***
Гьюки не всегда был ёкаем, одним из верных подчинённых Первого. Когда-то давно он был человеком, и звали его Умевакамару. Было время, когда в столице... Нет, во всей стране вовсю шла реставрация после ущерба, понесённого в результате непрекращающихся войн и стихийных бедствий. Кому-то не хватало средств на банальную крышу над головой, кто-то едва сводил концы с концами, даже представители высшего сословия неохотно, но признавали тяжёлое положение страны. Множество простых людей помогало отстраивать разрушенные храмы, таким образом зарабатывая хоть на какую-ту пищу. На широкой веранде огромной резиденции, расположенной в Киото, сидели двое, мужчина и женщина. — Дождь... начинается, — с мягкой улыбкой произнесла красивая женщина, одетая в изящное многоцветное дзюни-хитоэ, глядя на хмурое небо. У неё были тёмные волосы, частично собранные в низкий длинный хвост, и большие, прекрасные голубые глаза. — Это дар Богов, — напротив неё сидел черноволосый мужчина с карими глазами в тёмно-синем сокутае и бежевых хакама, что говорило о его высоком статусе. — Да, — согласно кивнула женщина. Дождевые капли падали с неба, окропляя измученную невзгодами землю. Порывы ветра срывали оранжево-красные кленовые листья, и те опускались на землю, образуя ковёр. — Считается, что святыня Хиёси Гонген имеет связь с миром чудес, — проговорил мужчина. — Очевидно, вскоре произойдёт что-то хорошее. Женщина кивнула, однако практически сразу погрустнела. В её голубых глазах плескалась глубокая печаль. Ёсидано Сёсё Корифуса был из высшей знати. Он служил судьёй и имел хорошую репутацию. И была у него жена по имени Ханако, славящаяся своей красотой. Но к несчастью, она не могла зачать ребёнка, потому они, с надеждой на чудо, отправились в святыню Хиёси Гонген, что находилась в провинции Оми. Добравшись до святыни, женщина уединилась и молилась на коленях, прося Богов даровать ей ребёнка. Однако, Ханако так и осталась бесплодной. Несколько месяцев спустя, в одну из ранних весенних ночей в резиденцию Ёсидано влетел крохотный розовый светящийся мягким светом шарик. Пролетев по большому двору, он залетел в комнату, где спала Ханако. Шарик покружил над женщиной и опустился к её губам. Силой заставляя спящую открыть рот, шарик проник внутрь. Ханако едва слышно охнула, и её голова бессознательно склонилась набок. — Я видела странный сон, — призналась она мужу на следующее утро. — Но в нём я уловила приятный запах слив. — Запах слив? — обернулся к ней Ёсидано. — Чтобы там ни было, это добрый знак. — Да, я думаю так же, — улыбнулась Ханако. Они перевели взгляды на растущее во вдоре дерево сливы, на котором только-только начали распускаться нежные, белые цветы. А следующей весной, когда сливовые деревья полностью расцвели, родился долгожданный ребёнок. Назвали его... — Я решил назвать его Умевакамару, — обратился к жене Ёсидано, держа на руках завёрнутого в пелёнки младенца. Ханако счастливо улыбнулась и кивнула. Женщина отдыхала после родов. Время текло. Уже пять раз зацветали прекрасные сливы. Во дворе к Ёсидано с палкой в руках бежал мальчик с собранными в конский хвост тёмно-зелёными волосами. Подбежав к отцу, юный Умевакамару попытался атаковать отца, однако тот с тихим смехом уклонился, из-за чего мальчик чуть не упал, но удержал равновесие. Наблюдающая за играми отца и сына, Ханако радовалась и была по-настоящему счастлива. Но счастье продлилось недолго... Ханако, укрытая доули с вуалью, шла вместе с Умевакамару и верным слугой по просёлочной дороге вдоль озера, поверхность которого сверкала от ярких солнечных лучей. Вскоре дорогу окружили леса. Путь их проходил мимо обрыва, с которого открывался прекрасный вид на водопад. Ясная погода и капли воды способствовали образованию чудесной радуги. Умевакамару, поражённый увиденным, замер. Глаза мальчика восторженно блистали. — Умевака, идём, — ласково позвала его Ханако, придерживая головной убор. Они продолжили идти. К тому времени Умевакамару стукнуло семь лет. Его отец, Ёсидано Сёсё Корифуса, был справедливым человеком. Но был призван на войну. И на ней, заболев неизлечимой болезнью, скоропостижно скончался. Ночь. В костре тихо потрескивали палки, которые периодически ворошил мужчина, слуга, сопровождающий Ханако и юного Умевакамару. Женщина сидела под деревом и обнимала спящего сына. Умевакамару проснулся от чего-то мокрого, упавшего ему на нос. Открыв глаза цвета марсала, мальчик поднял взгляд. — Мама? — мальчик не мог понять, почему его мама плачет. — Мама? — снова позвал он. Женщина вздрогнула и открыла глаза, полные слёз. — Что случилось, Умевака? Не спится? — она старалась, чтобы её голос не дрожал, сглатывая ком в горле. — Мама, я постараюсь преуспеть в учёбе и в совершенстве овладеть искусством меча,— Умевакамару знал, что они держат путь на гору Хиэй, знал, что ему придётся расстаться с матерью на долгие-долгие годы, потому он хотел, чтобы его мама была уверена: он будет прилежен и хорош во всём, во всём, что надо, лишь бы снова увидеться. — Я защищу тебя вместо отца, — всё же пообещал он. По лицу Ханако уже текли слёзы. Она крепко прижала к себе сына. — Мама, тяжело дышать, — он слышал её всхлипы. — Очень тяжело, — ощущал дрожь её тела. Умевакамару отослали молиться за упокой души почившего отца. Но вся правда была в том, что его матери необходимо было выйти замуж, чтобы как-то выжить. Это был монастырь на горе Хиэй. Он рос, обучаясь и неизменно тренируясь с мечом в любое время суток, любое время года, любую погоду. Умевакамару поддерживал самого себя всегда одними и теми же мыслями: "Отец! Я защищу маму! Мама! Я обязательно... Обязательно встречусь с тобой!" Время летело. Умевакамару вырос в настоящего гения, признанного учителями и многими сверстниками, однако нашлись и завистники, которые издевались над юношей и несколько раз бросались в него камнями. Да и внешностью Умевакамару природа не обделила: тёмно-зелёные волосы с чёрным отливом всегда собраны в хвост, лишь несколько прядей закрывают правую часть лица, да за ушами вьётся парочка, а в марсаловых глазах светится неподдельный ум, серьёзность и уверенность. Однако тихую жизнь двенадцатилетнего Умевакамару нарушило известие о внезапной болезни его матери. Ему сообщил об этом один из монахов. Вести о заболевшей матери сильно потрясли юношу. Его желание увидеть мать было настолько сильным, что он оставил учёбу и отрёкся от своего будущего. Дорога была долгой. Ему нужно было в Оцу. Там, по словам монаха, была его мама. Сломя голову Умевакамару бежал, спешил. Он как можно скорее желал увидеть свою мать. Лето. Жаркое солнце нещадно палило. Юноша был измотан долгой дорогой. Он уже несколько дней нормально ничего не ел, не пил, а просто шёл, шёл и шёл. Путь его пролегал мимо озера Бива, неподалёку от горы Недзиреме. Уставший Умевакамару уселся под раскинувшимся у дороги дерево и, прислонившись к нему, впал в беспокойный сон. Мимо него проходили люди, бродячие псы, но никто не обращал внимание на лежащего под деревом мальчика. — Прошу прощения, молодой человек, — кто-то осторожно коснулся его плеча и потряс. Умевакамару приоткрыл глаза. Первые секунды всё было несколько размыто, однако после он увидел двоих. — Может ли так случиться, что вы Умевакамару-сама? — поинтересовалась первая: русоволосая, синеглазая, в светло-розовом кимоно и бирюзовом хаори. Девушки рассказали, что после отбытия Умевакамару они были в служении у его матери, и накормили юношу. — Ваша мама сейчас пребывает в особняке, который находится впереди, — русоволосая указала куда-то вперёд. Умевакамару вздрогнул, услышав о матери. Если бы подобное произошло раньше, он бы не позволил себе так легко поверить чьим-то словам. — Она так хотела повидать вас, что отправилась в путь, пренебрегая своим здоровьем, — добавила кареглазая брюнетка с доули в руках, в светло-жёлтом кимоно и сиреневом хаори. Она склонила голову. Русоволосая закрыла лицо рукавом, послышались тихие всхлипы. — Мама поблизости? — повторил юноша. — Да, она остановилась в особняке близ горы под названием Недзиреме, — кивнула русоволосая. — Гора Недзиреме! Отправляемся немедленно! — Умевакамару решительно встал и взглянул на девушек. — Ваша мама будет приятно удивлена, — улыбнулась синеглазая. — Несомненно, — прикрыла глаза кареглазая. Вечерело. Гладь громадного озера была окрашена мягким оранжевым светом. Лучи, попадая на воду, отражались, и, казалось, будто вода искрится. Девушки и Умевакамару шли по лестнице, уходящей куда-то вверх и виляющей среди лесов криптомерий, елей и сосен. Юноша, которого наполнили силы, бежал чуть впереди. Девушки шли за ним. — Девушки, далеко ещё? — юноша остановился. Почему-то ему начиналось казаться, что лестница слишком длинная. Он обернулся к своим спутницам, но никого не увидел. Он был один посреди незнакомого леса. То была жестокая ложь, обрекающая невинного мальчика на погибель. Гора Недзиреме, где оказался Умевакамару, носила дурную славу, и даже местные жители практически не посещали её. На этой горе обитал ужасный ёкай, Гьюки. Оглушительный грохот заставил юношу резко прийти в себя и посмотреть в сторону шума. Разрушая многовековые деревья, перебирая огромными когтями, на него надвигалось нечто паукообразное с уродливой бычьей мордой, увенчанной парой рогов. То был хозяин горы Недзиреме, Гьюки. Обнажив острые клыки, аякаши быстро нашёл свою жертву. Юноша едва успел увернуться от когтя, со всей силы врезавшегося туда, где он стоял пару секунд назад. Среди когтей Гьюки и быстро осевшей пыли юноша увидел и узнал сопроводивших его сюда девушек. Они стояли и наблюдали за всем с улыбками на губах и насмешкой в глазах, не имеющих зрачка или белка, одна лишь цветная радужка. "Меня обманули! — быстро понял он". Он обнажил меч, доставшийся от отца, и попытался отбить удар. — Пище железка ни к чему! — аякаши с лёгкостью выбил меч из рук юноши и отбросил его самого. Умевакамару бросился бежать. За ним по пятам следовал Гьюки, разрушая всё на своём пути. Первые мысли юноши были таковы: "Хочу жить! Я должен выжить, пока снова не увижу свою мать". Он петлял между деревьями, стараясь укрыться под их кроной, однако аякаши всё равно находил его. И тогда демон заглянул в его душу. Умевакамару оказался загнанным на уступ с одиноко растущим ветвистым кедром. Он обернулся и встретился взглядом с демоном. — Мама, значит? Интересно! — ухмыльнулся аякаши. — Уж не о ней ли ты думаешь? — демон широко разинул свою пасть. Юноша прищурился, а после в шоке распахнул глаза, не желая верить в увиденное. В пасти чудовища плавал труп. Это был труп его матери. Юноша узнал её мёртвое лицо, на котором застыла гримаса ужаса, её волосы, спутанные и грязные, её доули, порванную и залитую слюной. — Мясо дворян такое вкусное... — довольно пророкотал Гьюки, сглатывая. — Я обхитрил эту женщину у Оцу, когда она там прогуливалась. Что такое? Разве ты не рад увидеть её? Гьюки зло расхохотался. Меч, хранивший память о его отце, оказался совершенно бесполезным. Его любимую мать сожрало безобразное чудовище, а он ничего не смог поделать. Из его глаз ручьём текли слёзы. Злость. Отчаяние. Страх. Эти чувства смешались в душе Умевакамару в один большой ком ненависти. Он не смог сдержать это чувство, разгоревшееся внутри него всепожирающим пожаром. Он бросился демону прямо в пасть с желанием спасти мать и любым способом уничтожить того, кто забрал у него дорогую ему маму. Гьюки съел его. Стоящие за аякаши спиной девушки рассмеялись. Гьюки расхохотался, запрокинув голову. Однако смех быстро прошёл. Аякаши ощутил, как внутри его желудка что-то происходит. Он поднялся на задние лапы, закашлялся, закачался, зашевелил когтями. Тело его содрогалось в судорогах. Спустя несколько секунд тело Гьюки, не слушаясь хозяина, свалилось со скалы и было пронзено верхушкой ели. Тело Гьюки последний раз дёрнулось и затихло. Девушки с непониманием глазах подбежали к краю. — Гьюки-сама! В эту секунду из брюха аякаши, разрывая внутренние органы, выпрыгнул юноша. Он стал демоном. Держа на руках труп своей матери, глаза Умевакамару горели нечеловеческим огнём. — Я проклинаю Богов, — длинные волосы свалялись в одну кучу, грязные, в слюне и крови. — Проклинаю Будду, — глаза мерцали злобным огнём. — Проклинаю весь этот мир, который забрал у меня мать и отца, — он больше не был человеком. — С этого дня я сам стану демоном, — это было обещанием самому себе. — И буду оплакивать своих родителей, пожирая людишек, — он поднялся на ноги, неотрывно глядя на девушек и прижимая к себе хладный труп. Те вздрогнули и, дрожа, отшатнулись. — Пощади! — первой среагировала русоволосая, упав перед юношей на колени и поклонившись. — Заманивать сюда путешественников нас заставил Гьюки, — последовала её примеру брюнетка. — Мы безмерно благодарны, что вы избавились от него, — лепетала русоволосая от страха. — Не нужно благодарностей, — растянул губы в безумной улыбке юноша. — Я принесу ваши жизни в память о моей матери. Подняв головы, в глазах аякаши отразился страх. Гору разрезали громкие, истошные визги, чавканье и хруст костей. Умевакамару, оплакивая свою мать, продолжал нападать на людей. Позже в округе стало обитать множество ёкаев, и он, неся своё возмездие, стал известен как Гьюки. Он поселился в особняке на вершине горы. К нему приходили многие чудовищные аякаши, желающие служить ему из-за силы Гьюки, поражающе огромной, заставляющей содрогаться всё тело. Среди них была и парочка совсем ещё ребятишек: у одного были тёмно-голубые глаза, а другой прятал своё лицо за черепом. Спустя несколько десятилетий, несколько столетий, когда Умевакамару, уже ставший Гьюки, полностью забыл о своей любви к родителям, наконец появился он. Стояла тихая ночь. Светил месяц. Стая птиц взметнулась с деревьев и понеслась прочь. Сотни и тысячи мелких зверей бежали как можно дальше. Люди в своих домах укрылись хлипкими одеялами, съёжившись. Всё дрожало от страха перед тем, кто шествовал по широкой дороге меж рисовых полей. Белёсый туман опустился на землю. В нём зажглись синие огни, парившие в небе, освещая идущим путь. Множество фигур самых разных форм и размеров продвигались вперёд, следуя за своим командиром. Отчётливо слышался стук обуви. Он шёл впереди всех остальных. Высокий. Странно уложенные пшеничного цвета волосы, часть которых была чёрной, обмотанные резинкой почти в самом конце. Сверкающие золотом пара лукавых глаз. Чернильные метки под ними. Свисающие перед ушами тёмные пряди. Длинное бордово-красное хаори поверх чёрного кимоно и простые дзори. Хитрая, предвкушающая ухмылка на губах. — Этот особняк принадлежит Гьюки? — поинтересовался он. — Так точно, — ответил ему Тенгу с железным посохом в руках. Он ускорил шаг. Гьюки ощутил чужое присутствие, ощутил огромную ёки, внаглую ступившую в его владения. Стоя на крыльце своего дома, он отдал приказ атаковать. Этой ночью гора Недзиреме содрогалась до основания, ходила ходуном земля, ломались и падали вековые деревья. Аякаши, живущие на горе, поднимали тучи пыли, грязи и камня. Они ломали когтями стволы, словно щепки, прыгали со склонов горы, желая застать врагов врасплох. Один из таких был разрублен на мелкие кусочки несколькими взмахами катаны. Издав предсмертный хрип, остатки ёкая свалились на землю, а тёмная кровь окропила траву. Он приземлился на верхушку криптомерии, смахивая кровь с катаны. Закинув меч на плечо, аякаши с ухмылкой на губах, щуря золотые глаза, смотрел на поле битвы с высоты. — Верховный Командующий, — не отрывая взгляда, на него смотрела женщина с длинными голубыми волосами с тёмным отливом, в белом фурисодэ, украшенном по подолу и краям рукавов бабочками, и белом шарфе. Заслышав посторонний шум, женщина обернулась и увидела идущего на неё врага. Сощурив малиновые глаза, Сецура отпрыгнула назад, своим дыханием образуя ледяную бурю, которая заморозила огромную часть леса вместе с находившимися в этом радиусе аякаши. Ёкаи, прибывшие с молодым Нурарихёном, не жалея сил нападали на врагов, кто как мог. Кто-то в качестве оружия использовал огромные брёвна, кто-то когти, кто-то зубы. Карасу-Тенгу следил за обстановкой в небе, однако наверху всё было относительно спокойно, потому ворон направился к особняку, где жил Гьюки. Мужчина, умело орудуя катаной, разрубал нападавших на него ёкаев. Вокруг уже валялись несколько тел, истекающих кровью. Остальные пятились, образуя вокруг Гьюки этакий круг. Карасу-Тенгу резко спикировал на Гьюки. Тот блокировал удар посохом. Заскрежетало железо. — Значит, ты Гьюки? — Нет нужды говорить имя тому, кто вскоре умрёт, — прошипел Гьюки. — Интригующе, — ухмыльнулся Карасу. — Никому не вмешиваться. Он — моя добыча! — прокричал ёкай на всю округу. Ворон отлетел и приготовился нанести новый удар, однако в этот момент крышу здания проломил огромный ёкай. Перебирая когтями, он вылез наружу, и из-за его спины выскочили ещё двое. Нурарихён, Верховный Командующий, глава клана Нура, нисколько не сомневаясь, напрямую бросил вызов Гьюки. И тот его принял. Битва длилась три дня и три ночи. Небо было затянуто тёмными низкими тучами. Сверкала молния. Гремел гром. Периодически шёл дождь. Все с замиранием дыхания наблюдали за боем двух глав. Будто столкнулись в смертельной схватке два дракона, сильных, умелых, великих лидера. Ведь уже тогда клан Нура обрёл известность. В конце концов Гьюки был полностью разбит. Он знал, что, как правителю этих земель, смерти ему не избежать. Рассвет. Раннее солнце освещало разрушенную гору. Выжившие ёкаи из клана Гьюки бродили по окрестностям, осматривая местность на наличие повреждений, и вели подсчёт потерь. Те же, кто прибыл с Нурарихёном, собрались на широкой поляне и ждали возвращения своего главы. — Ты силён, — молодой Нурарихён прислонился к деревянному столбу, в котором надобности особо более и не было. В постройке, отделённой от основного особняка крытой верандой, зияла гигантская дыра. — Слухи не врали о твоих силе и таланте, — он ухмылялся и чуть щурил глаза. Гьюки молча сидел перед статуей Будды, нисколько не пострадавшей во время боя. — Что думаешь насчёт того, чтобы присоединиться ко мне? Этот вопрос заставил Гьюки вздрогнуть и обернуться в сторону ёкая. Глаза Нурарихёна в свете утренних лучей полыхали ярче обычного, но не столько золотом, сколько честностью своих слов. Глядя в эти глаза, Гьюки понял, что Нурарихён не шутит. — Полагаю, сразу такой вопрос не решить, — глава клана Нура сделал шаг вперёд, отлипая от столба. — Даю тебе два дня. Повидай меня, прежде чем пройдут два дня. Нурарихён ушёл, оставляя Гьюки наедине со своими мыслями. Два дня прошли. Гьюки спускался по горной тропе и уже издалека видел освещённые яркими огнями место, где расположился клан Нура. Мужчина сразу же понял, где ему искать Нурарихёна, лишь слегка сощурившись. Он отказал вызвавшимся сопровождать его Годзумару и Медзумару, которые всеми способами старались, если не отговорить своего главу, то хотя бы пойти с ним. Гьюки спустился к празднующим победу ёкаям. Его появление вызвало удивление, настороженность и опаску. Музыка и шум стихли. Все присутствующие провожали его напряжёнными и боязливыми взглядами, шептались между собой, пока Гьюки шёл к Нурарихёну. Под знаком "Страх" сидел Нурарихён и пил из огромной сакадзуки саке. Рядом с ним были Карасу-Тенгу и Хихи, Хитоцуме и Омукаде, Дарума и ещё несколько старейшин. Мелкие ёкаи, завидев Гьюки, разбегались в разные стороны, давая мужчине путь. Нурарихён, в золотых глазах которого блистал свет фонарей, пристально наблюдал за мужчиной и скрывал довольную ухмылку за сакадзуки. — Тебе не дозволено подходить к Верховному Командующему, — на пути Гьюки встала Сецура, хмуря брови. Гьюки замер. — Ничего страшного, — подал голос Нурарихён. — Но, Верховный Командующий... — возмутилась было женщина, негодующе сверкнув малиновыми глазами. — Верховный Командующий, — обратился к нему Карасу-Тенгу. Нурарихён молчал, на его губах играла ухмылка. Поняв, что Верховный Командующий, не имеет ничего против присутствия бывшего врага, Карасу-Тенгу дал знак Сецуре отойти. Женщина с минуту побуравила Нурарихёна малиновым взором и с неохотой вернулась на своё место, всё ещё недоверчиво глядя на Гьюки. — Пришёл наконец. Ждал я тебя, — Нурарихёну налили ещё саке в сакадзуки, которую тот практически сразу приложил к губам и сделал несколько глотков. Подошедший Гьюки присел перед Нурарихёном. Все наблюдали за действиями как Гьюки, так и Нурарихёна, ожидая. Нурарихён снова взглянул на сидящего перед ним Гьюки. Мужчина взял с низенького столика маленькую сакадзуки и приподнял её. — Слушаюсь и повинуюсь, — произнёс он. По поляне прокатились возгласы изумления, неверия и даже восхищения. Состоялась церемония сакадзуки. Будучи в размышлениях, Гьюки понял, что Нурарихён проверял его. Напрямую напав на него и победив, Нурарихён признал его. Гьюки был разгромлен. Последующие же слова, что сказал ему в тот день Нурарихён поразили Гьюки до глубины души, добравшись до самых тёмных и тусклых её уголков. Гьюки склонил перед Верховным Командующим голову. Он никогда не забудет этих слов, буквально подаривших ему семью. Ночь. Небесное светило бога Цукиёми лило бледный свет на погрузившуюся в тишь гору Недзиреме. Покрытые мхом камни, видевшие за свою жизнь реки крови. И прекрасная слива, что только распускала свои цветы, как и в чьей-то жизни начиналась новая, чистая глава.***
Гроза за окном постепенно стихала. — Когда-то я тоже назывался человеком, — они замерли. — Тем, кому приходится сражаться, чтобы выжить. Но у людей нет силы, чтобы противостоять ёкаям! — Гьюки перехватил катану и нанёс удар. Рикуо увернулся и, отойдя на несколько шагов, обернулся к мужчине. Парень поморщился, прикрывая ладонью нанесённую клинком рану на груди. Алая кровь сочилась из раны, пропитывая ткань кимоно. — Если ты всё ещё отрицаешь в себе ёкая и желаешь прожить свою жизнь как человек, — Гьюки направил катану на Рикуо, — тогда мне не остаётся ничего, кроме как убить тебя! — за окном сверкнула молния, и раздался рокот удаляющегося грома. — Унаследовать титул и повести за собой всех ёкаев, будучи человеком, ты сможешь только через мой труп, Рикуо! Ступи на путь тьмы, Рикуо! Убей в себе человека, как это сделал я! — мужчина атаковал Нуру с большей яростью, чем обычно. Рикуо с трудом отразил удар. От сильного напряжения металл высекал голубоватые искры. Каждый старался как можно сильнее оттеснить своего противника. — Я... Я стану Третьим главой, Гьюки! Нуре всё же удалось оттолкнуть Гьюки настолько сильно и, для самого мужчины, неожиданно, что тот отшатнулся и, врезавшись в стол, едва ли не упал. Подняв взгляд, мужчина увидел как Рикуо, стремительно приблизившись, замахнулся катаной и нанёс удар. Алая кровь фонтаном брызнула из широкой и глубокой раны, попадая на грязный пол и на самого Нуру. — Так и должно быть. Так и должно быть... — Гьюки, теряя сознание, повалился на спину, на обломки стола, так и не выпустив из руки меч. Рикуо смотрел на то, как из нанесённой им раны вытекает кровь, впитываясь в одежду и пол. За окном безустанно поливал дождь.***
Особо никаких претензий к такому явлению, как гроза, у меня никогда не было. Скорее даже наоборот. Меня вполне устраивали шум грома, сверкающие молнии и льющий без перерыва за окном дождь. Есть во всём этом какая-то своя, особенная прелесть. И к тому же если непогода разыграется слишком сильно, с уверенностью можно сказать, что Райдзин-сама и Фудзин-сама опять что-то не поделили. Частенько дома мы вместе с ёкаями храма играли в одну забавную игру от банальной скуки и ничегонеделания: суть заключалась в высказывании догадок и предположений, что закончится раньше. Если прекращались сначала гром или молния, а потом стихали порывы сильного ветра — победа за Фудзином-сама, если происходило наоборот — в споре выигрывал Райдзин-сама. Это всегда очень весело и побеждать, и проигрывать. По правилам проигравшие исполняют желания победителей, простые и незамудрённые, в рамках законов и приличий. Однако! Находиться на одном месте под дождём и ветром занятие не из приятных. Было уже проверено на собственной шкуре три года назад, и теперь я в похожей ситуации. Оперение, конечно, защищало от порывов ветра и не давало сильно намокнуть одежде, но всё же падающие с карниза холодные капли изредка попадали мне за шиворот, из-за чего меня каждый раз пробирала неприятная дрожь. Видимость была относительно нормальной, позволяя мне наблюдать за происходящим в помещении. Особенно хорошо я видела во время вспышек молний, и в такие моменты и Рикуо, и Гьюки-сан обязательно заметили бы меня, если бы не были увлечены более важными делами. Отвлекаться во время боя чревато очень опасными последствиями. Как минимум, можно с лёгкостью лишиться конечности, а как максимум, жизни. Слышимость же была похуже. Как бы старательно я не прислушивалась, не была уверена в услышанном. Но зрелище выдалось потрясающим, здесь бесспорно. Чёрт! Кажется, Хаяте на меня плохо влияет. Я помотала головой, прячась за деревянными сёдзи, больше похожие на окна. Меня очень выручали стоящие в помещении полки, которые наверняка были забиты чем-то, предположительно, свитками. Вновь высунулась и оглядела помещение. Буквально пару секунд назад бой завершился победой Рикуо. В темноте я различала фигуру Нуры, стоящего неподалёку от Гьюки-сана. Сам же мужчина лежал на полу, кажется, без сознания. Думаю, на лечение Гьюки-сана потребуется время. Ненекиримару это вам не простая железка. Рикуо сделал несколько шагов, а через пару мгновений помещение осветило пламя загоревшийся свечи. Так, и... Что дальше? Чутьё мне подсказывало, что произойдёт что-то ещё. Я перевела взгляд на Гьюки-сана. Боги! Сколько же крови! Я закрыла рот рукой и резко вздохнула. С какой-то опаской перевела взгляд на Нуру. Я встретилась с сосредоточенным алым взором. Твою ж!.. Отшатнувшись, я упала назад. Не больно, но всё же ощутимо. Проведя в таком положении, не двигаясь, несколько томительных минут я подползла к стене и заглянула внутрь: Нуры там не было. — Если он появится за моей спиной, точно удар хватит, — обречённо выдохнув, я покачала головой. — Угадала. — Матушка Кидзё! — я вскрикнула и, вскочив на ноги, обернулась. Через маску я вновь столкнулась с знакомыми глазами. Сердце ухнуло куда-то в пятки и на огромной скорости вернулось на место. Мы молчали, и за это время я поняла, что Рикуо также досталось не меньше, чем Гьюки-сану: раны на шее и груди бросались в глаза больше всего, последняя продолжала кровоточить. Также наблюдались пара ссадин и царапин. Грязь, логично, присутствовала. Я отвела взгляд в сторону. Уж больно пристально глядел на меня парень. Какой дождь красивый... Нура продолжал буравить меня взглядом, словно пытался найти ответ на что-то. Прошло ещё несколько минут. — Что... Кхм, что ты хотел? — спокойно, Ясу, спокойно. Тебе всего лишь надо сохранять твёрдость голоса. Твои эмоции он не увидит. Утешала я себя, нервно сцепив руки за спиной. В ладони я сжимала очки, которые Нура, вероятно, обронил во время боя с Годзумару. Рикуо наклонил голову набок, щурясь. Продолжаем смотреть на дождик... — Это ты была в разрушенном храме три года назад? — спросил он. — Да, — коротко ответила я. "Разве ты не помнишь?" Хотелось спросить его, ведь недавно он сказал, что помнит, частично, но всё же помнит. — Что ты там делала? — он слегка нахмурился. Подобного вопроса я не ожидала, хотя стоило бы... — Я оказалась там совершенно случайно, — выдохнула и прикрыла глаза, — можно сказать, застряла. Я хохотнула. Вновь повисло молчание. — Каким образом? — Честно, сама до сих пор не понимаю. Помню, играла на улице, пробегала под тории. Потом вспышка. И я оказалась в Укиё-э. Я не врала. Тогда я выполняла загаданное Дайки желание: нужно было пробежать под всеми тории дороги-сандо и вернуться обратно. Я возвращалась обратно, когда меня словно по голове ударили. Бац! И я уже качусь с каменной лестницы, в конечном итоге плюхаясь в лужу. Придя в себя, я поняла, что далеко не дома. Единогласно, мною, было принято решение вернуться обратно на вершину, как оказалось, холма и ждать окончания грозы. Поднявшись по ступеням, увидела, что тории сильно обуглились, а потом услышала взмахи крыльев. Пришлось спрятаться в кустах и наблюдать за всем из своего укрытия. Прилетели трое Тенгу, покружили над тории, осматривая их, и улетели обратно. А потом чуть позже пришёл Рихан-сан. Тогда я поняла, что оказалась в Укиё-э, чему была даже рада. Потому не побоялась выйти к мужчине и обрисовать сложившуюся ситуацию. Помню, Рихан-сан был очень удивлён моим присутствием, но пообещал молчать. А потом встреча с Рикуо и всё остальное. — Ты играла на улице в подобную непогоду? — неверяще произнёс парень, выгибая бровь. — И что? — я повторила его движение, хотя за маской этого было не видно. — Лично я не вижу ничего странного, — пожала плечами. Дождь шёл уже не так сильно. Гроза заканчивалась. — Что-нибудь ещё? — я прислонилась спиной к сёдзи, переводя взгляд на парня. — Здесь что ты делала? — Ну... Мне стало любопытно чем вся эта заварушка закончится, вот и решила поглядеть, — весёлым тоном произнесла я, улыбаясь. Рикуо сощурил алые глаза. — В таком случае, раз ты удовлетворила своё любопытство, тебе лучше вернуться в Тогюнобое, — прикрыв глаза, он направился к дверям, ведущим внутрь помещения. — Не помню, чтобы говорила об удовлетворении своего любопытства, — хмыкнула я. Нура остановился и повернул голову в мою сторону. С минуту помолчал, похоже, что-то обдумывая, и, выдохнув, сказал: — Скорее всего в ближайшее время сюда прибудет кто-то из Главного дома. Если тебя обнаружат, поднимется шумиха, — его голос был предельно серьёзен. — А на мою помощь можешь даже не рассчитывать. Я рассмеялась в ответ на его слова. — Благодарю за беспокойство, — отвесила ему шутливый глубокий поклон. — Приму твои слова к сведению. Не поднимая головы, я услышала тихий смешок, растворившийся в шуме дождя. Я выпрямилась и, уже нисколько не боясь, повернула голову в сторону: Нура стоял, прислонившись к столбу и, видимо, ожидал, когда Гьюки-сан придёт в себя. Это произошло ещё через минут двадцать. К мужчине начало возвращаться сознание, он открыл глаза и буравил взглядом потолок. Думаю, сейчас я всё буду слышать намного лучше. — Рикуо, — едва слышно позвал он. Пришлось всё поднапрячь слух. — Я здесь, — ответил ему парень. — Послушай, Рикуо, — заговорил мужчина. — Гора Недзиреме — западная граница клана Нура. Западнее более нет владений нашего клана. Я живу здесь долгое время, и мне хорошо об этом известно, — заслышав какое-то шебуршание, я повертела головой и увидела забравшегося мне на плечи кодама. Маленький аякаши наблюдал за происходящим. — Рано или поздно мой клан будет уничтожен снаружи и изнутри. Вот почему я начал действовать. Я не могу простить тех из-за кого клан, что сердцу дорог моему, может прекратить существование! — он с силой сжал рукоять катаны. — И неважно, — Гьюки-сан чуть повернул голову в сторону парня, — даже если это ты. Ну, теперь всё встало на свои места, кусочки паззла сложились в единую картинку. Я покачала головой. Я... даже не знаю, что сказать в данной ситуации... На сердце потяжелело, из-за чего я слегка поморщилась. Грохот падающих дверей вывел меня, едва ли снова не ушедшую в себя, из транса. Я вскинула голову и отошла на пару шагов в сторону, стараясь скрыться получше и не потерять ракурс. — Рикуо-сама! — раздался чей-то взволнованный голос. Я прищурилась и рассмотрела получше прибывших. То были Тенгу. Трое. Хах! Так их же я видела три года назад. Нура не ошибся: действительно эти аякаши из Главного дома. Может ли быть, что это Санбагарасу? Надо будет уточнить... Уверена эта троица поражена увиденной картиной, что, впрочем, неудивительно. — Что?.. — начал было светленький. — Что происходит? — это был уже темнёнький. — Рикуо-сама, что же здесь... — недоумевала... Девушка?! Я была уверена, что все дети Карасу-Тенгу мужского пола. Однако неожиданно. — Гьюки, совсем сдурел?! Чёртов предатель! — все трое, держа наготове посохи, ломанулись к Рикуо и Гьюки-сану. — Прекратить, — Рикуо знаком остановил их. И что же ты задумал, Нура, чудо красноглазое? Вполне логично предположить, что Рикуо не собирается как-то, ну, серьёзно, что ли, наказывать Гьюки. Как минимум, это невыгодно клану Нура в общем — терять территорию. Что ещё? Возможно, или даже скорее всего, здесь есть и личные мотивы. Вопрос состоит в том, как Рикуо объяснит свои слова и действия. За этим понаблюдать будет интересно. — Но, Рикуо-сама!.. — попыталась возразить девушка. — Он покушался на вашу жизнь! — произнёс темноволосый, в голосе которого звучали и недоумение, и негодование. Нура молчал, глядя куда-то вперёд, а может обдумывал свои дальнейшие действия. — Я не сожалею о своих поступках, — мужчина издал нечто похожее на смешок. — А как может быть иначе? — Гьюки-сан с трудом стал подниматься. — Небывалый доселе глупец собирается возглавить клан Нура! — Рикуо взглянул на него. — Глупец, который не смог даже признать свою часть ёкая! Вот тут, как бы не было прискорбно, соглашусь. Судя по тому, что я наблюдала эти несколько недель общения с Нурой во время собраний бюро, могу с уверенностью в процентов девяносто, если не все сто, сказать: отношения между двумя сущностями парня как были натянутыми, так и остались. В противном случае, стал бы Рикуо так долго тянуть, что в ситуации с Кьюсо, что в заброшенном здании школы? Складывается впечатление, что Рикуо, человеческая сущность, обращается к Ночной, ёкайской, только когда наступает критический момент. А это странно, ведь три года назад Нура менял обличия по щелчку пальцев. Да, характеры отличались, внешность — и подавно, но трудностей со сменой облика не возникало за всё непродолжительное время нашего общения. К тому же в нашем с Нурой недавнем разговоре, его реакция чётко говорила о том, что мои слова чистейшая правда. И возникает вопрос: какого чёрта, Рикуо?! Почему? Почему ты продолжаешь скрывать тот факт, что знаешь о своей сущности ёкая, что помнишь о своих превращениях? Почему продолжаешь отрицать свою сущность ёкая? Ведь это часть тебя. А сейчас наглядно показаны последствия этой скрытности. Но... Я не могу винить Рикуо. Это его выбор. Всё же, хоть мы, может, и похожи, одно из главных различий — наше происхождение. Я Цуру, практически чистокровная. Во мне нет примеси человеческой крови. И хотя мы, Цуру, стараемся поддерживать хорошие отношения с людьми, помогать им, остаёмся, как ни крути, ёкаями. Аякаши. Нечистью. А Рикуо ёкай на одну четвёртую, на три четвёртых — человек. Это, несомненно, накладывает свой отпечаток. Да и одну из причин я знаю — чрезмерное внимание к собственной персоне. Ночной сам рассказывал об этом. Я помню. И мне всё ещё интересно реакция человеческой сущности на ту информацию, которую на меня вывалил Ночной. Хах... И всё же, Рикуо, это не единственная причина, верно? Я не верю. Сидящий на моём плече кодама неотрывно смотрел. Его крохотное тельце дрожало от страха, словно листик на холодном осеннем ветру. — Но у тебя есть и способности, и воля, — тем временем, Гьюки-сан уселся на колени. — И меня он без сомнений превзошёл. В алых глазах Нуры отражалось пламя свечи. — Рикуо-сама, отойдите, пожалуйста! — обратилась к нему девушка. Нура не сдвинулся с места, даже не взглянул на неё. — Нет нужды для дальнейших дум, — мужчина пробормотал себе под нос и взял в руки катану. Что... что он задумал? — Господин! — вскрикнул светловолосый. — Вот моё решение! — Гьюки-сан направил лезвие катаны в сторону живота. Сэппуку! Он намеревается вспороть себе живот! Не знаю, что показалось более ошеломляющим: внезапный раскат грома, сверкнувшая молния или удар, который мужчина решительно нанёс сам себе. Я отшатнулась, едва ли не падая с веранды. Рот зажала руками. Ощутила как глаза стали мокрыми. В резком порыве ветра я услышала горестный вскрик кодама. Резко мотнула головой и вновь подбежала к окну. — Почему ты остановил меня, Рикуо? — Гьюки-сан (Всё-таки живой! Слава Богам!) поднял глаза на парня. Нура держал обнажённый Ненекиримару, которым, судя по всему, парень сломал катану Гьюки-сана. Рукоять меча с остатками лезвия, звякнув, ударилась о деревянный пол и упала. Оставшаяся часть катаны торчала в дереве. Дети Карасу-Тенгу были в таком же шоке, что и я, что и кодама. — Почему? Я должен понести наказание за свои действия! Почему ты просто не даёшь мне умереть?! — вопрошал Гьюки-сан, буквально крича. — Как я смогу посмотреть в глаза Годзу и Медзу?! — Гьюки, мне хорошо понятны твои чувства, — заговорил парень абсолютно спокойным голосом. — Будь я слабее, ты бы убил меня, затем себя. А сейчас признать-то ты меня признал, но всё равно выбрал смерть. Как это на тебя похоже, — Рикуо усмехнулся, растягивая губы в знакомой усмешке, и закинул катану на плечо. — Но знаешь, Гьюки, не умирай из-за такой ерунды. Ерунды?.. Я ведь не ослышалась? — Ерунды?! — возмутился темноволосый Тенгу, и я его понимаю. — Это серьёзный проступок! — чуть ли не в один голос воскликнули оставшиеся двое. — Слышишь, Гьюки, — парень даже не обратил на их возгласы внимание. — Не умирай, — твёрдо произнёс Нура, будто желая вбить эти слова мужчине в голову. — Я не могу позволить своему товарищу так просто расстаться с жизнью. Гьюки-сан смотрел на Рикуо, шокированно распахнув глаза, словно видел Нуру впервые. — Всё, что касается людей, спрашивай у моей человечности, — с этими словами Рикуо развернулся и направился к выходу. — И если мой ответ тебя не устроит, можешь делать что угодно. Коль желаешь, можешь убить меня. А вам, — у самых дверей он остановился и, обернувшись, взглянул на детей Карасу-Тенгу, — не стоит болтать о произошедшем. Видимо, Тенгу были настолько поражены всем произошедшим за последние полчаса, что даже не нашлись, что ответить или возразить. Рикуо ушёл. Мне тоже тогда пора. Делать больше здесь нечего. Да и меня действительно могут спалить. Я подняла взгляд на светлеющее небо. Скоро рассвет... Бросила последний взгляд на мужчину, также поражённого, но скорее услышанным, чем увиденным, и запрыгнула на крышу. Интересно, а знает ли Рикуо, какое глубокое впечатление произвели его слова на Гьюки-сана? Гьюки-сану не позавидуешь: в пять лет он потерял отца, в семь лет расстался с матерью. Наверное, сейчас он вряд ли вспомнит даже их лиц. Он жил долгое время одиночкой, диким зверем, которого наполняла ненависть. Потому слова Нурарихён-сана, сказанные тогда, уверена греют ему сердце до сих пор. М-м-м, как же там было? Я точно помню, что Найара на пару с Хаяте цитировали эту фразу аж несколько раз... Как же... Точно! "Я стану твоим отцом, Умевакамару". В одно мгновение Гьюки-сан обрёл новую семью. И становится понятно, почему клан Нура для Гьюки-сана самое ценное, что есть в его жизни, и почему мужчина любыми способами готов защищать этот клан.