Этой зимой мы поверим в сказку

      — Потанцуем, любовь моя?       Он протягивает руку и расплывается в нежной улыбке, когда ощущает холодную девичью ладонь. Помогает встать с большого кресла, а после обнимает за талию, чтобы крепко-крепко прижать к себе. Они медленно покачиваются, пока Пятый ведёт возлюбленную к переключателю. Щелчок.       — Никогда бы не подумала, что ты бываешь таким романтиком, — сквозь тихий смех шепчет Ингрид, глядя снизу вверх.       А он молчит, продолжая вести в незатейливом танце. По маленькой, но несомненно уютной комнате. Без музыки, без света. Лишь шуршание тапочек по полу и тусклые огоньки любимых гирлянд в виде полумесяцев и звёзд. Её любимых.       — Что за неожиданный порыв?       Вновь тишина, но она не напрягает. Лишь приятно волнует, как и сердце, что чуть быстрее обычного бьётся в груди парня. Пятый в своих мыслях. В своей зимней сказке, где главная героиня — его Ингрид. Его принцесса, в волосах которой, что цвета меди в тени становятся, сияют маленькие звёздочки. Точно такие же отражаются в нежных лазурных озёрах. Он видит лишь её одну, но упускает нотку хитрости в чарующей улыбке.       — Как часто тебе говорили, что ты потрясающий? — всё так же шепчет, но Пятый в этот раз всё же реагирует.       Застывает на мгновение, не совсем осознавая — шутка это или серьёзное заявление. В смятении. Взволнован. Смотрит в упор. И сердце о грудную клетку начинает тарабанить, когда осознает, насколько пристально следят за ним.       — Ты потрясающий, мой свет.       Она смотрит. Внимательно, не моргая. Ведь в сочной зелени любимых глаз она видит волшебный дикий лес, наполненный сотней светлячков — отблеск огоньков, свисающих прямо над их головами. Ведь не один Пятый заплутал в сказке.       — Гри...       — Ты потрясающий... — вторит, пока руками поднимается по груди к открытой шее.       — Я... — запинается от смущения. — Я тебя услышал и в первый...       — Ты потрясающий, Эйдан-Пятый Харгривз, — Ингри продолжает говорить с восхищением, пока ладони её касаются колючего горячего лица.       — Если ты не перестанешь... — тяжело выдыхает, когда ощущает близко ароматную, непривычную для этого времени сирень. Дурманит лучше хвои, лучше лекарств и прочих вещей. Трафэл вся дурманит. — То я за себя не отвечаю.       — Пять, ты потрясающий, — через смешок шепчет в самые губы. И даже не думает ждать, когда Харгривз, поплывший и утонувший в своих чувствах, резко подхватит за бёдра и усадит на подоконник. Пальцы его теряются в рыжих прядях перед тем, как он поцелует. От Пятого, что забавно, пахнет не привычным горьким кофе, а сладким какао с корицей. Но забава уходит, когда белый растянутый свитер летит на пол, а тепло ладоней опаляет кожу на животе. Когда нежность и легкость уходит из поцелуев, уступая место страсти. Когда раздается тихий звон и что-то явно тяжелое так и жаждет упасть...

***

      — И потом нам на головы полетел карниз со шторой и гирляндами, — с откровенным стыдом признался Харгривз брату, прикрывая ладонью глаза, но не глупую улыбку.       — Хоть не задело? — стараясь сдержать смех, поинтересовался Клаус, представляя всю трагедию столь романтичного момента.       — Я успел переместить нас к креслу. Но не заметил, как при падении провод порвался, — парень чуть покривился, вспоминая реакцию возлюбленной.       — Ох... Ну, думаю, Ингрид не...       — Она на меня недели две обижалась, — закончил мысль за брата.       — Серьёзно?       — Ещё как, — вздохнул Пятый, подпирая щеку ладонью. — Потому пришлось находить время и место, где она нашла эти самые гирлянды.       — А нельзя было найти что-то похожее или предложить ей купить любые другие? Зачем так ухищряться?       — А затем, дружище, — затих на мгновение, чтобы после тихого смешка закончить. — Что эти чёртовы поиски стоили той счастливой улыбки и радостных глаз.