сжала красный лепесток между пальцами. – Я не хотела казаться печальной. Я счастлива, это правда, - солгала она, оглядывая зал. – Только… Немного взволнована из-за провожания в постель, наверное. Это не было до конца ложью. Она не думала, что Рейгар будет жесток или даже неосторожен с ней, но она не ожидала ничего приятного. Их долгом было родить сына, как можно скорее. Его вид, неубежденный, все же стал теплее, и он взял ее горячую руку в свои прохладные пальцы. Она не знала, отдернуться ей или нет. - Я обещаю, я постараюсь, чтобы тебе было как можно менее больно, Робарра. Ты моя жена. Я хочу, чтобы… Ты чувствовала себя в безопасности, - заверил он с ободряющей улыбкой. Она устала от того, что люди пытались ее ободрить. - Конечно, - пробормотала она и поднялась. – Разве мы не должны возглавить танец, муж мой? Они с Рейгаром танцевали также хорошо, как когда танцевали с другими, но он двигался медленнее, более точно, и ей приходилось тщательно следить, чтобы не казалось, что она торопиться. Зеваки ахали и кудахтали над ней, и она старалась сохранять искреннюю улыбку, казаться такой же невозмутимой, как и он. Это было трудно. Потом он танцевал со своей матерью, даже еще грациознее, чем танцевал с ней, две фигуры в серебре и багрянце двигались в совершенной гармонии, а Барра танцевала со своим отцом, куда быстрее, спорее, быстрые, как молнии, и от этого она задыхалась, и ей хотелось смеяться, пусть и немного. - Все будет хорошо, - сказал он ей твердо, прежде чем передать ее новому партнеру, сиру Эртуру Дейну. – Ты увидишь, милая. Они уже тебя любят. Наверное, он был прав. Люди любили ее. Она нравилась придворным, она навещала септы и сиротские приюты, и бездомных и нищих, и она не отворачивалась и не кривила лицо при виде самых убогих в Королевской Гавани. Она не ставила себя выше купцов или служанок только потому, что родилась знатной дамой. «Они любят тебя» - твердила она себе, танцуя танец за танцем. «Они любят тебя, они любят тебя» - а потом она снова танцевала со своим мужем. «Он не любит тебя, а ты не любишь его, но это не важно, народ тебя любит, ты их принцесса, ты будешь их королевой, и они любят тебя». Музыканты заиграли «Король снял корону, королева – башмачок», и она с трудом поборола напавшие на нее страх и неуверенность. Она знала, что бывает в брачной постели, почти ждала этого, в какой-то мере. Она не была хрупкой дрожащей маленькой девочкой. Это было больше чем ее долг, это была ее ноша. Пронзительные визги Эйриса о постели не испугали ее, и не испугал отвратительный взгляд на его лице. Король предпочитал тоненьких хрупких блондинок, когда он не бил и не насиловал свою жену, и в этом смысле она его никогда не боялась. Но тех нескольких мужчин, что приблизились к ней… Но здесь был Станнис, сердитый, раздраженный, верный своему долгу Станнис, и она никогда не чувствовала такой к нему благодарности, как когда он обхватил ее, поднял на руки, простонав сквозь зубы, и прожег взглядом мужчин, потянувшихся к ней, к каждому, кто осмелился на что-то большее, чем сдернуть с нее плащ невесты или вырвать розы из ее волос. - Ну вот и все, - мрачно сказал брат, опуская ее на пол в спальне, и Барра вдруг поцеловала его в щеку, не обращая внимания на его удивленный взгляд – потому что обычно она скорее ударила бы его, чем поцеловала или обняла. - Потанцуй с Джейн еще несколько танцев, - сказала она ему тоном властной старшей сестры, и продолжала поддразнивающе улыбаться, пока он не захлопнул за собой дверь. Через несколько минут пришел Рейгар, дружелюбный и каким-то образом все еще полный достоинства, несмотря на толпу визжащих женщин за его спиной, как всегда готовых воспользоваться возможностью наложить лапу на восхитительно красивого принца. Какая-то ревность вскипела в Робарре, и она сердито посмотрела на Лизу Талли, прежде чем Рейгар осторожно, но твердо закрыл дверь, оставляя женщин в темном коридоре, а ее оставляя в спальне с ним. Они молча смотрели друг на друга, пока Робарра не отвернулась к вину и кубкам, приготовленным для них, наверное на случай, если жених или невеста переволнуются. Она не была напугана, к ее изумлению, не сейчас. Только немного взволнована. А он казался совершенно спокойным, но конечно, он уже делал это раньше, все мужчины делали, даже принцы-книжники, предпочитающие женщинам песни. - Вина, ваша милость? – Она протянула кубок почти шуточным жестом – она уже много лет не обращалась так к нему. - Я достаточно выпил на пиру, - с улыбкой ответил он. – Как и ты, полагаю. Может быть, она была немного пьяна. Она чувствовала приятное тепло, но не была пьяна или не в себе. Выжидательно глядя на него, она подняла руки, снимая свой венец, но он остановил ее. - Позволь мне. Она задержала дыхание, когда он снял его с ее головы и почти нежно пригладил ее локоны. - Ты хочешь меня? – Вдруг спросила Барра, глядя на него из под нахмуренных бровей. Он остановился. - Конечно, я хочу тебя, мы муж и жена… - Это не ответ мой вопрос. Ты хочешь, чтобы я была твоей женой, но хочешь ли ты меня, - настаивала она, было уже поздно стесняться, - как женщину? В ответ он приподнял ее лицо руками и поцеловал ее. Его руки все еще были слишком холодными, и слишком нежными для мужчины, который сражался и ездил верхом, но в его поцелуе был огонь, совсем не так, как в септе, и Барра жадно ответила на него. Это не была любовь, но с этим она могла смириться – была борьба, была какая-то страсть, и она почувствовала себя живой, более собой, чем за весь вечер, когда платье на ней порвалось, и он не остановился, не начал мило извиняться, а поцеловал ее крепче, водя руками по ее лицу, шее, груди. Нет, она его не любила, и она знала, что он ее не любил, но к ее удовольствию, по крайней мере он в какой-то мере хотел ее, и очень хотел, подумала она, едва пряча победную улыбку, когда ее принц Таргариен спал рядом с ней, одной рукой запутавшись в ее темных локонах. Она подумала, что может быть и она его хотела, ту часть его, что была пламенем и кровью, а не блестящим, холодным серебром.