Всё не так просто

Матвею хотелось забиться в какой-нибудь укромный уголок, где его совсем никто не найдёт. Ни горячо любимый Саша, который режет без ножа, ни искренне сочувствующий Эд, который желает только добра, ни нагло присваивающий себе Йоханнес, который волнует, хотя не должен. Сидение на трибуне в дальнем конце почти пустого стадиона не очень отвечало критериям скрытности, но иными вариантами он не располагал. Поэтому, хоть и скрючившись в три погибели (эти кресла были сделаны явно не для высоких людей), он пытался извлечь из этого крупицу покоя. С громадным неудовольствием Елисеев был вынужден констатировать, что находится в тупике. Огромном и, на первый взгляд, непреодолимом. Взять и поговорить с Логиновым откровенно не было никаких моральных сил, но и оттягивать стало всё опаснее. Впрочем, не опаснее, чем всё более откровенные намёки Бё. Тут в голове Матвея неожиданно щёлкнуло. Церемония награждения. Ему следует сейчас находиться там, если Александр для него хоть что-то значит. Судя по всему, в его руках всё разрушить, но в них же и построить. Этим следовало заняться прямо сейчас, чтобы не опоздать. Он глядел на Сашу снизу вверх, испытывая при этом невероятное чувство гордости и любви. Смотреть друг на друга слишком пристально они не могли, но Елисеев как никогда желал увидеть в глазах Логинова хотя бы частицу того же самого. Ему даже, кажется, удалось это сделать. — Матвей? — Голос Саши заставил его вздрогнуть. Разговаривать с Александром сейчас категорически не хотелось. Несмотря на красноречивость взглядов, слова отказывались складываться в предложения. Однако объяснить внезапную перемену настроения было нечем. Да и объективно бегать от человека, чувства к которому уже втянули в невероятную авантюру, было очень глупо. — Да, — устало отозвался Елисеев: ворочание языком давалось ему с трудом. Однако то, что тут же произнёс Логинов, заставило Матвея тревожно заозираться по сторонам. Правда, не увидев того, кого ожидал, он немного успокоился. Может, хотя бы Саша до конца честен с ним? — Сегодня ведь я победитель. — В глазах Александра загорелась хитрая искорка, совсем ему не свойственная. — Так что, как насчёт хорошо отметить это у меня в номере? Он дразняще провёл подушечками пальцев по скуле Матвея. Бесконечно тактильный, жадный до прикосновений Елисеев почти сразу растаял, как лёд под яркими лучами солнца. — Игривость тебе не идёт, Саш, — выдохнул Матвей, едва переводя дыхание. — Правда? Как жаль. Боже, да Логинов откровенно издевался над ним. Было в этом что-то чужеродное, нисколько с Александром не сочетающееся. Впрочем, думать об этом становилось всё тяжелее. И душа, и тело слишком изголодались по тому, кто сейчас так беззастенчиво их касался. Елисеев едва ли помнил, как они добрались до Сашиного номера. Только перед самой дверью его вдруг осенило спросить: — Ты ведь живёшь один, да? — Разумеется нет, но Антон — самый понимающий сосед в мире. Александр довольно усмехнулся, распахивая дверь и делая приглашающий жест. Внутри царил полумрак, разгоняемый одним настенным светильником. Матвей на ходу скинул олимпийку — всё равно придётся снимать, к тому же один раз Саша не рассчитал сил и сломал замок, а вещь всё же хотелось сберечь. Когда Саша наконец поцеловал его — глубоко и чувственно, с силой прижимая к стене, — какие бы то ни было связные мысли покинули голову Матвея. Всё его сознание сосредоточилось на ощущениях, что дарили губы и руки Александра. Саша отстранился, и на его лице появилась та крайне редкая улыбка, ради которой хотелось жить, но за которую при этом хотелось умереть. Желание, мучительное и самоотверженное, даже противоречащее эгоистичной натуре Матвея, но такое сильное и непреодолимое. Александр, в отличие от любовника, никогда не терял головы, даже теперь — твёрдый характер и всякие неприятные события научили. Поэтому было совершенно незаметно, что в радостной улыбке победителя и обладателя скрывалась немалая доля холодного расчёта. Это проявилось даже в двух предусмотрительно сдвинутых односпальных кроватях — Саша буквально планировал такой исход. Увлекая Матвея на это импровизированное сооружение и нависая сверху, Саша думал, что будет чувствовать хоть чуточку стыда, смотря в до невозможности верные глаза. Но нет. Он смог убедить себя, что делает это во благо. Ради их отношений. Даже если придётся немножко использовать его безграничное доверие. Когда вместо невесомых, но будоражащих поцелуев, Саша вдруг впился в нежную кожу его шеи, словно оголодавший вампир, неприятные ощущения отрезвили Матвея, вырвав из счастливой прострации. — Зачем? — Глаза, уже было подёрнутые пеленой удовольствия, теперь смотрели с беспокойством и обидой. — Будет заметно. Ещё в декабре (теперь это казалось таким далёким) они договорились не оставлять заметных следов на телах друг друга. Слухи только усугубили бы и так нервную обстановку. И вот сейчас Саша так легко нарушал те правила, что так же яростно отстаивал. — Не удержался, прости. — Александр снова прильнул к губам Матвея, чтобы не слушать его ответа. Так было нужно. Потом он всё обязательно объяснит и они наконец обсудят, что именно между ними. Правда, это что-то сначала нужно отстоять и здесь не всегда уместны только честные методы. — Никому тебя не отдам. Фраза, сказанная Сашей, ударила по и так до предела напряжённым нервам, проникла под кожу сотнями крохотных, но колючих, как иголки, электрических разрядов. Казалось бы, вот оно — то, чего Матвей так ждал и хотел, то самое выражение любви Александра. Однако Матвей был слишком преданно влюблён, чтобы сразу осознать: «никому не отдам» не равно «я тебя люблю». К сожалению, это знание, как и многая другая важная информация, закреплялась только с помощью практики. Впрочем, самое главное, что в этот отдельно взятый момент им хорошо вместе. Словами через рот они ведь ещё успеют поговорить, правда?

***

В день сегодняшней эстафеты Матвей чувствовал себя иначе, чем обычно. Сложно было объяснить, что конкретно необычного, но это чувство ему нравилось. Несмотря на то, что вчера ему нисколько не удалось разгрузить голову, получить сильнейший эмоциональный заряд он смог. Елисеев поймал себя на мысли, что даже не возмущён тем, что его снова поставили на второй этап, игнорируя провал в Оберхофе. Сейчас Антону, который волевым решением Каминского побежит первый этап, было очень трудно. Поэтому Матвей просто принял факт того, что придётся прикрывать товарища. При всех своих многочисленных недостатках он был неплохим командным игроком с развитым чувством ответственности за других. Впрочем, надевая гоночный комбинезон, Елисеев думал совсем о другом. Да, бафф, конечно, закроет засос, оставленный Сашей вчера, но, что на него нашло, сделалось для Матвея тайной, покрытой мраком. Нет, он просто не мог поверить, что всегда разумный и немного холодный Логинов так поступил, тем более нарушая уговор. Он объективно себя оценивал, понимая, что их связывает нечто сильное, но не такое светлое и чистое, когда действительно теряют голову. Однако на этих однозначно нерадостных размышлениях Матвей не заострял внимание — ему и так проблем в жизни хватало. Этап Бабикова подходил к концу, и, хоть он идеально отстрелялся (в том, что так и будет, в принципе, никто не сомневался), теперь Антон безнадёжно отставал ходом. Первое место после стойки уже на следующей отсечке превратилось в десять секунд отставания. К моменту передачи эстафеты он всё же отыграл на морально-волевых четыре из них. Елисеев печально покачал головой, в очередной раз восхитившись самоотверженности друга. На него в этом году было просто больно смотреть, но Бабиков не сдавался и за команду снова и снова отдавал всего себя. Принимая эстафету, он внимательно проследил, чтобы смертельно уставший Антон не забыл его коснуться — дисквалификации не хотелось. Матвей заработал широкими размашистыми движениями, с каждым движением всё сильнее разогреваясь. Впрочем, он совершенно никуда не торопился: отвалиться в самом начале из-за закисления не хотелось. Несмотря на то, что Антхольц решил подработать Оберхофом и на трассу и стрельбище опустился довольно густой туман, и Матвей, и его попутчики отстрелялись чисто. Его это даже немного разочаровало — не получилось отцепить хоть кого-нибудь сразу. Перед стойкой приходилось бежать медленно-медленно, чему только способствовали тренерские подсказки. Однако на повороте Елисеев с лёгкостью и определённой долей грации вышел вперёд и занял первый коврик на огневом рубеже — лыжи катили даже слишком хорошо. Он, конечно, предельно концентрировался, но не мог не замечать, как мажут соперники. Его мишени закрывались одна за другой, поэтому на последней возникла мысль — вот сейчас закроет и привезёт Саше хороший отрыв. По закону подлости он не попал и, добив допом, всё же получил преимущество, но это уже не было столь эффектно. Матвей мог по пальцам одной руки пересчитать гонки, к финишу которых он не закислялся настолько, что в принципе переставал шевелить руками и ногами. Однако сегодняшней эстафетой он был более чем доволен. Когда он отправил Сашу на дистанцию, коснувшись его плеча, ему даже хватило сил ободряюще сжать его. Первую половину логиновского этапа Елисеев, естественно, пропустил. Он застал только стойку, куда Саша пришёл уже с весомым преимуществом — вдвое большим, чем раньше. Александр стрелял быстро, словно совсем не целясь, поэтому два выстрела ушли в молоко. Допами Логинов уже точно не целился, и на втором стало ясно, что у команды будет круг. Букет из отчаяния, недоумения и расстройства захлестнул Матвея. С Логиновым до сих пор было не всё в порядке, и никто, в том числе сам Александр, пока не могли это исправить. Вот и сейчас он едва не завалил эстафету, складывающуюся почти идеально, чего с ними не происходило уже довольно давно. Лицо Бабикова чуть поодаль выражало примерно ту же гамму противоречивых чувств. Безусловно, это только первые неконтролируемые эмоции, и, когда Саша будет здесь, они оба поддержат его, как сумеют. Однако командное разочарование, как и командная радость переживаются очень сильно и едва ли не разрушающе. Логинов не смотрел на них, делая вид, что поглощён последней стрельбой Латыпова, но Антон и Матвей просто положили руки ему на плечи, каждый со своей стороны. Саша не стал их сбрасывать, всем существом ощущая молчаливую поддержку сокомандников. Слова здесь не были нужны. Во время стойки Эда команда стала как никогда близка к уже опротивевшему четвёртому месту. Мысль о каком-то проклятии закралась в головы всех троих практически одновременно, но никто не высказал её вслух. Напряжение отпустило только после того, как Эдуард пересёк финиш и тяжело опустился на снег. Тогда они словно отмёрзли и кинулись к Латыпову, смешиваясь в радостную кучу, помогая подняться и снять лыжи с винтовкой. Наконец-то и на улице сборной России наступил праздник. — Саш — Елисеев удержал его, пока остальные куда-то улизнули. — Всё в порядке? — Всё нормально. — Логинов слабо улыбнулся. — А вот ты молодец сегодня. — Не больше, чем ты. Матвей потянулся за объятиями, и Саша, уже хотевший отстраниться, всё же не стал этого делать. Собственно, почему он должен от них отказываться? Уже опаздывающий на награждение Елисеев перебирал в уме наиболее эмоциональные трёхбуквенные сочетания русского народного, когда его с неожиданной силой схватили за локоть. — Ты бы молнию полностью застегнул, — усмехнулся Йоханнес. — Если не хочешь интересных вопросов, конечно. Матвей невольно осмотрел себя и непроизвольно поморщился. Молния была расстёгнута почти до середины, а бафф сбился. Поэтому ещё очень хорошо заметная отметина на шее стала заметна всем желающим. Одним из таких желающим в данный момент оказался Бё. Елисеев резко застегнул куртку под горло. — Высокие у вас отношения. Норвежец продолжал держать его за локоть, ещё крепче впиваясь пальцами. Матвей с усилием отдёрнул руку и смерил Йоханнеса высокомерным взглядом, за которым старался спрятать едва ли не панику. — Ты даже не представляешь насколько. — Настолько? — ехидно спросил норвежец. — Конечно, — отрезал россиянин и нырнул в толпу то ли работников стадиона, то ли персонала одной из сборных, просто сбегая от разговора. Матвей и правда не был альтернативно одарённым, как уже очень метко упомянул Антон, и прекрасно понял, чего этим хотел добиться Саша. Утвердить права на него пытался. Тьфу, даже в голове звучит почти мерзко. Один из кусочков пазла встал на своё место, открывая часть общей картины. Хотелось припереть обоих к стенке и наконец заставить посвятить себя во все секреты. Однако ни повода, ни возможности для этого не было. Видимо, его мысли настолько живописно отражались внешне, что даже обычно тактичный Антон, когда они всей командой стояли на пьедестале, пихнул его локтем в бок и прошептал: — Сделай лицо попроще. Ну, Матвей так и сделал, естественно, не забыв наградить друга убийственным взглядом. В конце концов, портить такие редкие моменты радости было очень глупо, хоть и вполне нормально.

***

Масс-старт на следующий день все россияне с треском провалили, оказавшись в конце третьей десятки. Однако ребята не то чтобы сильно расстроились. Буквально за час до этого девушки выиграли эстафету, и радость за них всё равно была главной эмоцией. К тому же команда и так не уезжала из Антхольца с пустыми руками, в который раз соблюдая традицию счастливого места для россиян. Однако отметить это событие чем-то крепче сока у них всё равно не получилось. На следующий день после окончания этапа, команда сразу отправилась в Поклюку, чтобы готовиться к чемпионату мира. Всё же, несмотря на моральное воодушевление, основная задача на сезон только-только маячила перед глазами и расслабляться было совсем не время. Потянулись длинные дни однообразных и монотонных тренировок. При этом команда выкладывалась по полной, поддерживаемая предвкушением главного события и надеждой на его самые оптимистичные исходы. Безусловно, большая часть из них не оправдается и результаты принесут глубочайшее разочарование, но без веры в лучшее все их усилия в любом случае теряли смысл. В Поклюке почти не было других сборных, и даже их собственная приехала не в полном составе — многие отправились на чемпионат Европы. Матвей, Эд, Саша и Антон проводили какое-то гигантское количество времени вместе, но совершенно друг другу не надоедали — многолетняя дружба давно стёрла самые острые углы. Именно в Словении, когда весь мир сомкнулся на собственной сборной и тренировочном процессе, Матвей мог в залихватской манере известного авантюриста провозгласить: «Лёд тронулся, господа присяжные заседатели». Действительно, выглядело так, будто Александр принял какое-то важное решение внутри себя, и его поведение претерпело значительные изменения. Логинов не говорил о своих чувствах (они об этом так и не поговорят), просто смотрел иначе, прикасался чаще, и даже наличие Эдуарда и Антона его не смущало, что было уж совсем удивительно. Те, в свою очередь, только понимающе переглядывались с ясно читающимся «наконец-то» во взглядах. Теперь Елисееву даже казалось, что вся ситуация с норвежцем была иллюзией его не в меру богатого воображения. Много позже, думая, почему случилось то, что случилось, он осознавал это внезапное исчезновение ещё одной частью плана норвежца, которая только сделала его падение в бездну более быстрым и болезненным. Саша, в свою очередь, был доволен эффектом, произведённым в Антхольце, и продолжал гнуть эту линию, заглушая настойчивый голос совести. Он и правда стал «осваивать методы» Йоханнеса, искренне убедив себя, что это поможет. Да и реакция Матвея оказалась красноречивее любых слов. Возможно, Александр пошёл по неправильному пути, решив сначала максимально усилить зависимость Матвея от себя, а уже потом выстроить нормальные отношения. Он действительно сомневался в правильности решения, но уже запутался настолько, что старался не делать «лишних» действий. Конец первой недели тренировок выпал на день рождения Логинова. В принципе, если ты родился зимой и тебя угораздило стать спортсменом-зимником, начиная с ранней юности, твой личный праздник обязательно утонет в пучине сборов и соревнований, и максимум празднования, который получится себе позволить, — рюмка чая. Именно после этой метафорической рюмки Елисеев, не слушая очень вялых протестов Саши, потащил его в горы. Александр усмехнулся — чего он не видел в Юлийских Альпах за пять-то лет выступлений здесь. Впрочем, Матвей умел удивлять и, едва Логинов поднялся на выбранный уступ, у него едва дыхание не спёрло от открывшейся панорамы. Солнце уже не было в зените, поэтому снег не искрился на солнце и не слепил глаза. Однако оно ещё не ушло и освещало воды озера Блед ярко-синим. Казалось, что такого цвета не существует. Серые скалы удивительно гармонично вписывались в бело-синий пейзаж. Холодный зимний вид всё же не выглядел мрачным и безжизненным, скорее торжественным и строгим. — Это замечательное место, но зачем ты меня сюда привёл? — Саша вопросительно приподнял бровь. — Это ты у нас любитель природных красот. — За этим, Саш. — Матвей осторожно прикоснулся губами к его скуле и замер, ожидая реакции. Александр развернулся к нему, и по его глазам Елисеев понял, что может продолжать. Он вёл ласково, но напористо. Саша, пожалуй, впервые за долгое время уступил часть своего огромного самоконтроля, и это стало ещё одним кирпичиком его гамбита. Они теперь часто оставались наедине, обычно дожидаясь, когда все уйдут из раздевалки, и долго, упоительно нежно целовались. Саша почти физически осязал ту привязанность, что Матвей долго копил и теперь отдавал без остатка, а сам присоединял его к себе всё крепче. Елисеева складывающаяся ситуация только радовала. Вместе с тем, ему хотелось ущипнуть посильнее себя, а лучше Логинова, чтобы убедиться в реальности происходящего. Уж больно здорово всё складывалось, и это настораживало, призывая ждать подвоха. — Ныкаемся по углам. Как школьники, честное слово. Саша в ответ на это каждый раз только насмешливо фыркал, лишая Матвея возможности сказать что-то ещё очередным поцелуем. Ему всё больше нравилось то, что происходило между ними. Александр почти перестал отделять грань между взятой ролью и собственными реальными чувствами. — Ты имеешь что-то против? — С тобой — всё, что угодно. — Полный доверия взгляд заставлял Сашу ощущать очередной укол совести. Чем меньше времени оставалось до чемпионата, тем больше они, казалось, растворялись друг в друге. Вот и сейчас, когда Эд и Антон, переглянувшись с ехидными улыбками, ушли, Логинов подошёл к двери, чтобы закрыть её. Немного подумал и запирать не стал. Правда, если оставить раздевалку открытой, обязательно кто-нибудь зайдёт — таков закон подлости. Саше вдруг захотелось, чтобы кто-то зашёл. К тому же это было необходимо, чтобы завершить его ход. Поэтому, едва дверь скрипнула, Матвей вздрогнул в его объятиях, но не отстранился — Александр остался спокойным. Появление Волкова не произвело ожидаемого Логиновым эффекта (чему он очень обрадовался), несмотря на то, что было достаточно громким, и тот смущённо кашлянул, чем привлёк их внимание. Они синхронно посмотрели на Лёшу, причём, если взгляд Саши был настороженным, то в глазах Матвея плясали чертята. — Ребят, вы если хотите скрываться, то делайте это хорошо, а не хотите — не скрывайтесь, — глубокомысленно изрёк Алексей без капли удивления. Матвей продолжал лукаво улыбаться, да и Саша не выглядел сконфуженным, скорее внимательным. Понимая, что призвать к сознательности не получилось, Волков вздохнул и покачал головой. — Радуйтесь, что это я вас застал, а не кто-то из ваших тренеров. Это замечание тоже не возымело никакого эффекта. Тогда Алексей окинул их уже выработанным строгим «тренерским» взглядом и холодно поинтересовался: — И давно вы встречаетесь? Подобный невинный вопрос мог легко поставить их в тупик, если отвечать на него честно. Однако правду говорить они, конечно, не собирались. — С начала сезона. Матвей хотел сказать то же самое, но колебался и, когда это произнёс Саша, благодарно на него посмотрел, что не укрылось от проницательного Алексея. — А остальные знают? — Почти все. — Интересно. — Лёша задумчиво потёр подбородок. — У вас, конечно, вряд ли сложится, простите за прямоту. Особенно, если какой-нибудь иностранец на горизонте появится. — А это здесь причём? — Елисеев поморщился, представляя, что он и Логинов определённо сейчас подумали об одном человеке. — Вот только не говорите, что про Антона и Мартена вы никогда ничего не слышали, не видели и не замечали. Ни за что не поверю. — Допустим, да, — осторожно заметил Александр. — Но я правда не понимаю, к чему ты клонишь. — К тому, что когда-то до Мартена у Антона был Дима. Что произошло потом, сами поймёте. — Алексей усмехнулся. — Я, конечно, пожелаю вам быть осторожнее, хотя это бесполезно. После слов Волкова парни, не сговариваясь, посмотрели на пустое место между ними, одновременно ощутив незримое присутствие того, на кого невольно указал их собеседник. Неуютное ощущение опасности, уже притупившееся, возникло снова. Впрочем, никто не обратил на это внимания, и Алексей, ещё раз взяв с них обещание быть осторожнее, ушёл. Над тем, что сказал Лёша, следовало подумать, причём очень основательно. Однако Матвей слишком сильно боялся разрушить хрупкие, ещё совсем иллюзорные конструкции их близости, только начавшей крепнуть. А Саша просто решил придерживаться своей линии — отступать всё равно было поздно. Матвей давно не чувствовал такого эмоционального подъёма. Он подходил к грядущему чемпионату мира в оптимальной форме, что случалось с ним примерно никогда. Лёд между ним и Сашей наконец-то очень быстро таял, и, пусть всё шло ещё не так гладко, Елисеев надеялся, что со временем их отношения станут прочными. Удавка из страха и сомнения, до этого ласково, но слишком крепко обнимавшая его за горло, стала гораздо свободней. Матвей был уверен, что справится и с этим, потому что сейчас хотелось смотреть вперёд исключительно с оптимизмом.