Белобрысый купидон

      Чимин вздрагивает, когда чужие руки обхватывают его талию, прижимая к костлявой юнгиевой груди, а хриплый голос шепчет:       — Ну что, теперь мы можем заняться твоей очаровательной попкой, гребаный купидон?       Все более или менее трезвые мысли моментально выветриваются из крашеной блондинистой головы, и Пак уже вовсе не чувствует себя настолько уверенно, как еще несколько минут назад, отчитывая Тэхёна за тупость и недальновидность. Коленки дрожат, перед глазами кружат черные мушки, а в голове вместо мозгов рис, забытый кем-то в рисоварке на несколько суток, — склизкая размазня.       — Что застыл? — сипло шипит Юнги.       Ему обидно до зеленых соплей, что Чимин, которого он обхаживает вот уже полгода, которому доверяет свое сердце, из-за которого вынужден терпеть вечный стояк в штанах, и который раздраконил, упомянув о пробке, больше заботится о своем влюбленном дружке Чонгуке и великовозрастном балбесе Тэхёне, нежели о нем, Мин Юнги. Стоит в его объятиях и даже ухом не ведет. Не говоря уж о том, чтобы хоть как-то откликнуться на завидное предложение, на которое Юн все никак не может решиться.       Юнги вообще в шоке от событий последних нескольких месяцев. С той самой треклятой вечеринки у Хосока, точнее, с того момента, как он наткнулся взглядом на белобрысое чудо с баночкой, наполненной насекомыми, коей Пак пугал беднягу Хоби, Юнги растерял казавшийся неиссякаемым запас трезвого рассудка и втюрился в Чимина как подросток с буйством гормонов в организме. А ведь Мин был уверен, что давно перерос пубертатно-прыщавый период, когда бросался на все, что движется, пытаясь завалить в ближайших кустах.       Не тут-то было. Юнги растягивал тонкие губы в улыбке, стоило Чимину появиться в поле его зрения. Хлопал ресницами, жадно ловя каждый жест. Хихикал над шуточками младшего, колкими, пошлыми, но всегда попадавшими в самую точку, словно острием булавки. Растекался бесформенным желе от наглых и жадных прикосновений рук. Глухо стонал в требовательный рот от атакующих своей страстью поцелуев.       Юнги до сих пор помнил тот промозглый октябрьский вечер, когда Чимин пригласил его к себе в гости. И даже не намекнул, паршивец, что в тот день ему исполнилось шестнадцать. И только когда поцелуи зашли слишком далеко, Юнги раздосадованно прошипел, насилу оторвавшись от сладких губ Чимина, умоляя остановиться. Пак же заявил, что надеется хотя бы на взаимную дрочку по случаю такого торжества. Юнги даже если бы смог, не отказал бы младшему в этой просьбе. Но он и не смог. Собственноручно избавил Пака от праздничной одежды, вылизал его с головы до ног, после чего наградил таким минетом, что Чимин еще час не мог собрать себя в кучку. Просто лежал на кровати, раскинувшись звездочкой, и пялился в потолок с глупой улыбкой на пухлых губах.       До взаимной дрочки в тот вечер все же дошло, но удовлетворения Юнги, несмотря на испытанный оргазм, так и не получил, ибо хотел всего Пак Чимина целиком, со всеми его тараканами, от пальцев на ногах и до кончиков ушей. Вот только внутренний голос, отличавшийся невероятной сознательностью, все время настойчиво кричал о том, что Чимин слишком маленький для такого рода отношений. К тому же Юнги довольно неплохо сдал экзамен и вполне мог претендовать на место в Высшей школе искусств, о которой мечтал едва ли не с детского сада. И что дальше? У Пака впереди еще два с половиной года школы, да и после ее окончания неизвестно, как сложится его судьба, поскольку в учебе Чимин не блистал, высокими баллами похвастаться не мог, да и особых талантов у него не наблюдалось.       Еще и то, с каким упорством Тэхён избегал отношений с Чонгуком, добавляло масла в топку. Юнги был в курсе истории неудавшейся любви даблКимов и тоже в свою очередь опасался за подобный исход, вот только лишать и себя, и Чимина удовольствия не желал. Пусть они недолго будут вместе, но хотя бы запомнят это время как приятное, ласковое и сладкое.       И вот сейчас, когда он обнимает чертового Пак Чимина, прижимает его к своей груди, где так отчаянно колотится сердце, мелкий паразит просто стоит и даже признаков жизни не подает. Это, знаете ли, охуеть как обидно!       И это еще Юнги не представляет, какое увлекательное знакомство ему сегодня предстоит, потому что даже не подозревает, что под личиной очаровательного белобрысого чуда умело маскируется та самая сучка, которая является в моменты, когда ЧимЧим теряется. И этот самый момент наступает тогда, когда Юнги размыкает руки и отступает на шаг назад, постыдно капитулируя.       — Не хочешь — не надо, — рассеянно шепчет он и уже разворачивается, дабы залиться алкашкой по самое «не могу», затапливая неудачу.       — То есть сначала ты вздрючиваешь меня до предоргазменного состояния, а потом намереваешься свалить в туман, оставив с гребаной пробкой в заднице? — шипит сучка-Чимин и, сгребая в кулак рубашку на миновой груди, тащит бедного Юнги по направлению к лестнице.       Несчастный даже сообразить не успевает, что происходит, как его заталкивают сначала в гостевую комнату наверху, которую Чимин присмотрел уже давно, еще и заручился разрешением Чонгука на бессовестное использование всех имеющихся в ней горизонтальных поверхностей, а после и в небольшую ванную комнату, в которой имеется столь необходимая сейчас душевая.       — Что пялишься на меня, будто я китайская ваза эпохи Мин? — ворчит Пак, проворно стягивая с себя одежду. — Раздевайся и бегом в душ. Я не намерен мерзнуть там один.       Юнги только и остается, что послушаться и при этом постараться не захлебнуться слюной при созерцании красивого тела младшего без малейших признаков растительности даже в самых, как Юну казалось, труднодоступных местах. Еще и поблескивающий между упругих ягодиц металлический наконечник пробки заставляет задыхаться и биться в предсмертных конвульсиях бедное юнгиево сердце, что вот-вот проломит грудину и скроется в сверкающих далях, помахав на прощанье ручкой.       — Блять, — ругается Пак, запутавшись в узких штанинах собственных джинсов, и летит по направлению к полу всей своей стройной тушкой. От падения спасают руки Юнги-хёна, успевающие подхватить худощавое тело, изрыгающее проклятья.       Нет, Юн, конечно, слышал, как ругается Чимин. Да и сам не прочь ввернуть крепкое словцо. Но сучка превзошла даже его самого. От таких слов у бедного Мина уши краснеют, и алым загораются щеки.       — Не думал, что ты такой сквернослов, — цокает языком Юн, помогая Паку избавиться от злосчастных джинсов, болтающихся на щиколотках вместе с ярко-красными боксерами.       — А я не думал, что ты такой тугодум, — огрызается младший, скаля зубы. — Стоишь тут в ожидании чуда. И похуй тебе, что у меня, блять, уже желудок прилип к спине, потому что я с самого утра ни хрена не ел.       — Ну так покушай! — возмущенно шипит Юнги, злясь то ли на обвинения в умственной неполноценности, то ли на похуистическое отношение Чимина к собственному организму.       — Ну да, конечно, — рявкает Пак, залезая в душевую кабинку и открывая краны, настраивая комфортную температуру. — Покушай, Чимин, а я потом поржу с того, как ты себе очередную клизму ставить будешь. Может, еще и на видео заснимешь, чтобы потом на своем ютуб-канале опубликовать? — Чим изворачивается и цепляет пальцами ставшую ненавистной пробку, но наконечник упорно выскальзывает. — Да помоги же мне, в конце концов! — возмущенно ворчит Пак. — У меня уже так зад печет, что еще немного, и никакого на хуй секса не захочу!       Юнги ошалело смотрит на ругающуюся матом сучку и поверить не может, что это его малыш Чимин-и, очаровашка, который своей улыбкой освещает мир вокруг.       — Кто ты и что сделал с моим ЧимЧимом? — испуганно шепчет Мин, протягивая руки к многострадальному вышеупомянутому заду.       — Сейчас я расскажу тебе, кто я, — бурчит Пак и ойкает, когда Юнги надавливает ладонью ему между лопаток, заставляя наклониться вперед, оттопырив попу. — Больно, сука! — скулит Чим, когда миновы пальцы хватают пробку и медленно начинают тянуть ее. Чимин всхлипывает, избавляясь от ставшего уже некомфортным ощущения заполненности.       — Господи, сколько ты проходил с ней? — встревоженно произносит Юн, пялясь на покрасневшую и припухшую кожу.       — Достаточно для того, чтобы ты вставил мне без причитаний: «Чимин-и, солнышко, я боюсь порвать тебя», — ехидно ворчит Пак.       — Представь себе, боюсь, — пыхтит Юнги. — А теперь боюсь еще больше.       — А я, по-твоему, не боюсь? — рычит Чимин, резко поворачиваясь к Юну и утыкаясь сердитым взглядом в его растерянное лицо. — Или, думаешь, я каждый день теряю девственность, мать твою? Ну конечно, Чимин-и, блять, та еще шлюшка!       — Да замолчи ты! — не выдерживает Юнги и затыкает рот Пака поцелуем. Хорошим таким, качественным, с языком, прорвавшим оборону из сомкнутых губ и зубов. И целует, пока оба не начинают задыхаться от нехватки воздуха в легких. Так еще и вода предательски забивается в ноздри, заливает глаза, затекает в уши.       Но парни будто и не замечают этого, наслаждаясь долгожданной близостью. Руки их шарят по обнаженным телам, пальцы жадно впиваются в кожу до белых пятен. Языки бесстыдно скользят, облизывают, пробуют на вкус. Зубы прикусывают не больно, однако вполне ощутимо и достаточно для того, чтобы завтра проявились следы их возбуждения.       — Пойдем в комнату, — моляще просит Юнги. — Секс в душе это, конечно, романтично, но для первого раза кровать больше подходит.       — Да, блять, пойдем уже хоть на крышу! — рычит Чимин, перекрывает краны и вытаскивает из душевой все еще обалдевшего Мина, тыча ему в руки полотенце. — Покончим уже с этим поскорее и пожрем!       Весь возбуждающе-романтический настрой слетает, словно слой пыли с полированной поверхности. Юнги уже даже не пытается сдерживать нервно-истерический хохот, заливается, утирая слезы полотенцем, а Чимин едва не плачет от обиды. Он держался целый день, тщательно готовился к этой ночи, еще тщательней готовил Чонгука. И что в итоге? Хренов Мин Юнги ржет из-за него до икоты! Обидно, блять, до зеленых соплей!       — Да пошел ты, сука, на хрен, — скулит Пак и вылетает из ванной. Падает плашмя на кровать и вгрызается в покрывало зубами, чтобы не завыть в голос. Мало того, что страшно до зубовного скрежета. Еще и стыдно так, что хочется под землю провалиться. И где, спрашивается, вся его гребаная смелость? Да лучше бы он так и продолжал довольствоваться руками и ртом Юнги, чем теперь купаться в лучах исходящего от Мина веселья. Только вот ему почему-то ни хуя не смешно!       — Эй, малыш, ну ты чего? — Юн опускается на кровать рядом с Чимином и касается губами все еще влажной кожи на плече.       — Ничего, — сквозь зубы хрипло шипит Пак.       — А знаешь, — шепчет Юнги тихо ему в самое ухо, — я, кажется, люблю тебя. Очень сильно. И действительно боюсь причинить боль. Опыта-то у меня на самом деле не так уж и много.       — Да ладно, — выдыхает Чимин, утыкаясь лицом в покрывало.       — Прохладно, — немного резко отвечает Юн. — Или, думаешь, я тоже имею все, что движется?       — Можно подумать, это не так.       — Не так.       Судя по тому, как твердо звучит голос Юна, у Чимина нет ни единого повода не верить ему.       Он переворачивается на бок и заглядывает не просто в глаза, в самую минову душу. Пробует осторожно, на ощупь каждую эмоцию, впитывает в себя, пропускает по венам вместе с кровью. И верит. До самого последнего слова верит. И про страх, и про опыт, и про желание, которое сквозит во взгляде лисьих глаз. И даже про любовь.       Тянется за поцелуем, просто потому что надо. Потому что катастрофически не хватает близости. Настоящей, бескомпромиссной, местами дикой, но еще больше — нежной. И Юнги сдается. Снисходительно улыбается, когда младший пытается взять ситуацию под свой контроль, но пасует после нескольких неуклюжих попыток. Раскисает прямо на глазах, виновато терзает зубами нижнюю губу и старательно отводит взгляд. Потому что все еще стыдно и неловко.       Мин топит парнишку в своей заботе, заставляя позабыть все опасения. Укутывает лаской, зацеловывает до сбившегося дыхания. Везде. Даже там, где, по идее, не должен. Потому что, мать его, нельзя! Но Юнги считает по-другому. Не просто можно, а и нужно, чтобы мелкий забылся, выгнулся дугой, натянулся звенящей струной и взорвался от смелых ласк.       И вот тогда Юнги идет до конца. Медленно и осторожно входит в желанное тело, пристально следя за эмоциями. И лишь не замечая ничего негативного, начинает двигаться, постепенно наращивая темп. И глядит при этом прямо в глаза, потому что требуется ему это, жизненно необходимо заглядывать в эти бездонные озера, в которых от радужки остается лишь тоненькая кромка, опоясывающая зрачки-блюдца.       — Я люблю тебя, Чимин-и, — шепчет Юнги, кончая в презерватив. Придавливает своим телом к матрасу, извиняется, что слишком тяжелый, на что Пак смешно фыркает, усмехается и еще крепче сцепляет ноги у Мина за спиной, прижимая любимое костлявое тело до невозможности близко. — И только попробуй хреново сдать экзамен, — Юнги продолжает, удивляя Чимина резкой сменой темы. — Потому что если ты не поступишь в Сеул, я с тебя три шкуры спущу.       — Да понял я, — будто бы безразлично отмахивается Чимин, а у самого внутри не то что бабочки — гигантские страусы брачные танцы устраивают. И так тепло становится от осознания того, что все только начинается. И улыбка растягивает пухлые губы. И только белобрысая сучка никак не может успокоиться, недовольно фыркая: — Ну теперь-то мы можем пожрать?