Не по плану

Ирука сел в постели, стиснув в кулаках одеяло. Вечером он долго ворочался и не мог уснуть, в то время как Какаши отключился сразу же. Они лежали близко друг другу, так, что Ирука чувствовал его дыхание на своей коже и поэтому старался лежать неподвижно, чтобы не разбудить Какаши. Он всегда спал очень чутко, и одно едва уловимое движение способно было разбудить его. Сон — очень ценная штука для шиноби, которых обычно мучают кошмары и расстройство сна, хотя, конечно, у Какаши уже давно выработалась привычка засыпать по одному щелчку в любое время дня и ночи хоть на голых камнях, но радости от такого подобия сна не было никакого. Ирука, помучавшись с час, в конце концов уснул, прикорнув к его боку. Когда же Ирука открыл глаза, была глубокая ночь. Он проснулся от боли, такой сильной, что ему хотелось плакать, а в горле встал тошнотворный ком. Голова была тяжелой, а низ его живота свело от болезненных тянущих спазмов, которые отдавали в поясницу. У него и до этого болел живот, но боли были незначительные, и Ирука предпочитал не обращать на них внимания. Ему было некогда — работа-дом-работа. К тому же, днем боли его почти не беспокоили, но сейчас ему будто выкручивали внутренности. Ирука, сглотнув, медленно встал с кровати, держась рукой за живот, и похромал в темный коридор. В ванной он лишь успел нашарить на стене выключатель и зажечь свет, прежде чем его стошнило в унитаз. Когда в его желудке больше ничего не осталось, он ополоснул лицо холодной водой. Лучше ему не стало, а боли, казалось, только усилились, едва ему стоило принять вертикальное положение. Хотелось вернуться в теплую постель и свернуться клубком, но у Ируки хватило сил только дойти до двери ванной, а потом сползти по стенке вниз, похныкивая от боли. Если бы он был у себя дома, он бы выпил таблетки и обезболивающее, но сейчас он был дома у Какаши. Прошла неделя с тех пор, как он выписался из больницы. Ирука к тому времени заболел — то ли где-то переохладился, то ли подхватил простуду. Он не хотел заражать Какаши, поэтому большую часть этого времени они провели раздельно, при этом Ирука продолжил работать, скрывая то, что он болеет. Это было не так сложно, так как болезнь не выражалась ничем, кроме головной боли и немного заложенного носа. К концу недели он почувствовал себя чуть лучше и решил, что выздоровел. Он сам пришел к Какаши домой. Ирука действительно соскучился по нему, и ему было немного стыдно, что он фактически избегал его все эти дни. Он так до сих пор и не сказал о своей беременности, хотя порывался сделать это при удобном случае. От этого ему было еще хуже, ведь время шло, и это была уже восьмая неделя — критический срок, когда у него еще оставалась возможность прервать беременность самостоятельно. Он не решился сделать это, когда Какаши пропал без вести на две недели. Он просто не мог сделать это, осознав, что, может быть, это будет единственным, что Какаши оставит после себя, помимо громкого имени, вокруг которого потом сложатся легенды для будущих поколений. Это то, что называют долгом, и на фоне него меркли все его сомнения и желания. Ирука осознал, что не только он ответствен за этого ребенка, ведь в зачатии в любом случае участвовали оба, и, наверное, это будет несправедливо, делать выбор за Какаши, даже не поставив его в известность. Какой бы ни будет его ответ, Ирука решил, что хочет услышать его. Только вот все никак не мог собраться и пересилить себя, чтобы сказать несколько простых, но важных слов. Они хорошо провели вечер — Какаши приготовил домашний ужин и накрыл на стол, а потом у них был секс, впервые за все то время, когда Какаши вернулся. Ирука так соскучился по нему, что просто не мог устоять, взяв в буквальном смысле инициативу в свои руки, потому что Какаши в этот раз был отчего-то менее решительным. Ирука даже подумал, что тот не хочет близости, но быстро убедился в обратном, когда Какаши, кажется, перестал себя сдерживать. Он тоже был изголодавшимся, и Ирука был рад, что их чувства в вынужденной разлуке были взаимны. С Какаши ему было хорошо, так, что в солнечном сплетении ныло от переполнявших его чувств и эмоций. Ирука даже пожалел, что все эти дни буквально избегал его. Когда Какаши был рядом, ему становилось спокойнее, и все его беспокойство и тревожность приглушались. Сейчас же Ирука сидел и подрагивал от боли на холодном кафельном полу, обхватив себя руками, не в силах даже подняться. Ему было так плохо — он чувствовал себя почти несчастным, и его глаза слезились от жалости к самому себе. Дверь в ванную открылась, и Ирука услышал обеспокоенный голос Какаши. — Что с тобой? Тебе плохо? — он сел перед ним на колени, а Ирука расплакался, опустив голову, чем напугал его еще больше. Какаши несмело дотронулся до него, успокаивающе поглаживая, не зная, что сказать. Он проснулся еще тогда, когда Ирука встал с постели и ушел куда-то. Он подумал, что тот пошел в туалет или попить воды, но когда услышал, как его тошнит, а потом тихий плач, поспешил к нему. Они просидели так еще какое-то время, под мерный звук капающего крана и едва слышного потрескивания яркой лампочки накаливания над головами, пока Ирука давился рыданиями. — П-прости, — наконец еле слышно выдавил он. — За что? — спросил Какаши растерянно. — Я… знаешь… — всхлипнул Ирука, не поднимая взгляда, — я… мы… у нас будет ребенок. Он замолк, а внутри него все сжалось в ожидании ответа. Его самая большая тайна теперь была раскрыта, а напряжение в воздухе, казалось, было осязаемым. — Я знаю. Ирука поднял голову, шмыгая носом и уставившись на Какаши. Тот не выглядел сердитым или расстроенным, а наоборот, казалось, что уголки его губ вот-вот приподнимутся в мягкой улыбке. — Но… как? — растерянно спросил Ирука, непонимающе нахмурившись. — Врач мне сообщил, когда я лежал в больнице, — виновато отвел взгляд Какаши. — Я не знал, как тебе сказать об этом, и правда ли вообще это. Ждал, когда ты расскажешь об этом сам. Ирука снова шмыгнул носом, опустив взгляд. Он испытывал возмущение, досаду и тошнотворное волнение одновременно, и последнее чувство намного преобладало. Раз Какаши все эти дни знал, но ничего не сказал ему… — И… что теперь? — Я очень рад. Повисло молчание, прерываемое только стихающими негромкими всхлипами Ируки, кажущимися оглушающими в ночной тишине. — Правда? — неверяще выдохнул он, уставившись взглядом куда в свои колени. — Правда. Его коснулись, а потом стали успокаивающе гладить по голове. В этот момент Ирука почувствовал себя так глупо — он молчал все это время, мучая и себя, и Какаши, а оказалось, что все так просто. — Ты хочешь этого ребенка? — прямо спросил Ирука, чтобы окончательно убедиться во всем, но посмотреть на него все также не решался. — Да, — кивнул Какаши. — А ты? Этот вопрос застал Ируку врасплох. Он кратко вздрогнул, но ничего не ответил. В голове зудела лишь одна мысль: «я хотел избавиться от него». В его аптечке, дома, лежало доказательство этого — препарат, который он так и не решился принять. По его лицу снова потекли слезы, и он ничего не ответил, всхлипывая, все также не поднимая опущенной головы. — Ирука, солнце, посмотри на меня, — теплая рука Какаши остановилась на его мокрой от слез щеке. Ирука, помедлив, несмело поднял взгляд, встречаясь с темно-серыми глазами Какаши напротив. В них было все — волнение, невысказанная радость, нежность, растерянность и что-то еще, более глубокое, на самом дне. Никто никогда не смотрел на Ируку так, и никто никогда, кроме родителей, не говорил ему последующих слов, которые сказал ему Какаши: — Я тебя люблю. Эти слова прозвучали ясно и обыденно, словно так и должно быть. Какаши замолк, не отрывая от него взгляда, а в воздухе повисла хрупкая, как крылья бабочки, тишина. Какаши казалось, что он балансирует на грани пропасти с протянутой навстречу рукой с надеждой на что-то, о чем он не решался говорить самому себе. У Ируки на мгновенье перехватило дыхание, а потом он сделал шаткий выдох, вдыхая ртом воздух. Они сидели так близко друг другу, и, казалось, что они сейчас одни в этом мире, который крутится лишь вокруг них двоих. — Я, кажется, тоже тебя люблю, — признался Ирука, а потом, не выдержав, издал нервный смешок. Тишина дрогнула, расходясь словно рябью на воде, и Какаши выдохнул, миновав пропасть. Губы Ируки дрогнули в кривой улыбке, а с его плеч словно спал тяжелый груз, который давил на него все это время. Вот так просто они признались друг другу в любви в тесной каморке у унитаза под мерный звук капающего крана и колючего, едва слышимого треска лампочки, сидя на холодном кафеле в одном нижнем белье, но счастливее них сейчас не было никого. Какаши огладил большим пальцем руки щеку Ируки, смахивая его слезы, и на его лице тоже была улыбка. В его груди все щемило и тянуло от того невыносимого чувства, что он испытывал к этому человеку, что сидел напротив. Это чувство, наверное, называют любовью. Ирука моргнул ресницами, слипнувшихся от слез, и, прикрыв глаза, тихо рассмеялся. Какаши облизал свои пересохшие губы и, облегченно выдохнув, уперся лбом о его лоб, а потом потерся носом о его щеку, и из его горла тоже послышался мягкий смешок. Идиллию прервали новые пульсирующие болезненные спазмы внизу живота. Ирука охнул и стиснул зубы, зажмурившись. Какаши отстранился, а потом нахмурился, видя, как Ирука схватился за живот. — Тебе надо в больницу, — сказал он, а сам вспомнил разговор недельной давности с Нагаре, который посоветовал Ируке прийти на прием. Какого черта Какаши не сказал ему об этом за все это время?! — Не надо, — попытался отмахнуться Ирука сквозь зубы. — Сейчас воды выпью, и все пройдет. Какаши покачал головой, а Ирука стал вставать с пола, придерживаясь рукой за стенку. Какаши осторожно помог встать ему на ноги, но едва Ирука сделал пару шагов, выходя из ванной, как покачнулся, теряя равновесие. Какаши поймал его, а потом, совсем обмякшего, подхватил на руки. Ирука был без сознания и часто дышал, а его лицо исказилось от гримасы боли. Какаши подавил подступающую панику — от него требовались сейчас спокойствие и хладнокровие. Он метнулся в спальню, с Ирукой на руках и положил его на постель, чтобы быстро накинуть на себя одежду. На его предплечье, где он держал Ируку, был смазанный след от крови, что заставило его действовать еще быстрее. Одевшись, Какаши подрагивающими руками завернул Ируку в простыню и прижал к себе, прежде чем сложить печати, применяя технику перемещения.

***

Ночная больница встретила его тишиной и холодным светом ламп. Напугав дежурного внезапным появлением, Какаши сходу объяснил ситуацию, и вот уже Ируку клали на каталку, а вокруг него суетились дежурные медсестры и медбратья, ставя ему капельницу и проверяя пульс. Врач, Амено, та самая, о которой говорил Нагаре, стоявшая на дежурстве в эту ночь, быстро осмотрела бессознательного Ируку, пощупала его живот, а потом велела увезти его в кабинет УЗИ. — Что с ним? — Какаши не скрывал своего беспокойства, которое с каждой секундой все только нарастало. — Угроза выкидыша, — вынесла вердикт Амено, и эти слова упали тяжелыми камнями, отрезвляя и возращая в реальность. — Половой акт был? — Был. Пару часов назад, — сухо ответил Какаши, чувствуя, как он ненавидит себя все сильнее. — Он выживет? — Ирука — да, плод — по обстоятельствам. Амено развернулась и ушла, закрыв за собой стальные двери в пол, оставляя Какаши одного. Он сел на скамейку рядом с дежурным постом и просидел так до самого утра, периодически спрашивая, можно ли теперь ему к Ируке. В шесть утра Амено вышла в коридор, немного мятая и уставшая от бессонной дежурной ночи. Какаши тут же встал при виде нее. — Амено-сан, я могу увидеть его? Та оценивающе окинула его взглядом. — Вы вообще кем приходитесь Умино-сану? Какаши замялся. По правилам, сведения о больных могут разглашать только их родственникам и близким. — Мы встречаемся. — Сожитель? — уточнила Амено, и это слово, грубоватое и тривиальное, совершенно не характеризовало их отношения. — Жених, — твердо ответил Какаши. — Жених, значит, — кивнула Амено. — Хорошо, жених, и какой вес у вашего будущего супруга? — Где-то около восьмидесяти кило? — неуверенно ответил Какаши. — Почти. А если быть точнее, шестьдесят восемь. Какаши досадливо прикусил язык. Он действительно даже не задумывался о физических параметрах Ируки, благо что хоть дату рождения его помнит, и как звали его родителей. — Ладно, пройдемте со мной, — вздохнула Амено, прерывая молчание. — Ввиду отсутствия у моего пациента хоть каких-либо родственников, сойдете и вы. Они прошли по коридорам больницы, которая постепенно начинала просыпаться, и оказались в небольшом кабинете. Усевшись за рабочий стол и пригласив Какаши присесть на стул напротив, Амено сообщила, что жизни Ируки сейчас ничего не угрожает, его состояние стабильное, как и плода тоже. — Однако это не значит, что угроза миновала, — пояснила Амено, но у Какаши в груди уже спал нервный, тугой узел, который мучал его все то время, которое он провел в неведении, гадая, выживет ли ребенок или нет. Причиной таких болей, а также уже после открывшегося кровотечения был гипертонус матки, который, судя по всему, был уже давно. Из-за полового акта с проникновением кровообращение в тазу повысилось, активизируя мышцы, сосуды и все, что можно, вызвав тем самым приступ боли. Необходимо будет также проверить уровень гормонов, а также общее состояние организма на воспаления и патологии. Какаши выслушал Амено, периодически кратко кивая, а потом та раскрыла медицинскую карточку Ируки, став заполнять ее. — Есть ли у него вредные привычки? — Вроде нет, — почесал затылок Какаши. — Не пьет, не курит, не употребляет. Этот ответ, судя по всему, Амено не очень устроил, и она стала уточнять. — Это понятно. Но, например, он соблюдает режим сна? — Обычно он поздно ложится и рано встает, — пробормотал Какаши. — А режим питания? — В каком смысле? Амено вздохнула и заученным монотонным голосом начала перечислять. — Питание должно быть четырехразовым, предпочтительнее употреблять молочные продукты, мясные и рыбные блюда ограничить, также в рационе обязательно должны присутствовать яйца, овощи, фрукты. Соленое, острое и копченое должно быть исключено — это может привести к тяжелому токсикозу. Употребление жидкости должно быть ограничено до одного литра в день, включая супы. Вредная пища, а также еда быстрого приготовления — противопоказаны. Это соблюдается? — Нет, — сказал Какаши, подавленный таким списком ограничений, которые, оказывается, должен соблюдать Ирука. Потом он вспомнил, как собственноручно накормил его этим вечером мисо-супом, это уже не говоря о том, что Ирука питался в основном раменом и бутербродами. Амено неодобрительно посмотрела на джонина и чиркнула несколько пометок в карте. — Физические нагрузки, стресс? — А… какой срок? — моргнул Какаши. — Восемь недель, — Амено смотрела на него так, что ему хотелось провалиться под землю от стыда. — Он много работает, — медленно сказал Какаши. — На двух работах. Амено моргнула и уставилась на него. — И какой у него рабочий график? — С восьми утра до восьми вечера, обычно, — пробормотал Какаши. Он умолчал о том, что Ирука за это время успел подставиться под вражеские кунаи, прыгая по деревьям, спасая Наруто, а потом две недели извелся в ожидании, сильно переживая за Какаши. Взгляд Амено стал еще холоднее. — Вы понимаете, что такую нагрузку не каждый выдержит, даже вы, даже я, не говоря уже об омеге в таком уязвимом положении? — Понимаю. — Ему лучше будет уйти в декрет на этом сроке. Он пьет какие-то медикаменты? — Не знаю. — У него невылеченный грипп, почему вы не обратились в больницу? — раздраженно спросила Амено. — В его положении ни в коем случае нельзя заниматься самолечением. — Он сказал мне, что у него уже все само прошло, — пробормотал Какаши. Амено посмотрела на него немигающим взглядом, а потом сделала еще пару пометок в медкарте. — Так, знаете что, — она со стуком отложила ручку, — сейчас идите домой, а ваш омега останется здесь, на сохранении. Ему необходимы лечение и уход. На двух последних словах она сделала акцент, но Какаши и без того чувствовал себя последним подонком и просто ужасным человеком. — Можно мне его сейчас увидеть, прежде чем уйти? — Он спит. Ему ввели седативные, так что он проснется скорее всего только к полудню. Вам сейчас лучше уйти. Какаши кивнул — дважды ему повторять не надо было. Он поблагодарил врача и покинул больницу, желая только одного — чтобы с Ирукой все было хорошо.