***
Матвей, буквально засыпающий на ходу перед гонкой, — для Саши это стало чем-то новеньким. Несмотря на присущее Елисееву раздолбайство, тот всегда подходил к результатам команды с поразительной серьёзностью. Матвей вряд ли будет приветлив с ним, однако ноги сами принесли Александра в нужное место — вакс-кабина российской сборной. Именно там почти совсем бывший возлюбленный пытался спрятаться, возможно, от него, возможно, не только от него. Саша даже не успел дотронуться, как чутко задремавший Матвей встрепенулся. Он осоловело огляделся, и ласково-растерянный взгляд сразу потух, стоило ему заметить Логинова. — Что-то случилось? Беспокойство в голосе Саши было вполне искренним, но Матвей сморщился так, словно съел килограмм лимонов без сахара. Логинову не то, чтобы нравилась такая реакция, но менее ожидаемой она не становилась. Сам ведь сделал всё для этого. — Ничего. Абсолютно. Было заметно, что Матвей, кажется, охотно сказал бы нечто совсем другое и на душе у него было не слишком легко. Саша помнил, что и раньше они не могли нормально поговорить по душам, — теперь это во много раз усугубилось. — Может, тебе всё-таки нужна помощь? — осторожно поинтересовался Александр. Он справедливо опасался, что Матвей вот-вот взорвётся. Уж больно резкими и нервными выглядели его движения, а глаза — беспокойно бегающими. Возможно, потому что Саша застал его врасплох. — Твоя — нет. — Матвей дёрнул плечами, всё-таки заметно успокаиваясь. — Если позволишь, я пойду. Нужно ещё выбрать пару на гонку. Логинов оценил элегантность отмазки от разговора. Весна чувствовалась всё сильнее — март как-никак. Это значило, что российский сервис будет готовить лыжи с каждой гонкой только хуже. Именно поэтому сейчас на выбор удобоваримого инвентаря можно было смело потратить часа два. — Тонко, — хмыкнул Саша, не придумав, чем можно зацепить, задержать Елисеева. Матвей остановился у самой двери, обернулся и открыл было рот, но так ничего и не сказал. В его глазах отразилось сомнение, однако он решительно тряхнул головой и взялся за ручку. Он выскользнул почти бесшумно. — Нам придётся жить в мире, Матвей. Саша вздохнул. Он поставил точку, и она казалась вполне твёрдой. Тогда почему всё происходящее буквально кричало о страшной неправильности и надвигающейся скорой катастрофе? Ведь их история подошла к концу, по крайней мере, он почти уверил себя в этом. В области сердца кольнуло тщательно сдерживаемыми чувствами. Вдруг нестерпимо захотелось поцеловать Матвея. Аккуратно взять за подбородок и медленно коснуться губ. Не было никаких сомнений, что ему ответят. И всё было бы так, как должно быть. В эту картину идеально вписался въедливый шепоток внутреннего голоса: «Он всё ещё твой».***
Погода, солнечная и безоблачная, совершенно не развеивала отвратительное настроение Матвея. На то было несколько причин: Во-первых, его ночные злоключения совершенно не располагали к спокойствию и умиротворению. Глаза он сомкнул почти под утро, и после подъёма очень хотелось вставить между веками спички, чтобы держать их открытыми. Во-вторых, несмотря на эту проблему, Матвей не мог позволить себе хлестать кофе кружками, хотя очень хотелось. Именно поэтому приходилось бороться с состоянием сомнамбулы, пряча синяки под глазами за толстыми стёклами спортивных очков. В-третьих, тающий не по дням, а по часам снег, быстро превращающийся в кашу, тоже его ни разу не вдохновлял. Да здравствуют вязнущие лыжи, ломающаяся техника и забитые до боли мышцы, почти сводящиеся судорогой. Старт первого этапа Матвей благополучно пропустил, чуть задремав в вакс-кабине. Пробуждение вышло не совсем приятным: всё-таки с Сашей пока хотелось взаимодействовать как можно меньше. Хотя избегать его тоже было крайне глупо и странно. Матвей глянул на графику и едва не выпал в осадок: отставание Карима на середине второго круга составляло почти сорок секунд. Он преувеличенно бодро спросил у Волкова, который, как всегда, поддерживал парней в эстафете: — Карим на круг зашёл что ли? — Три допа. — Алексей поморщился. Ветер на пристрелке был, безусловно, очень силён, но ведь и Халили был отменным стрелком. Хорошо бы это не оказалась очередная провальная эстафета, потому что к роли спасителя у них был готов, пожалуй, только Эд. Однако Карим сумел собраться на стойке, да и порыв его, похоже, пощадил. Правда ногами отыграть у него не получилось, но это легко объяснялось концом сезона и накопившейся усталостью. К тому же, стабильностью никто у них и так не отличался. Карим едва не проехал его на передаче, но всё-таки пальцами прикоснуться успел. Почти минута отставания не особенно вдохновляла, и Матвей сразу включился, чтобы всеми силами избежать уже родного «дерева», на которое они почти всегда могли рассчитывать. Встать кому-нибудь в спину до первого рубежа, к сожалению, не удалось, поэтому жалкие остатки сил тратились катастрофически быстро. На лёжке приходилось делать долгие паузы, чтобы сердце, бьющееся где-то в горле, не мешало стрелять точно. На втором круге у Матвея уже появилась компания, за которой можно было подержаться. Это всё же сыграло с ним злую шутку — он тратил силы, чтобы поддерживать чужую скорость, но к лидеру приблизиться не получилось. Только на стойке Елисеев поймал что-то похожее на азарт и отстрелял быстро и без допов. Этим даже вышло отыграть секунд пятнадцать, хотя над командой всё ещё висела почти минута отставания. Матвей едва ли прошёл пятьсот метров третьего круга, как поймал знакомое до боли и зубного скрежета от досады ощущение. Казалось, что кто-то нажал невидимую кнопку на его теле, которая разом выключила все мышцы. Словно в насмешку, он прекрасно чувствовал, как с каждым движением отстаёт, несмотря на активную работу руками и ногами. Он ещё видел спины соперников впереди, но они быстро удалялись, а на самой передаче его обошёл ещё и Смольский. Матвей рухнул на снег, складываясь буквально гармошкой. Сил не осталось ни капли. Едва он смог снова подняться на ноги, пошёл не в вакс-кабину, как обычно, а в гостиницу. Благо, она находилась на стадионе. К тому же, если их каким-то неведомым чешским ветром всё-таки занесло бы на пьедестал, к финишу Эда он бы точно успел. Когда Матвей вернулся в миксзону ровно после второй стрельбы Латыпова, впору было списать происходящее как раз на тот самый ветер. Они проигрывали куда больше, но находились на втором месте. — Что произошло, пока меня не было? — Он тронул Карима за плечо. Александра поблизости не наблюдалось. — Саша взял много допов, но Эдик приблизился, как видишь, — не оборачиваясь, произнёс Халили. Эдуарда преследовал Йоханнес, поэтому уверенности в возможном серебре не было никакой. Чисто визуально норвежец приближался с каждым движением лыжи, к тому же графика начала чудить, не желая фиксировать отставание Эда от немца, а Йоханнеса — от россиянина. Казалось, что перед выходом на финишную прямую Бё встанет прямо за спину Латыпова, но это был обман зрения. Некоторое расстояние всё-таки сохранилось, и около финишного коридора Йоханнес уже несколько сбросил скорость. Возле только что пересёкшего черту Эда уже находился Саша, помогая тому снять лыжи. Матвей и Карим присоединились к Логинову, но как-то суетливо. Медаль свалилась на головы россиян очень неожиданно, хотя нельзя сказать, что они выкладывались не по полной программе. Матвей почувствовал на спине пристальный взгляд и стиснул зубы. Пусть пялится сколько ему влезет. Правда в какой-то момент пришлось поднять глаза, и он понял, что всё это время на него смотрел не Йоханнес, а Тарьей. Старший из норвежских братьев осклабился и заговорщицки ему подмигнул. По спине у Елисеева пробежал холодок. — Матвей, ты чего? — Оказывается, Карим уже некоторое время тянул его за рукав. Он озадаченно посмотрел на Халили, и тот поспешил объяснить: — Ты как будто привидение увидел. Здесь только норвежцы. Матвей вымученно усмехнулся, но про себя с немалой иронией подумал, что, если бы он сейчас действительно видел привидение, было бы лучше. Награждение состоялось довольно быстро и буднично, совсем не в пример прошлой церемонии в Поклюке. Однако, что точно не поменялось, так это жгучее желание «Матча» взять у парней совместное интервью. Матвей, Эд и Карим ждали Сашу в миксзоне, и Елисеев ощутил нехилый прилив дежавю. Разве что сейчас Логинов и правда обещал вот-вот подойти, и ожидание имело смысл. Совсем недалеко Йоханнес давал интервью то ли французским, то ли шведским журналистам. Он уже успел распрощаться с ними, а Саши всё ещё не было. В свою очередь, норвежец направился к стоящим в миксзоне ребятам, непринуждённо натягивая самую идеальную улыбку из возможных. — Я украду вашего сокомандника на минутку? — Йоханнес цепко ухватил Матвея за локоть, увлекая его за собой под обалдевшие взгляды Карима и Эдуарда. Когда они отошли довольно далеко, Матвей отдёрнул руку и внимательно всмотрелся в лицо норвежца. Тот выглядел не так невозмутимо и уверенно, как обычно. Скорее, как-то нервно и устало. Хотя всё-таки бессонная ночь была у них обоих. У Елисеева даже несколько отлегло от осознания, что Йоханнес Бё тоже человек. Матвей определённо смотрелся не сильно лучше. Глубокие тени под глазами и нездоровая бледность составляли отличный комплект вынужденного полуночника. Любезничать он совершенно не собирался. — Только не говори, что вы подарили второе место. — Даже в мыслях не было, — пожал плечами Йоханнес. — За кого ты меня принимаешь, солнце? — За беспринципного манипулятора-шантажиста, разумеется, — хмыкнул россиянин. — Ничего не забыл? — Ничего, — вполне натурально расстроился норвежец. — Я всё ещё так плох в твоих глазах? — Ты не даёшь и шанса подумать об обратном. Йоханнес вдруг посмотрел на него искоса и осторожно положил руку на его плечо. Матвей вздрогнул от ощущения какой-то странной органичности происходящего. — Ладно, считай меня кем угодно, но от того, что сказал ночью, я не отказываюсь. Норвежец наклонился к его уху и зашептал с непонятной интонацией. Матвей не мог понять, это очень странное сочувствие или злая насмешка: — Ты достоин большего, чем стоять на задних лапках и ждать, пока Саша удостоит тебя хоть капли внимания. Глаза россиянина резко округлились, и он совершенно непроизвольно выдохнул: — Это так заметно? Йоханнес отстранился, загадочно улыбаясь, и исчез, не сказав больше ни слова. Когда Матвей вернулся в миксзону, то заметил, что Александр таки пришёл. Он недовольно, с плохо скрываемым осуждением произнёс: — Смотрю, ты быстро утешился. Матвею захотелось взвыть. Его везение уверенно стремилось к минус бесконечности.***
В отличие от девушек, у них не было дня отдыха между эстафетой и спринтом, поэтому парни хорошо ощущали накапливающуюся усталость. Пожалуй, только Карим пока ещё не нёс их общий груз разбитости и разочарования. Хотелось верить, что он, как молодой спортсмен, вырвется из этого замкнутого круга. Внутреннее состояние и общее настроение в принципе располагали только к размышлениям подобного рода. Матвею приходилось сосредотачиваться на каждой повседневной мелочи, чтобы не погружаться в чертоги разума. Слова Йоханнеса всё не шли у него из головы. Хоть он и считал норвежца манипулятором и даже произнёс это вслух, твёрдости его неприязни это не придало. Любому человеку, в том числе тому, кто ему жутко не нравился, Матвей был готов дать второй, да и третий шанс при определённых условиях. До сих пор это выходило ему исключительно боком, но поступать по-другому не получалось. Матвей усилием воли спрятал волнующие мысли поглубже. Он обязательно вернётся к ним позже, потому что пытаться игнорировать Йоханнеса оказалось опасно, в чём ему пришлось убедиться. Всё то время, что Елисеев пытался прийти в отдалённое подобие душевного равновесия, он выбирал пару лыж, проверял обоймы, закреплял наплечный ремень. В какой-то степени эти действия тоже способствовали успокоению. Матвей сознательно заявился в первую группу, чтобы не тонуть по уши в активно тающем снегу. Главным сопутствующим недостатком оказывалось отсутствие ориентира по скорости, а значит, невозможность выдать максимум в нужный момент. Гонка вообще получилась какая-то дурная. Она относилась к числу тех, из которых даже негативный опыт не вынесешь. Ну пробежал не совсем быстро, зато не отключился на последнем круге. Правда толку в этом не было примерно никакого. Два промаха замечательно дополняли крайне унылый результат. Ждать остальных было ещё очень долго: Кирилл, например, стартовал в сотых номерах. Именно поэтому Матвей совершенно никуда не торопился, весьма заинтересованно разглядывая графику на стадионе, и старался при этом не попадаться на глаза журналистам. Он поймал себя на том, что первым делом ищет строчку с именем Йоханнеса, а не Саши. Видеть норвежца за пределами первой десятки, пусть и очень рядом, было странно. Бё, как и положено лидеру, проигрывал крайне редко. Однако долго прохлаждаться Матвею никто не дал. Трифанов помахал ему рукой, жестом показывая перейти в миксзону. Их интервью подчас не отличались разнообразием, поэтому Елисеев иногда чувствовал себя говорящим попугайчиком. — Как оцениваешь своё выступление? — Мало что получилось. — Матвей поморщился. — Не могу сказать, с чем связано, — нужно анализировать. Елисеев знал, что выразился максимально обтекаемо, но, при желании, даже в этих общих словах можно было найти то, что могло кого-нибудь возмутить. Собственно, именно поэтому он не стал добавлять что-то ещё к уже сказанному. Этого достаточно. Нет, безусловно, их медийность была крайне далека от уровня каких-нибудь звёзд шоу-бизнеса. Тем не менее, узнавая порой, кем тебя считали, хотелось испытать личностный кризис. Однако и этого нельзя было сделать, ведь это всего лишь слова, хоть и очень острые и несправедливые. Им всем очень не помешал бы психолог. Правда, даже заикаться об этом было себе дороже. Стереотип о том, что профессиональный спортсмен всегда обязан справляться с эмоциональными проблемами, продолжал портить немало крови. И это определённо продлится ещё довольно долго. Матвея окликнули. Это оказался Каминский. Как правило, старший тренер предпочитал стоять на самом сложном подъёме и следить за спортсменами непосредственно в гонке. Впрочем, сегодня он стоял на тренерской бирже и смотрел не за лыжным ходом, а за стрельбой. Может быть, сейчас самое время помириться? К тому же, вряд ли хоть кто-то додумается менять тренерский штаб перед олимпийским сезоном. Поэтому придётся уживаться с теми, кто есть. — Вы объясните, в чём я ошибся? — Ты интересный парень. — Каминский беззлобно усмехнулся. — У тебя могут быть неплохие шансы, но нужно чётко выполнять указания. Если ты, конечно, умеешь. — Я весь ваш. — Елисеев кивнул. — Ну что тогда, Матвей, мир? — Каминский протянул ему руку. — А мы разве конфликтовали, Юрий Михайлович? — Хитро улыбаясь, Матвей пожал протянутую руку. Было бы вполне неплохо, если бы хоть одной его проблемой стало меньше.***
Йоханнес закрыл дверь и устало опустился на кровать. Задуманное оказалось куда сложнее, чем на первый взгляд. Он редко встречал препятствия на своём пути, и обычно желаемое доставалось ему намного легче. Встречая препятствия, он предпочитал обойти их искусным путём. Однако именно сейчас ему хотелось пойти если не напролом, то куда проще, чем в большинстве случаев. Причём с каждой преградой отступать хотелось всё меньше. В какой-то степени Йоханнес был типичным «золотым» мальчиком. В том смысле этого выражения, что невероятный талант превратил его путь к успеху в ровное асфальтовое покрытие. В этом году его идеально-ровная вселенная с довольно сложными, но предсказуемыми и решаемыми проблемами столкнулась с совершенно иным миром. Миром человека, для которого слово «преодоление» было совсем не пустым звуком. И который прекрасно иллюстрировал собой выражение «большая проблема», при этом оставаясь парадоксально очаровательным. Йоханнес приподнялся, опираясь на руку, с немалой долей насмешки над ситуацией, задумавшись, что первый, кого он должен благодарить, — Логинов. Если бы не его интригующая замкнутость и взбудоражившее золото на чемпионате, едва ли всё бы вышло именно так. Пробить ледяную стену, которой окружил себя Саша, не удалось ничем. Даже тем, что, пожалуй, должно всколыхнуть и мёртвого. Собственно, в этом направлении Бё уже признал безоговорочное поражение. Дверь нагло, даже без намёка на стук, распахнулась. Только один человек всегда вёл себя с такой прекрасной бесцеремонностью — его старший брат Тарьей. — Только не говори, что я невовремя, Йо. — Ты не можешь быть невовремя. — Вот и отлично. Хочу упрекнуть тебя в непростительной вещи — ты влюбился в русского. А мне даже не сказал. — Тарьей осклабился, внимательно смотря на реакцию брата. Йоханнес понимал, что для человека, знающего его с рождения, все комбинации, которые он проворачивал, были крайне очевидны. Тем не менее, это не значило, что он желал принимать советы и посвящать в свои планы. — Не уверен, что это называется именно так. — Ладно бы это был лидер, — продолжил Тарьей, явно надеясь спровоцировать его сказать больше. — Ты же терпеть не можешь Логинова? — А этого я даже не знаю, — недовольно развёл руками старший Бё. — Его зовут Матвей, — машинально произнёс Йоханнес. Тарьей спрятал усмешку. Младший Бё этого не заметил, но и так прекрасно осознавал, что едва ли ему поверили. — Будь с ним осторожнее. Хотя ты в любом случае сделаешь по-своему. — Тари, не драматизируй, — хмыкнул Йоханнес, выпроваживая брата. Убедившись, что старший Бё действительно ушёл и закрыв за ним дверь, Йоханнес сел и стиснул пальцами виски. Едва ли Тарьей удовлетворился таким объяснением. Между тем всё становилось только запутаннее, и Йоханнес уже не был до конца в себе уверен. Вполне возможно, желание заполучить загадочную русскую душу пробуждалось воздушно-капельным путём. Через поцелуи. Через эти чёртовы поцелуи в мягкие, податливые и чувственные губы. Несмотря на кажущиеся открытость и простоту Матвея, было в нём что-то необъяснимо таинственное. Стоило только это задеть, как он ощетинивался сразу всеми своими иголками. Такое сочетание чистой искренности и равнодушной недоступности только подогревало интерес норвежца. При этом Йоханнес по-прежнему считал, что любовь — слишком громкое слово, чтобы описывать им происходящее. В его сознании это всё ещё была лёгкая интрижка на межсезонье с опциональным продолжением. Правда Тарьей своим появлением невольно подкинул ему интересную идею. Его брат искренне разделял гонения на россиян за применение допинга. Сам Йоханнес не совсем одобрял подобную фанатичность, но и против ничего не имел. Да и BIU не раз предлагала ему сотрудничество. Возможно, пришло время воспользоваться предложением. Терпение Йоханнеса подходило к концу, и ему показалось, что это единственный способ сильно ускорить процесс.