— На сегодня дров достаточно, учите матчасть!©
Название «Хаски и его учитель Белый кот» вызывает программное недоумение. Ребятам о зверятах — не самый популярный формат. Обложка китайского интернет-издания окончательно отправляет пользователя к дошкольной литературе. На минималистском белом фоне симпатичная, немного хмурая собачья морда. Веселую добрую книжку про пса и кота написал автор под псевдонимом «Мясной пирожок не ест мяса». Но, с другой стороны, какую еще обложку предпослать книге с таким названием?.. …Так что китайские издатели, опубликовавшие роман, полностью отказались от такого оформления, чтобы не развращать детей. Изменили и название, и обложку, и имя автора, наверное, тоже*. На некоторых уровнях постмодерн хоть и продолжает веселить, но граничит с халатностью!* * *
Наверное, не нужно подробно останавливаться на том, как Эрха «подражает» контенту о летающих даосах, о духовных высокогорных школах, боевых практиках, первых и последних учениках, белых учителях и битвах с демонами. Ясно, что у книги есть изначальный образец или образцы, потому что «Система» Мосян написана об этом же, и тоже явно не самостоятельна. Способность текстов ссылаться друг на друга с помощью скрытых цитат и реминисценций («воспоминаний» о раннее известных образцах) называется интертекстуальностью. В этом плане показательно, как описанная в романе школа пика Сышен воспроизводит в названиях строений, павильонов и мостов ландшафт китайского Ада. Это не прихоть: пик Сышен в романе находится в провинции Сычуань (острая кухня Сычуани, полная красного перца, постоянно появляется на страницах Эрхи). Именно в Сычуани, по народным верованиям, находится вход в китайский ад — Диюй. Поэтому на пике Сышен есть и собственная столовая Мэнпо (богиня забывчивости, подающая «суп забвения»), и мост Найхэ («карающий мост», который также переводят как «мост превозмогания» и «мост беспомощности»), и зал Яньло (владыки ада), и тренировочная арена Даошань Хохай («гора мечей и море огня» — круги мучений в Преисподней), и пагода Тунтянь («достигнуть Неба», фактически «Достучаться до Небес»), и Ад Алого Лотоса (самый глубокий уровень ледяного ада), и многое другое. При этом сам автор называет такое положение вещей «образцом дурновкусия». Ведь нищая школа пика Сышен, расположенная в самом низу Заклинательского мира, занимает последнюю строчку в рейтингах. Это кажется забавой, заигрыванием с фольклором — однако давайте посмотрим, как каждое из данных названий раскрывается по мере развития романа. Именно в столовой богини забвения Мэнпо душа Чу Ваньнина, забывшая себя, лепит и лепит пельмешки для ученика. И Мо Жань, никогда не знавший об этом (словно он изначально все забыл, был введен в заблуждение), никак не может напомнить учителю о себе, «разбудить» его, не может показать раскаяния. Чу Ваньнин принимает его за кого-то другого. Именно на мосту превозмогания Найхэ случаются несколько знаковых встреч. Здесь Чу Ваньнин впервые закрывает зонтом маленького Ши Мэя, который несет свои книжки сквозь ветер и дождь. Из-за этой встречи он возьмет Ши Мэя в ученики. Здесь Чу Ваньнин, скрывая боль от ран, моет опоры моста и раскрывает над учениками хайтановый барьер, пока те думают, что их прикрыл от непогоды один из более сговорчивых старейшин. Здесь Мо Жань сбрасывает Чу Ваньнину свой алый зонт, преодолевая недоговоренность. Здесь полный обиды и ненависти Мо Жань проходит мимо Чу Ваньнина, который не умеет налаживать отношения с людьми, зато умеет превозмогать. И неудивительно, что именно яблоня перед небесной пагодой Тунтянь оказывается тем местом, где Мо Жань впервые встречает учителя и словно «достигнет неба». И тем местом, где сам он в конце первой жизни ложится в могилу. Когда Мо Жань становится «Императором даосского мира», он переименовывает объекты пика Сышен под «имперский вкус» и подражает правителям Поднебесной и в быту, и в одежде. В его владениях теперь идет псевдоисторическая драма с евнухами, наложницами, ревнивой опасной женой, водяной тюрьмой, пирами, насилием за закрытыми дверьми, «приказами этого достопочтенного» и прочими атрибутами жанра. И только Ад Алого Лотоса остается прежним. И название этого павильона, и назначение не претерпевают изменений. Именно в Аду Алого Лотоса оказывается заключен Чу Ваньнин во время плена у императора Тасянь-цзюня, и эти восемь лет станут адом не только для него, но и для его пленителя. В этих алых лотосах будет лежать мертвое тело учителя, в то время как могила Чу Ваньнина под яблоней примет лишь его одежды.* * *
Много заигрываний, скрытых цитат и отсылок мы увидим в Эрхе, если привлечем мифологию. Помимо «сычуаньского ада» тут стоит упомянуть гору Куньлунь, которая в Эрхе является даосской школой Верхнего царства, где обитает персонаж Мэй Ханьсюэ. Куньлунь в китайской мифологии — аналог «мировой горы» («мировой оси»), которая соединяет землю и небо и является входом на Небеса. Куньлунь считается нижней границей небесных владений, поэтому в мифах на ее вершине находится Столица, а в Столице — Дворец. В романе это дворец Тасюэ — 踏雪 («Попирающий снег» или дворец Ступающих по снегу. Иероглиф «та» — 踏 — в этом названии тот же, что и в имени Тасянь-цзюня). Еще интересен пронизывающий Эрху мотив заштопанного Нюйвой небосвода (а именно это и делает Чу Ваньнин, закрывая Разлом в небесах). Особенно точна эта аллюзия в конце романа, где наблюдаются одновременно и пламя и потоп, «огонь и вода изливаются из небесных дыр». Как известно, чтобы укрепить небо, Нюйва убила гигантскую черепаху, отрубила у нее четыре ноги и поставила их в качестве подпорок, державших небосвод. «Формация Духа Черной Черепахи», к которой в финальных главах прибегают заклинатели, чтобы справиться с Потопом — отсылка к этому эпизоду. Нюйва по одной из версий считается не только спасительницей людей, но и древним духом тыквы-горлянки Нельзя не вспомнить эти тыквы — Пьяную и Распутную — на страницах Эрхи, причем с ними обеими справился Чу Ваньнин. Нюйва как богиня обычно стоит в паре с Фуси. Их тела на изображениях сплетены, как змеи, что символизирует супружескую близость. Согласно мифам, соединение спасшихся от всемирного потопа Фуси и Нюйвы в супружескую пару произошло для возрождения погибшего при катастрофе человечества. Фуси — легендарный первый император Китая, он почитается как божество Востока и правит под покровительством стихии дерева. У Мо Жаня, как и у Чу Ваньнина, древесная стихия ци. Но один факт куда сильнее роднит Фуси с Мо Жанем. Однажды в волшебный сад императора Фуси забрела дева, и Фуси передал ей цинь, чтобы гостья его развлекла. Дева заиграла с великим искусством, которое было самому Фуси недоступно, а ее песня оказалась такой печальной, что у него из глаз хлынули слезы. Поэтому Фуси попросил деву вернуть ему инструмент, но она за игрой не расслышала, а слезы Фуси все текли и текли. Тогда он вырвал у девы цинь и разломал его на части. Историю с гуцинем и Чу Фэй нельзя забыть, так что комментарии излишни. Еще одной аллюзией на Чу Ваньнина является Гоу-ман. Гоу-ман — 句芒 (изогнутый и острый) — в древнекитайской мифологии помощник Фуси. По различным источникам Гоу-ман — дух дерева и стихии дерева в белой одежде. Он восседает на двух драконах (у Чу Ваньнина, как известно, был золотой дракон для полетов и помощи). В ведении Гоу-мана находятся молодые изогнутые деревья с острыми листьями (почками, побегами), и ему подвластна весна. Он держит в руках циркуль, поскольку Гоу-ман так же покровитель изобретений (вспомним инженерные способности Чу Ваньнина). Еще по одной версии Гоу-ман — это бог-повелитель жизни. В последней главе этой статьи Чу Ваньнин как создатель жизни будет рассмотрен более подробно. В романе Чу Ваньнин ведет свое происходение от Шенму — священного божественного дерева, в котором рождается собственный дух. Шенму в романе — дар бога растительности Шеньнуна, также называемого Янь-ди, «огненным императором». Чу Ваньнин, связанный с Шеньнуном, говорит: «Тело — это пламя» (是身如焰). Занятно, что у Шэньнуна была огненная плеть, которой он стегал стебли трав, определяя их свойства (допрашивал траву). И, кончено, запах цветущего дерева — красной дикой яблони, хайтана — завершает картину. Чу Ваньнин пахнет яблоней. Это дерево вечной молодости, брака, блаженства, обмана и смерти. И бессмертия. А также греха и плотского влечения.* * *
Еще больше в Эрхе истории культуры. Но в целом и без того виден принцип многоуровневой организации текста (одна из фишек постмодерна). Такой текст рассчитан и на элитарное прочтение, и на бытовое, и на полностью испорченное интересом к рейтингу, так что способен накрыть самую массовую аудиторию. Например, один из ярких сюжетных поворотов в Эрхе содержит исторический паттерн. Военачальник, осадивший город, клянется пощадить его жителей, если вражеский Генерал сдастся в плен и станет там рабом победителя (конечно, не для работы; это действие означает, что проигравший теряет все человеческие качества, и победителя никто не осудит за любые действия в адрес обесчещенного побежденного). Сдача происходит на виду двух армий, Генерал должен встать на колени и испросить себе прощения за дерзость. После этого он лишается всех прав. Этот сюжет присутствует в «Путешествии Чангэ» (манга Ся Да и одноименная дорама). Мы видим этот мотив, когда Чу Ваньнин подобным же образом сдается в плен, чтобы победитель пощадил его ученика Сюэ Мэна. Этот плен оборачивается фактическим рабством на долгие годы.* * *
Еще из любопытного стоит остановиться на знаменитом китайском яде Гу. Это основное оружие ордена Гуюэ. Гу — реальный, исторически закрепленный в китайском универсуме яд. Он встречается во многих источниках, в китайской википедии ему посвящена большая статья. Заражение происходит при помощи ядовитых личинок, которые поселяются в организме жертвы и делают, что приказано. Так что помимо прочего яд Гу способен сделать отравленного послушной игрушкой отравителя (империо!) Яд Гу добывался из нескольких ядовитых тварей, собранных в один горшок и искусавших там друг друга насмерть до последнего выжившего (чаще всего использовались змеи, скорпионы, пауки, жабы, сороконожки). Тварь, что одолела всех остальных, считалась «накопившей огромную духовную силу». Вероятно, это должно что-то разъяснить нам в даосской духовности, но делать выводы не хочется. Иероглиф «гу» — 蛊 — переводится следующим образом: • ядовитая тварь, ядовитый паразит • отрава; • мстительная душа; • злые чары, колдовство; колдовской заговор; • обольстительная сила, развращающее влияние В целом именно так действуют все яды Хуа Бинаня, начиная с ядовитых личинок, вживленных в тела заклинателей при штурме драконьей горы, и заканчивая известным цветком.* * *
Тема, которую никак нельзя обойти — Учитель и Три его ученика. У Чу Ваньнина было три ученика. Ровно столько же их в конфуцианской притче «Ответ мудреца». Три ученика Конфуция — Гун, Ли и Чжан — казались хороши каждый на свой лад. Гун был умен, но ленив. Лу храбр, но неблагоразумен. Чжан трудолюбив, но завистлив (каждый может сам проассоциировать их с Мо Жанем, Ши Мэем и Сюэ Мэном. Или не делать этого). Конфуций сказал: «Гун не знает, что ум не приносит счастья ленивцу. Лу не знает, что храбрость без осторожности ведет к гибели. Чжан не знает, что радость не живет вместе с завистью. И пока они не постигнут эти истины, я буду их учителем, а они — моими послушными учениками». Эта же комбинация Учитель и Три его ученика встречается в японской притче о границах мышления (внутренний мир каждого ученика был равен тому занятию, которому он себя посвятил). Они же находятся в эзотерических напутствиях (три ученика спорят, кто лучше понимает Учителя; три ученика, подобно «американцу, французу и русскому», иллюстрируют определенные постулаты). В суфийских наставлениях три ученика понимают природу своего Учителя в конце жизни (встреча с самим собой). Дзэнская притча говорит о трех видах учеников — одни передают Дзэн другим; другие поддерживают храмы и святыни; а третьи — вешалки для одежды. Так говорил суровый учитель Текисуна, который кроме прочего бил учеников. Ученик Текисуны не ушел от наставника, хотя многие не выдержали. И в конце жизни сказал: «Плохой ученик использует влияние учителя. Средний ученик восхищается добротой учителя. Хороший ученик растёт сильным под давлением дисциплины учителя». Даже в «Началах» Евклида есть притча о трех учениках — Архелае (искал в учении Евклида богатство), Архилохе (искал в учении Евклида славу) и Архимеде (хотел доказать теорему Евклида, молодец). …Это было долгое вступление, чтобы не говорить об Учителе и Трех Учениках в Гефсиманском саду.* * *
Про духовное оружие Чу Ваньнина уже все было сказано (см. комментарий перед главой). Это три поэмы знаменитого китайского литератора Цюй Юаня. …Осталось упомянуть среди персонажей романа Джека Ма (Ма Юнь), основателя компании Taobao. Это хитрый и трусоватый предприниматель-даос, который впаривает прочим заклинателям свои товары при подъеме на опасную гору.АЛЫЙ ЛОТОС
Эта глава будет не полной без рассмотрения символики алого лотоса. Павильон, в котором обитает Чу Ваньнин, стоит над водой, где цветут алые лотосы, а Адом Алого Лотоса его прозвали ученики. Алый лотос — крайне многозначный символ. Он связан с изначальной природой и чистотой сердца. Именно алый лотос является современной эмблемой Индии* (все сноски под астериском см. в комментариях под главой), и именно из Индии лотос пришел в буддизм. «Изначальная природа» тут очень важна: согласно шастрам, она совершенно чиста, безгрешна, прекрасна, непобедима; богиней Природы является супруга Шивы Дурга («труднодостижимая», «непобедимая» — как и тот учитель, которого так тяжко добивался Мо Жань). Дургу/Шакти часто изображают в красном лотосе с алыми же лотосами в руках* (более «лотосовая богиня» Лакшми изображается с розовыми цветами). В алом лотосе изображают и Шиву*. Алый цвет тут является цветом действия, реализованной силы духа, а также совершенной искренности. Красный лотос символизирует сердечные порывы, сопереживание, милосердие, страдание и мученичество, страсть, красоту чувств и все другие свойства сердца. Рядом с ним расцветает любовь, раскрывается способность к сопереживанию. Но одновременно в нем заключена и вторая сторона любви — необузданная страсть, недосягаемые мечты и тайные желания. В кашмирском шиваизме и тантризме эти стороны жизни олицетворяют гневные Дакини из свиты Кали*. Вообще в восточной культуре лотос символизирует духовность. Тату с алым лотосом можно было встретить раньше у монахов, принявших обет. В индуистской традиции место, в котором цветет лотос (обычно в темных и грязных водах), представляет собой мудрого, отрешенного и духовно просвещенного человека, который выполняет свой долг без каких-либо материальных или эмоциональных выгод (шицзунь!) Бутон лотоса сравнивается с молчаливым сердцем или душой, которая обладает способностью расцветать или пробуждаться к божественной истине. Согласно индийской мифологии, все настоящее живет в лучах «Огненного Солнца», и лотос изначально был символом солнца (как в других культурах - подсолнух). Кроме лучистой формы, этот цветок имеет способность к смерти-возрождению: на ночь он уходит под воду, а утром снова расцветает и цветет весь день (герои Эрхи тоже умирают и возрождаются). Это - божественная способность, и именно цветущий пунцовый «огненный лотос» выступает троном для Будды Шакьмуни*. В буддийской традиции лотос, который поднимается над мутной водой, представляет собой процесс вознесения над всеми желаниями и привязанностями. Это буддийский ключ к просветлению. Несмотря на то, что цветок коренится в грязи, он растет вверх в направлении света. По пути роста он проходит три этапа: невежество (корни в илистой земле), преодоление невежества (стебель в воде) и обретенное понимание, мудрость (солнечная поверхность). Несколько сцен с участием Чу Ваньнина в Эрхе происходят в воде, и каждая из них растворяет омрачения ума: финальное погружение с Тасянь-цзюнем, где ученик спас тонущего Чу Ваньнина, хотя до этого Чу Ваньнин дважды предпринял попытки убить ученика. Сцены на дне озера, где невежество Мо Жаня подверглось серьезному испытанию — в эпизоде со шкатулкой, которую может открыть только любимый человек, и в сцене морока, когда Мо Жань обнаружил рядом с собой завернутого в лисьи шкуры учителя (хотя был влюблен в другого человека). Традиционная китайская философия представляла Сознание в образе зеркальной поверхности воды, которая способна на правильное отражение предметов лишь в состоянии покоя. Этой метафорой пользовались и даосы, и конфуцианцы. В даосском каноне «Чжуан-цзы» (IV–III вв до н.э.) утверждается, что «сердце мудрого человека, пребывая в покое, является зеркалом неба, земли и всей тьмы вещей». В синхронном ему конфуцианском трактате «Сюнь-цзы» проведено сравнение человеческого сердца с ёмкостью, наполненной водой, которая «должна быть в покое, дабы исключить химеры и иллюзии, вносящие хаос в сознание». Водная поверхность сердца не могла миновать заселения лотосами, которые в поэтическом смысле произрастают в сердце от его корней и цветут на поверхности. Согласно одному из трактатов, мы не можем смотреть в лицо собственным чувствам, но наше сердце по форме похоже на цветок лотоса. Его цветение способно просветить, избавить от самообмана, так как лотос сохраняет свой аромат, не испачкавшись грязью (знаменитая тема святости, которую не пятнает мир, где та коренится), т.е. зоркость сердце превышает зоркость ума, подверженного ложным суждениям. Сердце изначально видит истину, и оно сохранит себя, если в нем расцветет лотос (а не черный цветок восьми страданий). Лотос обладает способностью очищать свое окружение, поэтому все части этого цветка издавна использовались в медицине. Это удивительный парафраз с христианской мудростью: «спасись сам – и рядом с тобой спасутся тысячи». Нельзя остаться нравственным, играя в грязную игру (как Ши Мэй). Только воистину чистый человек обладает способностью очистить и спасти души всех, кто к нему прикоснулся. Это о Чу Ваньнине.Путь Будды
Алый лотос как символ высшей чистоты соответствует Авалокитешваре («держатель лотоса» и бодхисаттва великого сострадания). Авалокитешвара является эманацией будды Амитабхи. Это «красный будда» Западной части света, поэтому алый цвет кроме любви символизирует закатное солнце (Чу Ваньнин родился на закате, и само его имя содержит семантику вечера) Будда Амитабха связан с языками огня (тело — это пламя!), витальными жидкостями, вечерними сумерками, цветущей природой, летом (день рожденья Чу Ваньнина 9 августа) и преобразованием страсти в осознанность. Мало что на самом деле лучше характеризует Чу Ваньнина. Этот персонаж любит с широко раскрытыми глазами, принимая окружающий мир таким, каков он есть. Предания гласят, что Амитабха был когда-то царём, который, познакомившись с буддийским учением, отрёкся от трона, стал монахом. Он решил стать Буддой и обрести Землю бесконечной радости, в которой все, кто помнит о нем, смогут возродиться в будущей жизни. Для этого Амитабха дал сорок восемь обетов, где помимо прочего обещал не достигать конечного просветления (то есть ухода из мира живых) до тех пор, пока не поможет всем разумным существам. Это реминисценция жизни первого из Будд — непальского царевича Сиддхартхи Гаутамы. Более того — история Чу Ваньнина является такой реминисценцией. Будда Гаутама родился под деревом (наверное, надо прекратить постоянно ссылаться на эти деревья!) и нес в теле следы великого воина-правителя либо великого мудреца, так что сразу было видно: родилось что-то необыкновенное. В Эрхе тело Чу Ваньнина в момент «рождения» источает слепящий золотой свет. Как и Будда Гаутама, Чу Ваньнин воспитывался за высокими стенами в символическом заточении, в элитном обществе «просвещенных людей» (которые ему врали), и не знал жизни. Когда он впервые столкнулся с болью, нищетой, голодом и хрупкостью человеческий жизни в лице грязного полумертвого мальчика — он покинул пределы обители, чтобы помогать людям. Как и Будда, он ушел не сразу, а со второй попытки — и навсегда. И ровно так же ему было непросто покинуть «отца» и дом, с которыми его связывал долг. Будду держали обязательства его положения. Чу Ваньнина тоже держали обязательства, и ему, как и Будде, пришлось отвергнуть духовные установки своего «отца», шире — духовные установки своей социальной страты. По иронии, они были буддийскими. Как и Будда, он провел жизнь в поисках истины, служении людям, странствиях, медитации и страдании, ни разу не испытав желания вернуться домой. Его домом в конце концов стал весь мир.