Служебный роман

- Я её ненавижу, - потупившись, цедит Феанор. Финвэ читает газету – точнее, притворяется, что читает, потому что читать ему мешают мысли и собственное бьющееся сердце. Приподнимает брови: - За что? - Кто ей позволял трогать мамину фотографию? – в глазах Феанора – такая боль, какую редко увидишь в глазах взрослого человека. Финвэ мгновенно ощущает стыд: неужели он так быстро забыл Мириэль? И – остриём в грудь: ну конечно же, нет – только разве можно отречься от солнца, когда оно само идёт к тебе в руки? - Ты несправедлив, Феанор. - Я её ненавижу. За окнами клубится октябрьский унылый рассвет, который наступил только в одиннадцать часов утра: провода дрожат на ветру, издавая звук, больше похожий на вой, нежели на что-то иное. Финвэ вслушивается и вспоминает старые сказки, которые ему рассказывала мама, когда ещё была жива – страшные, холодновато-жуткие… или это он так их воспринимал, а она вовсе не хотела его пугать? Мириэль тоже всего боялась: каждого шороха… Индис не боится ничего, кажется. - А если бы она решила остаться жить с нами? Феанор подбегает к отцу, вырывает из его рук газету, умоляюще смотрит тому в лицо: - Но этого же не будет? Нет ведь, папа? Папа, ну скажи мне! Скажи! Финвэ молчит, изучая лицо сына – нервное, встревоженное. Форточка резко открывается, и в теплую уютную комнату врывается воющий серый ветер. - Папа, скажи, что ты шутишь! - Феанор, послушай меня… Губы Феанора начинают дрожать, глаза испуганно раскрываются – неверяще смотрит, мнет в руках ненужную газету, затем разрывает её пополам и убегает. Финвэ горько глядит ему вслед и плотно, упрямо сжимает губы. Рука сама тянется к книжной полке, к которой прежде он почти боялся прикасаться – именно здесь стояли все любимые книги Мириэли – вынимает первую попавшуюся книгу. «…О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои - как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними; как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока - ланиты твои под кудрями твоими…» Индис стояла тогда, нежная и легкая, дрожащая на холодном осеннем ветру – тогда он впервые понял, что она беззащитна – впервые понял, что она истосковалась по теплу так же сильно, как и он сам. И мягки были её губы, и ласковы руки, и облаком волос её окутывались их сплетенные фигуры, и небо ложилось им на плечи, не имея веса – свежее и великое. «…Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей. О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!» Финвэ закрывает книгу, откинувшись на стуле. Подлокотники мягко ложатся в руки. И снова встаёт перед глазами Индис – желанная и нужная. - Ты слеп, Финвэ, - говорит Махтан часом позже, сидя у Финвэ дома. – Когда я увидел тебя вчера с ней, я понял: ты попался… - Не говори глупостей, - чеканит Финвэ. Махтан сочувственно и снисходительно улыбается: - Я не рассказывал тебе историю своего увольнения у Ингвэ Ваниара? Я уволился из-за подслушанного разговора, а темой разговора как раз был ты, дорогой мой… Финвэ хмурится. Только сейчас ему приходит в голову, что процветающий предприниматель Ингвэ Ваниар и Индис – брат и сестра, и что именно Ингвэ порекомендовал ему Индис как опытного секретаря… «А говорила, что в ссоре с ьратом!» - думает он и чувствует: здесь нечисто. - Рассказывай. - Я должен был это раньше сделать, - виновато признаётся Махтан и опускает широкие плечи. – Вот слушай: Ваниар договорился с сестрой, что… Весь рассказ Махтана Финвэ выслушивает с каменным выражением лица. Всё застывает – комната, книга, которую он упрямо держит онемелыми пальцами – и собственная любовь тоже стекленеет и дрожит льдом где-то внутри. «Все было грамотно спланировано… а я и не знал… и не мог догадаться…» - Потом я пришёл к Ваниару и уволился. – заканчивает Махтан и настороженно смотрит на Финвэ. – Послушай… мне и правда жаль тебя так огорчать… я понимаю, это больно… «Ничего ты не понимаешь» - думает Финвэ. Произносит побледневшими губами, с усилием: - Спасибо тебе. - Я не мог не рассказать тебе. - Я понимаю, - Финвэ медленно поднимается. Дышать становится всё труднее, и Махтан с тревогой вспоминает, что у Финвэ всегда были проблемы с сердцем. Касается его плеча: - Ты нормально себя чувствуешь? - Лучше некуда. «Как ловко она лгала. Как хорошо играла роль – интересно, долго ли примеряла на себя маску добросовестной работницы, а затем и любящей женщины? Умело разыграла… не противно ли было ей притворяться? Индис, за что ты так? Зачем ты так?» Помнится – ярким солнечным лучом – касание её солнечных золотистых волос, шорохом и шелестом ставших, губы её и слёзы на глазах… А потом воспоминание разрывается на сотни кусков, и что-то разбивается осколками и стеклом – наотмашь! Финвэ сжимает руки, говорит Махтану – хрипло: - Я на работу. Хочу проверить, как там дела… Индис, как бы хотелось ещё раз тебя увидеть. «…Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный…»