***
— Не зря они здесь. Тебе-то лучше стало, — шепнула Олександра, когда выдалась минута без надзора. Сергей едва заметно кивнул ей. Ему было мерзко, что она видела его в таком виде: забитым, загнанным в угол палаты, скованным смирительной рубашкой. Она делала вид, что всего этого не существовало. Соблюдала корректность, по её словам. Птица возник в сознании, когда Сергей ворочался на подстилке в полутьме. — Я согласен, что она не гнилая, — вдруг начал он. Разумовский замер. Неужели? — Но это не значит, что Рубинштейн угомонится. Он заявится за нами. Мы должны прийти к согласию, иначе станем ещё одним препаратом в его огромной коллекции, — Сергей впервые почувствовал напряжение в голосе кичившегося своей силой Птицы. Неужели это перемирие? — Не обольщайся. Нам понадобятся все силы, чтобы выжить. — предупредил он. — Даже не думал, — Сергей почувствовал прилив энергии. Он растворил ночные кошмары, превратив их в неясные очертания. Те исчезли из памяти наутро. Олександры незаметно несколько кормежек подряд. В груди Сергея заворочалось нечто склизкое и холодное, как утопленник. Оно нарастало, как и стук приближающихся подошв. Рубинштейн. Птица щерился. — Здравствуйте, — проговорил человек по другую сторону решетки. С ленцой, какая наступает у заключившего выгодную сделку. Разумовский напряженно склонил голову, обозначая, что услышал. Проявляет реакцию. Не надо электрошока. Слова вырвались непроизвольно из того угла, куда забилась жалкая часть Сережи. Она умоляла, чтобы её не трогали. — В вашем деле изменились некоторые обстоятельства. Теперь я допускаю, что вы приняли наркотик не по своей воле, — ошарашил калечащий врач.Глава 9. Заступники среди чумы
21 апреля 2022 г. в 11:00
В коридоре психиатрической больницы гремело оцинкованное ведро. Санитарка елозила по полу затасканной тряпкой неопределенного цвета. Вслед за сморщенной женщиной в неяркой мешковатой униформе разносился запах хлорки.
— Хоть бы помер и своих освободил! Волочила наркомана на себе, десять лет на него угробила, — донеслись зычные возмущения до распластавшегося в палате Разумовского.
Точно о нем говорила. Теперь его пнуть мог каждый. Хочешь — отдавай на растерзание галлюцинациям, хочешь — током бей до одеревенения мышц. Сергей Разумовский — убийца. Он заслужил.
Словесные оскорбления вообще не считались, прямо как в детдоме. «Не обращай внимания» — между делом бросали воспитательницы заплаканному мальчугану. Он честно пытался. Но если он не реагировал на слова, то переходили к действиям. Они не прекращались до тех пор, пока домашний мальчик не научился больно бить в ответ. Так, чтобы обидчик съежился на полу и захныкал. Жалость к нему выжигали воспоминания о собственных унижениях и ноющие синяки под одеждой не по размеру.
Потеря контроля над своим телом выбивала почву из-под ног. Порой в дурных снах она оборачивалась темным помещением, где дым вперемешку со слезами выедал глаза и легкие, а огромная грубая фигура нависала над перепуганным мальчиком. Нарушенная память пациента психиатрической больницы не давала ответа было ли то продуктом отравленного мозга или что-то подобное случалось в жизни. Птица лишь тихо шипел «Лучше туда не возвращаться».
Лишь бы о нежелании связываться с этим не узнал калечащий врач. Мысль о следующей встрече с ним погнала холодную дрожь от рыжего затылка до продрогших пальцев рук и ног. Казалось, отсутствие времени на поиск новых способов истязания разочаровывало Рубинштейна. «Увы, пока это не укладывается в мое расписание» — одного голоса палача достаточно, чтобы больной вздрогнул от страха, а в уголках глаз собралась влага. Сергей молился на то, что Рубинштейн нескоро заявится вновь. Едва ли поможет. Зверя в белом халате расстраивала невозможность измучить своего пациента. Для исполнения своих идей палач готов на всё. Прямо как Чумной доктор.
До пациента долетел шепоток персонала, что Рубинштейн с помощницей уехали в командировку. Когда голоса в голове ввинчиваются в рассудок, а реальность того гляди рассыпится под напором зрительных галлюцинаций, не особо доверяешь своим органам чувств.
Вероятно, Сергей всё-таки не ослышался насчет отлучки главврача. Вот уже несколько кормежек ни следа бойкого исследователя. Пациент опасался, что этот перерыв закончится так же внезапно, как между электрошоком. Должно быть, обсуждались и иные детали отъезда, но травмированный мозг их не различил.
Птица ворочался на краю сознания. Вещал заметно тише, хотя оранжевых таблеток не наблюдалось. Сообщал о том, что уловил планировку здания. «Отсюда и до палаты с электрошоком» — мстительно ввернул скованный смирительной рубашкой. Если Птица и пытался закрыть его от судорог, то явно не потому, что искуплял вину за причиненную боль. Скорее, осознавал, что болевой шок носителя не принесет особой пользы. Удивительно, но пререкаться Птица не стал.
О том, что конкретно происходило, пока Сергей пребывал в сумраке сознания, рассказывать отказался. «Я твой резерв. Пришлось потратиться» — коротко пояснил он. Обычно Птица бахвалился.
Сам Разумовский сейчас не ощущал ничего, кроме болезненной стянутости во всем теле. Птица милостиво дозволял смыкать веки и не окунал в омут кошмаров. Практически не помогало — при пробуждении Разумовский чувствовал себя изможденным, а не обновленным. Настолько, что пищу принимал только после угрозы кормления через зонд. Чувствовал себя подопытной крысой, которую насильно пичкают кормом, чтобы не умерла раньше назначенного.
Липкая апатия захватила тело, прилепила его к жесткой лежанке и вытеснила интерес к окружающему миру. Источники информации о событиях извне пресекались. Да и зачем они? Просто наблюдать и ни на что не влиять? Сальные рыжие волосы наползали на глаза, загораживая вид, но пациент психиатрической больницы даже не пытался откинуть их назад.
Загремел замок. Примелькавшегося каре Софьи Леонидовны съежившийся в углу палаты не заметил. Зрение вернулось в норму, поэтому между своих прядей различил растрепанную мышино-русую косичку чуть ниже плеч. Её обладательница — коллега того санитара, который получил убойную дозу из-за выкрутасов буйного пациента. Не факт, что санитар выжил. На Сережу до сих пор накатывала дурнота, когда перед глазами вставало белеющее лицо и бессильно рухнувшая на пол крепкая фигура. Сергей отвернулся от медсестры. У неё наверняка были проблемы по вине преступника.
— Никого ты не убил. Жив он, — вдруг высказалась медсестра. Она попала в цель.
Разумовский резко обернулся. Различил сквозь полезшие в глаза патлы спокойное выражение девичьего лица и приподнятые уголки тонких губ. Не галлюцинация? Птица ведь тоже отвечал на самые сокровенные позывы. «Нет, — буркнул он. — Раздваиваться я не умею».
Сергей слабо догадывался о пределах способностей этого существа. Оно хорошо знало о том, что неизвестность пугала носителя. Когда-то она только заводила талантливого студента-программиста исследовать. Теперь — отгоняла как пустота за обрывом. Непонятно что в ней сидит и как оно изувечит.
— Георгий аллергик. На столько вещей, что носит при себе лист с запрещенными лекарствами и продуктами, на случай если хлопнется. У него четверть зарплаты на антигистаминные уходит. Вот и тут поймал аллерген, — пояснила медсестра.
Что всё это значит? Мысли вязли, как в подсыхающем бетоне, и никак не хотели оформляться в нечто удобоваримое и выговариваемое.
— Успели откачать, — закончила она.
Разумовский мог бы составить целый список с пунктами и подпунктами почему всё сказанное могло оказаться ложью, чтобы угомонить не в меру буйного пациента.
— Гоша! — позвала девушка, развеивая сомнения. И он действительно явился.
Поначалу Разумовский глядел на обладателя каштановой челки недоверчиво. Однако, чем дольше, тем больше знакомых черт проявлялись. Сергей даже мотнул головой, отбрасывая мешающие рассматривать рыжие пряди. Взгляд засек на лице санитара края ожога, которые не удалось спрятать под челкой. Пациент опустил взгляд. Санитар никак не среагировал. На его лице лишь усталость. Поскорее бы закончить рабочий день.
«Чего балдеешь? С того, что тот блюститель порядка выжил?» — бормотал Птица. «Да!» — заявил Разумовский. Сережа радовался, что не повесил на душу ещё одну смерть. Ему почудился язвительный комментарий голосом Рубинштейна, что их там столько, что без разницы сохранил ли Разумовский одну жизнь или уничтожил. И всё равно дышать стало легче.
— Но это не значит, что сегодня ты можешь повторить, — предупредила медсестра. Всё хорошее рано или поздно кончалось.
Сергей опустил голову. Забряцал лоток с ампулами и шприцами. После электрошока уколы казались мелочью. Пациент даже не почувствовал, как иголка пробила кожу и вену. Резко потянуло в сон. Голова непривычно отяжелела. Что за?! Решили отыграться, доведя до полусмерти?
— Доза больше обычного. Видимо, Вениамин Самуилович не хочет, чтобы происходило вне его присутствия, — без энтузиазма пояснила медсестра, вынимая иглу пустого шприца. Санитар молчал.
«Что же, лучше электрошока» — выдало уплывающее сознание. Хотелось, чтобы зашторили окно и свернуться калачиком.
— Хоть немного отдохнешь, — вдруг донеслось извне мягким голосом медсестры.
Она ошиблась. Сознание застыло, а Разумовский будто наблюдал за событиями со стороны, не ощущая себя их частью. Он бездумно исполнял всё, что указывали. Подъем. Дать исколоть руку, чтобы выкачали несколько пробирок крови. Кормежка — съесть всё принесенное без понуканий, не чувствуя вкуса. Под наблюдением отмыться прохладной известковой водой, прыскающей из старой лейки душа, и не расходовать время, пытаясь прикрыться. Не рыпаться при осмотре. Едкий запах хлорки вгрызался в рецепторы.
Телу всё равно, даже если Птица примется отрывать куски от печени. Она и так ныла. Это ощущение воспринималось как паршивый шумный сосед по блоку в общаге. Вроде неприятно и мешается, но после изнуряющего дня нет сил не то, что подняться с верхнего яруса кровати, а даже просто прикрикнуть.
Проглотить мутный сероватый бульон с жестким хлебом. Не отсвечивать после отбоя. Не дергаться, когда уходит свет.
Этот круговорот ворочался со скоростью завязшего в грязи колеса. Не важно какая погода за окном. Без значения, насколько низко опустился ртутный столбик фасадного термометра на беленой стене коридора за решетчатой дверью. Если бы Сергею сейчас приказали нагим лечь на плитку душевой и не двигаться, он бы и это сделал.
После очередной кормежки Сергей уставился на стену палаты. Пытался считать трещины, но сбивался ещё на первом десятке. В действительности их могло быть и двадцать, и тридцать. Сознание было не в состоянии усваивать информацию сложнее односложного приказа.
Одна из трещин явнее остальных чернела на грязноватой побелке. Сначала трещина казалась не толще нити. Сергей моргнул. Нить расширялась. Где-то этажом выше раздавался треск. Он усиливался, но показавшиеся в коридоре санитар и медсестра не реагировали. Сергей запоздало осознал причину. Черная масса перетекла на пол. Острые когти впились в подбородок. Вскрикнул. Сердце ёкнуло.
— Они думали, что парализуют меня. С тряпкой их трюки работают. Со мной? Нет, — протянул Птица, как в ту ночь, когда Сергей молил прекратить убийства.
Монстр наклонил голову вбок, будто высматривая какой бы кусок рассудка Сергея оторвать на этот раз. Демона опутывали железные цепи. Ограничится обличающими речами? Нет. Он выпрямился, будто цепи не тяжелее его аспидных перьев. Звенья зазвенели о пол и стены, разрывая барабанные перепонки. Пульс подскочил. Заныли ребра, грудина, но парализованный Разумовский не мог позвать на помощь. Тело онемело.
— Ты вообще думать не в состоянии. Значит, недееспособен. Тебя таким и суд признал. А недееспособным назначают опекуна, который контролирует каждое их действие…
Птица не успел закончить. Вскрикнул. Это прозвучало как выстрел на улице. Клацнул белоснежными зубами, показав клыки, но агрессия его не спасла. Птица плавился, будто огромный кусок угля. Сергей был в состоянии только наблюдать, будто обездвиженный гипнозом, как на него надвигалась непролазная чернота, на ходу терявшая антропоморфные черты. Закроет глаза — она поглотит его и не отпустит.
Лязгнул ключ в замке. Решетчатая дверь врезалась в стену, вздымая облако побелки.
Разумовского откачивали в четыре руки. Позже реанимировавшая его медсестра с косичкой пыталась выяснить, что он чувствовал перед приступом. Вела себя так, будто опрашивала потерпевшего на месте преступления. Сергей отвечал односложно. Медсестра в отличие от Софьи Леонидовны не бесилась.
Пациента перевели в другую палату, ниже и ближе к комнате, где хранился электрошоковый аппарат. Говорили, что после приступа безопаснее рядом с реанимацией.
Слова не шли, когда руки и ноги опутывали вязки, а под тонким матрасом чувствовалась жесткая металлическая койка. Настаивали, что ограничение подвижности больного для его же блага — нельзя перегружать организм. «Нельзя отвлекаться от монстра» — простонал Сережа.
Гаже всего были гигиенические процедуры. Пристегнутый к койке зажмурился, когда стянули низ, плеснули холодной мыльной воды и стали вводить катетер. Никак не прикрыть обнаженную плоть. От прикосновений затянутых в нитрил грубых мужских пальцев к ней было больно, стыдно до красноты и противно до тошноты. Даже когда из помещения ушли, Сергею казалось, что его до сих пор трогали против его желания. Никак не отмыться. Душ через несколько дней, если вообще полагается лежачему.
Не выдержал, всхлипнул. Незащищенность перед лицом системы чувствовалась особенно остро. Он больше не гений, не знаменитость, не значительная в стране личность. Сергей Разумовский просто пациент психушки, который существует в соответствии с чужими назначениями. Такому личное достоинство незачем.
Слезы потекли по лицу, вискам, скулам. Чуть полегчало. Выпустил напряжение. В прошлой жизни один человек сказал, что это необходимо. Нельзя держать всё в себе. Он и про навязчивые мысли объяснял. Они — это вопрос, на который так и не дали ответ. Вот только он пугал до дрожи в случае Сергея.
В следующий визит блеклая обладательница косички сдвинула простыню в роли одеяла так, чтобы она загораживала нервирующую резиновую трубку у паха.
Сергей отвечал только из-за угрозы худших процедур. До одной из них всего несколько шагов, как и до реанимации. После очередной краткой реплики медсестра догадалась какие ассоциации навевало это место. Обещала, что она не повторит тамошнее «лечение». Сергея тянуло грустно улыбнуться, но ни один мускул на лице не сдвинулся. С чего такая милость с её стороны?
Тем более, когда у двери дожидалась тележка для медикаментов. Шприцы там тоже имелись. «Вроде тех, которыми нас эта бледная крыса колола» — подал голос Птица. Во плоти появляться не спешил. Вспомнив как их потрепало, Сергей понял почему. Грудная клетка до сих пор отзывалась болью, если Разумовский слишком глубоко вдыхал. Опять. Резь прокатилась от грудины до ребер. Лицо исказила боль.
— Тебе надо восстановиться, — медсестра сказала очевидное. Но так успокаивающе, что даже Птица не пожелал съязвить.
Вот только вместе с Сергеем силу набирал его внутренний демон.
— Поэтому придется кое-что принять.
Она вытянула одну из нескольких десятков серых коробочек, пронумерованных черным маркером. Он порядком выцвел. Откинула крышку и в таком виде положила на тележку. Сергей краем глаза подглядел содержимое. Захотелось застонать. Сплошь белые кругляши таблеток.
— Едва ли тебя это успокоит, но назначили не только их, там ещё… — медсестра сверялась со списком назначений и попутно вскрыла ещё одну коробку с тем же самым номером, что и первая, — витамины группы Б. Красный такой раствор.
Закончив, она взглянула на извлеченное. Тонкие мягкие брови приподнялись. Она вновь обратилась к записям. Судя по тому, как нахмурилась, что-то сильно не сходилось. Медсестра колебалась. То откладывала ампулу, то поднимала её к искусственному свету. Взгляд как у человека, который взвешивал два выбора, которые ощущались одинаково тяжелыми.
— Так, кажется, напутали. Отложим. Второго приступа никто из нас не выдержит. Его вообще вычеркиваем из программы, — медсестра постаралась придать бодрости своему голосу. Он звучал музыкой после выговоров Софьи Леонидовны и речей Рубинштейна.
От приема остальных таблеток пациента не освободили. Невозможность самому взять даже жестяную кружку с водой угнетала. Сергей с трудом переносил зависимость от других.
Обычно воду и препараты в него вливали до боли быстро. Медсестра старалась считаться со скоростью медленных глотков. И всё равно пристегнутый к кровати без возможности привстать пару раз подавился. В носоглотке запершило. Чих огласил тесную палату, где едва помещались медсестра и койка.
— Пожалуйста, только не заболевай. Я знаю, что здесь влажно, промозгло и душно, — попросила ответственная за прием лекарств.
«Подвал старой крепости, как-никак» — подумалось Разумовскому. Озвучивать подчиненной Рубинштейна не стал. Вдруг ей взбредет в голову, что заключенный исследовал локацию и готовит побег.
Пристегнутый тягостно посмотрел в сторону узкого окна под самым потолком. Он низкий, так что казалось, что маленький прямоугольник располагался у самой земли. Снаружи зарешечен, конечно же. Решетки настолько частые, что через них и пару пальцев не просунешь. Особенно отекших, как у сидящего на тяжелых препаратах пациента. Ничего не рассмотреть. Даже клочка серого неба.
Имелась форточка размером с ладонь. Но она так высоко, что до неё доберешься разве что, встав на табуретку поверх койки.
Разумовскому оставались только затхлый воздух и давящие грязно-белые стены без возможности уткнуться в подушку лишь бы их не видеть.
Медсестра проследила за пациентом.
— Хочешь, чтобы я проветрила? — Разумовский не поверил своим ушам. Рыжие брови взметнулись вверх. Ему шли на встречу?
— Да, — хотел сказать Сергей. Вышел скорее хрип.
И тем не менее, его поняли. Вернувшись с длинной деревянной палкой с рогатулиной на конце, медсестра отперла форточку. Порыв ветра разогнал затхлость. Прохладой прошелся по лицу. Сергей блаженно вдохнул. От свежего кислорода закружилась голова. Он не мог надышаться даже тогда, когда прохлада стала пробираться под тонкое застиранное одеяло.
— Покалывает? — облачил женский голос чувства в слова. Не Птица ли забавлялся?
Сергей повернулся и различил движение тонких губ. Не он. Теперь не станет размениваться, прикидываясь бледной крысой.
— Да, — признал Разумовский. Ему не хотелось доставлять хлопот человеку, который постарался сделать его существование чуть лучше.
«От этого ты гнить не перестанешь» — донеслось из глубины сознания. Форточка вернулась на место.
— Спасибо, — прошелестел Сергей.
Его тянуло в сон так сильно, что ответа на благодарность он не расслышал. Почему-то казалось, что её положительно оценили. Даже несмотря на то, что она исходила от маньяка.
Дуновения свежего воздуха с воли за пределами каменного каземата что-то всколыхнули в Сергее Разумовском. Разогнали нависшее над ним. Образы, которые он видел во сне, не воплощали кошмары. Впервые за столько времени.
МГУ. Общага была тесной, так что Разумовский ввязывался в любую мало-мальски полезную активность за её пределами. Сначала только с Олегом.
Они смаковали дары свободы: гулять, где вздумается, не считаться с закидонами взрослых, набирать сколько влезет вкусностей в магазине, расплачиваясь своими деньгами, готовить и есть по собственному усмотрению, а не что плюхнут в детдомовской столовой на тарелку со сколотыми краями. Во время одного променада по Москве Волков даже признал, что не зря Разумовский вытянул его на поступление. Пусть и на завалящий факультет. Сергей надеялся, что Олег образумится и доучится вместе с ним.
Первый серьезный подарок Волкову на свои кровные — дорогой парфюм с ароматом хвои и моря. Сергей помялся и вручил темно-синий флакон на общажной кухне ближе к полуночи, когда студенты разошлись кто куда. Единственный друг достоин гораздо большего.
Первое соревнование по решению бизнес-задач Разумовский с треском провалил. Сереже кажется, что он разочаровал Олега. Друг управился с финансовой моделью. Сергей выстроил процесс и провел аналитику показателей, но на создание сносной презентации не хватило ни времени, ни уверенности. Им далеко даже до двадцати пяти процентов лучших участников. Волков не злился, что Сергей втянул его в безуспешное предприятие и напрасно потратил немногочисленное свободное время.
Вместо этого взял проигравшего за руку и решительно усадил за стол. Поставил горячий наваристый куриный суп и тарелку сытных эчпочмаков. «Нельзя на себе всё одному тащить. Ешь, Серый. Ты ещё отыграешься, но тебе нужны силы» — привычно потрепал по плечу. Посмотрел в глаза так уверенно, что показалось — да, Сергей всё сдюжит. Олег не может ему врать.
Сергей Соколов, как он сам шутил, пришел на аппетитный запах. Сосед по потоку и комнате в общежитии, оказывается, не только спортом увлекался. С его дополнениями по аналитике они вошли в десятку лучших команд среди сотни участвующих в одном второстепенном соревновании. Разумовскому действительно лучше. Хотя бы потому что глаза и голова не болели от долгого сидения за экраном - часть работы брал на себя новый сокомандник.
Там их нашла Маргарита Песня. У неё при себе ничего, кроме юрфака ВУЗа, заставляющего жюри скептически изгибать брови, и ураганной активности. Степенный Сокол в ней сомневался. Разумовский дал ей шанс.
По Сережиной просьбе Олег носил Маргарите книги и статьи из библиотеки МГУ, которые в других университетах недоступны. Песня штудировала их. Благодарила его каждый раз.
Когда их программный продукт занял третье место за счет исключительной юридической базы, черед благодарить пришел уже Разумовскому. Соколов впервые пожал Песне руку. «Подозрения сняты» — оценила она жест доверия. Приз — двухмесячная стажировка в престижной компании. Олег отказался. Хватит с него. Для остальных всё прошло благополучно. Сережа окончательно утвердился в мысли, что его проект социальной сети имел право на жизнь.
Песня решила остаться на постоянке, чтобы набраться опыта и денежных средств. Сергей её не винил. Не без труда получилось отпустить Олега в армию. «Серый, это для меня то же самое, что для тебя успешный кейс-чемпионат» — он объяснял. Умом Сережа понимал, что нельзя лишать Олега собственной жизни. А душа молила, чтобы друг был рядом.
Сергей оброс ребятами со своего факультета. Даже раньше, чем подработки по специальности превысили размер всех выплат сироте вместе взятых. Товарищи из умных, которые не по шмоткам судят. Потом подтянулись студенты с других направлений.
На замену Песне пришла Лилия Каренина. Команда держала планку в юридическом аспекте. Каренина раскрылась с неожиданной стороны. Причина? Сергей похвалил, как она превратила трехстраничный текст о хронологии запуска продукта в стройный таймлайн с привлекательными иконками. Оказалась, сама их отрисовала в свободное от учебы время. Так у них и повелось. Строгому жюри — аккуратные детализированные схемы и подробные слайды, Сереже — пользовательские размышления об идеальной социальной сети. Некоторые воплотились в рабочем коде.
Конкурсы, хакатоны, кейс-чемпионаты. Отклоненные заявки сменились призовыми местами, а потом и вовсе победами. У Разумовского срослось с компанией. Он всё ещё нехотя, но уже полагался на других. Часть груза с плеч ушла. Освободившееся время отдано разработке социальной сети.
Близ Сережи появилась другая Маргарита. Задорным питерским ветром подхватила и закружила. Он выдувал мысли о том, что с эстетикой Сережиной сети что-то не так. Художница с пышным пучком пепельных волос предпочитала, чтобы её звали Марго, весело здоровалась, закрепляла шевелюру карандашом, всегда носила с собой фиолетово-синюю бутылку для воды с кусочками клубники и между цветами и суккулентами всегда выбирала второе. Сергей ей — идеи интерфейса, перемежаемые нерешительными линиями пейзажей и архитектуры. Она ему — первые дизайны, которые прошли питчинг инвесторов, и ответные рисунки на полях Сережиных тетрадей.
А потом тишина. Страшная весть о Марго прозвучала, как гром среди ясного неба. Выигрыш с хакатона впервые полностью ушел на благотворительность. Первый провал. Сколько бы денег ты ни заработал, когда-то наступит бессилие перед болезнями и смертью. Марго оставила после себя основу интерфейса социальной сети и первый и последний поцелуй холодеющих губ.
Отчаяние впивалось в душу осколками стекла. Поникшие плечи, спутанные рыжие волосы и трясущиеся пальцы, из которых всё валилось.
Сергей заворочался во сне. Будто свежий воздух в легких разом заменила тяжелая влага тумана над Чумным фортом.
Болезнь. Стекло переместилось в желудок. Есть не хотелось от слова совсем. Внимательная к деталям Лилия первой заметила неладное. Сергей притащился с бессмысленных лекций и свалился на койку в общаге. Сокол пытался впихнуть в него хотя бы бульон, который неизвестно как добыл. Разумовский отвернулся. Каренина забила тревогу.
Давление — низкое настолько, что цифры отображались только когда манжета тонометра сжимала плечо до вздувающихся вен, пульс скакал, температура того гляди перешагнет допустимый порог. Навязчивые мысли кружат каруселью, с которой истощенному горем не сойти. Родители ушли, Марго ушла, Олег тоже уйдет, ведь в армии опасно, а он всегда брал риск на себя, чтобы защитить других… Слез нет, потому что от жидкости больной тоже отказывался. Её с трудом вливали Лилия и Сокол.
Каренина не выдержала. Привела врача. Самого настоящего психиатра, Сергей подслушал. В больницу? Нет! Страх, что упрячут в психушку, чтобы освободились питерская квартира и бюджетное место на престижном факультете МГУ. «Вы больны физически. Ослабели и заразились» — констатировал солидный мужчина в обычной одежде вместо белого халата. Сокол напряженно следил за его манипуляциями.
«Выговоритесь» — предложил он студенту, тратя свое личное время и лекарства вместо того, чтобы сложить полномочия и услать в холодные коридоры больницы. Сергей сомкнул губы. Слова скреблись в мозгу, царапая горло и грудь. Нельзя. Скажешь лишнее — употребят против тебя же. Детдом приучил.
«Выйдите» — указал Карениной и Соколову. Температура растопила барьеры самоконтроля. Страхи вырвались наружу, как давление, которому наконец-то дали выход.
Его не осуждали, не осмеивали, не топили в глупой жалости и бессмысленном сочувствии. Держались рядом, вливая физ.раствор и антибиотики. Отвлекали от боли обсуждениями картин и архитектуры. Прорабатывали текущие проблемы, находили решения, не оставляли один на один с болезнью. Не бросили. Навязчивые мысли вытекли, как гной из раны, и больше не приходили. Температура вернулась в норму. Следом наладились давление и пульс.
Возвращение Олега. Гнетущая тишина рассеялась. Они вместе вытаскивали осколки — раненый другим не помощник. К Сергею потихоньку возвращался вкус к еде, жизни. Силами одного человека не справиться. Подключилась компания. «Серый, проектов много, ты один» — прокомментировала свое внезапное появление Маргарита Песня. Помимо документов по нескольким проектам у неё с собой коробка любимой пиццы Сергея. «Давай, подкрепляйся» — подбодрил Олег, когда выздоравливающий взялся за первый кусок. За окном распускались листья.
Раны затянулись. Сергей позволил себе поверить, что он действительно интересовал своих сокомандников.
Ему безумно стыдно перед Лилей за то, что за столько дней он даже не спросил имени того, кто его выхаживал. Она кивнула на подпись «И. Воскресенский» в конце медицинской справки. Врач выдал её, чтобы не образовалось проблем с посещаемостью, успеваемостью и преподавателями. С последними студент мог и поспорить по учебным материалам, но без перехода на личности. «Знаю же, что тебе важно» — обосновала Каренина.
Они шаг за шагом сближались практически незаметно друг для друга. Долгие обсуждения, казалось бы, малозначительных задач, которые то и дело соскакивали на несвязанные с учебой и работой темы вроде любимых цветов. Прикосновения учащались, становились дольше.
Серьезный разговор с Олегом. Опасения. Примет ли? Его улыбка: «Передал тебя в хорошие руки». Ободряющее похлопывание по плечу. Совместный выбор бархатистой коробочки, ибо у мужественного темноволосого любимца девчонок опыта в разы больше, чем у погруженного в учебу.
Ботанический сад университета. Со всех сторон ароматы цветов. Уже один вид коробочки вызывает восторг в карих глазах. «Я буду трудиться, чтобы было ещё больше». Сергей выдохнул. Справился. Улыбнулся. Под сенью раскидистой лиственницы надевал на девичью шею золотистую цепочку с медальоном-камеей. Пальцы плохо слушались. Волнение. Всё-таки первое свидание.
А потом стояли, держась за руки у старинного пруда. Разумовский тогда пытался увязать имя одаренной с плавающими на поверхности белыми кувшинками. Поцелуй. Её инициатива. Слова вылетели из головы.
Вернулся под утро с кружащейся от счастья и возможностей головой к другу. У него своя съемная комната — одно из лучших мест в мире. Хотя в тот момент даже общага и вечно бурчащая вахтерша бы показались Сергею гостеприимными. Объятье. Олег счастлив, Сережа тоже. Солнечные лучи озаряли уютную комнату в светлых тонах. Вся жизнь впереди.
— Ол… — Сережа звал его. Так не хотел, чтобы тепло уходило.
— Олександра. Вот, уже запомнил меня, — мягко проговорили сверху.
Сергей распахнул глаза. Серость. А человеческое тепло под щекой не уходило. Оно обрело форму костяшек и суховатой кожи. Чуть выше уровня глаз видна растрепанная тусклая косичка простого плетения. Дернулся в противоположную от неё сторону. Вязки вгрызлись в конечности. Ветхое одеяло сползло, обнажая больничную пижаму неопределенного цвета.
Сон о временах студенчества ушел, уступив место реальности психиатрической больницы с интенсивным наблюдением. Тепло пропало. Медсестра устало посмотрела на Сергея. Он едва не застонал. От того, что недопустимо сблизился с ней, умудрившись прижать её руку щекой к койке. От мыслей о тех, кого безвозвратно потерял.
Его жизнь разорвали в клочья черные когти. К концу судебных заседаний Маргарита превратилась в сорвавшую голос тень. Сокол тратил все силы, чтобы сохранить «Вместе». Их творение пытались растащить по кусочкам. А Разумовский сидел на скамейке в клетке, уставившись голубыми стекляшками глаз и едва осознавая, что происходит. Лиля же… Он причинил ей боль ещё раньше.
Если у них и был шанс на семью, то Сергей уничтожил его своими руками.
Лиля непросто так привела именно Воскресенского к истощенному мучительной смертью Марго Разумовскому, который опасался психушки. В муже старшей сестры она не сомневалась. А он взял и принял Сергея, у которого кроме перспективных разработок и собственного имени практически ничего не было. Со всей остальной семьей Карениных. Сидели за одним за столом. Смотрели как Лилина племянница делает первые шаги, наряжается к утренникам в детском саду, идет в первый класс.
У Сергея привычка прятать дорогое сердцу ещё с детдома. Так и с Лилей с близкими. Праздничный ужин? Доставка на дом или приватный кабинет. Он как мог скрывал близких от режущих глаз ослепительных вспышек фотоаппаратов и колких взглядов толстосумов и чиновников.
Лучше всего Сергею помимо выстраивания цельной архитектуры и быстрого обучения удавалась криптография: методы обеспечения конфиденциальности, целостности данных, аутентификации, шифрования. Успехи окрылили. Он верил, что всё получится.
Когда набирающему известность предпринимателю угрожали приближенные к власти, начали с Карениных и Воскресенских. И он, черт побери, не выдержал. Прижег угрозу. Жаль, что не выжег совсем. Потому что никто из этих зверей в деловых костюмах не стоил напряжения Воскресенского и испуганного взгляда Лили. Не стоил переработок всей команды Вместе, пожара в квартире Соколова и хакерской атаки.
Разумовский, по сути, столько лет держал свою спутницу в подвешенном положении. Совместные отпуска редкие, потому что нужно утвердить продукт на рынке, и поспешные, чтобы не попасть в объективы. Теплые вечера дома всё реже — конференции, презентации, светская жизнь. Свадьба? Не желаю видеть неприятных людей в этот день. А для пробивающегося в элиту просто необходимо устроить торжество, дабы эта публика почувствовала себя причастной и соизволила выслушать.
Горше всего осознавать, что даже после гибели лучшего друга Разумовскому было за что бороться. Сидел в кресле, обхватив голые ноги подрагивающими руками и пялился в стену. Лиля тормошила, просила, молила. Не выдержала. Вновь звонок Воскресенскому. Как профессионалу.
«Сереж, нам надо извлечь этот осколок. Обезболивающие не помогут, если он внутри. Он может сдвинуться и причинить травму или привести к заражению крови. Пожалуйста, позволь» — терпеливо увещевал, а не услал в частную клинику к светлым холодным интерьерам и инъекциям.
Может быть, если бы Воскресенский несколько месяцев не выслушивал сомнения и страхи, не тратил всё свое свободное время на переучивание нервной системы Разумовского, его не ударил бы инсульт. Воскресенский просто отодвинул неизбежное. А Сергей своим психозом выставил его некомпетентным, уничтожил репутацию профессионала.
В памяти всплыло, как Сергей пытался отвратить Лилю от попыток исцелить ссорой не менее дрянной, чем перед отъездом настоящего Олега в проклятую Сирию.
Известие об его гибели вспороло все старые раны. В ту ночь Сергей чувствовал, будто внутренности вывалились на пол. Он погибал. И тогда тихой поступью в его жизнь вошло чудовище.
Щелчок пальцами вывел из заторможенности. Привязанный к койке встрепенулся от резкого звука.
— А? — вырвалось у Сергея.
— Ну вот. А говорили, что ты здесь самое поганое существо. Ты хотя бы отзываешься. И не повествуешь между делом о том, кого и как расчленил, — выговорилась медсестра.
Привязанный к койке недоверчиво поглядел на неё. Некто признавал, что даже сейчас у Сергея Разумовского есть положительные стороны? Ещё сильнее его удивила причина пробуждения.
— На кухне сегодня два разных вида компота. Тебе яблочный или из сухофруктов?
Поначалу Сергей не понял, чего от него хотят. Неужели выбрать? Это казалось чем-то из иной вселенной. Расстройство волевой сферы. Типично для его болезни.
— Второй вариант или первый? — медсестра оглянулась на простенькие часы на запястье.
Сергей попытался припомнить вкусы. За спиной стоящей в коридоре медсестры прошел один из новых санитаров. Она тревожно глянула на него. Сергей счел за лучшее промолчать.
Его не стали критиковать. Он постарался как можно быстрее проглотить таблетки. В дальнейшем он то погружался в оцепенение, то выныривал. Что-то скреблось в животе. Над головой серело крошечное окно. После сна, который оживил потери, пристегнутому к койке было настолько всё равно, что он даже откинутое одеяло и смену катетера санитаром перенес не отворачиваясь.
Вечером Сергей заметил нечто странное. На подносе две кружки вместо привычной одной. Пациента напоили обеими. Поначалу он не понял, почему это вдруг после перерыва между глотками вкус стал слаще. А после осознал, что ему зачем-то дали попробовать оба варианта компота из сегодняшнего меню.
Его так и подмывало спросить зачем, но та, чье имя начиналась на «Оле» двинулась к другим палатам. Окликать её Сергей не стал. Сил не было.
Стоило закрыть глаза, как он погрузился в сновидения мутные, как вода в стаканчике, в котором промакивали несколько кистей с совершенно разными цветами красок. Задиры из детдома обожали смахивать такое на Сережины рисунки. Даже без «Я не нарочно». Воспитатели, если и уделяли сироте внимание, отмахивались «Ты сам виноват, что ребята с тобой не дружат». Он их ненавидел. Исключения случались редко. Количество черных сгустков в воде и сознании нарастало. Сергей понял, что его ожидало.
— Ты снова ошибся, — гаркнул Птица. Он заметно побледнел, а смятые и поредевшие перья приходились аккурат на те места, на которых в прошлое появление висели цепи.
Монстр убеждал Сережу в том, что он замаран и сброшен в самый низ пищевой цепочки. Что ему не выжить без не считающегося с преградами демона:
— Нам пришлось стать жестокими. Сжаться. Скрыться. Хлестать любого, кто мог встать у нас на пути, — защищал свою позицию Птица.
— И чужих, и близких, — грустно усмехнулся основатель «Вместе», — Почему ты обрек мою команду? Нашу команду, — вдруг добавил Разумовский.
— Мы всегда делали главную работу, — бросил оппонент. Он скрестил крылья на груди.
Даже если так, никто из Вместе не заслужил ножа в спину.
— Разве не я помогал тебе, когда становилось совсем невмоготу в детдоме? Придавал сил бороться за свои идеи на переговорах? Сбросил с доски бандитов, которые хотели отжать твой бизнес?
Порой Сергей удивлялся откуда у него возникали силы двигаться дальше после очередного удара судьбы. Олег говорил, что это сильный характер и мотивация. Лиля считала, что исключительное желание делать добро тем, кому повезло меньше.
— Олега никогда не было! — выкрикнул Птица, распахивая крылья. Их края уперлись в стены.
Демон ненавидел терпеть. Вот только если Сергей не желал мириться с жестокостью и несправедливостью, то Птице достаточно отказа исполнять любую прихоть.
— Он был, —Сергей набрался смелости противоречить Птице.
Сергей припомнил пару смачных эпизодов. Долго ещё тот депутат молчал почему его с охраной потрепало. Больше он не наживался на тендерах для их детдома. Компьютерный класс Олег и Сергей обеспечили там своими силами.
— Обманул, сделал зависимыми и бросил, когда ему захотелось доказать себе неизвестно что, — Птица зарядил по болевой точке со всей силы.
Сергей опустил взгляд. Паразит знал какой удар будет больнее всего. По памяти о самом близком человеке.
— А что до твоей Лили… — алые губы Птицы поползли вверх, открывая клыки.
Сергей вздрогнул. Господи, он… оно же не? Картины того, как этот зверь мог обращаться с ней, ледяной хваткой сковали сердце. Как это чудовище коршуном набрасывалось на неё. Его зубы хищнически впивались в выступающие ключицы. Лапы стискивали запястья стальной хваткой, пока оно наваливалось на неё, давило на живот. И самое кошмарное, что с момента гибели своего лучшего друга Сергей видел Лилю заплаканной несколько раз, но не помнил, что послужило причиной.
— Нет, — неожиданно мягко проговорил Птица, — Я её не трогал. После гибели Олега тебя мало что держало, а она тебе дорога.
Хотелось ему верить. Вот только как доверять тому, кто извратил образ лучшего друга и довел до психушки?
— Что до ребенка… Город был небезопасен для птенца. Его мог сбить урод вроде Гречкина и уйти от наказания.
Аргумент отозвался в глубине души Сергея. Он знал, что это правда. Конкуренты вскользь упомянули, что что-то такое может произойти с его очаровательной племянницей и её папой по дороге в школу, но ни один суд не вынесет обвинительного приговора.
— Она, кстати, чувствовала неладное. Но мне всё же удалось добыть энергию для своего возрождения. Я продукт необходимости выживать. Не устраивали бы ад, не было бы меня, — в голос Птицы вновь вернулась твердость.
Теперь Сергей не мог представить себе существования вне болезни. Воспоминания о том, каково было без неё, не шли. Организм слишком истощен, чтобы сопротивляться. Ресурсам неоткуда взяться у изолированного от внешнего мира.
В свете информационного голода любой жест обретал чрезвычайную важность. Даже если это реплики медсестры на тему того какой компот выбрал бы пациент.
— Я ей не доверяю, — проговорил Птица, скрестив руки на груди.
Он попытался пройтись по палате, но она была настолько мала, что это исчерпалось парой шагов туда и столькими же обратно.
— Ну-ну, сначала обкалывает тем, что едва не отправило человека на тот свет…
— Она беспокоится о моем… нашем здоровье, — упоминать об аллергии санитара Сергей не стал. Птица к рациональным аргументам не чувствителен.
— Ты про «пожалуйста, не заболевай»? Это она делает, чтобы не возиться с оформлением твоего трупа и его отгрузкой в морг.
Те, кто не хотели заморачиваться, не спрашивали какой компот хочется пациенту, и не приносили двойную порцию, которая наверняка не предусмотрена правилами.
— Её мог подослать садист, чтобы втерлась в доверие. Забыл про корпоративный шпионаж?
Было несколько таких случаев. Интеллектуальная собственность «Вместе» манила многих. Один из них слишком близко подобрался к Сергею. Тогда ему удалось вовремя осознать угрозу и пресечь её.
— Мы доверились Волкову и посмотри, что с нами стало, — злобно бросил Птица, проскрежетав когтями по краю койки.
— Мы? Доверились? — Сергей не ослышался? Разумовский был не в состоянии принять идею, что чужеродная тварь способна кому-то доверять.
Ответа получить не успел. Птица замолчал. Отвернулся, окатив пристегнутого к койке волной жестких черных перьев, и пропал из поля зрения. Сергей почувствовал себя так, будто из него разом выкачали всю энергию. Где-то высоко темнел узкий прямоугольник окна.
В сознание Сергея привели, мягко проведя по плечу. В палате стало светлее. Знакомая медсестра отошла от пациента на шаг.
— Оле… — он попытался позвать её по имени. Вроде в заметках о нетворкинге писали, что это способствует налаживанию общения. Другая жизнь, другие интересы. Размякший мозг запоздало осознал, что Сергей даже не знает окончания. А ещё он в психушке за такие преступления, которые тянут на несколько пожизненных.
— Олександра, — мирно закончила за него медсестра. Зевнула, прикрыв рот ладонью.
Пока она вытаскивала предназначенные пациенту лекарства, Разумовский извернулся. Он пытался разглядеть раму койки, которую вчера со скрежетом расцарапал Птица. Медсестра обратила внимание на его телодвижения. Истолковала их по-своему.
— Твой лечащий врач не приехал. Ты ничего такого не сотворил — всё цело.
Всё, кроме его рассудка. Однако его хватило на то, чтобы не задавать вопроса не изодрала ли сущность железные рамы, пока её носитель был привязан к койке.
— Я знаю, что в твоей ситуации тяжело поверить, что никаких потусторонних сущностей не существует. Знаю, что совет профессионального психиатра «Навязчивые мысли — это вопрос, на который так и не дали ответ» едва ли способен восстановить здоровье. Но просто попытайся принять мысль, что здесь ты под наблюдением и окружающие делают всё, чтобы ты никому не навредил. В том числе и себе.
Среди белизны таблеток сверкнул зеленым фантик. Сергей списал это на нарушения зрения. Привиделось. Неудивительно, учитывая, чем он болен и сколько всего принимал. Однако зелень упорно оставалась на месте. Разумовский поморщился — настолько яркой она была на сером фоне. Рот наполнился слюной при мысли о том, что это действительно сладость. Настоящая, с воли, купленная в магазине с живыми кассирами и галдящими покупателями. При мысли о бьющей ключом жизни закружилась голова.
Таблетки прошлись горечью по языку. Сладость конфеты её перебила. Сергей с наслаждением втянул яблочный запах. Фруктовое желе кончилось слишком быстро. И всё равно, что на нем не было даже тончайшей шоколадной глазури. Простая конфета показалась Разумовскому вершиной гастрономии. Медсестра спрятала фантик в карман, приподняв уголки губ.
— Зачем вам? — спохватился Сергей.
— Зачем мне здесь находиться? Семью кормить надо, — не дала договорить Олександра. Уводила от опасного вопроса.
Любая мелочь могла привлечь внимание такого въедливого человека как Рубинштейн. Особенно если дело касалось объекта его интереса. Как же давно Сергею не отвечали на вопросы безо всякой агрессии! Так хотелось просто поговорить. Разумовский прочистил горло.
— Как вы не уволились из этого дурдома? — выдал первое, что пришло на ум.
Олександра не стала негодовать на то, каким нелестным тоном пациент отозвался о месте её работы.
— Когда-то могла подобрать и получше. Теперь руководствуюсь поговоркой «не место красит человека, а человек место», — вздохнула она.
Сергею фраза показалась ироничной.
Кормежку и уколы он принимал безропотно, потому что они не сопровождались угрозами разодрать носоглотку зондом и болью. Сергей даже позволил себе поверить, что ситуация выровнялась. Здесь было тише, чем на верхних этажах. Спалось чуть легче. Птица не возникал. Иногда Сергей улавливал солнечный свет в прямоугольнике наверху. И даже не грешил на галлюцинации.
Новость о том, что Разумовского переводят обратно, наверх прозвучала как гром среди ясного неба. Добила его весть о прибытии Рубинштейна. Привязанный к койке съежился.
Его отстегнули. Конечности чувствовались ходулями, на которых требовалось пробежать кросс. Сергей шел с опущенной головой. После трех лестничных пролетов пошли галлюцинации. Тусклые полы разукрасили синие и желтые пятна. Их форма напоминала цветок с тремя лепестками. Разумовский застыл как вкопанный. Он ожидал, что они превратятся в перья.
— Подними голову и увидишь, что это витраж. Пошли дальше, — уверила Олександра, пресекая намерение санитара пихнуть конвоируемого в спину.
И Сергей действительно их заметил: стрельчатые окна, на которых вились зеленые стебли с бутонами синего и желтого цвета. До этого момента существование столь ярких оттенков выпало из памяти. И никакого намека на решетки.
Мраморный барельеф над одной из арок по пути захватил дыхание. Неизвестный творец виртуозно изобразил растительный мотив. Таким красотам место на глазах счастливой публики, а не в отстойнике для опасных элементов. Кажется, что-то такое пациент сказал вслух.
— Маньяк-эстет, — сопровождавшая Сергея оставила реплику санитара без комментариев.