Охота на охотника

      «Врет!» — воскликнул в мыслях Сергей. «Врет,» — сузил золотые глаза Птица.       «Я знаю, что в твоей ситуации тяжело поверить, что никаких потусторонних сущностей не существует» — утешения Олександры не забылись до сих пор.       «Удивительно. Пару минут назад вырисовывались отеки и покраснения. А сейчас как не бывало! В следующий раз надо будет сфотографировать» — всплыло противоречащее им утверждение Рубинштейна. Он заявлял, что травмы от электрошока исчезли с невозможной скоростью. Такое под силу разве что потустороннему. Врач нагнетал, выставляя Птицу порождением неведомого колдовства, от которого нет спасения и в чьей власти находился Разумовский. Не очень полезно для психического здоровья.       Вот только сам Сергей в тот момент чувствовал облегчение боли от травм, однако не видел их. Зеркало ему не дали. Сильные психотропные туманили сознание. Ему могли под шумок вколоть обезболивающее и он бы не заметил шприца. Между тем у ран было время действительно зажить, пока Сергей валялся в отключке после электрошока.       Вдобавок пациенту до определенного момента казалось, что Птица изодрал своими когтями железную раму койки. Глаза Сергея видели, что царапин не было. Медсестра его поддержала. Она выдвинула точку зрения, что не всё так кошмарно, как изображал калечащий врач.       Может быть, даже в этом пекле существует человек из плоти и крови, который не причинит вреда. Да и обожжённый санитар, схлопотавший из-за вывертов Сергея лекарство-аллерген в мышцу, в последние встречи не истязал пациента.       В отличие от Рубинштейна. А теперь руководитель экзекуциями допускал, что Сергей не наркоман и соответственно развитие болезни произошло не по его воле. После всех издевательств Рубинштейн признавал неправоту? Нет уж, не верится.       Сергей смотрел на существо вне решетки новыми глазами. Вежливость в нужные моменты и упорядоченная документация позволяли избегать подозрений. Вот только если взгляд задержится на нем, то заметишь неладное. Не могут так глаза блестеть у нормального человека при виде скрючившегося в палате больного.       Лучше промолчать, не давая поводов для словесных издевок или чего похуже. Сергей настороженно замер. — Но для проверки этой версии мне нужны ответы на кое-какие вопросы. Правдивые ответы, смею заметить. Если больной врет о симптомах, то назначенное лечение с высокой долей вероятности окажется неправильным. По вине пациента врач ошибется в причинах болезни. Ну? — пригласил Рубинштейн.       Сергей шевельнул обветренными губами, изображая согласие с калечащим врачом. На школьных уроках ОБЖ проходили как вести себя при захвате в заложники. «На протяжении всего происшествия выполняйте указания террористов и дожидайтесь помощи правоохранительных органов» — гласил учебник. Однако прибытие спасителей Разумовскому не грозит. — О чем вы говорили в эти дни?       Логика бывшего программиста требовала конкретизировать запрос: «С кем?». Сергей помедлил. — Если вы не скажете, то я усомнюсь в новой версии. А ведь она вас хоть чуточку да оправдывала… В некотором смысле вы становились жертвой косности и корысти, которые были явно не готовы к появлению такой развитой личности.       Льстецы осыпали молодого миллионера всяческими комплиментами, чтобы получить одобрение и ресурсы, а также отвести его взгляд от своих неблаговидных дел. Порой прелюдией к крайне невыгодным предложениям служил поток заверений в добрых намерениях и пожеланий блага всем участникам переговоров. Вот только тогда Разумовский мог в любой момент отказаться, а особо настойчивых ждала встреча со службой безопасности и юридическим отделом "Вместе". Если и это не помогало, в ход шел компромат. А сейчас… Бывший миллионер бессилен. — Я слышал, ваша клиническая картина улучшилась после электросудорожной терапии — бредите чуть реже, уменьшилась тревожность, нормализовался сон, а галлюцинации не столь пугающие. По крайней мере, больше не набрасывались на персонал под влиянием психоза.       Мышцы вспыхнули и отяжелели, как при судорогах. На пару мгновений, пока мелькало воспоминание, но и его достаточно. Только не снова, пожалуйста, только не снова. Но если Сергей взболтнет, что это благие жесты Олександры принесли ему облегчение, то подвергнет её опасности. Рубинштейн действия зависимой от него просто так не оставит. Не в его интересах, чтобы больной получил хоть чуточку воли и контроля над своим положением. — Что-что я слышу? Не надо электрошока? — с деланной неуверенностью уточнил калечащий врач.       «Как ты смеешь показывать слабость?» — гаркнул Птица, потихоньку являя свету когтистую руку. — Так вы же сами согласились, — недоумевал Рубинштейн. Он даже плечами пожал. — Неправда! — воскликнули три голоса одновременно. — Так посмотрите же! — Рубинштейн фыркнул и вытянул лист из пухлой папки.       С такого расстояния Сергей смог различить лишь то, что это некий печатный документ. Мелкие буквы не считывались. Под ними синели две рукописные строки. Подписи. — Раньше вы подписывали контракты на сотни тысяч рублей. Теперь — согласие на электросудорожную терапию, — этот осколок вонзился до сжатых от боли зубов, — Подойдите и вчитайтесь, если не верите.       Одна часть вопила забиться в угол и не отвечать, чтобы не провоцировать. Другая — кляла и желала выпотрошить упивающегося своим превосходством. Сергей пытался не дать расползтись кускам сознания. Он должен увидеть своими глазами. Должен. Иначе потом правду ему швырнут в лицо, как Гром похоронку Олега.       Как в тумане проковылял к решетке. Оперся о неё лбом. Холода или чего-либо ещё не ощутил. Демонстрировавший согласие на пытку развернул его так, чтобы Сергей смог различить каждую печатную букву и закорючку подписей.       Первая. Размашистая и угловатая, будто пытающаяся занять больше места, чем ей предопределено. Длинный хвост подписи тянулся далеко. Подчеркнута и сверху, и снизу, будто её обладатель желал максимально выделиться.       Вторая, едва не задетая предыдущей, хотя и находилась ниже неё. Компактная и с разрывами. Маленький Сережа терпеть не мог безотрывное письмо, которое насаждала учительница в детдоме. Подпись поначалу слабая из-за неровного нажима, но к концу становилась яснее некуда. Как и то, кому она принадлежала. Сергею Разумовскому.       И вдруг он всё понял. Это напоминало озарение, которое возникло, но ещё не успело оформиться в слова. — Говорите. Я в отличие от некоторых не собираюсь возиться с вами до бесконечности, гробя свое здоровье и рассудок, — Рубинштейн торопил.       Так на напряженных переговорах давили, чтобы человек не взял паузу, не обдумал, не успел найти лучшего решения, чем предложенное оппонентом. — Опять проводить премедикацию, чтобы вы себе позвоночник при судорогах не переломали?! -- вздорно бросил нетерпеливый палач.       Между позвонков словно током ударили. На мгновение показалось, что отнялись ноги. Сергея повело в сторону, но он удержался. Не упадет в ноги садисту за решеткой.       Та самая мысль-озарение не успела окончательно сформироваться. Вылетела, подхваченная торнадо тревоги. Всё крутилось вокруг слова «амнезия». — Память у вас крайне избирательная, — ещё немного и с зубов Рубинштейна закапает яд на белый халат, — так что я вам напомню.       Сергей почувствовал за своей спиной жар Птицы. Если бы не он, то конечности бы наверняка заледенели от страха и подкосились. — Ваше влияние деструктивно. Каждое усилие кончается крахом и делает всё ещё хуже. Заманили людей в якобы процветающую компанию, а привели их в тюрьму. Для начала.       Хотелось нырнуть в омут дурмана, чтобы не слышать поганых слов. — Нарочно выпускаете зверя?! — обвинил Разумовский. Прозвучало жалко — он осип. — А вам никто не поверит, Сергей Викторович. Бред преследования. Или попытки маньяка увильнуть от заслуженного наказания и продолжить свои бесчинства против добропорядочных граждан, — Рубинштейн не стал отрицать свою роль.       Сергей тяжело задышал. Как животное, которое загнали в угол. — Игоря помните? Не майора-ищейку, а Воскресенского.       «Держись и не слушай эту погань,» — предостерег Птица. Сердце забилось чаще. Сергея будто вновь забросили в момент, когда его близким угрожали в попытках отнять то, над чем столько лет трудился.       «Ты что-то не договариваешь» — мысленно обратился Разумовский к Птице. Не то что бы больной хотел получить ответ. Он нутром чуял, что ему не хотелось бы его услышать и осознать.       Воскресенский пусть и был психиатром, но с садистом Рубинштейном ничего общего не имел. Или… Сергей будто отодвинул ящик, в который давно не заглядывали. Там хранились вещи, которые в повседневности не нужны. Есть более важные участки памяти, связанные с Игорем Воскресенским. Но стараниями начальника положительному не место в пропахшем аммиаком и хлоркой Чумном форте.       Как-то Игорь выложил архив своих фотографий на страницу во Вместе. Учеба в медицинском, конференции, работа, свадьба с Лилиной сестрой, праздники с дочкой. Одна из фотографий старая, где Воскресенский ещё студент с одногруппниками. И ближе всего к нему стоял молодой человек в очках, сквозь которые блестели темные глаза. Из кармана его аккуратно отглаженных черных брюк виднелась цепочка часов.       Он мелькал и на других. Постоянно держался рядом с Воскресенским, хотя проходили годы. А ещё этот человек приобретал всё больше сходств с тем, кто стоял над душой Сергея. Разумовский в удивлении распахнул глаза. Не может быть…       «Может. Эта тварь и к нам льстилась, когда ей было выгодно» — процедил Птица. — Чудное совпадение, не находите? Шанс: один на миллиард. Столько всего совпало: сирота переломил установки общества, выучился в МГУ и разбогател за несколько лет, потом в силу ряда причин оказался на принудительном лечении и встретился там с товарищем своего близкого, — Рубинштейн улыбнулся, как охотник, чья цель наконец-то попалась в ловушку.       Сергею не до психиатра. Река памяти подхватила и понесла в иное место.       В тот день солнце в Москве грело вовсю. Пока ещё маленькая команда Вместе раскручивала социальную сеть. Активное коммьюнити, постоянно создававшее контент, удобный интерфейс и сборники понятных учебных материалов затягивали студентов, школьников и даже преподавателей. Одна группа во Вместе выкладывала в открытом доступе научные статьи с разрешения авторов. Предлагались списки материалов для курсовых, дипломных и конкурсных работ из разных областей. Стоило статье там опубликоваться, цитируемость её автора взлетала. Вот Сережа и предложил Воскресенскому выложить что-то свое. Важно, чтобы труд не пропадал даром и о нем узнали другие.       Вот только в тот день в квартире Воскресенских были не только близкие Сергея. Лилина сестра держалась с гостем подчеркнуто вежливо, но отстраненно. Будто между ними стена и никто её убирать не хотел.       Поначалу к Сергею он не испытывал никакого интереса. Простой студент, что с него взять. Но когда гость Воскресенского узнал о том сколько дополнительных просмотров и цитирований получала статья, он преобразился. Сергей будто стал центром мира, который надо умаслить любыми средствами. Противно. Так и сквозило равнодушие вперемешку с двуличием. И как Игорь это выносил? «Старый товарищ, столько всего вместе прошли, пусть и чудной. Он же один на свете, пойми. Хотя ты с Олегом наверняка понимаешь» — со вздохом объяснял Воскресенский. Нет, Олег никогда не вел себя так подобострастно. Или холодно с Лилей. Будто она лишняя. Да Олег немногословен, но заботился делом — принести конспект, когда замыленный взгляд не различает где же он, приготовить лазанью, поиграть с малышкой, пока Лилина сестра пытается управиться со срочным звонком с работы.       И этот самый давний товарищ, который так хотел опубликовать свои статьи во Вместе, сейчас умножал на ноль вложенное Воскресенским в Сергея. Очередной нож в спину. Неудивительно, что Разумовский постарался выкинуть неприятные моменты из памяти.       «Если бы ты вспомнил это раньше, тебе бы стало хуже. Я не мог этого допустить» — обосновал Птица, стоя сбоку и скрестив руки на груди. — Итак, отрава выводится вашим организмом. Теперь вы готовы воспринять тот факт, что столько лет мы, по сути, были в одной лодке.       «Отрава, которую влил в нас ты» — прошипел Птица. Несогласие с Рубинштейном так и рвалось из груди Сергея. — Признаюсь, мне повезло чуть больше, чем Олегу. Меня хотя бы не вынудили полностью откреститься от давнего товарища и не появляться в его жизни. «Да-да, так и поверили, что Каренины в состоянии отвадить хваткую бестию вроде тебя. А Олег того захотел сам.» — в конце Птица шипел так ядовито, что будь это кислота, то всё вокруг бы разъело.       Сергею было больно. Не получалось локализовать источник. Казалось, заныл каждый нерв.  — Типичная стратегия при отношениях агрессор-жертва. Он стремится отделить её от всех желающих ей добра, чтобы никто не помешал.       «Как же похоже на тебя. Ври дальше» — Птица ухмыльнулся. Эта ухмылка притянула внимание Сергея, не позволяя обману зацепить рассудок. — Сначала меня отделили от Игоря. Потом тот же трюк с вами и Волковым повторили, — Рубинштейн продолжал нагло обманывать.       Не станут желающие убрать человека из жизни радоваться, что он наконец-то вернулся из армии и Сережа быстрее поправится. Не станут приглашать домой и повторять предложение после отказа. Не будут делиться рецептами из потрепанной семейной кулинарной книги, ведь видно же, что Олегу нравится готовить. — Что до попыток держать вас на плаву… В том числе вливаниями наркотиков, из-за которых ваша болезнь манифестировала. Вы были просто источником благ, который надо было сохранить до поры до времени. Теперь вы свое отслужили и вас выбросили. Как меня.       Это был удар под дых. Сергей выпустил воздух сквозь зубы, будто по животу действительно зарядили кулаком. — Я знаю, что всего вреда не возместить. Но хоть что-то спасти можете. Просто расскажите, где и как Лилия Каренина могла спрятать наркотики, подсыпать их или навредить вам иным образом.       Ну уж нет. Он не будет оговаривать Лилю, теша чувство собственного величия самолюбивого предателя. Но у него было слишком много способов истязать за отказ. В том числе касавшихся Игоря Воскресенского.       О том, что его подкосил инсульт за два месяца до эпопеи Чумного доктора не знал практически никто, кроме самых близких. Лиля только Соколу обмолвилась, что человек реанимировавший его психику после потери руки, сам нуждается в помощи.       Опять клятая беспомощность. Снова Сергей не в состоянии исправить — он зависит от умений других. Ему оставалось только дать денег на лучшую реабилитацию и ждать, ждать, ждать… Тонуть в бессилии.       «Почему это всплыло только сейчас?» Разумовский не помнил даты и времени суток, когда узнал страшную весть, уезжала ли Лиля, как реагировал Сокол, отчитывались ли врачи. Раньше в мозгу Сергея всё выглядело так, будто пока Воскресенскому не позвонишь, а в гости к Лилиной сестре и малышке нельзя.       «Если бы ты прочувствовал угрозу жизни близкому полностью, то после потери Олега ты бы не выкарабкался» — Птица говорил так, что в голосе ни угрозы, ни злобы, ни шипения.       Он был прав. Страдания близких обладали взрывоопасным эффектом. Если Рубиншетйн затронет эту тему… Сергей за себя не отвечал. — Не губите то, над чем столько времени работал Игорь, не давая вам сойти с ума. После потери товарища мое терпение не железное, — Рубинштейн недоволен.       То, над чем работал товарищ, не травят таблетками, не стягивают смирительной рубашкой, не колют шприцами, не бьют током до судорог. — Моей милостью вы не превратились в бессловесную постельную игрушку для желающих насилия…       Сергей вскрикнул. Птица выпустил вороные когти. Теперь он защищал.       В коридоре показался мордоворот с рептильим хвостом. Взгляд: таким на ещё не выбившего свое место в элите Сережу смотрели те, кто считал, что продается и покупается всё. Так смотрел выродок, который изнасиловал сироту из ПНИ и считал, что ему ничего не сделают. Разве что хлопнут по плечу на перекуре и загогочут. Начальство глаза закроет. Сообщение о преступлении породит проблемы. Проблемных никто не любит. Сиди тихо. И, может быть, выползешь из пекла живым.       Заметался инстинкт самосохранения. Что-то требовало вырваться, когда зажимали рот и стягивали одежду.       Рубинштейн стукнул ключами по решетке. Они задребезжали до боли в ушах. Перед глазами замелькали белые пятна. — Хотя я был в своем праве вернуть хотя бы одну часть того, что вы причинили мне, когда извели Игоря. Думаете, швырнули купюры на реабилитацию и откупились?! Не все в этом мире деньги. Хотя чего объясняться? С богачом, решившим что ему дозволено всё и взирающего с высоты своей Башни?       Последнее обвинение било больнее всего, когда его высказал Гром. Будто Сергей ни черта не делал и сидел в Башне, а потом решил поиграть чужими жизнями, чтобы потешить свое эго. А от Рубинштейна… — Ты — псих, которого раскусят, — рыкнул Птица. — Нет, диагноз у вас. А я вменяемый не опасный для общества человек.       Птица горько рассмеялся. — Что же творят под сенью системы.       Он много чего помнил. Как ради исполнения плана полиция обвиняла невиновных, заталкивала на порочный путь давно раскаявшихся и раздувала малозначительные проступки до преступлений, отводя внимание от настоящего криминала. Как ради сохранения финансирования служащие сговорились и на неопределенный срок упрятали в психоневрологический интернат в целом здоровых подростков-сирот, отбирая у них годы жизни. Сергей видел сколько бессонных ночей Рите со стажерами стоило вытащить их оттуда. Дрожащими от гнева руками держал одно из нескольких медицинских заключений. Парню бы поступать на агронома, как он писал в дневнике, учиться, бегать на благотворительных марафонах. Но реальность была такова, что из-за препаратов превратился в сердечника с аритмией и никакие деньги его не исцелят полностью. — Да-да, виновата система… мне тоже много чего в ней не по вкусу. Но либо с ней учатся жить, как я, либо кончают, как вы. Вот вечно вы скидываете вину на других за свои поступки. Видимо, ваш лучший друг от этого часто страдал, — Рубинштейн надавил на болевую точку.       Сергей сжал зубы до скрипа, отдавшегося болью в челюсти. «Олег заслужил кары за то, что бросил нас. Но гниды вроде тебя даже имени его произносить не вправе» — прошипел Птица за спиной Сергея. — И знаете, если бы система сработала правильно, то вы бы не выпили все соки из моего товарища, а отправились куда вам место.       Сергей не ощущал накалившиеся чувства чужеродными. Это напоминало законное негодование. Было почему.       У них выдалась адская ночь. Перепуганный голос Лилиной сестры. Спешные сборы Лили с покупкой билета в Москву в последний момент. Нельзя оставлять родную один на один с горем. Её мужа вытаскивают с того света после инсульта. Кто-то должен проследить за малышкой. Сергей метался. Сердце трепыхалось, пальцы дрожали. Звонок. Страшно поднимать трубку. Ещё раз терять не выдержит. Хватит! Смс: «Жив. Помоги мне». Сергей не мог отказать в помощи.       Лиля держала себя в руках. Изложила суть в трех предложениях: тот самый соболезнует, просит между делом наработки Игоря. Пусть хоть что-то от него останется и поможет людям. Сестра хочет отдать.       А тремя днями ранее связывались презентовавшие новый алгоритм для проверки научных работ на плагиат. Провели первый запуск. В числе нарушителей — Вениамин Самуилович Рубинштейн. Не ожидали от него. Ход делу не дали. Сергей попросил ребят сначала предупредить — пусть исправляют цитирование. Дал шанс. — Если бы система сработала правильно, то тебя бы с позором выкинули за плагиат и присвоение чужого труда, — Птица распалился, обличая Рубинштейна устами Сережи. Сергей с Птицей согласен.       Глаза черные, словно угли, вспыхнули. Рубинштейн занес руку. Ударил бы, если б не препятствовали решетки. Осознал, что теперь он, а не больной потерял контроль. — Никто за вас здесь не заступится, кроме меня. Пора бы это усвоить. Вас просто разорвет этот Птица. И только я ему препятствую, — Рубинштейн вернулся на свое поле. Он извлек из кармана халата пенал с таблетками. — Я его боюсь не настолько, чтобы лгать для вашего удовольствия, — внезапный прилив сил смыл липкую пленку страха.       Потому что Птица наконец-то встал на сторону Сергея. Ещё в момент, когда укрыл его от самых страшных последствий электрошока. У Птицы были своеобразные понятия, но он защищал. Рубинштейн гораздо опаснее внутреннего демона запертого в психиатрической клинике. Хватит терзаться из-за предателей. Они сами виноваты, потому что отказывались от шансов, которые им давал Разумовский. — Кстати, вы не заметили потерь в нашем прелестном окружении? Из-за ваших опасных связей и выходок Карениной столько людей пришлось выставить на улицу, — Рубинштейн говорил так, словно от этого никаких негативных последствий. — Олександру тоже вы… Уволили? — голос Сергея низкий и хриплый от жажды. — Я не тот, кто стал бы лишать её семью кормильца. Кто сказал, что она уволилась? Умерла. Сердце не выдержало. Вчера похороны были.       Сергей застыл. — Здесь вмешались силы, не подлежащие контролю. Что бы ни воображали о них маньяки-убийцы. Смерть. Вы же с ней знакомы не понаслышке?       С самого момента потери родителей, в которую не хотелось верить. Вот сейчас придут и заберут из этого холодного тусклого здания, подальше от крикливых взрослых и злых детей… С угасания пепельноволосой Марго, которая почти переборола рак, но умерла по другой, нелепой до слез причине. С самой гибели лучшего друга. — Олександра далеко не первая ваша жертва. Уж не знаю, что вы ей наговорили, камеры-то не работают…       «Врет. Ещё как пашут, он сам хвастался. Когда Гром и его прихвостень притащились» — отсек Птица. «Гром?!» — испуганно выдохнули в мыслях Сережи. — Я, конечно, понимаю, что ваше заболевание не предполагает способности длительно концентрировать внимание, запоминать и конструктивно действовать… Надеюсь, что вы не забыли о чете Зильченко.       Господи, как же Сергей ненавидел отца семейства и его изворотливость при ведении грязных во всех смыслах дел. Но его жена и сын-школьник были виновны разве что в том, что встали на пути Чумного доктора. — Если у вас остались заступники… Они будут наблюдать за вашей гибелью не в силах ничего сделать. Как мать, когда её сын горел живьем. — Я был милостив — матери не пришлось месяцами смотреть, как её ребенок корчится от боли. Всё кончилось быстро. Зильченко своим жертвам такого облегчения не предоставлял, — внутренний демон алкал возездия. Птица оставался Птицей. — Или признаетесь чем вас опоила Каренина, или проведете ночь в судорогах и в размышлениях над своим поведением. Над теми, чью жизнь вы сломали.       Рубинштейн потряс прозрачным пеналом. В нем перекатывались оранжевые таблетки. Желанные даже больше, чем глоток воды. Ремни смирительной рубашки ощущались оковами весом в тонну.       Или нет? В прошлый раз Птица спас его от электрошока. Попробуем проверить гипотезу. Сергей решительно отвернулся. — Вот как. Что-то вы осмелели. Последние новости собьют с вас спесь.       Рубинштейн извлек смартфон. В первый момент заключенный даже не поверил, что элемент современности появился в стенах старого каземата. Экран вспыхнул. На нем высветился некролог во Вместе. — Лилия Каренина. Столько лет на вас убила девушка и так плохо закончила… По вашей вине, между прочим. И нет, тело в отличие от согласия на процедуру предъявить вам не могу. Показывать его психически больному пациенту не гуманно, знаете ли.       Птица выползал, как зверь из логова. Черные крылья заслонили обзор. Воронье оглушительно закаркало.