***
Дилюк размеренным, но широким шагом подошел к Остлер, которая принялась привязывать лошадь к невысокому дереву. В его движениях она ощущала скрываемое напряжение, но решила сделать вид, что не заметила этого, потому лишь улыбнулась, когда он подошел ближе. Рагнвиндр обратил внимание на выбившиеся из высокого хвоста волосы, а после едва заметно сжал руку. — Почему ушла, ничего не сказав? Мы тебя искали, — он старался контролировать свой голос, но волнение все равно выдавало. Мэйд медленно прошлась рукой по гриве Стеллы. — Извини, вы были заняты, а у меня появились некоторые дела, так что решила не отвлекать, — девушка глянула за спину Дилюка. Праздновать возле статуи Архонта в Долине Ветров было своеобразной традицией. Рыцари готовились несколько дней, заранее привозили сюда складные столы, украшали особыми воздушными фонарями дуб, но больше походило на какой-то массовый пикник, куда выбралась добрая часть города. Обычно отсюда открывался самый лучший вид на салют, так что любители собирались за стенами города и наслаждались природой. — Даже если мы выглядели такими занятыми, ты должна была подумать о том, что мы будем волноваться, — Дилюк хмыкнул, чем вызвал у Мэйд улыбку. Она не сдержавшись приподняла уголки губ, склонила голову в бок и ступила к парню, легонько взяла его под руку и потянула в сторону остальных людей, завидев недалеко Джинн и Кэйю. — Что-то случилось? — Не совсем, — она улыбнулась, — но мне нужно вам кое-что сказать. Дилюк напрягся. Всеми клеточками, потому что Мэйд выглядела отчего-то слишком спокойно, обреченно и смиренно, будто ей предсказали неизбежное будущее. Рагнвиндр не выдернул руку, даже наоборот, отчего-то опустил ладонь и сжал пальцы Мэйд, ожидая от неё какой-то реакции. Но она лишь легко улыбнулась, и сердце парня внезапно сжалось: он вдруг понял, что она вот-вот ускользнет. — А вот и наша потеряшка, — завидев девушку, довольно улыбнулся Кэйа. — Может, стоит научить тебя оповещать друзей, когда решаешь уйти, а не вести себя, как бродячая кошка? — Мы волновались, — недовольно подтвердила Джинн. — Поэтому я и хочу с вами поговорить, — Остлер легко высвободилась из хватки Дилюка, после чего огляделась и кивнула чуть в сторону, откуда они только что пришли. Гуннхильдр вдруг понимающе расширила глаза, протяженно вздохнув, будто собираясь с силами. — Ведешь себя чересчур серьезно, это настораживает, — Кэйа, которого Мэйд чуть подтолкнула в спину, продолжал улыбаться, но было видно легкое беспокойство в его взгляде. Пока Мэйд о чем-то припиралась с Альберихом, глухо посмеиваясь, Дилюк посмотрел на Джинн, что обняла себя руками за ребра, будто согреваясь от прохладного ветра, но лицо её было слишком удрученным. Таким, что парень почти сразу понял, что подруга знает, о чем Мэйд хочет рассказать, и преждевременная реакция Джинн на это заставляла сильнее напрячься. Подойдя к тому дереву, где Остлер привязала лошадь, она оперлась спиной но ствол, спрятав руки, и дождалась, пока трое друзей не станут перед ней. — В общем, — через несколько тихих секунд начала она, — я взяла в гильдии задание несколько недель назад. Завтра я отправляюсь в Ли Юэ на несколько месяцев, — она старалась не растягивать предложения, при этом говорила четко и коротко, словно информация была самой обыденной. Ведь что может быть более обычным, чем подруга, покидающая город. — Учитывая дорогу и само задание, плюс некоторые поручения, которые нужно будет выполнить по ходу, меня не будет около пяти-шести месяцев. Мэйд не смотрела в глаза, отведя взгляд в сторону. — Я ухожу завтра на рассвете, родители не в курсе, я оставлю им записку. Но вам я решила сказать… Во-о-от. Мэйд замолчала, поднимая глаза на рыцарей, которые как один изумленно уставились на неё. Джинн, хоть и знала, была удивлена, что Остлер отправляется на неделю раньше. Первым нарушил тишину Дилюк. Он, стоявший к Мэйд ближе всех, сделал шаг назад. Его лицо изумленно исказилось: он расстроился, так сильно, что даже разозлился. Брови нахмурились в раздосадованном выражении, а по телу расплылось неприятное ощущение предательства, будто ему в спину вонзили нож. Он делает шаг назад. — Так ты решила с нами поступить? Мэйд ощущает, как в эту же секунду сердце ускоряется. Чувство страха наполняет её с пят до головы. — Отличные мы, видимо, друзья тебе, раз ты решила сказать об этом за ночь до отъезда. — Дилюк… — Мэйд открывает рот, чтобы оправдаться. — Говорю же, так получилось. Я должна была отправиться на неделю позже, но… — Прекрасно, — он ее перебивает. — Если ты не хочешь считаться с нашими чувствами и думаешь, что это настолько незначительно, — его челюсть сжимается, а глаза краснеют — от обиды или злости непонятно, — то скатертью дорога. Мэйд хочет провалиться сквозь землю. Её в ту же секунду поглощает ненависть к самой себе, обида, но не на него, а на себя: понимает, что Дилюк прав. Они заслужи так узнать, он не заслужил. И, по факту, она даже не дает им шанса попрощаться. Захотелось провалиться под землю. Просто пропасть, а лучше отказаться от всей этой затеи и быстро пойти за ним, чья спина все удаляется от неё. Дальше и дальше. Мэйд кусает губы, не позволяя себе заплакать, и отводит взгляд. Конечно, Остлер понимала головой, что поступает как последняя эгоистка, но до последнего верила в чудо: что они спокойно это примут. — Ты же говорила, что отправишься через неделю… — тихо звучит голос Джинн, которая опустила глаза на свои ноги. — Прости, — Остлер глядит на свою лошадь. — Почему нельзя было сказать раньше? — через несколько секунд тишины, без намека на улыбку произносит Кэйа. — Ты сама понимаешь, что он прав. И я согласен с Люком, если ты решила не говорить отцу — это я понимаю, но почему не сказала нам раньше? — Я просто… — её язык предательски заплетается, а к горлу подступает неприятный ком. — Дай я угадаю? Подумала, что это незначительно? — раздраженно произнес Альберих. — С каких пор ты думаешь, что то, что касается тебя, незначительно для нас? Почему ты решила поставить нас перед фактом, даже не дав шанса нормально попрощаться или понять? К твоему своеволию мы привыкли, но это эгоистично, Мэйд, — он стискивает зубы, чуть повернувшись. Дилюк уже отошел достаточно далеко, более того, что-то сообщил отцу и отправился к месту, где стояло еще несколько лошадей рыцарей. — Из-за своего желания доказать что-то другим, ты забываешь, что есть люди, которые любят тебя здесь. Если мы из-за обязанностей рыцарей видимся реже еще не значит, что ты стала для нас пустым местом. — Кэйа… — Мэйд кусает губы. Ей очень хочется заплакать. «Из-за желания доказать что-то другим» — звучит предательски правдиво, больно ударяет по разуму. Он огласил то, в чем Мэйд не хотела признаваться себе, то, в чем она похожа на отца, как бы не хотела избежать этого сходства. — Если бы ты сказала раньше, мы бы смогли легче принять это, — Кэйа глядит на Джинн. — Хотя, ты, видимо, знала. Не знаю — это мы с Люком не заслуживаем доверия, или… — Нет, все совсем не так! — Ты повела себя, как ребенок, — процеживает Альберих сквозь зубы. — Ты будешь все это время жалеть, что не сказала раньше. А Люк — что нормально не попрощался. Зачем тогда поступать так, делая больно тем, кто тебе дорог? Мэйд молчит. Ей нечего сказать. Ей хочется возразить, что ему не понять. Кэйа подозревает, что Мэйд хочет ответить ему, и заранее усмехается: конечно, не ему судить о лжи и тайнах, которые девушка скрывала, и все-таки, ему тоже больно. А еще неприятнее оттого, что понимает — такие же чувства испытают друзья, если правду расскажет он. — Я постараюсь убедить его нормально попрощаться, — парень скрещивает руки на грудной клетке. — Скажи, во сколько ты завтра уходишь? — Около шести утра… Альберих кивает, потом коротко глядит на Джинн, которая чувствует себя немного виноватой в том, что знала, но не менее раздавленной. Он разворачивается. — Надеюсь, ты делаешь это для себя, а не чтобы доказать что-то отцу, — он чуть поворачивается в профиль. — Потому что если так ты пытаешься показать ему, что взрослая, то делаешь как раз наоборот. На этих словах Кэйа делает шаг в сторону, как откуда-то сбоку раздается громкий взрыв. В воздух поднимаются яркие фейерверки, освещая потемневшее небо. Лицо Мэйд окрашивается в яркие радужные цвета, отблески сменяют оттенок за оттенком, а лошадь рядом испуганно подрывается на месте из-за громких звуков. Остлер быстро кидается к Стелле, пытаясь её успокоить, и это воспоминание четко отпечатывается в её голове, потому что когда в небе раздается последний запал, а Долину ветров вновь окутывает темнота, возле дерева остается она одна.***
Мэйд аккуратно вычерчивает на листе бумаги буквы, а потом кидает на спину рюкзак. Старается выбросить все мысли из головы, убедить себя в правильности собственных поступков, но что-то словно кричит внутри не уходить и остаться в Мондштадте. Она ощущает неприятный, напряженный трепет внутри, когда идет по пустым улочкам еще не проснувшегося после праздника города. Внушает себе, что этот выбор был сделан исключительно дня неё самой, что полгода не такой большой срок, и он пролетит незаметно, но сама не понимает, как к глазам подступают слезы. Остлер старается их контролировать — поджимает губы, жмурится и вытирает со щек несколько капель, ускоряя шаг. Ей не удалось нормально поспать, хотя перед долгой дорогой очень следовало. В голове то и дело гуляли слова Альбериха, которые она старалась осмыслить. Стоял образ Дилюка, который по-настоящему был обижен на нее. Ох, Архонты, какая же она дура. Почему не сказала, не предупредила его, после всего. Старалась отдаляться. Конечно, она делала это осмысленно, зная, что не стоит что-то начинать и в чем-то признаваться прямо перед отъездом, но почему-то сейчас это не казалось правильным. Мэйд поняла, что в самом деле мыслит как импульсивный ребенок — даже после того, как они почти поцеловались, наоборот возвела стену, чтобы остаться с ним «просто друзьями» и не перешагивать сейчас эту черту, хотя случилось это уже давно. И как она вообще могла думать, что не заслуживает места рядом с ними… Как? Потому что они были лучше. Лучше во всем. Сильнее, влиятельнее, и казалось, что она просто не заслуживает с ними дружбы. Даже Алекс, хоть и не напрямую, говорил об этом. Мэйд думала, что не заслуживает того, чтобы Рагнвиндр мягко прижимал её к себе в танце, тянувшись к её губам. Но сейчас все эти мысли казались настолько абсурдными и опускающими на дно, что Мэйд даже подумала, что было бы хорошо, добеги сейчас за ней Алекс и наори как следует, если он посадит дочь под домашний арест и она никуда не поедет. В самом ли деле она отправляется на задание потому, что хочет стать настоящей искательницей приключений, или из-за желания доказать что-то отцу? Шаг за шагом, поглощенная в свои мысли, Остлер не заметила, как дошла до моста, отделяющего город и бескрайние Мондштадские равнины. Солнце медленно начинало подниматься из-за леса где-то на горизонте, но даже в том глухом сумраке Остлер вдруг заметила фигуру где-то в середине, облокотившуюся на перила и глядящую на воду. Обладателя красных волос, таких знакомых, девушка могла сосчитать по пальцам, а тех, кто мог оказаться утром перед её уходом прямо у города… Ком подступил к горлу, не позволяя сглотнуть, а сердце неприятно защемило. Сдержав резкий порыв ринуться к парню со всех ног и объяснить и извиниться, вместо этого Мэйд разменным шагом, на ватных ногах, подошла к Дилюку. Он сразу развернулся, стоило заметить краем глаза какое-то движение сбоку, и стал неподвижно, опустив руки. Он был в черных штанах и заправленной широкой белой рубашке, волосы выбились из высокого хвоста, а по глазам, немного покрасневшим, можно было понять, что он почти не спал. Остлер подошла ближе, остановившись в метре, но не поднимала глаза. — Прости меня, — тихо произносит она, прикусывая губы. — Я поступила, как последняя эгоистка. Я должна была сказать. Я просто так… — Мэйд ощутила, как её плечи сотрясаются. Дилюк делает шаг навстречу, за секунду преодолевая расстояние между ними, и притягивает её за плечи, прижимая к себе. Он очень теплый, кладет на её голову руку, прижимая макушку, и дышит куда-то в темные волосы, сжимает в объятиях очень крепко. Остлер прижимается к нему, обнимая двумя руками. Дилюк в самом деле не спал. Он злился, потом боялся, прошел все стадии до смирения, даже думая отправиться с ней, кинув все. Эти мысли удивляли даже самого парня, но именно они открыли ясно глаза — Мэйд в самом деле стала, нет, была человеком настолько важным в его жизни, что Рагнвиндр был готов бросить все в этом городе, чтобы последовать за ней. Даже зная, что Мэйд откажется. И его разозлило, что Остлер едва ли в одной десятой осознает, насколько она дорога ему. Сам парень теряется в своих чувствах, но точно понимает, насколько они велики. — Мне нужно пойти, — тихо шепчет она, — я люблю вас, но я должна, понимаешь? — Понимаю, — через несколько секунд тихо произносит он в волосы, хмуря брови и прижимаясь губами к ее голове. — Но не хочу, чтобы ты уходила. — Я буду много писать. Ты не успеешь опомниться, как я вернусь, — произносит Мэйд слегка улыбаясь. Дилюк молчит, сжимая её в объятиях. Все еще не хочет отпускать. Ничто это не значит, хоть пиши она каждый день, это не изменит того, что он не хочет, чтобы она уходила. Не хочет, боится, что-то внутри кричит ему о том, что Остлер нужно остановить — но Рагнвиндр думает, это его сжигающие чувства и привязанность к этой девушке. К той, в которую он до безумия влюбился, похоже, уже давно, но лишь сейчас это признал, и почему-то в этот момент она решила пропасть из его жизни. Мэйд глубоко вдыхает его аромат, прикрыв глаза, наслаждается теплом тела, пока через силу и нежелание не отстраняется, глядя в его глаза, и старается улыбнуться. На его лице самая настоящая печаль, и Мэйд тянет руки к лицу Рагнвиндра, опуская ладони на щеки. — Спасибо, что пришел, — тихо произносит Остлер, — я не хотела уходить, не попрощавшись с тобой. Дилюк глубоко вдыхает, ощущает касание её рук, и прикрывает глаза на несколько секунд, будто запоминая этот момент. — Береги себя, и будь осторожна. Не лезь в неприятности, и сразу, как закончишь, возвращайся, ладно? — Мэйд ощущает запястьями его дыхание, уголки её губ ползут вверх. — Обещаю, что вернусь. Ты знаешь, я всегда выполняю обещания, — она улыбается, после чего еще несколько секунд глядит в его глаза и убирает ладони, поправляет рюкзак. Дилюк через силу и нежелание размыкает свои объятия, делает маленький шаг назад, после чего вглядывается в глаза, будто запоминая ее лицо. Мэйд чуть замирает, а после обходит его и делает шаг по мосту, еще один, и еще. Рагнвиндр поворачивается, глядит в её удаляющуюся спину, и сжимает кулаки. Неужели так просто? Так просто он её отпустит? Как же ему, Бездна его побери, хочется просто вернуть время вспять. Осознать свои чувства чуть раньше, побыть рядом с ней не как друг, а как кто-то больший. А Мэйд не оборачивается, потому что ей ужасно хочется это сделать, но в таком случае последствия будут неотвратимыми. Дилюк же всегда поступал правильно, как благородный мужчина, не позволяя себе дать слабину. Держаться достойно, даже когда на его пути появляются какие-то препятствия, но на несколько мгновений — чуть больше, чем несколько — он забывает о всех правилах. Если не удалось побыть с ней не как друг хотя бы несколько месяцев, он должен что-то сделать, чтобы не остаться таковым сейчас. Чтобы она точно вернулась. Что есть к кому. И он мог бы это доказывать каждую минуту, оставь она ему шанс. И если не несколько месяцев, — проносится у него в голове, — хотя бы несколько минут. Дилюк преодолевает то расстояние, на которое она ушла, за несколько широких шагов. Мэйд слышит движение за спиной, оборачивается полная надежд, как ощущает на ладони крепкую хватку. Вторая рука опускается на её шею и притягивает её, резко и неумело. Губы Дилюка сухие, и через несколько секунд становятся влажными от касания к губам Остлер, и Рагнвиндр чувствует что-то соленое, понимая, что с её глаз текут слезы по щекам, и он лишь крепче прижимается к девушке. Мэйд поддается вперед, несмотря на то, что сперва немного опешила, но несколько секунд спустя отвечает на поцелуй, будто Дилюк — единственное, что может удержать её в этом городе или хотя бы в этом моменте. И это так и есть. Парень, получив ответ, поворачивает Остлер к себе, прижимая её к своему телу, обнимая за спину одной рукой, а вторую опуская на лицо. Его брови печально изгибаются, на ладонь продолжают капать слезы, а те, что падают к губам, придают поцелую солоноватый вкус. Через несколько секунд парень отстраняется, шумно выдыхая, и чуть приоткрыв глаза сталкивается с её взглядом. Мэйд подтянулась на носочках, держась за его шею, и из призрачно-серых глаз продолжали капать слезы. Рагнвиндр даже как-то печально усмехнулся, поглаживая кожу на её щеке, когда опустился к ней снова и прикоснулся лбом к её лбу. Мэйд опустила веки, после чего вновь мягко притянулась его губам. В этот раз поцелуй был не похож на спасительный, скорее на прощальный, и они оба это понимали, потому парень мягко и томно оттягивал мягкие губы, лишь бы растянуть этот момент, эти нежные касания как можно дольше. — Возвращайся сразу после того, как закончишь задание, — в губы шепчет он, касаясь своим носом её. — Или хотя бы пиши, где ты, если что-то произойдет, и ты решишь задержаться. Веки Дилюка немного опускаются, плечи едва расслабляются в смирении, и он, понимая, что в самом деле ничего не может сделать и никак не повлияет на решение этой девушки, тихо произносит: — Мне есть, что сказать тебе, поэтому возвращайся быстрее. Мэйд опускает свои руки на его, накрывающие щеки. — Обещаю. Рагнвиндр притягивает её лицо и оставляет долгий поцелуй где-то на родинках под глазом, после чего вновь, напоследок, зарывается носом в её волосы, глубоко вдыхая запах. Настолько своевольная, по-прежнему такая же Мэйд, с которой, он был уверен, ничего не произойдет — она сильная. И он зря переживает.***
Гром над небом Вольфендома разразился оглушительным взрывом, прямо когда ноги Мэйд коснулись размокшей от дождя земли. Рядом, куда более элегантно, встряхнув светлыми волосами, твердо стояла Фишль. Она скрестила руки на грудной клетке, а подле нее, широко размахивая крыльями, парил Оз, источая статическое электричество. Остлер придержалась за голову, чувствуя, как все вокруг немного крутится, и мысленно укорила себя: она не до конца восстановилась после «путешествия», так еще и спала плохо. Планы на сегодня были несколько иными, но все же мысли о том, что рассказала «Принцесса» покоя не давали. Прошло меньше минуты, но одежда уже насквозь промокла, а короткие волосы прилипли прядями к лицу, в небе вновь прогремел гром, последовавший прямо за молнией, ударившей в землю где-то в лесу. — Ну так что? — Мэйд заправляет волосы за уши. — Говоришь, гончие возникли где-то неподалеку? — В просторах моей памяти теряются осколки воспоминаний, а пелена дождя не позволяет мне взглянуть на их остатки, — девушка взмахивает волосами, чуть задрав нос. Мэйд вскидывает бровь, смущаясь сперва чрезмерной, в отличие от прошлого раза, разговорчивости Фишль, так еще и странной манере речи, которую она вдруг стала использовать. — Госпожа говорит, что плохо помнит, где видела искателей приключений в прошлый раз, а из-за дождя найти их будет еще труднее, — как бы переводит Оз. Остлер хлопает глазами. — Но… — Я-то поняла, что Фишль хочет сказать, — осторожно произносит Мэйд, — но, в таком случае, у нас проблема, ведь в моих планах не было весь день шастать по Вольфендому в поисках каких-то любителей, — она чуть глядит в небо, — так еще и под дождем. Туча большая, вряд ли он скоро закончится, так что придется идти так. Ты там их запах учуять не можешь? — аккуратно спрашивает Мэйд у Оза, чем вызывает какую-то злость у Фишль. — Оз — ворон, а не собака-ищейка! — упирает руки в боки, а Мэйд склоняет голову, чуть приподнимает уголки губ и едва смеется. — Ну, у одного моего знакомого сокол умеет улавливать след, — едва не насмехаясь произносит она, после чего чуть крутится, как бы давая понять, что разговор окончен, и широко шагает в сторону высокого леса. — Идем, может удастся приманить гончих на живую кровь, а там, гляди, и «героев» найдем. Фишль что-то бубнит себе под нос, глядя на Оза, чего направляется за девушкой, держа между ними расстояние в несколько метров. Высокая и густая крона деревьев перекрывали дождь, так что в лесу капель на них падало в разы меньше, что сильно облегчило передвижение. От «Принцессы» Мэйд ощущала явную неприязнь, потому не спешила заводить диалог, больше вслушиваясь в посторонние звуки, иногда поднося пальцы ко рту и звонко свистя, в надежде привлечь внимание гончих. Время от времени где-то вдалеке слышался продолжительный волчий вой, едва ли тревожащий девушку, а вот Фишль заметно приблизилась к спутнице, решив все же идти с ней рядом. — Испугалась? — с легкой насмешкой просила Мэйд, вгоняя девушку в краску. — Меня не страшат завывания волков, — демонстративно задрала нос она, — но моему взору могут быть досупны вещи, что обычным смертным не дано увидеть! — Госпожа хочет сказать… — начал было Оз, но Мэйд его перебила. — Что Фишль повнимательней меня, да-да, — она отмахивается, — я все понимаю, Оз, можешь не переводить. Обладательница электро глаза Бога слегка задирает нос, но взгляд ее немного смягчается. Через мину тридцать быстрого шага по лесу дождь почти не доходит до земли, но вот гнетущая тишина начинает немного давить на виски: отсутствие любых звуков в таком мрачном месте точно не расслабляло, а скорее наоборот — напрягало больше. Фишль немного оборачивается, оглядываясь. — В просторах моей памяти возникают воспоминания о здешних широтах, — Мэйд и Оз переглядываются. Фишль фыркает, закатывает глаза, после чего подходит к скалистому обрыву, ведущему вверх. — Нужно лезть. Девушка хватается за выступающий камень, но почти сразу убирает руку: скалы после дождя мокрые и скользкие, так что карабкаться точно не удастся. Мэйд глядит на редкие капли, падающие на руки, и чуть оттягивает Фишль за плечо назад. — Не трать понапрасну силы, — произносит она. — В воздухе высокая влажность, так что мы заберемся иначе, — она отступает с девушкой подальше, и блондинка поддается, делая пару шагов от скалы. Остлер вытягивает руки вперед, глубоко вдыхает и порывом выпускает морозный воздух, как за считанные секунды от земли до самого верха скалы возникает узкая ледяная лестница. Легкая улыбка играет на лице Остлер, и она демонстративно склоняется. — Прошу вас, миледи, вы первая, а я подстрахую. Фишль хотела было что-то раздраженно высказать, но Оз вдруг взмахнул крыльями и взлетел вверх, обгоняя свою госпожу, и тогда девушка решила тоже не медлить и, держась за неровные подобия перил у лестницы, что обжигали руку холодом даже через перчатки, покарабкалась наверх. Мэйд огляделась, и, дождавшись, когда Фишль заберется на несколько ступеней вверх, пошла за ней. Через несколько минут, оказавшись на возвышенности, где лес уже заметно поредел, а кроны у деревьев были не такие густые, как будто выгоревшие и мертвые створы, Остлер топнула ногой по лестнице, и та разрушилась в пыль, взмыв в воздух. — Теперь чертогам твоей памяти доступны осколки воспоминаний? — с улыбкой протягивает Мэйд, оглядываясь. — Да, — Фишль пропустила мимо ушей едва язвительный тон спутницы. — Гончие разрыва обитают где-то здесь. — Значит, неподалеку будет и лагерь искателей приключений, — девушка задумалась. — Все же, меня смущает, откуда они появились здесь. В основном они обитают на одном из островов Инадзумы, боюсь, что могут быть замешаны трещины Бездны, — Мэйд делает несколько шагов вперед, глядя на Фишль, мол, «веди». Верно, — думает Остлер, направляясь за «Принцессой», — Бездна либо же Фатуи. Вряд ли они могли появиться в Мондштадте просто так, обычно особые монстры не вылезают за пределы своего обитания. Но, как ей стало понятно, в мире вокруг все стремительно меняется, и, к большому сожалению, далеко не в лучшую сторону. Обогнув одно дерево, Мэйд выставила руку, преграждая путь Фишль, которая едва успела остановиться, сталкиваясь с рукой девушки. — Эй! — Тш, — перебивает Остлер, поднося палец к губам, и сводит брови. Потом оглядывается, вглядываясь в стволы деревьев, и улавливает глухие рыки, но отдающиеся высокими частотами, и едва заметно кивает. — Вон, гляди. Фишль чуть щурится, всматриваясь, но тут же Мэйд убирает ладонь с влажного ствола дерева и хмурится. Верно, из-за дождя мокро, но вот только на руке остались красные следы, и Мэйд огляделась, замечая на земле несколько впитавшихся луж крови и капель на траве, почти что вымытой дождем. — Видимо, искатели приключений уже были тут, — тихо говорит девушка. — Гончие куда опаснее хиличурлов, все равно, что сравнивать пчел и ос. Эти псины набросятся на тебя, не раздумывая, — Мэйд вытирает ладонь о ствол, — нужно с ними разобраться, иначе в будущем будет еще больше жертв. И сообщить Джинн, чтобы рыцари прочистили территорию. Это уже дело не для искателей приключений. Остлер поворачивает голову, видя, что Фишль уже достала лук и стрелы, натягивая тетиву. Губы тронула легкая улыбка. — Будь осторожна, раны от их ударов не затягиваются, как обычные, и вызывают сильное кровотечение. — За себя переживай, — фырчит лучница, прицеливается, и тогда Мэйд подносит к губам пальцы и звонко свистит. Парящие существа, лишь едва напоминающие волков, будто покрытые тягучей слизью скелеты, разражаются ревом, пропадают в каком-то разрыве, а после возникают прямо перед девушками, раскрывая пасти. Мэйд обсчиталась: даже две гончие опасны, а здесь их целых пять, пусть три из них только щенки. Одна большая раскрывает свою пасть, а потом замахивается когтями на девушку, резко взмахивая лапой. Мэйд отскакивает назад, убеждаясь, что ее не задело, а после рывком достает из ножен кинжалы, что плотно привязаны к ремню на ляжке, и следующий удар отбивает оружием, как рядом возникает еще два щенка. Девушка кидает взгляд на Фишль, рядом с которой возникло еще две псины, и стискивает зубы. Надо действовать осторожно, иначе ее тоже может задеть. Мокрые после дождя гончие застывают, покрываясь ледяной коркой, и по ним прилетает сильный заряд электричеством. Мэйд глядит в сторону и сталкивается взглядом с лучницей, что едва заметно высокомерно усмехнулась, держа в руках стрелу, отбиваясь ей, как мечом. «Принцесса» отскакивает назад, что-то выкрикивает, и Оз несется на гончую, едва ли пробивая ее насквозь, запуская по телу электричество, и Фишль запускает три стрелы подряд, последней попадая прямо в голову существа, после чего тот ревет и пропадает в черном разрыве. Мэйд, убедившись, что ей ничего не угрожает, вонзает в одну из замороженных гончих — большую — кинжал прямо между глаз, запарывая морду, и когда она пропадает, в воздухе раздается дикий рев двух других. Озлобленные за смерть своей матери, два щенка замахиваются, один — хвостом, другой — когтями, с обеих сторон, и Мэйд ощущает, как руку пронзает резкая боль. Глухо выругнувшись, Мэйд глядит на рану, из которой начинает идти кровь, и, прикусив губу, едва ли не от раны возникает длинный ледяной клинок в руке, конец которого окрашен в бледно-красный, словно разбавленный кровяной цвет, и Мэйд ударяет им об колено так, чтобы в руках появилось два одинаковых оружия. Рана замерзла, и сейчас словно покрыта красными кристаллами, источающими мороз, а два клинка, окрашенных в цвет крови, Остлер сжимает руках, и быстро преодолевает расстояние между ней и гончими, нанося широкие удары по мордам и распарывая брюхо дополнительным взмахом руки. Остлер резко поворачивает голову, услышав едва уловимый крик, и видит, что возле запыхавшейся Фишль, которая одолела и вторую гончую, возникла еще одна, и тогда Мэйд, не думая, запускает клинок в монстра. Летя ровно, словно стрела, он пронзает тело гончей, прибивая ее к створу дерева, и с такой силой, что дерево трескается. Последнее существо громко ревет, после чего исчезает в разрыве, и Мэйд шумно выдыхает, видя, что на ране пропадают ледяные кристаллы и на землю начинает капать кровь. Хотя она и подсмотрела тогда, давно еще, этот прием с двумя клинками у Тартальи, для Остлер его применять было тяжелее. Ту технику она использовала только в случае ранения, так как это позволяло ненадолго перекрыть раны и остановить кровотечение, но, по всей видимости, долгое её неиспользование сказалось не в лучшую сторону — обычно «кристаллы» оставались на несколько часов, а сейчас пропали сразу, как Мэйд уничтожила те клинки, что были созданы благодаря влаге и ее крови. Прижав ладонью рану, она подошла к Фишль, сведя брови и оглядывая ее. — В порядке? — В отличие от тебя, я — в полном, — Фишль поднимается с земли, протягивая руку к своему луку и, закинув его на плечо. — Тебе нужна помощь! — Сейчас перевяжу рану, не переживай, — девушка огляделась. — Судя по всему, те, что были поблизости, погибли. Но нет уверенности, что они не обитают где-то еще, потому надо поторопиться и найти тех героев, — потом чуть замолкает, — если они живы еще, конечно. Фишль оглядывает руку девушки, после чего глубоко вдыхает и развязывает бант на шее. Широкая лента оказывается длиннее, чем на первый взгляд, и девушка берет кисть Остлер, осторожно обвязывая рану, плотно прижимая ткань. Мэйд слегка удивленно глядит на нее, хлопая ресницами. — Я же тебе не нравлюсь, — с легкой улыбкой, но благодарностью в голосе подмечает девушка. — Нравишься или нет, но мои подчиненные не должны умирать на поле битвы или от боевых ранений, — фырчит недовольно Фишль. — Отмоешь потом от крови и вернешь, чтоб как новая была! — Поняла-поняла, — едва смеется Остлер. Рука медленно начинала жечь, а по телу от раны расходились легкие заряды электричества, но боль была терпимая. — Спасибо. — С честью прими дар принцессы, — она задирает нос, завязывая на узелок ленту, и отступает на шаг. — И ты мне не «не нравишься», — вопреки ожиданиям, через несколько секунд говорит девушка. — Просто ты явно скрываешь слишком много секретов, а в мои обязанности входит огораживать своих друзей и подчиненных от мутных недоброжелателей. Но ты помогаешь Беннету, и, если так подумать, только он виноват в том, что пошел сюда в одиночку, а не дождался нас. Так что, — Фишль едва понимает, что забылась, откашливается и прикрывает глаза, приподняв подбородок, — разум принцессы не может быть затуманен предвзятостью, но мое доверие надо заслужить! — Что ж, — Остлер усмехается, — надеюсь, однажды я его заслужу, — рядом, взмахивая крыльями, парит Оз, который поднимался над лесом, чтобы высмотреть лагерь искателей приключений, — а Беннет тебе друг или подчиненный? — вдруг спрашивает хитро девушка, едва склоняясь над Фишль. Лучница заливается краской, резко отворачивается, едва ударяя Мэйд волосами по лицу. — И то, и другое. — Леди, я нашел лагерь, он севернее от нас в получасе ходьбы, — не позволяя Мэйд рассмеяться, вставляет слово Оз, — полагаю, нам с вами стоит поторопиться, чтобы не вернуться обратно в город к ночи. К тому же, там несколько раненых. — Что же, — Мэйд шевелит рукой, переводя тему, — волчарам мы морды набили, остались еще искатели приключений. Помнишь ведь, что я говорила? Разбираться буду сама, а ты просто стой и не вмешивайся, иначе, если все выйдет из-под контроля, тебя тоже могут исключить из гильдии. — Разве вы сами готовы пойти на то, чтобы быть исключенной, мисс Остлер? — задает вопрос Оз, указывая направление в сторону лагеря. Мэйд улыбается и молчит. Конечно, ей не хочется выходить, не таким образом, но сейчас это не имеет значения. За несколько лет гильдия превратилась, по большей части, в сборище показушников и неконтролируемых взрослых, которые ведут себя, как дети. К тому же, учитывая, что она может и не вернуться после путешествия в Снежную, это уже не будет иметь значение… Мэйд качает головой, прогоняя навязчивые мысли, с которыми она мирилась и принимала как само собой разумеющееся. Сейчас ей не хотелось так думать, за последние недели изменилось слишком многое, чтобы вот так просто смириться со своей «неизбежной кончиной», которую она бездумно себе пророчила. Планы изменились. Точнее, — она улыбается, — кое-кто сильно постарался, чтобы их изменить. Мэйд вспомнила про Дилюка и едва нервно усмехнулась: она сказала, что отойдет в город всего на несколько часов, а выходит, что ее не будет целый день, так еще и раненая вернется. Он точно будет переживать. Спустя полчаса они с Фишль и Озом дошли до лагеря искателей приключений. Несколько разложенных палаток, небольшой костер, вокруг которого сидят трое в похожей бело-зеленой форме, грея руки. Дождь уже прекратился, девушки не сильно скрывали свое приближение, потому шум, доносящийся из леса, заставил троих подскочить и выставить перед собой оружие. Выйдя из тени деревьев, Мэйд скептически кинула на них взгляд, уперев здоровую руку в бок, оглядывая лагерь. — Судя по всему, ваши походы вновь не обвенчались успехом, — глухо произносит она. — Вы пришли нам помочь? — одна девушка опустила оружие и с горящими глазами улыбнулась. Мэйд как-то удивленно усмехнулась, кинула взгляд на Фишль, чтобы она оставалась на месте, а потом сделала к группке несколько широких шагов. — Помочь? — переспросила она. — Да мне, откровенно говоря, плевать, сгините вы здесь, или нет. Это ваша проблема, — лицо искательницы приключений исказилось в недоумении. — Где тот, который надоумил Беннета идти в Вольфендом в одиночку? Девушка отступает на шаг, опуская глаза. До нее доходит смысл ситуации. — Мне повторить вопрос? — стискивая зубы, произносит Мэйд. Она делает шаг к одной из палаток. — Стой, они ранены! — несмело произносит один из парней. Остлер останавливается и поворачивается к тем, что сидели у костра. — Да что вы? Что же, вас ранили гончие разрыва? Эти опасные существа, на охоту за которыми вы отправили парня-подростка, которого ни во что не ставите, взяв его на слабо? Те самые гончие, которые едва не утащили Беннета в могилу, и вас, как я погляжу, тоже? В самом деле ранены? — сквозь зубы, с яркой язвительностью шипит девушка, улыбаясь. — Какая жалость. После этих слов отворачивает занавеску палатки, заглядывая туда. Проснувшись от разговоров снаружи, сейчас там, опираясь на локти, полулежа на нее смотрели два мужчины с перевязанными ранами. — Повеселились? — на выдохе произносит Мэйд. — Ты та девчонка! — мужчина постарше чуть поднимается. — Гончие уничтожены? Мы не можем выйти из леса в таком состоянии, если они нападут… — Уничтожены, — кивает Мэйд. — Но, надеюсь, вы все понимаете, что это ваше последнее задание в гильдии, — она опирается на прут палатки, чуть наклоняя ее. Мужчина меняется в лице. — Я заставлю Беннета во всех подробностях рассказать, кто и как надоумил его на подобные действия, — она вздыхает, — документы на ваше исключение уже готовятся. Надеюсь, когда вы вернетесь, первым же делом подойдете к Катерине и подпишите их. В худшем случае, это придется решать через Ордо Фавониус, и тогда вы обычным исключением не отделаетесь. Мужчина стискивает зубы. — Ты, сука, решила, что можешь за нас решать? — он подрывается с места, хватая Мэйд за ворот плаща, притягивает её ближе. Остлер медленно отпрянула, приподняв подбородок. — Если ты думаешь, я не смогу ударить раненого, то глубоко заблуждаешься, — шипит девушка. Она и куда более безобидным людям глотки перерезала. — Лучше отпусти. Мужчина шипит, но резко одергивает руку, сплевывая куда-то в сторону. — Беннет сам решил идти в Вольфендом. — Беннет туда пошел, потому что вы его подначивали, — нервно усмехается девушка. — А когда решили выпендриться, сами застряли здесь. Из леса выберетесь сами, я не собираюсь тратить силы на то, чтобы переносить в город таких, как вы, — она делает шаг назад, оглядывая компанию, что сидела снаружи палаток. Они смотрят себе в ноги, не решаясь поднять глаза. — Во что превратились искатели приключений, мерзко смотреть. Взрослые мужики унижают ребенка и отправляют его на очевидную смерть только потому, что недолюбливают его, — процеживает Мэйд, возвращаясь к Фишль. — Аж смотреть на таких отбросов тошно. Выход из леса свободен, так что лучше пошевелите своими ногами и проваливайте, пока на ваш лагерь не напали хиличурлы, боюсь, даже они сейчас вас разорвут на части. На этих словах Мэйд делает шаг обратно в чащу леса, глядя на Фишль. Лучница кидает взгляд на искателей приключений, но потом следует за девушкой. Её лицо изменилось. После разговора, девушка заметила, Остлер едва ли не скрипит зубами от ярости, сжимая руки в кулаки. Конечно, такая реакция была понятна, но не до конца. Выйдя из леса в полной тишине, принцесса все-таки решила задать терзающий вопрос: — Ты ведь совсем не знаешь Беннета, — Мэйд уже немного успокоилась, потому повернулась к Фишль, хлопая глазами. — Почему ты так о нем заботишься? — А ты? — в тон её отвечает Мэйд, склонив голову. — Ты тоже о нем переживаешь, иначе ты бы меня не искала. — Это другое, — отмахивается лучница. Остлер замедляется, а после останавливается вовсе, глядя на свои ноги. — Когда я покидала Мондштадт, искатели приключений были другими. Все всегда друг другу помогали и никогда не соревновались, но, несмотря на это, ребенку попасть в эти ряды было тяжелее. Никто не воспринимал нашу работу всерьез, как и силы, что мы прикладывали, — она усмехается. — Сейчас в гильдии куда больше ребят помладше, и, честно говоря, — она вновь делает шаг, продолжая идти, — я насмотрелась на то, как рушатся детские мечты. Мои тоже были разрушены, — поворачивает голову к Фишль, — людьми, которые решили, что могут отобрать их. Просто потому, что так было надо им. Если Беннет выбрал путь искателя приключений, если любой ребенок о чем-то мечтает, никто не имеет право отбирать у него это. И последнее, что должны делать дети, это доказывать каким-то взрослым то, чего им не понять. Фишль на мгновение замерла, вглядываясь в спину девушки. Ей на секунду стало не по себе, по спине пробежались мурашки, но она быстро отогнала ненужные мысли. После слегка пораженной гримасы, губы тронула легкая улыбка, и она, переглянувшись с Озом, быстро нагнала Мэйд, поравнявшись с ней, а потом вдруг стала лепетать про «Нирвану ночи». В этот раз Мэйд не поняла ни слова.***
Все шло по плану. Шло обычнее, чем когда-либо, и она даже привыкла к этому размеренному темпу, который простому человеку показался бы адом. У «Ро» не был о чем сожалеть и что вспоминать, у нее был собственный «обычный день», в который она как раз и попала. Утром — выполнение задания, вечером — какой-никакой, но все-таки отдых. В этот раз правда программа после работы немного отличалась. Улицы Фонтейна отчего-то заполняло непривычно много людей. Неделю назад здесь было не так оживленно, но Аякс поспешно, с улыбкой на лице объяснил, что они попали в город на время масштабного фестиваля. И, пожалуй, в другой раз эти двое просто прошли бы мимо и покинули регион после завершения задания. — Что это? — девушка глядит, как Тарталья резко, в своей манере берет её руку в перчатке и вкладывает в нее два небольших круглых печенья ярких цветов. Мэйд подносит их к лицу и морщит нос, внюхиваясь. — Что-то вроде традиционной сладости, попробуй, — коротко кивает он, после отворачивается обратно к торговцу и достает кошелек с морой, набирая побольше сладостей для семьи. Остлер еле заметно вскидывает брови, а потом второй рукой берет одно печенье, сильно кусает и стучит зубами, морщась: не рассчитала силу укуса. Прикрыв рот рукой, чтобы убрать посыпавшиеся крошки, распознает легкий привкус миндаля и мяты на языке и невольно приподнимает губы в улыбке, вглядываясь в откусанное печенье. Сейчас она выглядела как малоэмоциональный ребенок, которому впервые в жизни дали попробовать шоколадку: глаза, большую часть времени безжизненные и пустые, словно заблестели, и Мэйд уставилась на откусанное печенье, словно не верила своим вкусовым рецепторам. Аякс повернулся к ней через минуту, и, завидев подругу в таком состоянии, даже рассмеялся, аккуратно спрятал печенье в сумку, предварительно оставив небольшую коробочку. Остлер подняла глаза, полные восторга на парня, чем вызвала у него еще больший смех. — Видела бы ты себя со стороны! — хохотнул он. — Сказал бы кому, какими делами ты промышляешь, никто бы не поверил, что можешь так радоваться из-за печенья! Это же радость в твоих глазах, а? — Это очень вкусно, — игнорирует его слова Мэйд, хлопая ресницами. Потом откусывает еще кусочек, прикрывая глаза и даже закидывая голову от удовольствия. — Потрясающе… — Так и знал, что тебе понравится, — Аякс забирает из все еще вытянутой руки второе печенье, дразняще глядя на девушку. Она не подала виду, но, кажется, Тарталья уловил нотки разочарования. — Не смотри так, Архонты! — и отдает ей в руку коробочку с набором с разными вкусами, а то одно, что забрал, кидает себе в рот и широко разжевывает. — Пойдем, прогуляемся! Раз мы приехали на время фестиваля, и ты так радуешься обычному печенью, думаю, фейерверки тебя удивят еще больше. Тарталья приподнимает руку и закидывает на плечо спутницы, улыбаясь. Он выглядел как довольный и гордый младший брат, вытащивший сестру-интроверта в общество. Мэйд продолжала не обращать внимания на многие окружающие вещи, не понимая, куда распределить свой взгляд, так что Аякс постоянно контролировал и показывал что-то интересное: от уличных артистов до странной кошки из Фонтейна с двумя хвостами. Мэйд нечего было вспоминать. Она так думала. И если сперва парень начал пробуждать в ней какие-никакие, но эмоции, когда девушка начала думать о том, что было «до», незнание напрягало. Это было странно, хотя в адекватной ситуации скорее должно было вызывать страх: как так — не помнить ни малейшего кусочка?! Неужели она в самом деле хотела такой жизни?! Но — Тарталья опускает свою руку на плечо девушки, приобнимая за шею, но ладонью сжимая крепко, чтобы не потерять её в толпе людей, — сейчас это уже не казалось таким странным. Аякс постарался, хотя мотивы его ей были все еще непонятны. Отрицать «Ро» не станет: что-то испытывать было куда приятнее, хоть и сперва приходилось будто бы по методичке учить значение и выражение чувств, которые она в теории должна знать, как проявлять. Сперва Тарталье было бы попросту скучно с той безжизненной девушкой, так что для него «учить» её было своеобразным развлечением, пусть порой её глупость в элементарных вещах поражала. Но год спустя, когда стал виден результат, парень был не просто горд собой — ему даже стало приятно находиться в её обществе. «Ро» все-таки была человеком, а у Аякса был опыт в воспитании детей — не иначе он сперва относился к ней. Как иначе, когда всему надо учить? Но со временем дискомфорт из общения пропал, и ему, честно говоря, было приятно иметь рядом человека, в котором он уверен на все сто процентов. До чего ему, правда, казались абсурдными их выстроившееся отношения: «Ро» почти не менялась за это время, когда он из подростка стремительно превратился в высокого привлекательного парня, а она будто бы не изменилась внешне. Понимая, что девушка старше, он все равно относился к ней так, будто этого ребенка надо учить миру. Сейчас ему даже кажется забавным, ведь по итогу именно он дал ей имя. Почти что дикую кошку воспитал. — Ты мне волосы прижал, — недовольно кривится девушка, чуть прокрутив головой, чтобы высвободить длинный тугой хвост. Аякс чуть приподнимает локоть, глядя, как Ро высвобождает волосы и перекидывает на правое плечо. — Отрастила потому что! Чего не отрезать? С такими длиннющими неудобно же, — он фыркает, глядя, как кончик волос почти что достает до бедер девушки. С их работой — и с такими космами. Мэйд задумывается. В самом деле, она никогда об этом не думала. — Если отрезать, короткие волосы будут лезть в лицо. А длинные можно полностью убрать, — отвечает она инстинктивно, но отчего-то понимает, что едва ли решилась бы всерьез отрезать их — и не понимает почему. — Понял-понял, не бубни, — он смеется, утягивая девушку за плечи куда-то вбок. За последние полчаса они обошли весь центр города, а сейчас добрались на открытую площадку на высоком пригорке, огороженном широкими бетонными перилами. Здесь собралось немало людей, и отчего-то все было очень взволнованы, то и дело поглядывая на темное небо. — Ну что? — он кивает куда-то вперед. — Готова? — К чему? — девушка хлопает глазами, следя за местом, куда кивнул Аякс. Подняв взгляд вверх, прошло несколько тихих мгновений, когда даже люди вокруг прекратили гул, и через несколько секунд в небе возникли едва заметные вспышки, взорвавшиеся яркими лучами на почти что черном небе. Громкий хлопок от фейерверка едва ли не оглушил девушку, но она не обратила на это особого внимания, широко раскрыв глаза, так, что в зрачках отражался каждый фейерверк, перекрашивая серую радужку то в розовый, то в синий, а иногда в золотой. Аякс с широкой улыбкой повернул голову к «Ро», но когда осознал, что она полностью поглощена возникшей перед ней картиной, повернулся к небу и, взяв пример, стал просто наблюдать за салютом, означающим завершение фестиваля. Взрывы в небе, окрашивающие его в яркие краски, не прекращались, а обычные узоры сменились картинками. Где-то возник знак моры — символ Ли Юэ, чуть ближе розовая сакура, а рядом с ней, незадолго позже… Ветряная лилия. Мэйд резко что-то ударило в голову. Словно кувалдой треснули по затылку, да так сильно, что внутри все зазвенело и сжалось, и Остлер зажмурила глаза, хватаясь за лоб и согнувшись, присев на корточки. Еще один яркий взрыв. Рядом всполошилась от громких звуков лошадь, лягнув коптами, и Мэйд замечает это краем глаза, после чего боль усиливается до невыносимой, и из губ вырывается сдавленный крик, который было даже не различить в громких заговорах и шуме. По земле рассыпается печенье, ранее подаренное Аяксом, который встревожено садится рядом с девушкой на корточки и, кажется, что-то продолжает спрашивать, но звон в ушах не позволяет различить и слова. Аякс быстро поднимает «Ро» на руки, чуть подкидывает, чтобы уместить её удобнее, и стискивает зубы, широким шагом, почти бегом направляясь куда-то по улице в ту сторону, откуда они пришли. Мэйд краем глаза замечает в небе возникший знак анемо-элемента, и яркие вспышки словно возникают перед глазами, отдаваясь резкой режущей болью в голове. Большое дерево, похожие взрывы в небе, лошадь, испугавшаяся громких звуков. Почему-то еще обрывками ей привиделись красные волосы, но всего на долю секунду, слишком мало, чтобы отличить, волосы ли это были вообще, или какой-то цветок. Когда гул затихает, а окрашиваемое небо прикрывают крыши близко расположенных друг к другу домов, Мэйд начинаем медленно приходить в себя. Боль где-то в затылке невыносимая, отдает пульсациями будто бы во все тело, и Остлер легонько касается руки Аякса, давая понять, что она в сознании. Он обеспокоенно опускает глаза, останавливаясь у дверей какой-то таверны. — Что произошло? Ты в норме? — Не знаю, что-то в голову дало, — она морщится, — можешь меня отпустить, я дойду сама. — Нет уж, еще не хватало, чтобы ты на дороге грохнулась, — возмущается парень, тряхнув волосами. — У тебя было такое? — Ты бы знал, если бы было, — бурчит девушка, держась за лоб. — Разрывается голова. — Возможно, от громких звуков. Ты к такому не привыкла, — он вздыхает, после чего кивает на ладонь. — Возьмись за мою шею для удобства, донесу тебя до отеля. — Ладно, — кивает девушка, не в силах сопротивляться. Такое внезапное изнеможение накатило на нее впервые в жизни, и Остлер не знала, как реагировать, потому просто согласилась с попыткой заботы и сцепила руки у Аякса за шеей, прикрыв глаза на плече. Тарталья все еще продолжает немного хмуриться, но списывает все на то, что «Ро» впервые увидела фейерверк и что такие громкие звуки оказывают на нее не лучшее влияние, потому глубоко вдохнул, огляделся и свернул на улицу влево. Через секунду, стоило скрыться парню и девушке в тени между домов, дверь таверны, у которой они стояли, открылась, и из нее вышел высокий красноволосый молодой человек. Из высокого хвоста выбивались пряди и спадали на уставшее лицо. Он поднял глаза к небу, глядя на крыши домов, за которыми едва виднелись вспышки, после чего потянулся, огляделся, немного всматриваясь в прохожих, и свернул на улицу справа от таверны, широким, но медленным шагом направившись по дорожке, уложенной кирпичом. Отчего-то он на секунду остановился и развернулся, прямо перед тем, как скрыться в тени улочки, глянул себе за спину, но тряхнул головой, будто бы прогоняя ненужные мысли, и возобновил шаг.***
Мэйд оставляет плащ на входе и шумно выдыхает, закидывая голову и разминая шею. Часы на стене показывают начало девятого вечера, на винокурне в это время уже довольно тихо, лишь несколько горничных продолжают наводить порядок. Она обещала вернуться днем, но пока вернулись с Фишль и зашли к Беннету, пока сам Беннет не отправил её с медсестрой подлечить рану, время пролетело слишком быстро. Целый день был потрачен, хоть и не впустую. Сбоку послушался глухой скрип лестницы и довольно быстрые шаги, и Мэйд подняла голову, устало улыбаясь. Дилюк стоял перед ней в брюках и заправленной широкой рубашке, волосы выбились из хвоста, а взгляд был весьма обеспокоенным. Он коротко посмотрел на часы, спускаясь и подходя ближе к Остлер. — Что-то произошло? Ты задержалась, — он говорил довольно спокойно, но Мэйд точно уловила в голосе нотки волнения. Рагнвиндр осматривает девушку, замечая плотно перевязанную руку и улавливая нотки мятной мази от ран, и хмурится. — Что случилось? — Долгая история, — произносит Мэйд, немного расслабляется и вдруг, словно опустошив голову, обнимает его. Опускает голову на грудь, сцепив руки за спиной, и Дилюк готов поклясться, что сейчас просто сгорит от смущения. Такой, казалось бы, безобидный жест оказался настолько неожиданным, что он сперва опешил, но через несколько секунд опустил руки на плечи девушки, утыкаясь раскрасневшимся лицом в темные волосы. Мэйд улавливает, как быстро забилось его сердце, и едва усмехается, после чего размыкает объятия. — Беннет отправился несколько дней назад в Вольфендом, наткнулся на гончих разрыва и попал в больницу. Оказалось, что он ушел один, чтобы доказать искателем приключений свою силу, но эти глупцы отправились туда же после, тоже попали под раздачу и мы с Фишль отправились их искать. Произошло все очень быстро, я не успела подумать или передать тебе, что задержусь. Это если вкратце. Девушка улыбнулась, тогда Дилюк взял в ладонь ее руку, рассматривая перевязку. — Все в порядке, всего лишь царапина. — Я рад, что ты в порядке, — он едва переплетает их пальцы, чуть улыбаясь. — Будешь ужинать? Мэйд вдруг становится тепло-тепло и так спокойно, что она готова просто обмякнуть в бесформенную лужицу. — Да, ужасно хочу есть, — кивает, позволяя Рагнвиндру приобнять её за спину и провести в сторону кухни. Конечно, он не скажет, что ждал ее к ужину, потому делает вид, что решил поесть с ней «за компанию». — Вы сегодня с Кэйей разбирали записи? — Да, — он кивает, оставляя перед Мэйд тарелку. — Взглянешь, когда поешь. Остлер хитро улыбается, но все же кивает. — И еще, — он достает из заднего кармана брюк два письма. — Одно от Альбедо, но второе принесла птица сегодня днем. Мэйд закидывает картошку в рот и тянется к конвертам, оглядывая. Полностью пустой, внизу только подписанное её именем, и сердце начинает биться с бешеной скоростью. Она аккуратно достает небольшой листок, замечая, что в нем есть еще несколько, но в первую очередь решает прочитать письмо. «Одиннадцатый Предвестник в ярости, он заканчивает все задания и возвращается в Снежную под предлогом «разговора с Доктором». Полагаю, он собирается обо всем рассказать Дотторе, хотя до этого держал в тайне. Они будут ждать твоего прихода. Будь готова к тому, что просто так они тебя потом не отпустят. В конверте чертежи, как изменилась лаборатория после твоей пропажи, возможно, это поможет. Когда Дотторе узнает, что ты все вспомнила, он сразу решит убить и меня. Боюсь даже представить, что он решит сделать с детьми, которые сейчас у него, когда поймет, что его изобретение не идеально. Я собираюсь сбежать завтра в Сумеру, установила там одноразовый телепорт в прошлый раз. Если не появлюсь в Мондштадте через несколько дней, то дальше дело только за тобой. Но придется поднажать и поторопиться. Позаботься, чуть что, о Лу. Лидия» Мэйд откладывает письмо, шумно выдыхая, после чего достает чертеж и изучает его. Про еду она напрочь забыла, и Дилюк видит, как девушка нахмурилась, напряглась и поджимает губы. — Что такое? — все же нарушает он тишину. — Лидия завтра попытается сбежать. Боюсь, она потратит много сил на телепортацию, и не сможет себя защитить, если что-то произойдет. Тарталья собирается к Дотторе, чтобы рассказать обо мне, так что она либо сбежит, либо он её убьет, — Мэйд утыкается лбом в замок из рук, запускает пальцы в волосы и сильно сжимает у корней. Потом берет в руки еще одно письмо от Альбедо, раскрывает его и всем сердцем надеется хоть в нем прочитать что-то хорошее. Альбедо писал кратко. «Возможно, я воссоздал сыворотку. На её основе изготовил противоядие, его надо испытать. Слышал, ты вернулась. Загляни на Хребет как можно скорее, Альбедо» — Хоть какие-то хорошие новости. Мэйд не заметила, как Дилюк встал со своего места, обошел стол и стал за её спиной, заглядывая в письмо. — Это не опасно? — он сводит брови, и вопрос почему-то вызывает у Остлер глухой смешок. — Все, что мы делали и делаем, опасно, — она пожимает плечами. — Альбедо должен любым способом изготовить противоядие, и если придется испытать его на мне, то значит, так оно и будет, — Мэйд смотрит на тарелку с запеченным картофелем и курицей, которые минуту назад вызывали у нее слюнки во рту, и ощутила неприятную тошноту. Отодвинув тарелку, она встала с места. — Думаю, нужно еще раз пересмотреть план. Кусок в горло не лезет. Я поднимусь наверх, вы все разбирали в твоем кабинете? — Да, — через несколько секунд произносит Дилюк. Вот снова. Она вернулась такой нежной и спокойной, и у него в очередной раз сжимается сердце от того, что Мэйд по-прежнему связана прошлым по рукам и ногам. Она отпустит это лишь когда сможет закончить свое дело, а Рагнвиндр всеми силами хочет ей помочь, только вот в такие моменты она будто снова от него огораживается. — Я найду Аделинду, а потом поднимусь к тебе, — произносит он немного удрученным голосом. Мэйд задумчиво кивает, уже погрузившись в свои мысли, и скрывается за дверьми кухни. Мужчина тяжело вздыхает и приседает на край стола, запуская руку в волосы, после чего устало растирает лицо. Он не столько устал от работы, сколько от этого постоянного волнения и переживания за девушку. Буквально болело сердце, как бы банально это не звучало. Он хотел, чтобы хотя бы рядом с им она чувствовала себя спокойнее, только вот для Мэйд «просто что-то отпустить» всегда было тяжело — взять хотя бы ее способы борьбы с отцом. Рагнвиндр вдруг вспоминает день, когда она покинула Мондштадт, такой беззаботной. Если бы тогда она не решила спешить, а следовала плану и отправилась на неделю позже, как собиралась изначально… Дилюк стискивает зубы. Уже ничего не изменить. Единственный выход — просто защитить её, чтобы Остлер наконец зажила спокойно. Он встает с места и отправляется на поиски главной горничной, так и не притронувшись к еде. Через пять минут, поднявшись к своему кабинету, легко надавливает на ручку и сталкивается с напуганным взглядом. Что-то не так. Мэйд стоит у его стола, едва дергается, когда слышит шум, и он готов поклясться, почти видит в ее глазах слезы разочарования. — Что не та… Делает шаг вперед и видит, что в руках она сжимает перчатку с приделанным к ней камнем. Нет же… Это не просто камень. Она сжимает в трясущихся руках Глаз Порчи. — Я искала перо, — глухо произносит Мэйд. Потом замолкает на секунду. — Им ты победил монстра на балу? Благодаря его силе тебя не раскрыли, верно? — Мэйд, я знаю, что ты можешь сейчас думать, но не стоит… — Не стоит что? — она перебивает. — Не стоит читать тебе нотации о том, насколько это опасный артефакт? — Я знаю, насколько он опасный, Мэйд, — Дилюк делает несколько спокойных шагов и старается говорить ровно, просто чтобы она ему доверилась. — Отец погиб из-за того, что использовал его. Я бы не стал бездумно его хранить, если бы он был опасен настолько, насколько ты думаешь. — То есть, по-твоему, я зря переживаю? — Он не оказывает на меня никакого влияния, — убеждающее произносит Дилюк, протягивая руки к Остлер, чтобы забрать артефакт, но она отступает назад. — Мэйд… — Я видела, что бывает с людьми, на которых «не влияет глаз Порчи», Дилюк, — её голос почти трясся. — Они не замечали, как сходили с ума, как теряли рассудок, они спокойно использовали его несколько раз, а потом, — перед глазами всплывает образ Лу: он сжимает в руках сверкающий шарик, который использовал не раз, подбадривающее улыбаясь, а потом его голос пронзает каждую клеточку тела, давая представление лишь о малой доле той агонии, в которую он погрузился. Мэйд сжимает губы. Потом что? — Бездна, — шипит девушка, откладывая на стол артефакт. — Я все тебе рассказала. От начала и до конца, даже то, что опускала при разговоре с Кэйей и Джинн, о Патриции и даже о том, что они отобрали у меня возможность иметь детей. Верните время вспять. Пожалуйста, если хотя бы дух Архонта времени существует, пусть он повернет этот день вспять, Дилюк не знал просто, кому молиться. — Я говорила, какие страшные вещи эта чертовщина делает с людьми, но ты даже не удосужился сказать, что у тебя один валяется в ящике под фальшивым дном?! Это настолько незначительно?! На кой, маг бездны тебя побери, ты его оставил?! Она тряслась. Ей было страшно. Мэйд всегда было страшно видеть глаза Порчи, она видела, как их делают, но куда страшнее было видеть, как раз за разом погибают те, кого она любит, как погибают незнакомые ей люди только от того, что попытались использовать его. Мэйд широко вытирает слезы на лице, которые сами по себе подступили. — Один раз, Дилюк, когда ты решишь снова использовать его, и не будешь хотя бы на долю морально готов, оно уничтожит тебя, — шипит девушка. Рагнвиндр едва ли не трясущейся рукой тянется к Мэйд, но она делает шаг назад. Ей не хочется кричать, нет сил злиться или обижаться, ей просто страшно. И она не понимает, как Дилюк не разделяет её опасения, как может так просто относиться к тому, что она говорила. Почему он продолжил его использовать, если Мэйд наглядно показывала ему еще в той квартире в Мондштадте, на что способен глаз порчи. С того момента он не говорил, даже не заикался о том, что оставил глаз Порчи отца себе. Что продолжает его использовать. Он не хочет, не может сказать что-то вроде «ты не понимаешь». Она понимает. И, пожалуй, понимает получше него самого. Дилюк глядит на Глаз порчи, стискивает зубы и глядит в бок. — Как долго ты его использовал? — спустя несколько секунд тихо произносит девушка. — Несколько лет, после того, как оставил свой глаз Бога, — нехотя, зато честно признается он. — Архонты, — она запускает руку в волосы. Потом прикрывает губы ладонью, оглядываясь. — Зачем тогда ты его используешь по сей день, если глаз Бога у тебя есть… — Ты можешь просто мне поверить, что я в полном порядке, даже используя его? — осторожно произносит Рагнвиндр. — Я верю в то, что ты в это веришь, — девушка качает головой. — Но я знаю, что использования глаза порчи даже теми, кто умеет это делать, не проходит бесследно. Мэйд кидает взгляд на перчатку на столе, потом идет к камину, у которого Дилюк оставил яйцо дракона, наклоняется и касается его рукой. Теплое. Мэйд продолжает стоять, тяжело дыша. В глазах стоят слезы, образ Лу, разрывающегося от боли, Аякса, прекращающегося в неконтролируемого монстра, и тех агоний, которые он испытывал после перевоплощения, и Дилюк, который говорит, что с ним все в порядке, когда от этой вещи погиб его отец. Рагнвиндр делает несколько шагов к камину, таких осторожных, будто не идет, а крадется, и останавливается прямо за спиной девушки. Она не злится — нет — она обеспокоена, и Рагнвиндр корит себя за то, что в этот раз сам стал причиной её переживаний. — Мэйд? — ощущает на плече тяжесть — он уткнулся лбом, а пальцами аккуратно так коснулся её руки, словно спрашивая разрешения. Она не отходит в этот раз, не отступает и не шарахается, и тогда Дилюк чуть смелее переплетает пальцы. — Я должен был сказать о нем, прости. Мэйд поджимает губы, не в силах злиться. Она так хочет видеть его рядом, ощущать его тепло и слышать голос, что на одно мгновение ее окатил дикий страх, стоило увидеть знакомый артефакт. — Я видела стольких сильных людей, погибших из-за этого, — в горле стоит ком. — Дилюк, я не хочу потерять и тебя из-за того, что Фатуи возомнили себя Богами. Рагнвиндр дышит почти бесшумно. Мэйд тихо вздыхает, ощущая, как их пальцы сплетаются, и чуть приподнимает одну руку, опуская себе на живот, а вторую подносит к лицу, тыльной стороной его ладони касаясь щеки. — Я просто хочу, чтобы ты оставался таким же теплым. Если ты мне пообещал, что будешь рядом, не делай того, что может забрать тебя у меня, прошу, — «я стольких потеряла, Дилюк, прошу, только не тебя, не снова». — Не буду, — тихо звучит его голос. Дилюк продолжает упираться в плечо Мэйд, но сейчас он чуть поворачивает голову, носом утыкается в шею и шумно вдыхает. Остлер кажется, что её кожи касается что-то мокрое, и это точно не губы, и девушка опускает плечи, расслабляясь. Дилюк немного выходит из напряжения, рукой, что она опустила на живот, прижимает сильнее, а вторую опускает на плечо, сжимая нежно, крепко и согревающее, почти до мурашек. — Обещаю, что не буду. Мэйд накрывает его руки своими, головой опускается на его макушку, и едва заметно уголки губ ползут вверх. Дилюк почти что ощущает её дыхание, сжимает в руках так, что улавливает каждое движение её тела. Любит, любит, любит. До безумия просто. Остлер улыбается. Легонько, и Рагнвиндр поднимает глаза на её лицо, замечая это. В почти что белой радужке отражается тусклое пламя, а ресницы едва заметно дрожат. У век еще остались не пролившиеся слезинки, и Дилюк немного выпрямляется, отпуская её из объятий, и едва поворачивает к себе, так, чтобы они были друг к другу близко-близко. Он опускает руки на ее щеки, немного наклоняется. — Прости, что заставил плакать, — он обещает себе, собирая губами солоноватую жидкость, что больше никогда не будет причиной её слез. — Извини, что не сказал, — его горячие, немного влажные губы касаются щеки, и Мэйд почти расплывается, обдаваемая приятным жаром. Так хочет сказать это, три простых слова, но как безумный боится спугнуть. Он лишь держит её лицо в руках, так близко к своему, что они ощущают дыхания друг друга. Он заглядывает в её глаза, видя в них искорки от огня камина, и легонько поглаживает слегка шершавыми пальцами щеки. Касается её носа своим. — Не хочу тебя потерять, — тихо шепчет Дилюк. — Не снова. — Этого не произойдет, — она немного улыбается. — Я тоже тебе обещаю. Мэйд не понимает, прошла секунда, или же несколько минут, прежде чем ощущает мужские губы на своих, целующие её так мягко, нежно, почти осторожно, будто она может в любой момент его оттолкнуть. Вместо этого Остлер прогоняет все ненужные мысли, шепчущие ей, что сейчас не время. Если не сейчас, так когда же будет? И мягко скользит ладошками по плечам, смыкая их в замок на шее, притягивая Дилюка чуть ближе, позволяет ему немного углубить поцелуй. Рагнвиндр, будто камень с плеч упал, выдыхает весь воздух, который пригодился бы ему ближайшие секунды, впивается в губы смелее, лаская пальцами лицо. Мэйд почти что расплывается, ей так тепло, как не было никогда в жизни, и она готова умереть в эту же секунду, чтобы в этом тепле остаться до конца жизни. Дилюк сжимает её в своих объятиях, опускает руку на спину, и когда воздуха не хватает, размыкает поцелуй, мягко оттягивая верхнюю губу. Он видит на ее щеках румянец, блеск в глазах, и ему будто снова семнадцать, а перед ним девочка, в которую он до беспамятства влюблен все детство. На его губах появляется улыбка, легкая, и Рагнвиндр коротко целует девушку, что смотрит на него горящими влюбленными глазами, в уголок губ, в щеку, рядом с ухом, в подбородок, а потом утыкается носом в висок, губами — чуть ниже, и замирает так, держа её в своих руках. Мэйд чувствует, как колотится сердце, готовое выпрыгнуть из груди, и позволяет себе прижаться к нему еще больше, обнять руками широкую спину и улыбнуться, носом коснувшись кожи на шее. — Я мечтал об этом пять лет, — глухо произносит Дилюк, и Остлер почти трясется — так трепетно и искренне он произносит эти слова. — Ни на секунду не переставал верить. Мэйд только может вспомнить, как из пучины отчаяния её вытягивали мысли о том, что дома её ждет он. Что вернуться она хочет в первую очередь к нему. И понимает, что каждая красная вспышка в воспоминаниях, что возвращались к ней тогда день за днем, были вовсе не маками, которые мама выращивала на балконе, а огненными мягкими волосами, в которые она без стеснения зарывается рукой, улавливая учащенный пульс у шеи. «Я так люблю тебя».