Эрха – безумие или реальность

Постмодернизм возник в пику модерну, при этом вобрав все его черты почти без изменений. Например, модерн выбирал реалистичные, но нереальные сюжеты (самый узнаваемый пример — М.Булгаков). Провозглашал субъективность авторского взгляда. Использовал традиционные образы мифологии. Придумал обрывочное, нелинейное повествование и игры со временем. Утвердил значимость детали и подтекста. На деле интерес к «модернизму», то есть обновлению, возникает в начале каждого столетия, в начале века — и так было еще до того, как принципы модерна были сформулированы, до появления самого этого слова. Такому «обновлению» свойствен поворот от официозных, «достойных» форм и тем — к личным, более экспрессивным и чувственным; от того, что насаждается государством — к одобряемому узкой элитой, вплоть до манерного и вызывающего, часто с галлюцинаторным эффектом. И романтики и модернисты вполне серьезны во всем, что показывают, а в основном это внутренний мир автора или его героев. Даже их сатиричная насмешка не очень весела. Подчас модернизм грешит «красивостью» (романтики тоже ей грешили), но это лишь подчеркивает главное: мироощущение модернистов трагично. Связано это с тем, что мир полон эгоистами и дельцами, красота не вечна, жизнь не справедлива, любовь — обман или бесконечная гонка без ответа, человек в целом одинок и брошен, достигнуть понимания невозможно, в общем: «Какое может быть дело до моей души постороннему человеку?». Может быть, кто-то будет смеяться над всем этим или говорить, что Победы на Рынке или Национальная Идея важней. Но Кафка, Гессе или Ахматова так не скажут. Загадка Эрхи, написанной в начале 21 в., в том, что она взяла от модерна куда больше, чем может показаться при чтении этой статьи. Конечно, она вполне всеядна, иронична и полна стандартных сюжетных ходов (вроде того, где добродетельный человек при гостях прячет любовника под одеялом; кто-то в тумане поцеловал не того; раздетые герои встретились в купальне и смутились; загадка зла и забвения в том, что герой отравлен; месть как движок сюжета и т.д.), но ни легким, ни пародийным это чтение не является*. Эрха страстна, подлинна, фактурна, развернута к реальной почве, как та уборка урожая, что описана в ее центральных главах. Народная страда заканчивается праздником у костра, а праздник у костра — признанием. Однако душевная боль, которую постоянно испытывают герои романа, от этого праздника делается лишь более острой. Один искренний, пронзительный момент не рассеет вечную тревогу. Не снизит страх столкновения с действительностью. Оба главных персонажа романа находятся в постоянном, непрерываемом кризисе. Это два различных кризиса, а не один общий. Хотя причина у него действительно одна. Разделенность каждой личности на две части: человека высокой духовной морали и животного с низменным инстинктом. Это — ярчайшее наследие модерна, причем в случае Эрхи тоже преувеличенное. Ведь «животное» в Мо Жане — не безобидный брехливый пес-хаски, а настоящий Зверь, насильник и жестокий убийца. Это патологическое наследие его «первой жизни». Но чем дальше, чем больше Мо Жань понимает: он способен сдерживать своего зверя, но полностью уничтожить его не может ничто. Даже став «бессмертным Мастером» Мо-цзунши, сделав свою жизнь почтительной и аскетичной, он не в состоянии добиться гармонии с объектом своей любви. Ведь нет никакой надежды, что он будет принят таким, каков он есть — со всем своим прошлым. Возвышенный белый учитель Чу Ваньнин отрицает свое человеческое тело с его голодом, болью, самыми базовыми потребностями. И когда оно начинает просыпаться — испытывает ужас. Потому что у этого пробуждения есть проблемная особенность: Чу Ваньнину снятся крайне откровенные, «животные» сны, где действует человек с лицом Мо Жаня, но явно не Мо Жань. Кто это? Откуда такая несправедливость? Есть ли у нее хоть какое-то объяснение?.. Возможно, учитель влюблен не в ученика, а в Того, из снов?.. Чего хочет от нас наше бессознательное?.. Если читатель, который дошел до этого места в статье, не читая Эрху, думает, что все легко разрешится и они поженятся — он ошибается. Нет, впереди кровища, убийство, и еще одно, и очень трудный, фантастический синтез каждой из личностей. Главной сферой интереса модернистов было изображение взаимоотношений сознательного и бессознательного в человеке, механизмов его восприятия, прихотливой работы памяти. Каким бы сильным или неординарным ни был человек — он остается жертвой непознаваемых враждебных сил, формирующих его судьбу. Вот в этом и состоит основное содержание романа. …А как же Теодицея, оправдания Бога как доброго и благого вселенского начала?.. Как же свет горний?.. Алые яблони?.. Уже ли все было зря?.. Это любезный читатель найдет внутри романа, если все же решится его прочесть.

◊

PS. В комментариях возник разговор о сходстве финалов Эрхи и «Мастера и Маргариты». Оно и правда есть.

ОБЩЕЕ В ФИНАЛАХ ЭРХИ И «МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ»

В финале романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита» подручный Воланда появляется в подвале, где обитают любовники, и предлагает хозяевам выпить вина. После этого герои умирают от отравления. И тут действие «раздваивается»: как выясняется, Мастера смерть настигает в клинике профессора Стравинского, а Маргариту — в её особняке. Для всего мира они отныне мертвы. Однако души героев, что были заперты в подвале, продолжают двигаться к настоящему финалу. Мастер и Маргарита вливаются в свиту Воланда. И Воланд — сочувствующий дьявол, который и велел ранее Азазелло «всё устроить» — предлагает им не рай, не ад, а нечто третье — призрачный мир личной иллюзии. «– Что делать вам в подвальчике? Зачем? — продолжал Воланд убедительно и мягко, — о, трижды романтический мастер, неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула? Туда, туда. Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте! Мне пора. […] Мастер и Маргарита увидели обещанный рассвет. Он начинался тут же, непосредственно после полуночной луны. Мастер шел со своею подругой в блеске первых утренних лучей через каменистый мшистый мостик. Он пересек его. Ручей остался позади верных любовников, и они шли по песчаной дороге. — Слушай беззвучие, — говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, — слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. […] А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я». Эта булгаковская глава называется «Прощание и вечный приют» Примерно такой «домик», где царит мирная тишина и сбылись все мечты, получают герои Эрхи. Там тоже цветут деревья (сливы), горит огонь в очаге, и Чу Ваньнин может заниматься любимым инженерным делом, лепя своих гомункулов — Ночных Стражей. Мо Жань тоже охраняет его сон. Есть даже собака, как у Понтия Пилата. В этом доме просыпается от смерти Мо Жань, и сюда же на рассвете прибегает Чу Ваньнин, когда заканчиваются все прочие события романа. «Деревья еще не распустились, ветви были покрыты тонким слоем снега. Когда подул ветер, снег осыпался с них в лучах золотой зари». Дьявол, который способен «всё устроить», помог и тут: «Заснеженная долина была тихой и безмятежной, разноцветный свет струился в прозрачном воздухе. Казалось, между небом и землей остались только эти двое, и больше не было ничего. Лицо Мо Жаня все еще было бледным после тяжелой болезни. Он смотрел, как из утреннего сияния к нему шел Чу Ваньнин. В его угольно-черных глазах постепенно появлялось выражение крайней нежности. — Учитель… Ветер утих. Между облаками пробивался утренний красный свет, заливая мир. — Учитель, я видел дьявола. А потом у меня был интересный опыт, о котором я бы хотел рассказать тебе… …Хаос апокалипсиса закончился. Спустя много лет на том месте, где капала кровь, может быть, распустятся цветы сливы». Мы не можем сказать, что этот «вечный приют», где отныне обитают Чу Ваньнин и Мо Жань, совершенно призрачный — иначе хэппи-энд романа будет выглядеть обманом. Но он точно параллелен всей окрестной жизни, что идет своим чередом. Остальные герои Эрхи продолжают наращивать свои биографии — но биографии главных героев закончены. Окружающий мир считает их погибшими. Теперь они всего лишь наблюдают пестрое течение времени, изредка появляясь среди людей как ожившее видение. Видящие их либо не знают, кто это (сцена в таверне с ошибочным «героическим меню»), либо замечают лишь их силуэты над крышами. Так происходит с учеником Чу Ваннина — Сюэ Мэном: «Казалось, Сюэ Мэн оцепенел, пока держал узорную шкатулку в руках. А потом он вдруг выпрыгнул из окна и бросился бежать через сад, крича: — Учитель! В пустом и одиноком заднем дворе Главы Ордена был слышен только свист ветра. Сюэ Мэн продолжал отчаянно кричать: — Учитель! Мо Жань! Выходите! Ночной бриз был прохладным и остужал влагу на его щеках, пока он слепо бежал через цветы. Ветви деревьев царапали его руки и рвали одежду. — Вы оба! Выходите! В конце концов, его голос сорвался на хрип. Здесь никого не было. Сюэ Мэн остановился, медленно опустился и, свернувшись калачиком на земле, прошептал: — … вернитесь… Вдруг за шумом листьев он услышал мелодию. Сюэ Мэн вздрогнул и посмотрел в ту сторону, откуда она раздавалась. А потом увидел их, уже ушедших слишком далеко — на карнизе пагоды Тунтянь. У края величественной кровли высились фигуры двух людей, которые были так знакомы, что болела душа. Один из них сидел, другой стоял. Рукава сидящего развевались, божественный гуцинь Цзюгэ лежал у него на коленях. Второй был одет в облегающую одежду, держал в пальцах бамбуковый лист и наигрывал на нем. Мелодичный звук циня эхом отдавался в лунном свете, устремляясь к бескрайнему небу. После того как песня закончилась, вспыхнул яркий золотой свет — Чу Ваньнин призвал Светоносного дракона. Двое мужчин вскочили на его спину и улетели прочь по ветру». …Лунный луч, по которому уходит Понтий Пилат или герои Эрхи — неизменен. ________________________________________________________________ *Некоторый возврат к модерну после расцвета постмодерна называется метамодернизмом, наиболее известном нам по термину «новая искренность» (я чувствую — значит, я существую). «Метамодернизм следует определить как переменчивое состояние между иронией и искренностью, наивностью и осведомлённостью, истиной и ее относительностью, оптимизмом и сомнениями; как пребывание в поисках множественности несоизмеримых и неуловимых горизонтов». Люк Тёрнер «Манифест метамодерниста», 2011 г.