***
Гонка преследования, как и спринт накануне, не оставила ничего. Ни позитива, ни негатива. Это был тревожный звоночек. Нет, конечно, на повестке дня у Матвея стояли куда более волнующие вопросы, но и о том, ради чего он здесь находился, забывать нельзя. Если-таки попытаться выдавить хоть каплю чего-то положительного, то он хотя бы назад не откатился — уже прогресс. Контактные гонки вообще удавались ему довольно плохо. Всё же импульсивность и эмоциональность не лучшие спутники, когда адреналин и так хлещет через край. У Матвея совсем не было того чемпионского хладнокровия, что, возможно, и отличало великих спортсменов от просто хороших. Вот у тех, между кем как между молотом и наковальней, он сейчас оказался — нужное качество как раз присутствовало. Эд, который выступил хуже, чем он сам, особенно учитывая его стартовую позицию, по этому поводу почему-то ничуть не унывал. Он говорил бодро и увлечённо, но Матвей никак не мог сосредоточиться, за что ему было даже чуть-чуть стыдно. Внезапно Латыпов остановился и взял его за локоть. — Я кому уже третий раз объясняю, что Дима скинет заметки по технике от Каминского? — Прости, я отвлёкся. — Матвей виновато отвёл глаза и поспешил как можно скорее улизнуть. Откровенных разговоров не хотелось, а Эдик был явно на это настроен. В последнее время его как-то слишком живо интересовало, что происходило с Елисеевым, и это уже плохо списывалось на их многолетнюю дружбу. Матвей всё-таки начинал настораживаться. Впрочем, надолго эта мысль в его голове не задержалась. Ещё немного побродив по стадиону в желании найти одного конкретного человека, при этом стараясь себе в этом не признаваться, Матвей направился в вакс-кабину, чтобы оставить там инвентарь, а затем наконец-то добраться до гостиницы. Как и следовало ожидать, он оказался в ваксе самым последним, и там уже стояли четыре пары чёрно-жёлтых «Фишеров». Он поставил рядом собственную пару бело-красных «Мадшусов», резко контрастировавшую с другими четырьмя. Не то чтобы другая марка лыж оказалась каким-то сознательным выпендрежом. Матвею действительно просто было так удобнее. Однако, хоть и никакого тайного смысла здесь не закладывалось, это только добавляло лишний штришок к многочисленным различиям между ним и остальными, работая на его образ «белой вороны». Елисеев почти взялся за дверную ручку, когда наконец заметил, что в вакс-кабине он не один. Карим, что и так всегда смотрелся очень сосредоточенным парнем, теперь выглядел совсем угрюмым. Матвей вспомнил, что тот стартовал намного раньше, чем он, а вот финишировал сильно позже. Впрочем, гонки преследования редко удавались не очень опытным биатлонистам — это аксиома. Так что причин для глобального расстройства совсем не было. Вот на этой мысли Матвею и следовало остановиться и дальше не в своё дело не лезть, но желание причинить добро уже засвербело под ложечкой. Сразу вспомнилось, как в своё время невероятно звёздный Антон Шипулин всегда старался оказывать пусть самую заурядную, но помощь молодым спортсменам. Он тоже тогда входил в это число. Безусловно, он далеко не Шипулин, но, пожалуй, в данный конкретный момент сгодится за неимением лучшего. Подкрепив таким образом свою уверенность, Матвей сел рядом. Казалось, что Карим именно этого и ждал, потому что сразу спросил: — Тебе когда-нибудь говорили, что поставили в гонку от безысходности? — Бывало. — Елисеев пожал плечами как можно непринуждённее. — Только вслух этого обычно стараются не произносить. Матвей не говорил всей правды. Его каким только не называли в разные периоды карьеры: и бесполезным, и слабохарактерным, и необучаемым. Сейчас это как будто сошло на нет, хотя некоторая враждебность осталась. Впрочем, он искренне надеялся, что Кариму такого не грозило. — Я думаю, это интервью должно было выйти после сезона, но журналисты что-то напутали. А может, хотели страстей, кто знает. — Каминский? — на всякий случай переспросил Матвей, понимая, что и так знает ответ. — Ну да. — Карим отвёл глаза, и это было его единственное проявление эмоций. — К тому же, он меня и ставил — вот, теперь критикует. — Так значит, это больше к его решению относится, а не лично к тебе. Звучало, конечно, как наиболее адекватный довод разума, но Халили от этого явно не становилось легче, и он это показал: — Я бы хотел отстраниться, но это сложно. — Согласен, нужно время, чтобы переварить. — Матвей сделал паузу, размышляя, как лучше сказать то, что хотел. — Постарайся отнестись к этому как к тому, что будет подталкивать вперёд. А оно точно будет. Карим едва заметно оживился, и Елисеев, вдохновлённый этим, озвучил последний довод: — У этой ситуации есть даже одно преимущество. — Какое? — А ведь неплохая такая бронзовая безысходность получилась, согласись? — Странная у тебя поддержка, Матвей, — задумчиво произнёс Карим и неожиданно добавил: — Но мне нравится. Матвей подмигнул: — Обращайся.***
Мысль о том, что допинг — неплохой выход из положения, — хорошо укрепилась в сознании Йоханнеса. Обычно такие идеи на утро и более холодную голову отметались мозгом как несостоятельные, но здесь он увидел немалый потенциал. С одной стороны, к допингу у российских биатлонистов после памятного случая с Логиновым было особое отношение и пристальное внимание. Это гарантировало сильное давление и весомый стресс тому, кто вызовет подозрения. С другой, если ничего не получится, можно легко всё замять и сделать вид, что ничего не было. Показалось, перепутал, проявил излишнюю бдительность — с кем не бывает. В следующем сезоне об этом и не вспомнят. Правда, первая же трудность, с которой столкнулся норвежец, заключалась в том, что Матвей оказался абсолютно кристально-непогрешимо чист. Даже пресловутых трёх флажков — довольно частого нарушения, которое любые журналисты обязательно подхватили и раскрутили бы, — не было. Это стало для Йоханнеса сюрпризом. Поэтому первый же совсем грубый план — взять и натравить BIU на Матвея, как год назад на Сашу, — сразу отмёлся за ненадобностью. Нельзя просто так взять и повесить на спортсмена какое-то тяжёлое обвинение, если раньше он никогда ни в чём не подозревался. Несмотря на то, что это российский спортсмен. Впрочем, можно было, не проявляя особенной изобретательности, подсыпать в чай какой-нибудь раскрученной гадости, вроде мельдония. Однако Йоханнес и к этому варианту склонялся всё меньше. Тем более, что он почти попробовал это воплотить и потерпел фиаско. Во-первых, обычно жутко рассеянный Матвей тщательно следил за тем, что пил и ел, — видимо, наученный горьким опытом своей сборной. Во-вторых, даже когда норвежцу всё-таки удалось найти нужный момент, он ничего не сделал. Его удержали или глубоко запрятанная совесть, или банальная осторожность — он мог довольно глупо попасться. В конце концов, хоть его намерения и были далеки от благородства (тут Йоханнес не кривил душой), но четыре года дисквалификации — это уже слишком. Он ведь таким образом невольно подставлял и себя тоже. Да и хотел он не сломать, а лишь напугать. Норвежец долго ломал голову и всё-таки не без успеха. Он решил просто и без затей написать анонимное обращение в BIU, которая инициирует проверку допинг-проб Елисеева. Наказания россиянин за это никакого не получит, потому что ничего и не будет найдено. Матвей отделается «всего лишь» нервным срывом, а о причастности Бё к этому никто, кроме самого Елисеева, и не узнает. Легко и действенно. Особенно, если всё пойдёт так, как должно. Йоханнес действительно мог, положа руку на сердце, сказать, что не желал Матвею конца карьеры, отъёма медалей и прочих ужасов. Ему нужно лишь, чтобы россиянин осознал, что с Бё следует быть более покорным и отзывчивым. Правда, могло получиться, что Матвея всё это и не особенно проймёт — Йоханнес плохо представлял, как тот в реальности относится к такому. Однако у него всегда имелась история с Сашей, для которого повторное обвинение оказалось бы равно пожизненному отстранению. Просто подарок для манипулятора, если говорить честно. Видимо, он был слишком сильно погружён в себя — всё-таки не каждый день осторожно, почти ювелирно, осложняешь карьеру другому. Старший брат тоже явно всё видел, и дня через три, после того, как невольно подал идею, снова заговорил об этом: — Ну как там с твоим русским? — как бы между прочим поинтересовался Тарьей. Его русским. Это звучало странно, но крайне притягательно, чёрт возьми. — Ничего не изменилось. — Йоханнес придал своему лицу скучающий вид. — Интересно, когда ты решил, что лгать брату — это хорошо, Йо? Тарьей посмотрел на него именно тем укоризненным взглядом старшего брата, что и когда-то в детстве, в ответ на какое-нибудь озорство, показывая, какой он взрослый и серьёзный. Правда, едва Йоханнес достаточно подрос, выяснилось, что до авантюризма Тари ему очень и очень далеко. — Ну, я же не вмешиваюсь в твою личную жизнь. По крайней мере, стараюсь, — тут же добавил младший Бё, предупреждая ещё одну колкость. Йоханнес не то чтобы сильно хотел что-то скрывать, он даже допускал, что Тарьей решит ему поспособствовать, не раздумывая, насколько всё это хорошо и правильно. Однако вмешивать брата он не собирался. Чем меньше знающих, тем больше шансов на полный успех. — Ладно-ладно, вижу, что больная тема, — всё же подколол Тарьей. — Тогда лучше скажи, ты глобус вообще собираешься выигрывать? Почти все ставят на Лагрейда. Твой русский, кстати, один из них. Йоханнес уже привык, что падкие на сенсации журналисты стремились отдать трофей дебютанту, лепя на ходу красивую историю. Зато последняя фраза заставила его чуть заметно вспыхнуть. Значит так, солнце? Ну что ж, скоро это изменится, он уверен. — Глобус тоже будет моим, скоро сможешь убедиться. — Ловлю на слове, — усмехнулся старший Бё, но Йоханнес почти этого не слышал. Упиваясь, казалось, гарантированным исходом, он почти перестал понимать, что подчинить тело — это одно, — а занять место в сердце — совсем другое. В этой разнице и заключалась его главная оплошность.***
— Слушай, Саш, в последнее время Матвей слишком странный. Даже для себя. Ты не знаешь почему? — Света искренне старалась казаться просто участливой, но удержаться от ехидной полуулыбки явно не смогла. Логинов не был застигнут её заявлением врасплох, да и сам чувствовал, что нуждается в разговоре. Он пересказал Свете их занимательную историю со всеми чудесными поворотами. Это было нелегко, но, похоже, иного выхода не нашлось. Он и так только навредил, пытаясь всё скрыть и замять. В любом случае, секретом их с Матвеем отношения перестали быть ещё месяц назад, а несколько голов в решении проблемы лучше, чем одна. К тому же, он наконец-то признался и себе, и вслух, что о возможном решении проблемы даже не догадывается. — Я уже давно заметила, что между вами что-то происходит. — Света усмехнулась, но на вопросительный взгляд Александра замахала руками: — Нет, не только потому, что я такая проницательная, не подумай. Я подслушала вашу ссору на чемпионате. Это вышло случайно, правда. — Да ладно. — Саша пожал плечами и даже обрадовался. У него странным образом отлегло от этого факта. Появилась иллюзия, что Света сама всё поняла, а не он сейчас раскрыл перед ней психологическую броню. Хотя, конечно, всё было почти наоборот. — Я могу тебе помочь? Пожалуй, ещё пару недель назад Саша сухо отказался бы и постарался больше со Светой по душам никогда не разговаривать. — Наверное, если ты сейчас это услышала, мне не помешала бы помощь. Если тогда с Антоном говорить было сложно, почти физически больно, то теперь Логинов лишь заметил, как с души свалилась огромная тяжесть. Светлана явно ждала другого ответа и удивилась. — Прости, конечно, но на тебя что-то совсем не похоже. — Сам я до сих пор делал хуже. — Александр пожал плечами. — Мне кажется, в таких случаях нормально просить совета. Света вполне серьёзно задумалась, кажется, искренне проникаясь ответственностью момента, а затем почти печально произнесла: — Не знаю, что и сказать. Ты точно уверен, что хочешь всё вернуть? Будет сложно. Вам обоим. — Сложнее, чем сейчас, вряд ли. Только проговорив вслух, Саша ощутил всю мучавшую его тяжесть сказанного. Сложнее уже и правда некуда. К тому же, драгоценное время продолжало утекать, поэтому надежда всё больше таяла. — Тогда поговори с ним поскорее. Важно, чтобы первый шаг сделал именно ты. Саша и сам знал, что первым должен быть он. Даже поверхностного взгляда достаточно для понимания того, что Матвей сделал куда больше тех самых шагов навстречу, поэтому теперь настала его очередь, а иначе уже бессмысленно что-либо делать. — Правда есть вариант, что он не будет слушать. Света вдруг посмотрела на него с исследовательским интересом, с каким обычно увлечённый молодой учёный рассматривает в микроскоп одноклеточное, которое позже станет основой его научной работы. Затем она вытащила телефон и быстро набрала кому-то сообщение. — Я бы могла сказать, что здесь мы тебе не помощники, но Женя только что пошла за Матвеем. Надеюсь, ты хорошо импровизируешь. Александру подумалось, что по части изобретательности он своих сокомандников даже чуть недооценил. Хотя, может, это и окажется очень действенно, кто его знает. По крайней мере, хотелось верить.***
Матвей в очередной раз читал заметку аналитика Шукаловича по своей технике хода. Затем отложил телефон в сторону, понимая, что его мозг вот-вот просто закипит и вытечет через уши. М-да, учитывая, сколько у него проблем с техникой, удивительно, как он вообще до национальной сборной догрёб. Нет, она, конечно, совершенствовалась всю карьеру, насколько это возможно, но факт оставался фактом. Самое интересное, что всё всех устраивало и помогать Матвею никто и не собирался. Если бы не его почти скандал с Каминским в СМИ, а затем нечто похожее на перемирие, то и сейчас ничего не сдвинулось бы с мёртвой точки. Тогда бы и продолжал он медленно угасать, не осознавая, чего ему не хватает, — а ведь в большом спорте нет мелочей. К тому же, он явно не молодеет и с возрастом быстрее точно не побежит. Наверное, совсем осложняло дело то, что Матвей и сам уже был сильно технически подкован — время, интерес и опыт сделали своё дело. Видимо, это то самое «горе от ума», когда невольно начинаешь думать, что только ты в состоянии разобраться в себе, таком сложном и хитро устроенном. Да и он недавно окончательно осмыслил то, что вообще не способен подчиняться авторитетам, насколько бы убедительными они ни были. Понятное дело, жизнь рядового биатлониста, у которого куча начальников и каждый требует безусловной покорности, облегчения не приносила. Откинувшись на спинку кровати, Матвей резко переключился на совсем другие мысли. Они и так его голову не покидали, он лишь сделал не очень удачную попытку отвлечься, погрузившись в тренировочные вопросы. Однако конец сезона и кипящие вокруг страсти не дали и шанса отключиться от проблем насущных. Он всё ещё хотел, можно даже сказать, страстно желал пойти и поговорить с Сашей, но так, чтобы тот наконец услышал и понял. Матвей прокручивал в уме десятки, а то и сотни возможных разговоров, и каждый раз в его мыслях Логинов вновь и вновь давал ему от ворот поворот. То ли он был к себе слишком строг, то ли уже начинал верить, что его и правда не стоит прощать. Эд уже довольно давно ушёл на тренаж, зачем-то забрав вторые ключи от номера, и пространно намекнул, что если Елисеев куда-то надолго соберётся, то это даже хорошо. Матвей намёк не то чтобы сильно понял, но, что это не просто так, почувствовал. В дверь постучали так громко, словно пытались вынести её с ноги. Уже только по этому он узнал, что стучала Женя Павлова. Так она всегда вызывала желание открыть поскорее, чтобы если не выслушать, то хотя бы выпроводить. — Вот что они все только в тебе нашли, — вместо приветствия произнесла Женя, придирчиво его рассматривая. — Ни кожи, ни рожи, блин. — И тебе привет, Евгения. Матвей знал, что, начиная обижаться на Женю за подчас ставящие в ступор словесные конструкции, можно с этим никогда не закончить. Да и было здесь какое-то зерно рациональности, наверное. — У меня есть решение твоей проблемы. — Скажи какой из, — хмыкнул Матвей. Уточнение было явно нелишним. — Ну, допустим, в любовном хреноугольнике имени тебя разобраться. Там чёт слишком много углов, согласись? Матвей почему-то так и подумал, что в конце концов за это дело, устав наблюдать за их безусловно смехотворными потугами со стороны, возьмутся остальные. Причём совсем не со зла или в желании посмеяться над их чувствами. Скорее уж действительно из вполне альтруистических побуждений, да и эта история была ярким пятном на их серой трудовой повседневности, хоть как-то оживляющим реальность. На их месте он, возможно, вёл бы себя точно так же. — Не стоило этого затевать, правда, — проговорил Матвей, чувствуя, что пауза затянулась. Женя тут же неодобрительно покачала головой и выдала: — Слушай, Елисеев, купи «Дихлофос» и потрави уже наконец тараканов у себя в голове. — Жень, у тебя язык совсем без костей. — Матвей устало покачал головой. — А у тебя с костями что ли? Какая интересная анатомическая особенность, — ещё больше оживилась Евгения. Павлова, как и в любом другом случае, будь это общение с журналистами, комментарии в инсте или даже такой разговор с глазу на глаз, за словом в карман не лезла. Шансов избежать оказания помощи не было, и Матвей даже с этим смирился. В конце концов, хуже не станет. Некуда уже. — Скажи хоть, что вы задумали. — Лучше поторопись, иначе Сашка тебя не дождётся. — Женя посмотрела так многозначительно, что он чуть не подавился. — Света его с таким трудом вытащила вообще-то. Хоть бы спасибо сказал. — Спасибо, — впечатлённый убеждённостью и напором, автоматически прошелестел Матвей. Вечер определённо переставал быть томным. Возможно, что и к лучшему.***
Саша вернулся в свой номер и теперь сидел, беспокойно постукивая пальцами по столу. Он, в принципе, не очень хорошо представлял, какие слова способны спасти ситуацию, а после реплики Светы и то немногое вылетело из головы. Он понимал, что должен найти их самостоятельно, но облажаться ещё раз не хотелось. Возможно, это и не последний шанс, однако Саша совсем не горел желанием дальше мучить и себя, и Матвея. И так уже достаточно постарался. К тому же в глубине сознания продолжал сидеть голос то ли разума, то ли страха, осторожно и неуклонно твердивший, что, вообще-то, будет сложно и предстоит в будущем энное количество граблей. Тем не менее, для прощения он всё же созрел. Как говорится, если не можешь победить, то хотя бы постарайся адаптироваться. Пожалуй, их отношения заслуживали нового начала. Здесь можно было злиться на себя за отступление от принципов и мягкотелость, но эту стадию Саша уже прошёл. Матвей, что обычно ходил с грацией слона в посудной лавке, сейчас появился так беззвучно, что Логинов совершенно пропустил этот момент. Затем последовала немая сцена, вполне достойная пера Гоголя. Саша замер внезапно настолько, что даже рука, пальцами которой он барабанил по столу, зависла в воздухе. Елисеев тоже встал как вкопанный, только его взгляд колючий и внимательный, но вместе с тем ласковый и виноватый разбивал эту абсолютную пустоту. Они ещё не успели ничего друг другу сказать, как в замочной скважине заскрежетал ключ. Затем кто-то голосом Карима проворчал, что замок заедает. Только после этого Саша заметил отсутствие второго ключа от номера. И почему он ни разу не удивлён? Матвей воспринял это куда менее спокойно. Он сразу побледнел и невольно обхватил руками плечи. Саша посчитал это странным. Безусловно, идея ребят не самая блестящая, хоть и действенная, однако точно не опасная. Сразу захотелось его обнять или, на худой конец, положить руки на плечи, чтобы почувствовать исходящую от Матвея теплоту. Правда, смелости ещё не хватило, и порыв этот быстро иссяк. — Это не очень умно с их стороны. — Александр даже поморщился от своих слов. Вышло как-то грубовато. — Хорошо ещё, что они тотализатор не устроили. — Матвей нервно засмеялся и резко осёкся. — А, может, и устроили. — По-моему, Женя и Света кругленькую сумму как раз поставили. — Саша усмехнулся в ответ. Почему-то сразу стало как-то легче и проще. Елисеев даже ощутил, что получается дышать свободнее, как будто стальной обруч на грудной клетке немного разжался. — Как думаешь, нас подслушивают? — Саша резко понизил голос почти до шёпота. — Наверное нет. — Матвей сказал это так же тихо, а на его вопросительный взгляд добавил: — Они, конечно, любопытные, но вроде бы не бестактные. Матвей сел и стиснул пальцами виски. Инстинкт самосохранения, уже было отступивший от звука Сашиного голоса, нахлынул с новой силой, призывая бежать и спасаться. Он не думал, что один только звук закрываемой двери способен вызвать у него настолько сильное беспокойство. Он понимал, откуда у этого ноги растут, но не думал, что лишь одна встреча с Йоханнесом может сделать это триггером. Матвей ещё раз напомнил себе, что сейчас ситуация совершенно другая, но добился только того, что внешние признаки стали менее заметны. Сердце продолжало колотиться, а мысли — путаться. — Тебе так неприятен наш разговор? — Саша сел рядом и по-своему истолковал происходящее. — Нет, Саш, я не знаю, как это сказать. — Матвей замялся, зная, что вот-вот может всё испортить. — Это он? — Логинов осознал, что даже произнести имя норвежца не в силах. Матвей кивнул — Александр ощутил острый укол ревности и спросил враждебно: — Между вами что-то есть? — Я бы не хотел, чтобы было, но он едва ли сильно интересуется моим мнением. Елисеев сказал это так просто, но вместе с тем так твёрдо и обречённо, что Саша немного опешил. В очередной раз стало неловко и неприятно, ведь этой каши, возможно, получилось бы избежать, сделай он по-другому чуть раньше. Сейчас же всё превратилось в огромный снежный ком, что готовился раздавить не двоих, а даже троих. Саша очень осторожно взял его лицо за подбородок, внимательно рассматривая. Ему хотелось убедиться, что Матвей не разыгрывал перед ним театр одного актёра. Поэтому он не сразу понял, что уже не ищет признаки искренности или, наоборот, лукавства, а откровенно любуется. Любуется тем, как насмешливо изгибаются полные чувственные губы, как непослушные вихры обрамляют высокий лоб, как в уголках выразительных глаз появляются ласковые морщинки-лучики от одного только намёка на улыбку. — По-моему, ты на меня просто пялишься, — иронично заметил Матвей, совсем не стараясь вывернуться из хватки. — Ага, — поддакнул Саша и, придвинувшись ещё ближе, поцеловал. Горько-сладко, обнимая рукой за шею и окончательно понимая, что теперь точно сжёг все мосты и отступать ему некуда. Матвей отвечал с такой готовностью, словно это был если не последний поцелуй, то самый важный в жизни точно. Всё, что Александр тщательно отбирал и хранил на личном складе обид и обидок, показалось настолько мелким и пустячным, что даже стало стыдно. Остались лишь они и их, может быть, неидеальные и вообще странные, зато вполне искренние и даже в чём-то светлые чувства. Елисеев, осторожно и плавно оторвавшись от его губ, смотрел пристально, но ничего не предпринимал. Видимо, боялся спугнуть напором, тут же решил Логинов. У него самого, как назло, язык примёрз к нёбу, только затрудняя возможность что-то сказать. Саша даже разозлился от этой жутко мешающей невозможности. Ему и так буквально поднесли Матвея на блюдечке с золотой каёмочкой, разве что без бантика. А теперь он опять начинал всё портить. — Давай попробуем заново, что ли. — Как ни странно, сами слова дались ему относительно легко. — Я уж думал, ты не предложишь. — Я тоже думал, что не предложу. — Саша усмехнулся. — Но всё имеет свойство изменяться, оказывается. — Мне нравятся такие изменения, — заверил Матвей. Саша наконец ощутил не укол ревности, болезненный и мучающий, а прилив нежности. Вот тут, возможно, и следовало сказать те три слова, которые он явно безбожно задолжал. Однако это показалось ему несвоевременным, хоть и другие ласковые слова у него нашлись: — Мы с этим обязательно справимся. Матвей без слов прильнул к его плечу, и Саша обнял его, почти физически осязая, как тонкие, но прочные ниточки тепла окутывали их обоих так заботливо, что совсем не хотелось разнимать рук. Но всё-таки пришлось. Елисеев набрал номер Эда и определённо порадовался тому, что трель звонка не раздалась прямо за дверью. Он не без ехидства произнёс в трубку: — Ну всё, великие комбинаторы, можете открывать. — И прежде, чем Латыпов накинулся с расспросами, он сбросил вызов. Скрежет ключа в замке раздался довольно оперативно, и дверь открылась даже без особых проблем. И Саша, и Матвей с едва заметным облегчением перевели дух. Всё же остаться наедине и застрять наедине — сильно разные вещи, — и второе — тот стресс, что едва ли им нужен. Уже у себя Матвей, игнорируя жадный и заинтересованный взгляд соседа по комнате, сел на кровать, переваривая бурлившие внутри эмоции. Впрочем, они отпустили довольно быстро, и он даже вспомнил про недочитанные заметки о своей лыжной технике. Любовь любовью, конечно, но биатлон всё же по расписанию. В конце выдержек, от которых уже как ни странно не кипел мозг, Дима Шукалович приложил ссылку на один небезызвестный спортивный портал. Матвей этому немало удивился — тот сайт больше славился особенностью нарезать одно интервью на много маленьких отдельных новостей. Елисеев этот конкретный портал не очень жаловал, но признавал, что порой с мнением о себе приходилось ознакомляться, а здесь это было просто, пусть и не слишком приятно. Поэтому прежде чем открыть ссылку, что дал аналитик, он не удержался от соблазна посмотреть новости под своей фамилией. От первой же строчки под ней глаза полезли на лоб и возникло желание посильнее себя ущипнуть, убеждаясь, что это галлюцинация: «Допинг-пробы российского биатлониста Матвея Елисеева признаны подозрительными и отправлены на дополнительную проверку. — BIU». Пол и стены медленно поплыли перед его взглядом. Сердце сначала замерло, а затем забилось бешено, молотом стуча где-то в висках. Самое страшное — он, кажется, прекрасно понимал, откуда и почему могла появиться такая новость.