Меж Омагатоки и Хиноде

      Беседа между Ингуамигьёбу Тануки и Нурарихёном началась, когда ночь уже вступила в свои права, — эта была та ночь перед нападением Содемоги на Тори. Парящие в воздухе синие, яркие ониби освещали холм Ямагучи, статуи Тануки и самих ёкаев. Женщина-тануки была подле Инугамигьёбу Тануки, готовая в любой момент подать ещё закусок или саке. Маленький Тануки, который бежал от Натто Козо, теперь, наоборот, гонялся за последним и веселился. А вот самому Натто весело не было. Хаяте слонялся по округе, и его фигуру, освещаемую светом ониби лишь наполовину, можно было разглядеть мелькающую меж корней или за стволами растущих в округе деревьев. Светящие жёлто-зелёными брюшками светлячки парили повсюду. Ночь была безоблачной, но тёмной, не спасал свет убывающей луны.       — Тануки... — заговорил, наконец, Первый, сидя подобрав ноги. — Прошло уже 300 лет с тех пор как ты решил завоевать замок Мацуяма, — старик усмехнулся.       — Это было так давно... — прикрыл глаза Инугамигьёбу Тануки, погружаясь в воспоминания. — Даже я в молодости был сорвиголовой... В Сикоку, в каждой из священных 88 земель, есть свой клан... Я, их общий глава, известен в Сикоку как лидер Хачиджюхякки-Яко. Тогда с осоре, олицетворяющим нашу силу, на знамёнах... я попытался завладеть человеческим замком... Но... — ёкай тяжко вздохнул. — Даже с моей божественной силой, мы не смогли победить людей... С помощью своей, "особой", силы они изгнали нас...       — Ну... Ты же знаешь, что именно поэтому я и предложил свою помощь... — хмыкнул Нурарихён, с удовольствием вспоминая былые дни.       — Верно, верно... Но я тебе отказал, — покачал головой Инугамигьёбу Тануки.       Хаяте слушал разговор этих двоих, развалившись меж корней дерева. Ноги были заброшены на выпирающий корень, руки закинуты за голову, ядовитые глаза прикрыты. Казалось, ёкай дремал, однако это было не так. И оба: Нурарихён и Инугамигьёбу Тануки — знали о чутком слухе аякаши, потому периодически поглядывали на Хаяте, но тот не подавал никаких признаков заинтересованности. Разве что... настроение выдавала улыбка, хитрая, лисья. Улыбка, полная предвкушения.       — Наши амбиции были беспочвенны, я понимал, что нам нужно было просто жить в Сикоку... — Инугамигьёбу будто снова ощутил ту тяжесть на плечах, что давила на него почти всю жизнь.       — Жаль... — Нурарихён сказал это вполне искренне. — Если бы я помог тебе тогда, то крепость Мацуяма стала бы твоей...       — Но тогда... мне бы пришлось присоединиться к твоему Хякки-Яко, верно? — Инугамигьёбу знал: захвати он тогда замок Мацуяма с поддержкой Нурарихёна, его верность стала бы платой за помощь, оказанную Первым. И это тоже было одной из причин, по которой Инугамигьёбу отказался.       Нурарихён тоже прекрасно понимал это. Он ухмыльнулся, — и в глубине чёрных глаз полыхнуло золото, — а потом едва слышно цыкнул: Инугамигьёбу был осведомлён и об обратной стороне помощи. Это и раздражало, и давало понять, что Инугамигьёбу не так глуп, что он не зря является главой Сикоку.       — Если бы я тогда принял твоё предложение... — Инугамигьёбу Тануки видел блеск в глазах Первого и, даже больше инстинктивно, чем специально, напрягся, но быстро выдохнул. — То, конечно, сейчас бы тебе поклонялось намного больше покорённых страхом. Ты был огромным, неиссякаемым источником тьмы. Душа тёмная, словно чёрная глазурь, — и эта чернота души и пугала, и восхищала. — Сила войск Хякки-Яко зависит от страха перед их предводителем. Ты, с твоей способностью контролировать сотни демонов... был гением Хякки-Яко, — прикрыл глаза Инугамигьёбу Тануки.       — Да... — Подал голос Хаяте, резким движением усаживаясь на корень большого дерева и свешивая вниз ноги. — Слушая твой рассказ, лапушка Инугамигьёбу, я прямо-таки завидую тебе. Мне не удалось увидеть такого Рихёна, которого ты описал, хотя... Нет, я нагло вру самому себе! — Хаяте залился громким смехом, держась за живот и заваливаясь назад, в провал между корнями. — Я видел на что ты способен, лапушка Рихён, — мгновение, и Хаяте уже снова сидит на корне, подперев рукой щёку и буравя ядовито-изумрудным взором обоих. Глаза его поблёскивали в свете ониби.       — И судя по всему тебе понравилось, — хмыкнул Первый, выгибая бровь.       — Иначе меня бы тут не было, — развёл руками Хаяте. — Видишь ли, слабость и скука меня не интересуют, — он горестно вздохнул, и непонятно было: лжёт и говорит правду.       — Лучше бы так и было, — слегка оскалился Нурарихён.       Старик знал: если Хаяте хотел бы убить его, давно бы уже убил. Однако... за всё время Первый не ощутил и малейшего проявления жажды убийства, которую всегда можно почуять. И, если уж по-честному, в прошлую их встречу подобного желания тоже не было. Лишь интерес. Живейшее, может, даже немного нездоровое, любопытство. Хаяте буквально источал его. А вместе с любопытством были и сумасбродство и безрассудство. Ну, скажите, кто, в здравом уме и памяти, полезет в самое пекло только для того, чтобы разглядеть всё получше, чтобы посмотреть, удовлетворить своё ненасытное любопытство? По мнению Нурарихёна, только Хаяте.       Хаяте непомерно широко улыбнулся и вновь расхохотался. После замолк, вновь пропадая в тени деревьев.       — Что касается меня... — продолжил Инугамигьёбу Тануки. — Я понятия не имею, насколько большой стала моя семья... Я давно перестал считать количество статуй... — в отличие от Нурарихёна, Инугамигьёбу не позволял себе подобного обращения с Хаяте, потому что уважал его и побаивался.       Сколько он помнил себя, Хаяте всегда вызывал в нём эту подсознательную дрожь, животный страх. Иногда возникало желание спрятаться в пещере или где-нибудь вообще под землёй, лишь бы не попадаться этим ядовитым глазам, глядящим в самую душу. Однако Инугамигьёбу Тануки всегда отгонял подобные мысли, так как знал, какова сущность Хаяте. Только это знание и ещё несколько фактов успокаивали его, но лишних бесед с Хаяте ёкай предпочитал избегать. Да и сам Хаяте не стремился к общению с Тануки.       — Я тоже... — Нурарихён, помолчав, кивнул. — У меня больше нет желания заставлять тысячи следовать за мной... Не успел оглянуться, а их осталось 110.       — Мы оба стареем... — слегка кивнул Инугамигьёбу Тануки.       — Хотя... после смерти Хихи... уже 109. Его убил костлявый парень по имени Мути.       — Что?.. Мути? — подавился воздухом Инугамигьёбу Тануки. — Это и есть причина твоего прихода?       Нурарихён молчал, глядя на ёкая с ухмылкой, разве что чёрные глаза были серьёзны, что подтверждало догадки Инугамигьёбу Тануки.       — Здесь обитал такой? — спросил Нурарихён.       — Глупый сын мой... — сокрушённо покачал головой Инугамигьёбу Тануки, сжимая лапы.       — Твой отпрыск, как я и думал, — прикрыл глаза Первый.       — Нурарихён-сама! — измученный бегом Натто Козо, завершив очередной круг, запыхавшись, подбежал к Первому.       Маленький Тануки довольно смеялся, он явно слишком заигрался.       Нурарихён лишь ухмыльнулся.       — Это тебе за то, что хотел заразить меня своими натто-бактериями! — смеялся Тануки.       — Успокойся! — прикрикнул на того Инугамигьёбу Тануки.       Но маленький ёкай его не услышал.       — Листья Тамадзуса! — увидев кивок Инугамигьёбу, женщина-тануки выпустила вихрь листьев, остановивших ёкая.       Листья прилепились к его морде, сильно снижая видимость, потому маленький Тануки шмякнулся оземь.       — Хах... — Нурарихён поднялся, с неким любопытством смотря на барахтающегося аякаши, что пытался убрать с морды листья. — Так вот почему говорят об огромной силе Баке-дануки...       Хаяте тоже наблюдал, уже прислонившись к стволу дерева.       — Хммм... Тамадзуса... — начал Инугамигьёбу Тануки. — Давным-давно, когда император Сутоку заполучить в свои руки власть, которой после его лишили, когда он потерпел поражение ещё позже, его изгнали сюда, на Сикоку, в провинцию Сануки, где он потом и умер. Песни соловья напоминали императору, принявшему монашеский сан, о столице... И он плакал, удивляясь самому себе... Когда соловей узнал об этом, он попытался загладить свою вину. Он свил гнездо в ветвях дерева тамадзуса, навсегда запечатлев свой голос. Так и он... — Инугамигьёбу Тануки смотрел на кусочки ночного неба, что были видны сквозь крону деревьев. — Раз уж он носит это имя, пускай знает, кто есть на самом деле... — казалось, он обращался к самому Тамадзуки.       Нурарихён внимательно и сосредоточенно слушал, не прерывая рассказа Инугамигьёбу Тануки.       Хаяте следовал его примеру, как и Натто Козо.       — Тамадзуса — мой восьмой сын восемьдесят восьмой жены, и... — выдохнул Инугамигьёбу Тануки. — Он унаследовал большую часть моей силы.       — В-восемьдесят восемь жён?! — удивлённо воскликнул Натто Козо.       — Это-то и не должно тебя удивлять, — скосил на него взгляд Нурарихён, хмыкая и отпивая ещё саке.       — Он изменил имя на "Тамадзуки". Это меняет значение на "Жаждущий трона". Он, как и я в молодости, пытается стать Владыкой ёкаев, используя осоре, вместе с группой ёкаев, прозванных Семью паломниками.       — Семью паломниками? — переспросил Нурарихён.       — Да. Среди них самым опасным считается Инугами.       — Ёкай... Инугами, — повторил Первый.       — Он берёт свою силу из ненависти и злости, что делает его наиопаснейшим ёкаем, — кивнул Инугамигьёбу Тануки.       Нурарихён сильнее нахмурился. Исходя из всего, что он узнал, ситуация в Укиё-э более серьёзная, чем он мог себе представить.       — Да уж... Инугамигьёбу Тануки твой сынок действительно умеет удивлять, — к разговору подключился Хаяте, оказываясь на поляне, слегка посмеиваясь.       — Кстати, а зачем ты решил наведаться в Укиё-э? — переключился на него Первый, подозрительно щурясь.       — Рихён, лапушка, забыл уже? — Хаяте, специально переигрывая с удивлением, захлопал глазами. — Сказал же, навестить кое-кого.       — Кого же? — выгнул бровь старик.       — Я уверен вы знакомы, — Хаяте развёл руками.       Нурарихён лишь цыкнул.       — Инугамигьёбу, лапушка, я надеюсь у твоего сына с головой всё в порядке? — Хаяте опасно сощурился, растягивая губы в ухмылке, и взглянул на Тануки.       Инугамигьёбу дёрнулся, отводя глаза в сторону. Хаяте, поняв, что попал в цель, растянул ухмылку шире, а глаза обратились в две узкие линии.       — Значит, не в порядке, — заключил он, протягивая гласные буквы и наполняя голос слащавостью.       — Какое тебе до этого дела? — задал ему вопрос Инугамигьёбу Тануки. — Тебя не так сильно интересует клан Нура, я ведь прав?       — Прав, безусловно прав, — медленно покивал Хаяте, не меняя тона голоса. — Меня больше волнует твой сын, точнее его поведение. Не натворит ли он таких делов, что тебе потом расплачиваться, а, Инугамигьёбу Тануки?       — Ты угрожаешь мне?       В воздухе повисла атмосфера напряжения.       Нурарихён поглядывал то на одного, то на другого, пытаясь уловить суть разговора.       — Обещаю, — хохотнул Хаяте. — Помимо клана Нура и его членов в Укиё-э сейчас находится ещё одна особо важная, для меня лично, персона, — он приложил руку к груди, прикрывая глаза.       — Неужели?! — лицо Инугамигьёбу выражало удивление и неверие. — Там сейчас ещё и Третья Гудзи?!       — Бинго! — громко хлопнул в ладоши Хаяте. — Надо же... даже не пришлось давать ещё подсказок. Молодец, лапушка Инугамигьёбу Тануки, — он широко улыбнулся, но улыбка была больше похоже на оскал.       — Э? Третья? Когда это в Миваку-Текина успела смениться власть? — влез в разговор Нурарихён, припоминая, что лично был знаком только с Первой и Второй Гудзи, да и виделся он с ними пару сотен лет назад или около того.       — Хм... Уже почти пятнадцать лет как, — ответил ему Хаяте. — Третья ещё совсем ребёнок по сравнению со всеми живущими в храме, — он хихикнул.       — Вот как... — Нурарихён призадумался. — Скажи-ка вот ещё что, Хаяте, — у Первого появилось одно предположение, кажущееся ему самому идиотским или даже безумным. — У всех Гудзи одна фамилия, независимо от того, какая была ранее, так?       — Что вы имеете ввиду, Верховный Командующий? — склонил голову набок Натто Козо. Храмы, Миваку-Текина, Гудзи, Тамадзуки, Семь паломников — всё это смешалось в голове ёкая, образуя кашу.       — В храме Миваку-Текина, что на Хоккайдо, недалеко от Саппоро, главами являются Верховные жрицы, или Гудзи. Вообще храм Миваку-Текина имеет достаточно продолжительную историю, — принялся объяснять Первый, вспоминая то, что ему рассказывали. — Несколько тысяч лет уж точно. Живут там ёкаи, те, кто не нашёл места на других островах. Хоккайдо же был не был частью Японии до начала эпохи Реставрации Мэйдзи, так что о нём нам, аякаши с Кюсю, Окинавы, Сикоку и Хонсю, было мало что известно, в том числе и о местных ёкаях. Потому не только храм Миваку-Текина, но и весь остров считался неплохим таким убежищем, чем некоторые знающие и пользовались. И наверняка, пользуются до сих пор. Если память мне не изменяет порядок среди ёкаев и их нейтрально-положительное отношение к людям поддерживают самые важные аякаши из самых значимых или крупных городов острова: Саппоро, Асахикава, Хакодате, Отару и Кусиро.       — А храм здесь причём? — не понимал Натто.       — Храм Миваку-Текина существует, чтобы оберегать остров от каких-либо серьёзных угроз. К тому же религия всегда играла важную роль в истории Японии, особенно у людей. С жрецами правителям приходилось считаться, иначе их могли лишить власти те же священники. Храм Миваку-Текина не исключение. Жители его сильны. Они составляют конкуренцию всем мало-мальски крупным кланам на других островах, а где-то даже и выигрывают. Верно я говорю, Хаяте? — Нурарихён взглянул на аякаши.       — Именно, — кивнул тот. — Тебе, оказывается, многое рассказали.       Первый лишь повёл плечами, хмыкая и усмехаясь после.       — Что-то я не припомню участие храма в крупных событиях, — задумался Натто Козо.       — Мы стараемся по возможности свести нашу причастность к каким-либо конфликтам к минимуму, если конкретно острову не угрожает смертельная опасность, — заговорил Хаяте.       — Однако наблюдать всегда будете, — вставил Нурарихëн.       — Да, — хохотнул Хаяте. — Нам же надо быть в курсе событий, — он развёл руками. — А для этого есть множество способов, — изумрудные глаза вновь хитро сощурились.       — А что там с Гудзи? — Натто смотрел то на Первого, то на Хаяте.       — На данный момент, как я понял, их три, и у всех одна и та же фамилия, за исключением Первой Гудзи, — ответил ему Нурарихëн.       — Почему?       — Потому что имя Первой Гудзи — фамилия для остальных двух, — добавил Хаяте, радуясь, что за него рассказали почти всё. — Потому, чтобы не путаться, Первую Гудзи мы — все живущие — зовём просто Су, или Су-сан.       — А полное имя — Судзин, верно? — взглянул на него Первый.       — Именно, — покивал довольный Хаяте. — Сам домыслишь дальше или мне сказать?       — Погодите-ка... разве "Судзин" — не фамилия Ясу? — посмотрел на ёкаев Натто.       — Верно-верно, лапушка Натто. Рихён, у тебя смышлённый подчинённый. Я приятно удивлён, — рассмеялся вновь Хаяте.       — Минуточку! Так получается Ясу — Третья Гудзи?! — ошарашенно воскликнул Натто Козо.       — Выходит, что так, — кивнул Первый.       — Да. К тому же лапушка Ясу занимает такое же положение, что и Рихён или Инугамигьёбу Тануки. Хотя многие считают её власть номинальной, что не совсем так, — развёл руками Хаяте.       — А с первого взгляда и не скажешь... — пробормотал Натто Козо.       — Разве это не одно из нужных умений для ëкая — быть незаметным, сливаться с толпой? — Хаяте задал риторический вопрос, после которого повисло недолгое молчание.       Инугамигьёбу Тануки хмуро смотрел куда-то вперёд: он встречался со всеми тремя Гудзи, и каждая из них по-своему впечатлила его. Первая Гудзи, Судзин, предстала перед ним бесстрастной, холодной и... безучастной. Хоть она после смерти и стала юрэй, её красота осталась при ней: длинные, густые волосы, слепые глаза, что когда-то мерцали пурпуром, изящная и сильная. Да, осоре Первой был силён, особенно при её жизни, и остатки этой силы чувствовались в каждом её движении. Судзин — дракон, существо, которое пользуется уважением не только в Японии, но и во многих других странах. И женщина продолжала внушать это уважение, этот благоговейный страх каждому, с кем она разговаривала, на всякого, на кого падал её слепой взор. Инугамигьёбу искренне уважал Первую, однако её безразличие ко всему, что не касалось храма, несколько отталкивало и пробуждало чувство неловкости. Судзин интересовал только храм Миваку-Текина, его благополучие, а также благополучие всего острова. В отличие от Второй Гудзи.       Судзин Найара. Вторая Гудзи. Её Инугамигьёбу Тануки знал, ещё когда сама Найара была жива и не была Гудзи и в помине. Найара родилась и выросла на Сикоку, в самых дальних владениях Инугамигьёбу Тануки, и после того, как получила силу, заработала себе особую репутацию взбалмошной, часто невидящей границ женщины, но очень привлекательной. Мало кто мог устоять перед смертельным обаянием Найары, чем сама дзёрёгумо с радостью пользовалась, не боясь ни осуждения, ни насмешек. Найара прекрасно обращалась с катаной и была этаким самураем, позже собрав вокруг себя верных ей аякаши. Это не было ни Хякки-Яко, ни что-то подобное — просто группа ёкаев, лидером которых была Найараа. Дзёрёгумо до принятия титула Гудзи и отбытия на Хоккайдо сумела хорошенько потрепать нервы и самому Инугамигьёбу и его семье. И всё же... несмотря на все её выходки, характер, она была честной, и слово держала всегда. А потом она пропала. Резко. Внезапно. Подозрительно. Почти сотню лет Инугамигьёбу напряжённо ожидал бурного, громкого возвращения буйной и блудной Найары, но с каждым годом глава Сикоку понимал, что Найара не собирается вновь появляться на его территории. Он выдохнул спокойно. Найара вернулась. Неожиданно. Так же, как и исчезла.

***

      — Инугамигьёбу Тануки-сама! Инугамигьёбу Тануки-сама! — один из Тануки, запыхавшись, останавливается перед ним и глотает ртом воздух.       — Что случилось? — спрашивает Инугамигьёбу Тануки, тогда ещё молодой.       — Там!.. Там!.. — аякаши указывает куда-то в проход, откуда он и прибежал.       Он напрягается и приподнимается, готовясь нанести удар и отсылая маленького Тануки.       — Так вот каков холм Ямагучи! За все годы — а прожил я немало, — всё никак не доводилось здесь побывать. Времени не хватало. Надеюсь, ты понимаешь, — громкий, мужской, незнакомый голос разносится по округе, а за ним следует такой же громкий смех.       На поляну выходит трое ёкаев, и Найару он узнаёт практически сразу.       Она почти не изменилась за прошедшее столетие: те же длинные волосы, одна половина которых чёрная, другая — белая, удивительная симметрия, которой подвержена даже чёлка; чёрные глаза темны, как и раньше, с тем же бушующим огоньком, разве что теперь они то и дело вспыхивают ярким пурпуром. Только вместо тëмно-голубого кимоно с узором паутины, вышитым белыми нитками, женщина одета в алые штаны-хакама и — Инугамигьëбу Тануки не сразу понял, что это, — белое косодэ с закатанными по локоть рукавами. На плечи накинуто тëмно-зелëное хаори, чьи рукава покачиваются на ветру.       Найара ухмыляется, довольно и горделиво. Как ухмыляется всегда.       Первым её сопровождающим, тот самый, чей голос разрезал повисшую тишину ранее, оказывается сам Хаяте. Инугамигьëбу Тануки тогда знакомится с ним, как и с Судзин.       — Давненько не виделись, Инугамигьëбу, — поприветствовала его Найара, кивая, как равному.       — Веди себя согласно твоему статусу, Вторая, — холодно произносит Судзин, и Найара с ухмылкой цыкает, распрямляет спину и произносит уже более церемонно:       — Я рада новой встрече с тобой, глава Сикоку, лидер Хачиджюхякки-Яко, Инугамигьëбу Тануки, — Найара приветственно кивает, и необходимая улыбка застывает на её лице. — Прошу простить мою грубость и грубость моего сопровождающего, — она чуть приподнимает руку и показывает на Хаяте. После слегка кивает ему, говоря представится.       — Меня зовут Хаяте. Я — Страж храма Миваку-Текина. В данном путешествии сопровождаю Первую Гудзи храма Миваку-Текина, Судзин-сан, и Вторую Гудзи храма Миваку-Текина, Судзин Найару-сан. Я приношу свои извинения за мои манеры. Пожалуйста, не злитесь на моих господ и простите меня, — Хаяте кланяется ему так, как предписывает в таких случаях этикет, хотя Инугамигьëбу замечает, что поклон этот явно содержит насмешку.       — Меня зовут Судзин, — подаëт голос Первая Гудзи. — Я — Первая Гудзи храма Миваку-Текина, — она также приветствует его. — Рада нашему знакомству, Инугамигьёбу Тануки-сан.       Он отвечает похожими любезностями, а после спрашивает:       — Чем обязан присутствию столь важных гостей? — Инугамигьёбу уже тогда знал о храме Миваку-Текина, о его обитателях.       — Мы знаем, что Найара родом отсюда, а потому пришли поприветствовать местного главу и предложить дружбу, — говорит Судзин, на что он недоумённо хмурится.       — Дружбу? — переспрашивает Инугамигьёбу Тануки.       — Ну, дружбой это назвать сложно, — берёт слово Хаяте, улыбаясь Первой. — Скорее, тут подойдёт термин "союзничество". В случае, если Сикоку понадобится помощь и просьба будет исходить лично от главы, то есть, от вас Инугамигьёбу Тануки-сан, наш храм окажет вам посильную помощь.       — А что получите взамен вы?       — Нам ничего особенного не нужно, — теперь говорит Найара, знакомо усмехаясь. — Лишь возможность наносить визиты время от времени. Конечно, вы будете предупреждены, а не так как вышло в этот раз. Согласен, Инугамигьёбу Тануки?       Инугамигьёбу Тануки сильнее сводит брови к переносице и глубоко задумывается.       — Конечно, мы не требуем от вас скорого ответа, Инугамигьбу Тануки-сан, — слегка кивает Судзин. — Мы подождём.       Инугамигьёбу Тануки, в итоге, соглашается с предложением храма Миваку-Текина, также ему объясняют, как Найара стала Второй Гудзи, какова сущность Хаяте и Первой Гудзи. Однако за все прошедшие столетия, он так ни разу и не обратился за помощью к храму, потому что, ему казалось, попроси он их о помощи, ему потом вовек не расплатиться. А сами жители храма почти не напоминали о своём существовании до недавнего времени. К тому же Инугамигьёбу Тануки никому не рассказывал о том визите.

***

      Знакомство с Третьей Гудзи, Судзин Ясу, прошло намного лучше по сравнению с другими визитами жителей храма. Ясу предстала перед Инугамигьёбу Тануки девушкой, которой только-только стукнуло тринадцать, с тёмно-коричневыми волосами, убранными парочкой простых, но изящных шпилек, и гречишными глазами. Ясу, хоть и совершеннолетняя по меркам ёкаев, была ребёнком, и ребёнком несколько стеснительным. Девушка явно нервничала, знакомясь с Инугамигьёбу Тануки и ведя с ним последующую беседу. Она иногда могла замереть на полуслове, с приоткрытым ртом, уставившись куда-то вперёд, напрочь забыв нужные слова. Тогда в чувство её приводили смешки Второй Гудзи или Хаяте, которые, как и Первая, сопровождали Ясу. Юная Третья, заслышав смешки, смущалась и, кашляя, продолжала разговор, а Найара с Хаяте затыкались под грозным и холодным взглядом Первой. Было видно, причём очень чётко, что все трое очень заботятся о Ясу, каждый по-своему. Инугамигьёбу Ясу тоже приглянулась: исключая нервозность, девушка была спокойной, понимающей и умной. Также было заметно, что Ясу старается подражать всем своим сопровождающим. Где-то копировала позу, где-то улыбку, где-то манеру речи, но часто сбивалась и продолжала говорить уже так, как привыкла говорить сама. Это было похоже на то, как маленький ребёнок старается повторить все движения старших, которых уважает безмерно и которыми восхищается. Да, восхищение и уважение Ясу к Судзин, Найаре и Хаяте было глубоким и искренним, и эти чувства отражались в гречишных глазах настолько ясно, что могло несколько смутить, однако смутить приятно. И всё же, как и других жителей храма Миваку-Текина, Инугамигьёбу её здраво опасался. Девушка росла в окружении таких как Хаяте и Найара, а значит могла частично перенять их привычки, повадки или характер. С кем поведёшься, от того и наберёшься...       Инугамигьёбу Тануки никогда не хотел конфликтов с Хоккайдо и с храмом Миваку-Текина и старался своим детям внушать то же самое, сокращая подробность ответов на вопросы до минимума. Ему не хотелось сильно углубляться во всё, что связано с Миваку-Текина, потому что довелось ему однажды видеть на что способен Хаяте.       Ничего удивительного в том, что власть самого могущественного ёкая Сикоку попирали. Свидетелем одной заварушки, точнее её последствий, стал Хаяте по чистой случайности.

***

      — Мне напели на ушко, что здесь происходит нечто интересное, — он появляется неожиданно, за стволом могучего дерева.       Его появление заставляет нервно дёрнуться как Инугамигьёбу Тануки, так и ёкая, пытавшегося убить Инугамигьёбу.       — Что ты здесь делаешь? — хмурится Инугамигьёбу.       — Просто проходил мимо и решил заглянуть на огонёк, — Хаяте заливается мгновенным смехом и спустя секунду оказывается рядом с пленником.       Тот скалится, глядя на Хаяте исподлобья.       — Я уже знаю, что произошло, — поднимает руку Хаяте, останавливая его, уже приготовившегося что-то сказать.       — Чего ты хочешь? — он складывает лапы на груди.       — Его же ждёт смерть, верно? — вопросом на вопрос отвечает Хаяте и щурит ядовито-зелёные глаза.       Инугамигьёбу цыкает — неприятно, что вопрос проигнорирован, — и произносит:       — Ответь на вопрос, для начала.       — Чтобы ответить на твой вопрос, я должен получить ответ на свой. Иначе весь смысл исчезнет, — разводит руками Хаяте, чья внешность нисколько не поменялась даже спустя столько времени. Хотя... он всё же Баку. Да, его сущность служит ему оправданием многих поступков.       — Да, — кивает Инугамигьёбу. — Таков закон Сикоку. Слишком опасно оставлять его в живых.       При этих словах пленник дёргается и пытается выпутаться, однако верёвка, связывающая руки и ноги крепка — сделана из нитей дзёрёгумо.       — Отвечаю на твой вопрос, — хмыкает Хаяте, — я хочу убить его. — Он обворожительно улыбается.       В глазах пленника отражаются лёгких страх и непонимание.       — С чего бы? — хмурится Инугамигьёбу Тануки, также глядя на него с непониманием.       — Видишь ли... — протягивает Хаяте, закидывая руки за голову и буравя связанного аякаши голодным взглядом. — Помимо людских кошмаров в мой рацион входят и души мёртвых аякаши. Людьми не питаюсь, ибо происхождение не позволяет, да и лапушка Идзанами не будет рада, если какая-нибудь, даже самая захудалая, людская душонка окажется в моём желудке, а не в Ёми-но Куни. Однако, — Хаяте горестно вздыхает, на долю секунды прикрывая глаза, — никто из Гудзи не желает, чтобы я ел каждого, кого захочу. Всё же их приказы для меня чуть ли не самое важное и я стараюсь безоговорочно им подчиняться. Такова уж моя карма, — он разводит руками. — Так что? — устремляет глаза на Инугамигьёбу. — Разрешишь? Он всё равно уже не жилец, сам сказал. К тому же и тебе, и мне будет лучше. Я поем, а ты сможешь вздохнуть спокойно, ибо даже его дух тебя не потревожит. Можешь не беспокоиться и насчёт Идзанами: ей плевать сколько умирает и сколько прибывает ёкаев в её владения, — улыбка его растягивается слишком широко, и у Инугамигьёбу пробегают мурашки по всему телу, отчего шерсть непроизвольно встаёт дыбом.       Инугамигьёбу Тануки переводит взгляд на дрожащего от страха пленника и вспоминает, с какой уверенностью и с каким бесстрашием тот бросился его убивать. Инугамигьёбу Тануки вздыхает и кивает.       — Спасибо. Рад, что ты согласился так быстро, — в ядовито-зелёных глазах отражается довольство, смешанное с голодом. Животным голодом.       Хаяте резко оборачивает голову к пленному аякаши ровно на 180 градусов. Хрустнули шейные позвонки, однако Хаяте это не смутило. Баку подходит к ёкаю совершенно неспешно, словно не было всех тех слов, произнесённых им. Несостоявшийся убийца пытается пятиться, губы шепчут о прощении и молят о жизни. Хаяте слегка наклоняет голову набок, прислушиваясь к бубнежу и ухмыляется сильнее. Вот он стоит перед пленником почти вплотную.       Хватает за ворот помятой и порванной одежды и с лёгкостью поднимает на уровень своих плеч.       Хаяте внимательно наблюдает за тем страхом, что отражается в глазах.       — Больно будет совсем немного. Я не садист, — говорит Хаяте, прикрывая глаза, в которых продолжает плескаться голод.       Он заметно хрустит пальцами свободной руки.       Секундная, специальная пауза.       Резким движением ладонь Хаяте проникает пленному прямо в глотку.       Ёкай пытается кричать, а после начинает корчиться от боли.       Слюна вытекает изо рта.       Хаяте продолжает крепко держать за одежду, а рукой проникать глубже в организм.       Вот они оба замерли.       Ядовито-зелёные глаза предвкушающе сверкают.       Таким же резким, быстрым движением Хаяте вытаскивает руку.       С ладони, сжимающей голубовато-белый шарик, капает кровь и желудочный сок.       Баку отпускает свою жертву, и та, упав на землю, замирает. Вот тело начинает корчиться: руки скрючиваются, колени сами собой подтягиваются к груди, голова последний раз дёргается и замирает, упав на грудь. А душа аякаши всё ещё бьётся, словно сердце, в руках Хаяте.       — Я же говорил, — хмыкает Хаяте, и начинается второй этап пожирания. — Приятного мне аппетита.       На глазах и так замеревшего от шока и страха Инугамигьёбу Тануки губы Хаяте растягиваются всё шире и шире, пока не достигают ушей. Верхняя часть лица откидывается назад. Слышится хруст костей. Ядовито-зелёная радужка глядит по сторонам. Обнажаются ряды острых клыков и обращаются в такой оскал, что Кутисакэ-Онна и рядом не стоит. Хаяте подносит руку к пасти. Ладонь разжимается, и душа падает прямо в глотку Баку, исчезая в темноте.       Тело мёртвого ёкая содрогается конвульсией и обращается в прах, который сразу уносит ветер.       Хаяте стоит ещё минуту с открытым ртом, а после его лицо и голова принимают привычные облик и форму. Баку поворачивает голову к Инугамигьёбу и демонстративно проводит рукой по рту, скалящемуся в довольной ухмылке. Жидкости всё ещё капают с ладони и, попадая на губы, стекают вниз к подбородку. Ядовито-зелёная радужка, казалось, покрывшая белок полностью, искрится маленькими, дьявольскими огоньками.       Инугамигьёбу Тануки едва сдерживает рвотные позывы, на что Хаяте хмыкает.       — Благодарю за угощение, лапушка Инугамигьёбу, — Хаяте исчезает, растворяясь в воздухе.

***

      Потому Инугамигьёбу и побаивался жителей храма Миваку-Текина: если уж Хаяте способен на такую показательную жестокость, страшно подумать, что могут сотворить те же Гудзи. И на что способна Ясу... Потому Инугамигьёбу Тануки и старался свести своё общение с храмом и Хоккайдо к минимуму. Усиливал его страх и то, что во время празднества, которое проходит в храме каждые семь лет, нельзя никак сказать, что обитатели храма Миваку-Текина могут быть столь опасными. И сейчас... узнав о том, что в Укиё-э ещё и Третья Гудзи, ему стало по-настоящему страшно не только за глупого недоумка-сынка, но и за весь Сикоку. Инугамигьёбу Тануки знал и видел, как изменился его восьмой сын, и мысленно молился всем Богам, чтобы Тамадзуса, ныне Тамадзуки, не перешёл черту.       Нурарихён тоже размышлял об услышанном, в том числе и о Ясу. Первый и до путешествия в Сикоку знал, что Ясу живёт в Миваку-Текина. Спасибо Гьюки, чьи хмурость и беспокойство заметил Нурарихён и, конечно же, расспросил подчинённого. Гьюки не стал сопротивляться и рассказал всё Первому, которого почитал как отца. Выслушав его, Нурарихён был очень удивлён и удивлён скорее даже не тому, что Ясу — жительница в Миваку-Текина, а тому, что его догадки подтвердились.       Подозрения Нурарихёна зародились, ещё когда он беседовал с Ясу на внутренней веранде дома. Хоккайдо, недалеко от Саппоро — это насторожило Первого. После ещё больше вопросов вызвала просьба девушки о Кодама — ответ нашёлся после беседы с Гьюки. Далее от Рихана он узнал о том, что Ясу связана с гостиницей Омагатоки, в которой Нурарихёну довелось побывать лишь раз, как, впрочем, и в самом храме Миваку-Текина. А окончательная картинка сложилась в его голове после слов Хаяте. В том, что Хаяте сказал правду, Нурарихён был уверен, потому что прекрасно осведомлён: Гудзи — не те, о ком Хаяте будет врать. Однако вопросы ещё оставались, к примеру: что Третья Гудзи забыла в Укиё-э? Угрожает ли её пребывание клану Нура?       На второй вопрос Нурарихён мог дать ответ и сейчас — нет. Это Хаяте или Найара любители навести такого шороху, что потом никакие травяные настои нервы не восстановят. Ясу, правильно понимал Нурарихён, больше походила на Первую Гудзи, Судзин. Ясу была спокойной и старалась не влезать в конфликты, всегда с мягкой улыбкой на губах и слегка добрыми и смеющимися гречишными глазами. Но Ясу была намного эмоциональнее Судзин, и в этом находила схожесть с не менее эмоциональной Найарой, хотя Нурарихён заметил, что девушка старается подавлять свои эмоции в присутствии большого скопления аякаши, будто бы боялась: излишняя эмоциональность оттолкнёт. А вот что Ясу переняла от Хаяте? Нурарихён предположил — тоже после рассказа Гьюки — что любовь к зрелищам, которую Первый наблюдал у Хаяте. Однако это было неточно.       Кстати, теперь ему стало понятно, почему в их первую встречу Ясу так резко отрицала свою причастность к мико. Она ж всё-таки уже тогда была Гудзи, пусть и неофициально.       Нурарихён, чуть ли не единственный прекрасно осведомлённый обо всём, что происходит в его же собственном доме, как и Рихан, как и Вакана, как и многие другие аякаши, живущие в их доме, наблюдал за Ясу, изучал её. И так же, как и многие другие, он видел, что девушка имеет особое влияние на некоторых живущих, с кем тесно и часто общается. Скажем, Цурара. Нурарихён удивился, когда узнал, что дочка Сецуры сдружилась с Ясу, и, похоже, им обеим это общение было в радость. Цурара ведь всегда старалась походить на Сецуру, холодную и серьёзную. А ещё Сецура была очень чувственной, как и её дочь. Вот только Ойкава проявляла свою, так сказать, мягкую сторону, чаще, чем её мать. А делать она это стала после знакомства с Ясу.       Но больше всех и всего его поразил собственный внук. Рикуо вообще в последнее время доводил деда чуть ли не сердечного приступа своими высказываниями — и в плохом, и в хорошем смысле. Так и в этот раз. Первый даже не сразу поверил в то, что видит. Как тот, кто наблюдал зарождение тёплых чувства аж два раза: сначала между Риханом и Ямабуки, после, изрядное количество лет спустя, между Риханом и Ваканой — Нурарихён почти со стопроцентной вероятностью мог сказать — его внук и наследник, Нура Рикуо, влюбился, хотя сам парень ещё этого не понимает до конца.       И не в абы кого он влюбился, а именно в Ясу.       Вообще после рассказа Рихана, который Нурарихён чуть ли не клещами вытаскивал из сына, ибо ханъё упорно отмалчивался, Первый из фразы "почти со стопроцентной вероятностью" убрал слово "почти". Скорее всего, Рикуо влюбился в Ясу, или она, как минимум, ему понравилась, ещё три года назад, — тут мнения Рихана и Нурарихёна сходились. И у Нурарихёна находилось теперь достойное объяснение тому, что же заставляло Рикуо тогда ходить к этим несчастным покоцанным тории.       Нурарихён частенько талдычил внуку о титуле и клане, да, такое было, однако он не имел ничего против общения Нуры с его друзьями, и неважно: люди они, нелюди. Не возражал Первый ни тогда, ни сейчас, и Ясу не была исключением. И не стала им после того, как Нурарихён узнал о титуле девушки. Первый видел, что его внуку действительно нравится, очень нравится разговаривать с Ясу и предпочитал на пару с Риханом, а то и с Ваканой, наблюдать за всем со стороны, не вмешиваясь.       Когда же Нурарихён по тем или иным причинам не мог или не хотел наблюдать за происходящим с утра во дворе, он слушал доклады Натто Козо. Натто был этаким лидером среди мелких аякаши Главного дом клана Нура, его уважали и почти всегда слушались. И, естественно, новое лицо в Главном доме не могло не заинтересовать обитателей малых размеров, Натто Козо тоже. Поначалу за Судзин наблюдали из-за углов дома, с крыш, из-под веранды. Может, эта слежка закончилась как-то и по-другому, если бы Ясу, заметив, как на неё пялятся из-за угла, не начала смотреть на ёкаев в ответ. Каждый раз, когда девушка их замечала, то принималась играть с мелкими аякаши в гляделки. Те молча принимали вызов, и Ясу проигрывала всегда, так ни разу не выиграв. Девушка тихо смеялась, прикрывая рот, и отводила глаза в сторону. Один раз она умудрилась напугать тех, кто прятался под верандой, резко и неожиданно заглянув под сваи дома. Аякаши бросились врассыпную, а девушка рассмеялась. А пару раундов гляделок спустя ёкаи осмелели, и пример им подал именно Натто.       Козо рассказывал примерно то же самое, что видел и Нурарихён, так что за тот промежуток времени, который Ясу проводила в Главном доме, ничего не менялось. Интересно, изменилось ли что сейчас? Нурарихёна посетила такая мысль, однако он её спокойно отложил в сторону: всё равно получит ответ, когда вернётся. Теперь Тамадзуки.       Первый нахмурился: он никак не предполагал подобный ход событий, к тому же Инугамигьёбу Тануки явно что-то скрывает. Нурарихён заметил это, как и Хаяте. Много вопросов по поводу Тамадзуки и его целей было в голове Верховного Командующего, а вот ответы отсутствовали вовсе. И это неприятно раздражало. Нурарихён вообще редко интересовался происходящим в Сикоку, Киото или Тооно — Хоккайдо уж тем более. Своих проблем хватало. Вот недавно у него была проблема по имени Рихан, потом по имени Рикуо. Сейчас появился Тамадзуки с Семью паломниками и Третья Гудзи с храмом Миваку-Текина. Радует одно: Рикуо, похоже, взялся за ум, и Нурарихён был уверен, что клан в надёжных, а может пока и не очень, руках Рикуо. На крайний случай, есть Рихан. И всё же... ему, Нурарихёну, лучше как можно скорее вернуться в Укиё-э. Он и так слишком много потратил времени, добираясь сюда.       — Что же! — Баку вдруг хлопнул в ладоши, достаточно громко. — Раз мы обсудили всё, что нас интересует, и никто, — он выразительно взглянул на Инугамигьëбу Тануки, — не хочет ничего добавить, у меня есть предложение, — после минуты тишины, аякаши продолжил: — Почему бы нам всем, дружной компанией, не отправиться в Укиë-э? У всех нас есть свои причины быть там, я ведь прав?       Нурарихён и Инугамигьёбу переглянулись между собой, после посмотрели на Хаяте и почти одновременно кивнули.       — Чудно! Предлагаю не задерживаться и отправиться прямо сейчас. Мы же не хотим, чтобы с вашими обожаемыми наследничками что-то случилось? — Хаяте, закинув руки за голову, оглядел с ухмылкой всех аякаши.       В воздухе вновь повисла напряжённая атмосфера.       Хаяте довольно хмыкнул и направился к выходу, замирая у края поляны.       Нурарихён тоже поднялся, как и Инугамигьёбу, уменьшившись в размерах, и оба подошли к Хаяте.       Все трое покинули холм Ямагучи, не забыв и Натто Козо, и направились в Укиё-э.

***

      Школа. Что бы ни происходило, какие бы Тамадзуки и Семь паломников не угрожали бы существованию клана Нура, какая бы напряжённая атмосфера не царила в доме, Нура стабильно ходил в школу, игнорируя беспокойство своих подчинённых, что его сопровождали туда и обратно. Рикуо сам удивлялся подобному упорству, скорее, даже упрямству, но прекращать и не думал. К тому же, если прекратит ходить в школу он, остальные — Киецугу и другие — его примеру не последуют. А напрямую сказать им: мол, ребята, никуда не выходите, сидите в моём доме, потому что в городе завёлся сумасшедший Тануки, который грозится уничтожить мой клан и захватить весь город, а я пытаюсь его остановить и защитить вас и клан, потому что на одну четвёртую ёкай и это моя обязанность, как будущего главы клана Нура и как вашего друга, — парень не мог. Его либо самого примут за поехавшего, — что наиболее вероятно — либо Киецугу попрётся прямо в гущу событий и замучает Нуру раньше, чем это успеет сделать Тамадзуки, или Киодзюдзи замучается сам. Потому... утром рабочего дня Нура выдвинулся, как обычно, знакомым маршрутом, в школу.       Ребята разошлись по своим домам ещё прошлым вечером, и парень был весь на нервах, пока каждый ему не отзвонился и не сообщил, что в полном порядке, ничего странного и страшного не произошло. Нура предпринял попытку остановить ребят, уговорить их остаться на ночь и забрать вещи следующим днём после уроков, — делал он это при поддержке Цурары и Ясу. Затея провалилась, так как ребята спросили: а не скрывают ли эти трое чего? Вопрос застал Цурару, Ясу и Рикуо врасплох, и они не нашлись, что ответить, чтобы им поверили.       Дорога Нуры до школы прошла спокойно, без эксцессов. Ясу тоже шла рядом с ним и распрощалась до обеденного перерыва. Конвой Нуры: Аотабо, Куротабо, Кубинаси, Кейдзюро и Каппа — рассредоточился по территории школы, пока Цурара отправилась сопровождать Рикуо внутрь самого здания.       — Школьные ворота. Ничего подозрительного, — Кубинаси в простом кимоно, широком чёрном шарфе и солнцезащитных очках прятался рядом с велосипедной стоянкой и воротами и докладывал обстановку в округе по мобильному телефону.       Слышался говор входящих учеников, что удивительно, не обращающих внимание на Кубинаси, на Кейдзюро и на Аотабо.       — Это Кейдзюро, я на холме, — гейша, сменившая сусохики на более человеческую одежду: майка, длинная, облегающая ноги, юбка и горжетка из искусственного меха на плечах — теребила прядь длинных волнистых волос, убранных в высокий хвост. Чёлка привычно закрывала один глаз. Кино расположилась на небольшом холме, скорее, даже насыпном вале, откуда были видна и дорога к главному входу в средний корпус, и часть двора. За её спиной было отгорожена спортивная площадка.       — Аотабо. Главный вход. Всё чисто, — Аотабо, одетый аки главарь какой-нибудь банды, стоял возле главного входа.       Некоторые учение всё же замечали великана и, недоумённо переглядываясь и перешёптываясь между собой, спешно заходили внутрь, предпочитая не попадаться Ао на глаза.       — Это Каппа... На крыше... ничего подозрительного... — Каппа оглядывал часть двора с высоты здания через бинокль. Его вполне можно было принять за школьника, картину портили лишь перепонки. Однако на крыше никого не было — конечно, кроме самого Каппы, — так что волноваться не пришлось.       — Смотри внимательно! — говорил ему Кубинаси, беспокоящийся даже больше Цурары. — Кто-то из ёкаев из Сикоку может быть поблизости! Уже почти все Семь паломников так или иначе проявили себя. Остались лишь Инугами и Ёсудзуме, если не ошибаюсь.       — О? — внимание Каппы что-то привлекло в саду за школой.       — Что там? — мгновенно напрягся Куби.       — Это одна из друзей господина, — Каппа с интересом наблюдал за Каной и другим учеником той же школы.       — Чего? — Кубинаси выгнул бровь, выдыхая. Зря волновался.       — Я заметил людей с инстинктом репродукции, среди них и подруга господина. А другой человек ей выдаёт подарки уже третий день подряд, — абсолютно спокойно пояснил Каппа.       Сама же Иенага, не зная, что за ней наблюдают, всеми силами старалась отвязаться от уж слишком навязчивого парня, предлагающегося встречаться. Всё же Кана считалась одной из самых красивых девушек-первогодок средней школы Укиё-э.       — Будь серьёзней! — вспылил Куби.       — Я серьёзен, — пожал плечами Каппа. — Хорошая сегодня погодка... — пробормотал он и стал слушать бубнёж Кубинаси вполуха.       — Ёкаи из Сикоку уже порядком подпортили нам жизнь. Их план с уничтожением Местных богов и кончиной нашего клана провалился, когда Куро и господин уничтожили Содемоги, — заговорил в трубку Куби. — Теперь, велика вероятность, что они сделают следующий ход, который будет направлен либо на Рихана-саму, либо на Рикуо-саму. Их цель — глава клана. Однако Рихан-сама сейчас находится в Главном доме и не покидает его, тем самым облегчая нам работу и уменьшая шансы нападения. Но Рикуо-сама продолжает ходить в школу, чтобы быть рядом с друзьями и также присматривать за ними. Останься Рикуо-сама в доме, тех, кто ему дорог, могут атаковать ёкаи из Сикоку.       — Почему бы им просто не послушаться господина и не остаться тогда в доме? И нам спокойнее... — подал голос Каппа.       — И как ты им объяснишь причину? — выгнула бровь Кино, слегка вытянув ноги.       Каппа не ответил.       — Аргх... — несколько раздражённо вздохнул Куротабо, которому отвели сторожить весь старший корпус, ведь кто-то из Сикоку мог появиться и там. — Хватит уже рассуждать что было бы, чего не было бы! Наша первостепенная задача — охранять господина и следить за тем, чтобы посторонние не проникли на территорию школы. Всё! — монах был весь на нервах, а потому настроение оставляло желать лучшего.       Впрочем, как и у остальных.       — Да-да... — смиренно пробормотал Каппа, вздыхая и понимая, что ему скоро идти на крышу старшего корпуса.       — Занятия должны скоро начаться, потому осматривать территорию будет проще. — Заговорил, наконец, Аотабо.       Ещё немного пообсуждав сложившуюся ситуацию, попроклинав Тамадзуки и Семь паломников на чём свет стоит, компания отключила телефоны и продолжила выполнять свою работу.       — О, нет! Я опаздываю! — по коридору, забитому школьниками, бежала девушка с короткими светлыми волосами, одна из одноклассниц Нуры. — Мне ещё нужно заполнить журнал, помыть доску, полить цветы. Учитель снова будет ругаться... — никогда ей нормально не давались дежурства, особенно по утрам.       — Доброе утро, Симохира-сан! — Рикуо с лëгкостью догнал одноклассницу с дружелюбной улыбкой на губах, толкая перед собой тележку, забитую всякими вещами из подсобки.       — Ох! — опешила Симохира. — Нура-кун?!       — Ты ведь сегодня дежурная, да? Вот, я заполнил журнал, — Нура, слегка замедляя темп бега, так как сбавила ход и сама Симохира, протянул той журнал их класса. — Но я не успел помыть доску... У меня ещё несколько дел... — виновато улыбнулся парень и убежал, ловко виляя в толпе, пока Симохира остановилась, непонимающе провожая Нуру взглядом.       — Пора бы уже привыкнуть... — вздохнула девушка, проверяя журнал. Тот действительно был заполнен как надо.       — Что... Точнее, кто это сейчас был? — к ней подошла её подруга, учащаяся в параллельном классе.       — Нура Рикуо... — произнесла Симохира, отходя от недолгого шока.       Умудрился же Нура бежать с ней в одном темпе, разговаривать, толкать тележку и передавать ей журнал.       — Он в нашем классе знаменитость, — добавила она, возобновляя шаг.       — Знаменитость? Серьёзно? — удивилась подруга, неверяще усмехаясь и следуя за Симохирой. — А с виду и не скажешь. Он никак же не выделяется.       — Это так... Он всегда делает за нас какую-то работу, по типу дежурства, и вообще всем помогает.       — Разве это не делает его слабаком?       — Конечно, нет! — отрицательно покачала головой Симохира. — Он хороший парень!       Девушка отворила дверь своего класса и замерла, вновь удивившись.       — О! — Рикуо стоял перед классной доской, широко и по-солнечному улыбаясь. — Я уже вымыл доску!       — Когда успел?.. — пробормотала Симохира, шумно выдыхая.       Подруга хмыкнула и направилась в свой класс.       Цурара была подле Нуры, держа в руках вазу с цветами, и не особо обратила внимание на вошедшую Симохиру.       Рикуо положил губку и довольно оглядел проделанную работу. Так он мог себя хоть немного занять и отвлечься от насущных проблем. Хотя бы на время учёбы ему хотелось, чтобы никакие ëкаи его не тревожили и никому не угрожали.       — Рикуо, — Цурара, как и было обговорено ранее, обращалась к Нуре на "ты", пока они были среди людей, — всё же, может, стоило остаться дома? — Ойкава очень нервничала из-за всей сложившейся ситуации и честно старалась понять, почему её господин нисколько не боится и совсем не показывает страха.       Беспокойство Цурары было заметно многим, в их числе были и Ясу, и Нуре, и, конечно же, Годзумару.

***

      — Эй, Снежинка! — Ойкава оборачивается на оклик и видит прислонившегося к балке Годзу, сложившего руки на груди.       Разговор происходил прошлым вечером, когда друзья Нуры уже ушли.       — Чего тебе? — резко бросает она, слишком резко, и от этой резкости становится стыдно.       — Долго ты будешь пялиться в одну точку с этим несчастным одеялом в руках? — выгибает бровь парень.       Цурара моментально вспыхивает, готовясь ответить, но не делает этого. Ойкава просто опускает голову и отводит беспокойный взгляд в сторону, вздыхая.       Годзумару хмурится — ему не нравится, что Цурара такая грустная и не вступает с ним в привычную перепалку. Хотя в то же время парень понимает, что её беспокойство обусловлено вполне понятной причиной. Годзумару вздыхает, мысленно готовясь словить очередную порцию справедливого возмущения девушки:       — Чем только Рикуо думает? Пусть уже определится, — он закидывает руки за голову, наблюдая из-под полуприкрытых глаз за Ойкавой. — То с друзьями своими в додзё сидит. То вдруг отпускает их, хотя вроде как заботится об их безопасности. Тц!       — Я думала, ты будешь рад, что друзья господина ушли. Сам же высказывался против, — Цурара, вопреки ожиданиям Годзу, реагирует спокойно. — Чего теперь-то?       У Годзумару дёргается глаз, однако он после резко выдыхает, — придётся по-другому.       Он терпеливо дожидается, когда Цурара закончит развешивать бельё и соберётся уходить, а после хватает за запястье и притягивает к себе. Ойкава по инерции и от неожиданности подаётся назад и упирается спиной парню в грудь.       — Что ты творишь?! — реакция не заставляет себя долго ждать: Цурара шипит и заметно краснеет, но даже не смотрит в его сторону, стесняясь краснеющих щёк.       — В чувства привожу тебя, — ухмыляется Годзу, довольно щуря тёмно-голубые глаза. — Ты же совсем скисла, — он кладёт голову девушке на плечо и косо посматривает на Цурару, которая теперь ещё и от возмущения не может вымолвить ни слова, только пытается. — Или... прикажешь поцеловать тебя, а, Снежинка? Ты только скажи, я то не против, — ухмылка продолжает украшать лицо аякаши.       — Прекрати! — Ойкава с лёгкостью освобождается, почти сразу понимая, что Годзумару её отпустил, потому что добился своего.       Она бросает на парня взгляд, полный смущённой злости, хватает пустую корзину для белья, и уходит, поджимая губы, проклиная румянец, чувства, которые Годзу вновь всколыхнул в ней, самого Годзумару и саму себя.       Годзумару же прислоняется к балке и довольно хмыкает.       — Не боишься, что она тебе как-то отмстит? — рядом возникает Медзумару и задумчиво наклоняет голову набок.       — Как же? — Годузмару всё смотрит туда, куда ушла Цурара. — Нажалуется Рикуо? Или, может, льда мне за шиворот насыплет? Хах, — он не сдерживает усмешку с долей нежности. — Я лишь сделал то, что хотел. Ничего более, — Годзумару старается произнести это таким тоном, чтобы не возникло сомнений: Цурара ему безразлична, как безразлична её реакция.       — Да... да... да... — покивал Медзу, нисколько не веря последним словам ёкая. — Да ты же попросту влюбился в неё, разве нет? — губы Медзумару растягивается в весёлую усмешку, и он ловко уворачивается от удара Годзумару, едва заметно покрасневшего. После, хохоча, Медзу быстро скрывается, оставляя Годзумару наедине с самим собой.

***

      — Цурара... Цурара! — девушка вздрогнула, возвращаясь в реальность.       Рикуо с некоторым волнением и непониманием вглядывался в лицо подчинённой, махая рукой перед лицом. Он заметил, что Цурара сначала не услышала его ответ, устремив взгляд в одну какую-то точку, а после вообще резко вспыхнула, явно что-то вспомнив.       — Д-да?! Со мной всё в порядке! Вот, держи, — залепетала Ойкава и, всучив ошеломлённому парню вазу, вышла из класса.       Хоть Цурара и носила школьную форму с некоторым дополнением в виде шарфа, она не числилась ученицей какого-либо класса. Ойкава просто бродила по коридорам школы, часто коротала время на крыше, но каждые пятнадцать минут проходила мимо класса Рикуо, проверяя всё ли в порядке. Подобные действия совершал и Ао, когда они с Ойкавой сопровождали Рикуо вдвоём в школу. Тогда интервал увеличивался до тридцати минут. Однако, так как в этот раз Ао дежурил на улице с остальными, Цурара была одна.       Урок прошёл спокойно, сменяясь переменой, и ученики вывалились из классов на короткий перерыв. Школьники общались с друзьями из параллельных, старших или младших классов или просто бродили по школе. Инугами, проникший в школу, сидел на скамейке и прикрывал часть лица раскрытой книгой, что совсем парня не интересовала. Карие, прищуренные глаза наблюдали за коридорами среднего корпуса, и в них отражались глухое раздражение и какая-то усталость, что уже порядком измучила Инугами. Ёкай вспомнил продолжение разговора с Тамадзуки, после его просьбы:       — Не слишком ли ты на нём зациклился? — Тамадзуки, как и всегда, стоит к нему спиной, засунув руки в карманы и глядит на Укиё-э насмешливо-ленивым взглядом.       О-о-о-о... Какое же обожание вызывает он в нём... И такая же ненависть вскипает, словно готовящийся извергнуться вулкан, в его груди... Инугами не питает ни к кому из Семи паломников тёплых и даже дружеских чувств. Но Тамадзуки... Да!.. Тамадзуки был исключением... Но... он не может убить его... как бы не хотелось, как бы не желала его дикая, полная ненависти и печали сущность...       — Не переношу его! — чуть ли не рыча, бросает Инугами, сидя на корточках, опустив руки и касаясь ими ткани, что укрывала стройматериалы. — И такому слабаку в будущем предстоит возглавить клан Нура, — он удивительно серьёзен в этом разговоре.       Снова вскипает, но уже зависть. Если основа ненависти к Тамадзуки — непонимание и всё та же ненависть, то основа ненависти к Нуре Рикуо — зависть. Жуткая, разъедающая лучше любой кислоты зависть.       — Именно поэтому я хотел отказаться от убийства и использовать его как украшение, — Тамадзуки спокойно отвечает ёкаю, прикрывая глаза.       — Какой ты наивный, Тамадзуки! Слабакам положена смерть! — Инугами, не выдержав, повышает голос, в котором так отчётливо слышится вся та гамма эмоций, что царит в душе парня. — Так гласит закон ёкаев из Сикоку, правильно?       — Поступай, как знаешь, — Тамадзуки слегка поворачивает голову и косо смотрит на него. Солнце отражается в золотисто-жёлтых глазах. — Ты мастер как в защите, так и в убийстве ,— он ухмыляется.       Инугами довольно и предвкушающе усмехается.       Тамадзуки — Тануки.       Тануки хитры.       Но, когда тебе дают полную свободу действий, разве воспользоваться этой возможностью грех?       Длинный язык облизнул губы.       Инугами поднимается на ноги только тогда, когда спрыгивает на бетонный пол. Он выпрямляется и, небрежно засунув руки в карманы чёрных брюк, бросает взгляд на Тамадзуки.       — Что ж, воспользуюсь твоим предложением, — говорит он Тануки и направляется к выходу.       — Идёшь один? — Инугами уже почти уходит, когда его окликает Кагибари.       Хари-Онна знает о краткой беседе между Тамадзуки и Инугами.       — Да, — Инугами оборачивается и с минуту буравит взглядом нахмуренное и серьёзное лицо женщины, по привычке прячущей руки в рукавах.       — Похоже, ты готов на всё ради Тамадзуки, — произносит Кагибари.       И она, и остальные паломники прекрасно осознают этот факт. Озвучивать его глупо, но женщина всё-таки делает это.       Зачем?       Может, чтобы успокоить себя.       В последние пару дней Кагибари всё чётче и чётче осознаёт, что с Тамадзуки что-то не так. Тануки стал похожим на Инугами. Такой же сумасшедший, только по-своему. И это пугает.       — Есть такое... — отвечает ей Инугами, не совсем понимая, с чего бы вдруг Кагибари-Онне заводить с ним разговор на эту тему.       Инугами никогда не был близок с кем-то из Семи паломников.       — И что тебя так привлекает в нём? — Кагибари бросает взгляд в сторону, на Тамадзуки.       Они знают — он слышит.       — Он изменил меня, — Инугами смотрит в совершенно противоположную сторону. — Разбудив силу, спящую во мне! — ненависть и злость к Тануки вновь одолевают его. Он слегка горбится, лицо искажается жуткой гримасой, а руки сжимаются в кулаки. Кагибари мгновенно замечает эти изменения, и её пробирает дрожь. — Силу ненависти! — Инугами то ли кричит, то ли рычит, сжимая клыки, в то время как Хари-Онна, проклиная себя за излишнюю болтливость, слегка пятится назад. В глазах отражается страх.       Не зря Инугами считается самым опасным ёкаем из всего стана Семи паломников. Своей ненавистью он уничтожает не только себя, но и других.       — Инугами так уродлив в своей серьёзности, — Тамадзуки слышит как злится Инугами. Эта злость уже не вызывает в нём страха — честно, никогда и не вызывала. Были и есть лишь предвкушение — что выкинет Инугами на этот раз? — Не хотелось бы мне это видеть, — он смеётся из-за собственных слов, полных лжи, что почти пропитала его самого насквозь.       Инугами выдохнул, в который раз оббегая взглядом тот участок, что был в поле его зрения.       "Я так и думал. Нужно запомнить... — при проникновении в школу Инугами пришлось спрятать вечно вываливающийся, как у пса, язык, и привести мятую форму в порядок. — Хорошо, что я переоделся... И не грубил... — последний пункт был особенно тяжёлым для Инугами".       Глядя на всех этих радостных, счастливых и весёлых учеников, парень не испытывал ничего кроме раздражения и лёгкой злости. Однако сам Инугами знал: в любую секунду он может потерять контроль над эмоциями, и тогда вся его затея пойдёт Бакенэко под хвост. Ведь у него только один шанс... Всего лишь один...       "Нура Рикуо... Внук Нурарихёна, — Инугами поднял взгляд на коридор второго этажа. Через стекло парень увидел Нуру, явно куда-то спешащего за своими одноклассниками. — Ты тоже приспособился к жизни в школе... Это ведь тяжело для ёкая, быть всё время среди людей?.. — Инугами основывался на своём опыте социализации в школе, которая, увы, не задалась. — Кажется, ты изо всех сил пытаешься не выделяться, но... Тамадзуки не такой, — Инугами растянул губы в ухмылке, и язык чуть ли не вывалился наружу. — Он поразительный, — парень сжал рукой обложку книги, с трудом сдерживая ту же смесь эмоций: восхищение, обожание и ненависть. — Он всегда выделялся среди людей. С его-то силой... даже люди служили ему и поддерживали его".       Конечно, Инугами сознательно не стал упоминать и вспоминать, что лично ему пришлось пережить, прежде чем стать частью свиты Тамадзуки. Для этих воспоминаний пока ещё рано, слишком рано. Нужно выждать, потерпеть ещё совсем немного, выгадать подходящий момент.       "По сравнению с ним, я... — глаза Инугами, который вновь чуть ли не помешался на Тамадзуки, расширились, и белок покрылся пугающими алыми капиллярами, грозившими вот-вот лопнуть от напряжения".       — Ты меня бесишь, Нура Рикуо... — Не сдержавшись, прошипел он.       Звонок на урок привёл парня в чувства. Инугами опустил голову на грудь, тяжело дыша. Он успокаивал себя, пытался увещевать и обещал, что скоро вся его ненависть, уже совсем скоро выйдет наружу. Её пока ещё мало... Этой самой ненависти... К Нуре Рикуо... Мало... Нужно больше!..       Инугами встал и зашёл в здание, умело скрываясь от глаз не только простых ребят, но и Юры, и ёкаев.       — Я сейчас раздам вам результаты ваших тестов, — объявил в конце следующего урока учитель, и ребята стали подходить к пожилому мужчине и забирать листки с заданиями.       — Хе-хе-хе, — кто-то беззлобно смеялся над работой друга.       — Получил, — кто-то с интересом изучал свои ошибки.       — Эй, что у тебя? — а кто-то спрашивал у друзей об их оценках.       — Хм-м... — Рикуо придирчиво осматривал свой лист, слегка откинувшись на спинку стула и вытянув руки. — Мои оценки снизились немного... — с некоторым недовольством пробормотал он, почесав затылок. — Из-за всех этих событий у меня было мало свободного времени...       — Рикуо, что у тебя? — к нему подошли несколько одноклассников и посмотрели парню через плечо.       — О-о-о-о!       — Ва-ау-у-у...       Восторженно протянули ребята.       Результат Нуры составлял 92 балла — один из самых высоких результатов в классе.       — Ой-ой, у всех то же самое! — рассмеялся один парень.       — Конечно, мы же все списали у Рикуо! — другой выхватил лист Нуры.       — Э-эй... — Нура не ожидал подобного.       — Дай посмотреть, — Иенага, заинтересовавшись возникшей вокруг Рикуо шумихой, тоже решила посмотреть работу друга. — Чт... — Кана явно не ожидала столь высокого результата.       "На 10% больше, чем у меня... — Сама девушка тщательно готовилась к этому тесту, однако количестве её баллов было меньше, чем у Нуры. Это расстроило и даже заставило Кану чувствовать себя неловко. Её результат — 82 балла".       — Что случилось, Кана-тян? — Рикуо непонимающе смотрел на подругу.       — Н-ничего... — девушка убрала свою работу в сторону, чтобы Нура не увидел её.       "Мне даже немного стыдно... — честно призналась самой себе Иенага".       Как раз в этот момент мимо проходил Сима, также решивший узнать баллы ребят.       — Ухх, хорошая работа, Иенага-сан! — Дзиро выхватил лист Каны и сверил результаты. — На 36 очков больше чем у меня! А у меня в два раза меньше, чем у Рикуо...       — Эй! Погоди, Сима-кун! — Кана спешно попыталась забрать свой тест.       Рикуо смотрел на эту шутливую стычку между Дзиро и Иенагой и искренне веселился.       А вот Инугами было не до веселья. Парень, наблюдающий за Нурой через окно стеклянной двери, абсолютно не понимал происходящего.       "Что это?.. Ты общаешься с людьми, будто бы это в порядке вещей... Главнокомандующий ёкаев... Этот мальчик... у него есть друзья среди людей? — осознание последнего факта послужило для Инугами самим настоящим триггером. Злость моментально вскипела в нём, а потом... Он вдруг замер, и в карем взгляде, устремившимся куда-то в пустоту, отразилась ностальгия, приносящая, однако, лишь боль. — У меня никогда никого не было. Никогда не было друзей. Хоть я и ханъё, но... — Инугами слегка сжал зубы, прикусывая язык, от понимания, что вся злость куда-то делась. — Он всё ещё раздражает меня..."       Инугами цыкнул и, развернувшись, скрылся на лестнице.       Цурара, подходящая к классу Нуры, заметила его, но, так как Инугами стоял к ней спиной, а кроме как языком внешне он не выделялся, Ойкава подумала, что перед ней просто ученик-старшеклассник, прогуливающий уроки. Это было не её дело, и дочка Сецуры не стала на нём зацикливаться.       Очередной урок закончился, о чём не преминул осведомить школьный звонок. Рикуо привычно покинул класс, не обращая внимания, куда ушли Киецугу и Сима, а также Маки с Тори, Каной и Юрой. Нура вышел на пустующую крышу, почти пустующую. Там были Каппа, Цурара, Ясу и... Инугами, притаившийся в углу и следящий за Нурой.       — Отлично! Дальше у нас долгожданный обед! — Ойкава с широкой улыбкой вручила парню бэнто.       Нура принялся за еду, поблагодарив перед этим девушку за старания, и только потом понял, что Цурара малость заморозила еду. Хруст льда на зубах слышался отчётливо, но Нура старательно пытался игнорировать факт замороженной еды, в то время как Ясу едва сдерживала смех, глядя на выражение лица парня. Цурара же, счастливая, не видела ни того, ни другого, а Каппа оглядывал двор краем глаза, чувствуя некую расслабленность.       — Ну как, Рикуо-сама? Вкусно? — участливо осведомилась Ойкава.       Все, кто был на крыше, знали о статусе и положении Нуры, потому Цурара могла спокойно обращаться к Рикуо на "Вы".       Нура в ответ кивнул и стал есть с удвоенной силой: не вся еда оказалась подвержена осоре Цурары, потому у парня появился шанс поесть нормальной еды.       Цурара была одной из тех, кто постоянно готовил, помогая или даже иногда заменяя Вакану, если последняя по каким-то причинам не могла заниматься готовкой. Вот только была одна проблемка: Цурара часто пребывала в хорошем настроении — нет, проблемой было не настроение, — и её эмоции отражались на готовке. Еда покрывалась корочкой льда, порой настолько толстой, что приходилось грызть еду зубами. Но девушка тщательно старалась и совершенствовала свои навыки и, понимая это, ёкаи улыбались и сами размораживали еду.       — Юки-Онна, ты готовишь бэнто каждое утро и приносишь его сюда? — поинтересовался Каппа.       — Конечно! — абсолютно серьёзно кивнула Ойкава. — Если Вакана-сама, так или иначе, не может или не успевает приготовить, — Рикуо-сама, что мне приготовить завтра? — спросила Цурара.       — Что-нибудь в панировке... — ответил Рикуо.       — Ничего, если они будут остывшими? — наклонила голову набок Ойкава.       Нура в ответ покачал головой, показывая, что не против.       Судзин наблюдала за ними краем глаза с мягкой и тёплой улыбкой на лице, неспешно поедая бэнто, приготовленное лично ею, — волей-неволей, а живя в одиночестве, пришлось освоить навыки кулинарии. Этим утром Ясу отправила Аяме выполнять одно важное поручение, договорившись, что следующая их встреча произойдёт после уроков, вечером. Сама же девушка была спокойна, но с трудом поддерживала это внутреннее и внешнее спокойствие. Прошлый день выдался удивительно тихим, и эта тишина напрягала и беспокоила девушку сильнее, чем, если бы Тамадзуки и Семь паломников внезапно нагрянули бы на порог её дома или клана Нура. Но все эмоции Ясу не могла скрыть, как бы ни желала. Мимика лица. Лишь на несколько секунд Ясу хмурила брови, щурила глаза, глядя вдаль, и поджимала губы.       Неужели ещё один день будет спокойным?       Судзин не верила в это, хотя какая-то часть девушки всё же лелеяла эту мысль.       Инугами же смотрел на всю компанию из-за угла, молча, с ещё большим непониманием происходящего.       "Он общается с друзьями и вместе с ними обедает? С девочками? — это было что-то новое для Инугами: друзья, весёлое общение, смех, беззаботность. — Ты просто притворяешься, ёкай... — они ведь похоже чем-то — Инугами и Рикуо... — К тому же... разве это не другие девушки? — парень тяжело задышал. Его начали одолевать зависть и злость".       — Эй, господин. Ученики среднего корпуса собираются в спортзале, — Каппа, положив руки на железное ограждение, смотрел, как толпы ребят стекаются внутрь большого здания, выделенного под спортивный зал, который использовался в плохую погоду или для проведения каких-либо мероприятий.       — Погодите-ка, а сколько времени? — Ясу на секунду подняла глаза к небу, её лицо приняло задумчивое выражение, а потом судорожным и быстрым движением, что-то осознав, она взглянула на экран телефона. — Рикуо, ты закончил трапезничать? — резко взглянула на него девушка.       — А... да... а что? — ошарашенно кивнул Нура. Тут дошло и до него — Рикуо вскочил на ноги. — Мы же должны помочь Киецугу с проведением выборов в час!       — Отлично! Ты вспомнил! Пошли! — Судзин схватила парня за запястье и пулей вылетела с крыши на лестницу, таща за собой Нуру с удивительной лёгкостью.       — Цурара, догоняй! — только и успел бросить Нура, впавшей в короткий ступор, Цураре. Сам парень нисколько не сопротивлялся хватке Ясу, а вскоре и сам побежал.       Ойкава пару секунд сидела на крыше в полном непонимании происходящего, а после, кивнув Каппе, сама выбежала на лестницу и уже проскочила пару ступенек.       — Ты пытаешься слиться с людьми? Ты же ёкай?.. — она услышала за спиной голос, и от него у Ойкавы перехватило от страха дыхание, по телу пробежала дрожь. — Они бросят тебя! Так ведь?! — Инугами чуть ли не взревел.       Цурара обернулась, готовясь увидеть врага.       — Ты чего, Юки-Онна? — поинтересовался вышедший с крыши Каппа.       — Ты... ничего не заметил? — нахмурилась Цурара.       — Вроде бы нет... — почесал щёку Каппа, также настораживаясь. — Что случилось?       — Нет... ничего, — покачала головой Цурара, понимая, что кого-то она опустила. Кого-то очень опасного. — Идём скорее.       Каппа последовал за девушкой.       Инугами же растворился быстрее, чем эти двое пересекли двор и оказались в спортзале.

***

      Спортивный зал полнился учениками средних классов, старшие товарищи были на уроках, потому что данное мероприятие, логично, касалось только учащихся среднего корпуса. Ребята толпились внутри и шёпотом переговаривались друг с другом. Вот только тихий говор ребят обращался в общий гул и тихий, и громкий одновременно. Мероприятие, посвящённое выборам президента средней школы, проводилось и учителями, и членами нынешнего ученического совета средней и старшей школы Укиё-э. Так как данное учебное заведение подразделено на два корпуса, в каждом из которых учатся несколько сотен подростков, есть два ученических совета: ученический совет средней школы и ученический совет старшей школы. Обе группы учеников находятся в постоянном контакте друг с другом, планируя и обсуждая различные мероприятия, как и нынешнее. Учителя целиком и полностью доверяли обоим советам, и всё же те обсудили с ними краткий план ежегодных выборов. Да, президент средней школы избирается каждый год, в то время как президент старшей школы — раз в два года. Во время всех происходящих событий президентом средней школы, что должен передать свои обязанности кому-то из представленных кандидатов, была Огава Марико.       Сцена была подготовлена, кандидатам и их командам поддержки объяснены правила, ученики собраны и проинформированы о цели мероприятия — всё делалось тщательным образом, под чётким контролем Марико и Ито Рокуроу, президентом ученического совета старшей школы.       Участники, что должны были в ближайшее время провести презентацию, сидели на стульях в правом углу сцены и терпеливо ожидали начала, как и другие ученики.       — Фух! Успел... — Рикуо облегчённо выдохнул, оказываясь в толпе.       Куда делась Ясу он не увидел — Судзин, как только они оказались внутри, отпустила парня и быстро растворилась в толпе. Нура толком не успел понять, в какую именно сторону ушла девушка и зачем.       Сейчас же он стоял в толпе и смотрел на сцену, едва сдерживая уверенную улыбку. Рикуо знал, что сегодняшние выборы будут очень отличаться от остальных. Суть замысла Киодзюдзи знали все члены бюро, так как все они будут принимать участие в той или иной мере. И Нура с нетерпением ждал этого момента.       — Эмм... Господин... — к нему подошла взволнованная Цурара.       Девушку не покидало плохое предчувствие, с того момента как она вошла в зал. То же чувство мимоходом она испытала на крыше.       — Господин... Рикуо-сама... — шёпотом обратилась она к нему.       — Что такое? — Рикуо обернулся к подчинённой.       — Ну, просто... — начала она.       Они вздрогнули. Одновременно.       Они ощутили. Эта ёки.       Жуткая. Не внушающая ничего кроме ужаса.       Эта ёки заставляет напрягаться всё тело.       Пугающую ауру Инугами почувствовали и остальные: Аотабо, Каппа, Кубинаси, Куротабо, Кейдзюро. Весь эскорт Нуры рванулся в спортзал.       Юра, также находившаяся в зале, содрогнулась всем телом, резко вскочила и начала оглядываться по сторонам, пытаясь найти источник столь мощной ёки.       Чутьё сработало моментально — Ясу выскочила на трибуны, имеющие вид двух параллельных, узких, длинных прямоугольных площадок, огороженные железным забором. Девушка обхватила руками железо и судорожно стала искать Инугами. Сердце отбивало чечётку, а страх не столько за себя, сколько за других: Цурару, Киецугу, Маки, Тори, Кану, Юру, прочих учеников и, в первую очередь, за Рикуо — охватил её.       — Цурара... такое чувство... кто-то здесь есть... — Рикуо беспокойно глядел себе за спину, он кожей чувствовал дикий взгляд противника.       — Ёкай точно рядом, — Ойкава прижала руки к себе, напряжённая и напуганная.       — Здесь же около 500 учеников, — Нура сцепил зубы.       — Не сейчас... ещё не время... — Инугами хрипло и тяжело дышал. Каждый вдох давался ему с трудом. — Недостаточно ненависти. Недостаточно обиды... — карие глаза выпучились, они наполнялись злостью, ненавистью, обидой, завистью. — Если вспомнить... Я ненавидел Тамадзуки намного... намного больше! — шея Инугами вытянулась, обильная слюна начала капать на пол.       Ёкай Инугами — демонический ёкай из Сикоку. Его ненависть бьёт через край — этим обуславливается сила этого аякаши.       Инугами скрыл свою ёки.       — Исчез? — хоть Нура и перестал ощущать, как в нём прожигают дыру, беспокойство никуда не делось. Наоборот, оно только усилилось.       — Господин... — Цурара слегка загородила собой Рикуо, защищая на случай внезапного нападения.       — Он прячется... среди учеников... растворился в толпе... — Рикуо стал пробираться сквозь толпу, желая пройти к подсобке.       Ойкава неотступно следовала за ним.       Дверь в одну из подсобок тихо захлопнулась, никто не обратил на это внимание.       — Господин!       — Пожалуйста, уходите отсюда!       — Доверьте всё нам!       Аотабо, Куротабо, Кубинаси и Кейдзюро спустя несколько минут оказались помещении. Каппа так вообще забрался внутрь через открытое небольшое окно, напоминавшее форточку. Особенно за уход Рикуо из школы были Аотабо и Куротабо.       — Не могу, — покачал головой Нура. — Есть вероятность, что цель нападения не я, а те, кто мне дорог, — мои друзья. Так было в прошлый раз! Буквально позавчера. — Рикуо решительно сдвинул брови к переносице.       — Теперь всё по-другому! Его цель — убить вас! — повысил голос Кубинаси, надеясь убедить парня.       — Сейчас могут пострадать и другие ученики! — Рикуо перечил ёкаю, не желая подвергать других опасности. — Ёкай — я уверен, это кто-то из Семи паломников, — пришёл сюда средь бела дня... Нет никаких гарантий, что этот ёкай не нападёт на простых людей!       В словах Рикуо была правда, как и в словах Кубинаси. Две стороны одной монеты. И нужно было решить, как поступить. Конечно, очевидно, что для ёкаев ценнее была жизнь самого Рикуо, нежели кого-то другого. Для самого же парня, наоборот, важнее было позаботиться о безопасности других, а не о себе. Это было эгоистично и со стороны ёкаев, понимающих, что Нура никогда не бросит своих друзей, и со стороны Рикуо, осознающего, что приоритет для его эскорта — его же защита.       Прошло пару минут.       — Рикуо-сама... пожалуйста, попытайтесь понять! — начал Кубинаси, что предпринял новую попытку уговорить Рикуо уйти. — В данный момент... вы обычный человек. Если ночью вы можете использовать скрытую силу, то днём вы бессильны, — Кубинаси озвучивал простую и обыденную истину, которая была известна всем, кто был в помещении. Рикоу тоже знал это: днём он не может пребывать в обличии ёкая. Пока не может. — Именно поэтому мы вас сопровождаем.       — Эй... Кубинаси... — попытался влезть в разговор Ао, но был проигнорирован.       — Вы должны понять... — Кубинаси продолжал. — Мы, ёкаи клана Нура, не можем оставить эту ситуацию просто так!       Повисло молчание.       Рикуо смотрел в пол, слегка щуря карие глаза и соображая, как ему и учеников оградить от беды, и дать отпор врагу. Одна мысль посетила голову Нуры, он сжал руки в кулаки и вскинул голову.       — Я знаю, — в карих глазах полыхнул решительный огонь. — Поэтому у меня нет выбора... кроме как позволить вам оберегать меня. Кубинаси... — парень быстрым шагом подошёл к ёкаю и снял с того солнечные очки. — Делай, что я скажу. И защити меня!       Кубинаси от неожиданности и удивления пару секунд хлопал глазами.       — Господин?.. — непонимающе взглянул на парня Куби.       — Это касается всех. Не стойте столбом! — Рикуо начал отдавать приказам подчинённым, впавшим на несколько секунд в ступор.       Рикуо вдруг замер и поднял взгляд на лестницу. Там стояла Ясу. Девушка, пребывая в облике ёкая всё это время, наблюдала за ними всеми и слушала, никак не давая о себе знать. Губы Судзин не украшала привычная улыбка или ухмылка, которую Рикуо видел нечасто, Ясу была серьёзна. Однако в гречишных глазах Нура уловил теплоту, поддержку и даже гордость.       — Судзин-сан, вы знаете, кто это может быть? — Нура имел ввиду врага.       — Методом исключения предположу, что это Инугами. Последний из Семи паломников. Вы все уже с ним сталкивались. Я поясню вам про этого ёкая позже, а пока пойду, — Ясу развернулась и бросила напоследок: — Мешать я вам не собираюсь и не буду, — с кивком она удалилась.       Пока компания была в подсобке мероприятие уже началось. Подходила к концу речь команды поддержки некоего Санеёси.       — Итак... голосуйте за Санеёси, он будет отличным президентом! — нескладным, дрожащим хором говорили девушки в микрофон.       "Что происходит?.. — Инугами, поняв, что Рикуо нет в зале, обратил внимание на дверь в подсобку, так как из главных дверей, ведущих в зал парень не выходил. — Нура Рикуо... Спрятался за дверью... Зачем?.."       — Эм... Эм... Санеёси-кун... очень умный, и... и... — девушки очень смущались выступать перед такой толпой, хотя на них никто особо не обращал внимания. — В общем, голосуйте за него! — закончили девушки, чувствуя ужасную неловкость.       — Это была речь команды поддержки кандидата на пост президента Санеёси-куна! — объявил Накасима Хироки, бывший не только одноклассником Ясу, но и верным помощником Марико. — Просьба подготовиться следующего кандидата!       "Ты всё же сбежал... — зло процедил про себя Инугами, начавший терять терпение. — Думаешь, твоя жизнь важнее жизней этих ребят? Если не смогу убить тебя, убью тех, кто тебе дорог... Перегрызу глотки всем, кто в этом зале... И это всё на что ты способен? — ханъё тщательно осматривал зал. — Изнеженный принц, растущий без каких-либо забот... Защищённый личным эскортом... Что за прекрасная жизнь... — карие глаза вновь безумно расширились, мелкие сосуды начали расползаться по глазному яблоку. — Где же ты?.. — тяжёлое и прерывистое дыхание вновь знакомо сковало лёгкие".       — Следующий кандидат в президенты, — вновь заговорил Хироки, чей голос эхом проносился по залу.       — Эх, но и скукотища... — широко зевнул кто-то, потягиваясь.       — 1 год, класс 3...       На втором этаже тёмные шторы закрыли большие окна.       В зале поднялся взволнованный гул.       — Ого, он здесь! — воодушевлённо воскликнул один из учеников.       — Что? Кто это?       — Этот первогодка хочет стать президентом?       — Разве ты не знаешь? Он очень популярен!       — Не может быть...       — Эй, шторы опускаются...       Помещение погрузилось в кромешную тьму.       — Ничего не видно...       — Пожалуйста, обратите внимание на экран... — произнёс Накасима, и сам жутко заинтересованный в предстоящей презентации.       Парень был наслышан об этом кандидате, ещё больше его удивило участие во всём этом его одноклассницы — Судзин Ясу. С того момента как девушка перешла в их класс, у Хироки сложилось о ней определённое впечатление: спокойная и добрая, с такой же спокойной улыбкой, но молчаливая. Пока к ней не обратишься, слова лишнего не скажет. А тут она сама подошла к нему и Марико и объяснила некие нюансы предстоящей речи кандидата. Хироки с интересом ожидал, как и Марико, что искренне желала наладить общение с девушкой. Ясу действительно общалась с ней, всегда мягко и с улыбкой, иногда тихо смеясь, прикрывая рот рукой. Но больше Судзин ни с кем не контактировала, и это Марико очень волновало, как старосту класса. Потому Огава была очень рада, когда узнала о том, что одноклассница вступила в клуб. Вот только назначение этого самого клуба несколько огорошило Марико, и она не сразу смирилась с данным фактом.       — Медаме и мессёу жё суи ла! — экран зажёгся, и все увидели Киецугу Киодзюдзи.       Парень вальяжно восседал в кожаном кресле с бокалом шампанского в руках, в одном халате, закинув одну ногу на другую. За его спиной виднелась стена с какими-то масками, потрескивающий камин и горящие подсвечники. Киодзюдзи взирал на офигевших учеников, явно довольный их реакцией.       — Это он!       — Это К... Ки... Киецугу-кун!       — Всё верно, это Киецугу! — подтвердил парень.       — Он отвечает с экрана!       Ученики были поражены, Хироки так вообще приоткрыл рот от удивления и не закрывал его, пока парня не толкнула в бок Марико, поражённая не менее.       Ну, а пока собравшиеся в зале приходили в себя и поражались увиденным, на трибуну в темноте выбежали четверо. По одной стороне бежали Каппа и Кейдзюро, по другой — Цурара и, как думали ёкаи, Кубинаси.       Кто-то, обмотанный шарфом, проскользнул за сцену.       Колыхнулась штора, из-за чего Марико вздрогнула и покосилась назад, но ничего не увидела.       — Все на позициях? — осведомилась по телефону Кино.       — Всё так, как и сказал Рикуо-сама... — ответила ей Ойкава, бывшая без своего любимого шарфа. — Полная темнота.       В зале действительно царила тьма, а освещением был лишь белый экран с Киецугу, но этот свет охватывал лишь половину сцены и малую часть её подножия. Что уж говорить об остальном помещении.       "Люди ничего в темноте не видят, но... для ёкаев всё наоборот. Для нас так даже лучше, — Цурара оглядывала зал, видя как Куро и Ао бегут по обе стороны от толпы учеников, незримые и неслышимые. — У этого ёкая, Инугами, особая ёки. Мы её сразу заметим!"       "Как только он объявится, мы воспользуемся темнотой... — мысленно проговаривал Каппа".       "И уведём его отсюда, — закончила свою мысль Кейдзюро".       Таков был их первоначальный план, по крайне мере, так они думали.       Осталось только дождаться, когда Инугами явит себя вновь.       — Приветствую вас! — заговорил Киецугу, покачивая рукой, которой держал бокал. — Мне сообщили, что я могу провести представление в любой форме. Главное — уложиться в отведённое время, — парень хмыкнул, слегка повернувшись к зрителям боком, но продолжал на них смотреть. — Это меня так воодушевило, что я решил устроить это маленькое шоу.       — Что за странное шоу?! — послышались голоса из зала.       — Ему обошлось это в кругленькую сумму!       — Если меня изберут президентом, то... — Киодзюдзи выдержал театральную паузу. — Я исполню любые ваши пожелания! Ну же, говорите!       В зале раздались скептические смешки.       — Хах?..       — Даже если ты так говоришь...       — Хорошо! — Маки начала играть свою роль, вскинув руку вверх. — Я хочу, чтобы ученики могли сами выбирать официальный школьный портфель! Или сделай, пожалуйста, чтобы это был какой-нибудь бренд!       — Да, ма дам, — величественно махнул рукой Киецугу. — Я исполню ваше желание! Если меня изберут, конечно...       — Вау! Да как он это делает?! — не переставали удивляться ученики.       — Это прямая трансляция?!       — Всё отлично подготовлено! — произнесла шёпотом Саори, усмехаясь и глядя на листик бумаги, где была расписана их речь. — Он всё предусмотрел!       — Но это может выйти боком... — криво усмехнулась Тори. — Он заставил Симу косплеить ёкая...       Кана согласно закивала, не сумев сдержать смешок.       — Выход через три минуты! Выход через три минуты! — повторял и повторял Сима в костюме ёкая со сценарием в руках, точнее, в лапах.       "Что за фарс? — Инугами сразу понял, что увиденное на экране — запись, сделанная заранее и сделанная хорошо. — Люди... слишком доверчивы... — в нём вновь всколыхнулось раздражение".       Инугами в этот раз оказался прав, и всё то, что происходило на экране было роликом. Ребята из бюро убили кучу времени, снимая видео, монтируя его и выискивая лазейки в правилах школы, касающихся выборов президента, — они не могли быть уверены, что их пропустят. Киецугу уже давно придумывал план, в котором участвовали все, — их мнение, конечно же, Киодзюдзи не волновало. А вот Ясу вызвалась ему помочь лично, чему парень обрадовался, как ребёнок радуется подарку на день рождение. На радостях Киецугу крепко обнял девушку, чем привёл последнюю в короткое замешательство. А после Судзин залилась громким и заразительным смехом и стала уточнять некоторые детали плана.       Большую часть работы проделали Киецугу и Ясу. Если парень был организатором всего этого шоу, то на Ясу легла задача узнать подробнее о проведении мероприятия, с чем девушка благополучно справилась, предоставив Киодзюдзи полный отчёт о проделанной работе. Киодзюдзи чуть ли не лопнул от благодарности, и сил и энергии у него прибавилось вдвое, а то и втрое.       Остальные же — Рикуо, Кана, Тори, Маки и Сима — играли второстепенные, но важные роли. Юра и Цурара не участвовали, так как Киецугу рассудил, что участников достаточно, а лишние люди будут только мешаться.       — Надо же, как раз уложился вовремя уложился, — Киецугу заглянул в карманные часы, захлопывая после крышку. — Очень жаль, но остальное я предоставлю своей команде! — видео закончилось, экран приобрёл привычный вид, когда на нём ничего не показывалось. Но этот самый экран источал тусклый свет и служил единственным источником освещения, пусть и слабым. Словно кто-то убрал яркость до минимума.       Вся сущность Инугами содрогнулась, когда он увидел выходящего на сцену невысокого парня с короткими волосами. Он был одет в обычную школьную форму, в очках и шарфе, полностью скрывающим шею.       — Посмотрим... Ух... — парень подошёл к трибуне для выступлений. — Ой... — неудачное движение рукой, и микрофон упал на пол, издав характерный, режущий уши звук.       — Ха-а... — устало выдохнула Тори с нервной улыбкой.       — Рикуо нервничает... — хмыкнула с сочувствующей улыбкой Маки.       — Ты в порядке? — одна из девушек, пришедшая с Ито, подошла и, подняв микрофон с земли, протянула его парню.       — Сп... Спасибо... — Парень сам подошёл к ней, забирая микрофон и произнося уже более уверенно. — Спасибо тебе.       Черноволосая девушка вздрогнула и отошла назад. У неё почему-то бешено заколотилось сердце, когда она увидела глаза цвета мёда, густого и сладкого.       — Ах... Это... как же его поставить... — бурчал парень себе под нос, устанавливая микрофон на специальную стойку.       Инугами щурился.       "Значит, ты не сбежал? Что ёкай вроде тебя... делает здесь?.."       — Эм... Ну... я... — начал тихо парень, когда Хироки решил поддержать выступающего по-своему.       — Это Нура Рикуо! — громко объявил он, и это вызвало моментальный радостный отклик в зале.       Ученики буквально взревели чуть ли не хором, перекрикивая друг друга.       — Я знаю этого парня!       — Это он мне помог убрать школьный газон, сделав почти всю работу!       — Это он всегда мусор выбрасывает!       — Вау... Какая мощная поддержка... — Кане пришлось зажать уши.       Иенага была поражена так же, как Тори и Маки.       — Что? Что? — попыталась расслышать её Саори, тоже закрывшая уши ладонями.       — Нура всегда был так популярен? — было неясно, кто именно сказал это.       Вот только если ученики были рады присутствию Нуры, Инугами не чувствовал ничего, кроме злости и зависти.       "Почему... — эхо голосов учеников отдавалось в голове Инугами. — Ёкай... получает поддержку людей... Надо мной всегда насмехались, — глаза расширились. — Меня ненавидели за то, что я ёкай, — он тяжело задышал, обнажились острые клыки, язык высунулся наружу. — Меня... раздражают люди. Они испытывают ненависть к ёкаям... А тебя они любят... Так почему?!".       Негативные эмоции Инугами почти достигли своего пика.       "Снова! Снова эта ёки! — Юра вскочила на ноги, сжимая кошелёк, где хранились её шикигами. — Ох? — Кейкаин ощутила мощь ёки Инугами. — Неужели она такая сильная? — девушка не могла толком сосредоточиться и найти пугающий источник".       — Там! — крикнули с трибун.       — Вот дрянь! — Аотабо оказался ближе и быстро среагировал, грубо пробившись сквозь толпу и обхватив тело Ингуами могучими руками.       — Держи его! — послышался тот же голос.       По залу прокатились взволнованные и полные непонимания шепотки.       Сам же обладатель голоса настолько сильно перевесился с трибун через ограждение, что едва не грохнулся со второго этажа. Благо, вовремя подоспевшая Ясу схватила парня за ткань кимоно и потянула на себя, не давая тому упасть. Солнечные очки съехали, и взору удивлённой Ясу предстало такое же удивлённое лицо Рикуо в одежде Кубинаси.       — Рику!.. — девушка быстро прикусила язык, понимая, что выдаст парня.       Сам же Нура, поняв, что Судзин вот-вот разгадает его с Кубинаси план, приложил указательный палец к губам, прося молчать. Девушка несколько раз быстро кивнула и отпустила кимоно — Рикуо уже восстановил равновесие и продолжил наблюдать.       — Аотабо, так его и держи! — к великану пробирался Куро.       — Понял! — гаркнул в ответ Аотабо.       — Ха?!       — Что?!       Ученики не могли осознать происходящее, тьма мешала понять ситуацию лучше, но все стали тесниться назад. Им вдруг стало жутко не по себе. В темноте они услышали тяжёлое пугающее дыхание, и оно явно не принадлежало человеку.       — Р-р-р... — Инугами гортанно зарычал.       — Сдавайся! Ты уже ничего не сделаешь, — Ао удерживал Инугами изо всех, стараясь не допустить лишнего движения. — Эй, ты тот языкастый парень, проникший в наш дом! Ублюдок... — великан узнал Инугами. Тот ночной погром и пожар он хорошо помнил.       Последующее зрелище привело в шок всех, кто мог видеть в темноте и кто был на сцене.       "Я... Я хочу быть таким, как ты, Нура Рикуо! — взвыл Инугами, полностью давая эмоциям завладеть разумом и телом".       Аотабо не успел ничего ни сказать, ни сделать.       Инугами косо взглянул на Ао, и великан невольно вздрогнул. Такую адскую смесь негативных эмоций Ао не видел ни у кого. После голова Инугами за секунду обратилась в голову пса с голодными, бешеными, полными злобы и зависти глазами. Коричневая жутко колючая шерсть. Обильная слюна. Острые ряды клыков. И длинный язык, вываливающийся изо рта. Голова Инугами с характерным звуком отделилась от тела и, словно её запустили с помощью катапульты, понеслась к сцене, совершая большую дугу. Кровь брызнула фонтаном из безглавого, обмякшего тела, часть оставалась на шерсти Инугами и капала с неё, попадая как на деревянный пол, так и на учеников.       — Ай!       — Ледяная!       — Вода?..       Недоумённо восклицали ученики, ощущая, как на них падет что-то ледяное и вязкое.       — Что... его... его голова?! — Ао совсем забыл об этой особенности ханъё и теперь наблюдал, как голова Инугами зависла на долю секунды в воздухе, тараща свои глазища на того, кто стоял посреди сцены, а после резко спикировала вниз, разевая широко пасть и обнажая клыки.       — Ненавижу... Ненавижу тебя! — острые зубы впились в плечо парня, стоящего за трибуной для выступлений. — Я разорву тебя на части! — клыки сжались и с лёгкостью прокусили ткань рубашки.       Брызнула кровь.       Парень пошатнулся и подался назад.       Инугами и не думал отпускать свою жертву.       — Э?!       — Господин?!       Каппа и Кейдзюро, шокированные увиденным, впали в ступор и могли лишь наблюдать за происходящим на сцене. Тело отказывалось слушаться.       — Господин! — Куротабо ринулся к сцене.       — Э...       — Что...       — Что это такое?       — Что туда полетело?       Переговаривались между собой ученики, чьё беспокойство нарастало с каждой минутой.       Инугами сильнее сжал челюсти, грозно рыча.       Тот, на кого напал Инугами, вскрикивал и пятился, стараясь удерживать равновесие, но сопротивления не было.       Крики заставили толпу всколыхнуться ещё сильнее.       — Я ничего не вижу! — будто кто-то специально делал свет тише и тише, чтобы не было понятно.       — Эй, Нура, что случилось? — крикнули из задних рядов.       — Рикуо-сама! — Цурара, ни сном ни духом о подмене, взвизгнула. Ощутимо подкосились ноги, а на глаза невольно навернулись слëзы. Но девушка удержалась за ограждение.       Тем временем парень едва стоял на ногах. Инугами зацепился зубами за шарф, скрывавший шею, и вновь вонзил клыки в рану, нещадно бередя её. Крики становились всё громче, как и рычание. Атмосфера накалялась.       — Что это, собака?! — воскликнул Хироки, бывший одним из тех, кто был на сцене. Накасима на пару с Огавой и Ито загораживал собой других учеников и старался понять происходящее.       — Нура кричит...       — Я ничего не вижу!       — Что происходит?!       — Дело плохо! — Юра, не желая больше стоять на месте, протискивалась сквозь толпу, ставшую на удивление плотной.       — Э? — Сима, прятавшийся за сценой, также не был в курсе того, что разворачивалось на сцене. — Что там за шум?       — Эй... послушай! Это... это всё подстроено?! — Нацуми непонимающе и с неким зарождающимся страхом глядела то вперёд, то на Маки.       — Они явно заигрались, мда... — Саори сама старалась не поддаваться панике, пряча волнение за нервной улыбкой.       — Нет... что-то не так... — а вот Кана не скрывала тревоги.       Она вскочила на ноги и, не обращая внимание на подруг, решила подойти поближе к сцене.       — Нура Рикуо, — выла голова Инугами, и гласные эхом растворялись в зале, — я заберу... твою голову...       — Прекрати... — цедил сквозь зубы парень. Он тянул время как мог.       — Тамадзуки... — Инугами уже не думал, что говорил. — Пусть он и ёкай, но он выделяется среди людей! Он — хитрый Тануки, что не прочь надеть овечью шкуру. Он не такой, как я... он — единственный в своём роде ёкай... Но ты... Ты такой же, как и я: скрываешься и убегаешь от людей! Так почему же они тебя любят?! Я этого не понимаю! Почему?! Почему?! Почему?!       Челюсти сжимались всё сильнее и сильнее.       Казалось, ещё мгновение, и голова отделится от тела.       Кейкаин спешила к сцене, как и Кана, как и Куро, Каппа и Кейдзюро.       На секунду повисла пугающая тишина.       А потом фигура головы оказалась оторвана от тела и воспарила к потолку. Хоть было видно и нечётко, — особенно из зала — но понять было можно.       Все замерли, как истуканы.       Никто не мог вымолвить ни слова, и ученики, и ёкаи просто стояли с открытыми ртами и не могли поверить своим глазам.       Тело бухнулось на пол. Кровь из раны стала вытекать, пропитывая деревянный пол. В воздухе теперь царил запах крови.       — Н-Нура-кун? — одна из девушек выглянула из-за спины Огавы, а после вскрикнула, отшатываясь назад: — Его голова... Она исчезла!       — Э?! Что она сказала?       — Его голова?       — Э?       — Голова Нуры?..       К толпе пришло осознание.       — Что-то пролетело над нами пару минут назад, так?!       — Не может быть!       — Ты... ты ведь шутишь, верно?       — Что... — Юра не могла поверить в услышанное.       Кана широко распахнула глаза, в которых отражалось беспокойство за друга.       Голова Инугами подлетела к телу и принюхалась.       "Странно... Я думал, что оторвал ему башку... Но я не чувствовал ни малейшего сопротивления... — Инугами пытался сообразить".       — Как я и думал, — усмешка украсила лицо Кубинаси, — господин ваша цель.       В ту же секунду голову пса опутали алые нити, плотно связавшие его.       Голова Инугами не в силах пошевелиться подняла глаза вверх и в сторону.       Ранее упавшее тело стояло как ни в чём не бывало. Голова Кубинаси парила над ним. Светлая чёлка падала на медовые глаза, которые были серьёзны вопреки усмешке на губах. В зубах и руках Куби держал алые нити, что слегка переливались на свету, ставшим более ярким.       — Ты тут не один, кто дерётся головой, — хмыкнул Куби.       — Что... что за херня?! — взревела голова в попытках выпутаться. — Ты... Ты же не Рикуо! — голова вертела жёлтыми глазами.       — Кубинаси! — Нура, дождавшийся нужного момента, спрыгнул с трибун, на ходу обнажая катану.       "Я в ловушке! Так они поменялись местами! — Инугами глянул назад, на Нуру".       — ...Примерно так. Но этот план ещё недоработан, — прикрывает глаза Нура.       Он уже отправил всех остальных выполнять его поручение, и Ясу тоже ушла. Остались только он и Кубинаси.       — У меня есть идея, — Кубинаси согласно кивает.       — Идея? — замирает Нура и оборачивается, уже поставив одну ногу на ступеньку лестницы.       — Если мы собираемся это сделать, давайте подготовим ещё кое-что и сразимся с ним, — бесшейный ёкай излагает свою задумку, и Нура соглашается.       — Э? Рикуо-сама? Кубинаси? — ошеломлённая Цурара хлопала глазами, глядя то на Куби, то на Рикуо. Потом до неё дошло: — А... Так Кубинаси оделся как молодой господин... А Рикуо-сама — как Кубинаси.И всё это, чтобы обдурить Ингуами. Э?! Погодите-ка! — Ойкава вновь метнулась к ограждениям, стараясь сообразить, а что ей-то делать.       Просто стоять и смотреть?       Или помочь?       "Сволочи! Обдурили меня! — мысли Инугами метались туда-сюда. — Мрази... Они все мрази..."       — Бесполезно, — дёрнул нитями Кубинаси, когда Инугами попытался вырваться. — Чем сильнее ты пытаешься вырваться, тем больше мои нити обвивают тебя. Видишь ли, эти нити сплёл сам... из волос Кейдзюро, которая, влюбившись раз, уже никогда не отпустит, и нитей дзёрёгумо... — Кубинаси ухмыльнулся.       "Так он один из слуг Рикуо! Мерзкий клан Нура... — ненависть, зависть и злость продолжали обуревать его. — Я не могут им проиграть! Я... Я... Тамадзуки... Тамадзуки..."       В голове вспыли воспоминания встречи с Тамадзуки, изменившей его жизнь.

***

      Сколько Инугами себя помнил, он всегда старался слиться с обществом людей. Будучи рождённым наполовину ёкаем, наполовину человеком, он хотел этого, и потому отчаянно пытался подражать людям во всём, не желая привлекать к себе внимание. Но ничего не получалось: внешний вид Инугами отпугивал других людей, в том числе, и ребят, что учились в одной школе. Как бы Инугами не старался быть дружелюбным и общительным, его не принимали. Его боялись. Его травили и обзывали уродом и монстром. Инугами вызывал у людей страх, и чтобы скрыть этот страх, выказывали раздражение и презрение.       Только из-за того, что он родился ханъё, все отвергали его. Инугами не помнил свою мать, своего отца. Он помнил лишь одно одиночество, глухое, вязкое, холодное одиночество, по иронии бывшее его единственным спутником. В то тёмное время Инугами даже не знал о существовании ёкаев, о существовании другого мира, чудного и отличающего от мира людей. Мира, где, возможно, он найдёт своё место. Он блуждал в темноте... до того самого дня... когда перед ним появился Тамадзуки... Тамадзуки стал для Инугами этаким лучом света, вот только свет этот был искусственным...       — Я хочу, чтобы ты стал моим товарищем, — Тамадзуки смотрит на него сверху вниз и слегка щурит золотисто-жёлтые глаза. Только после Инугами понимает, что эти глаза никак не могут принадлежать человеку. — Ты же ёкай... нет, ханъё, правильно? — он всё время ухмыляется, хитро так.       — Товарищем? — Инугами, со связанными за спиной запястьями, стоящий на коленях, избитый, вскинул голову. Карие глаза с неверием и надеждой смотрят на Тамадзуки, а губы растянуты в едва заметной улыбке.       Помимо Тамадзуки его окружают восемь парней с железными ломами, длинными лезвиями, похожими на катаны, палками, утыканными гвоздями, даже цепью. Позади стоят Мучи, Ёудзуме и Кагибари-Онна. Последние наблюдают за всем как бы стороны и не думают вмешиваться. Все они находятся за школой, обеденный перерыв в самом разгаре.       — Но почему будущий товарищ... — сглатывает Инугами, — так поступает со мной? — он не сводит с Тамадзуки какого-то жалобного взгляда и дёргает руками, но верёвка стянута крепко. — Чем я заслужил все эти муки? — его одежда изорвана, язык вываливается наружу, дыхание тяжёлое.       — Я хотел бы посмотреть на твою силу, — отвечает ему Тамадзуки, смеряя его взглядом.       — Силу? — недоумённо вздрагивает Инугами. — Нет у меня никакой силы... — он опускает голову и взгляд.       — Что ж тогда? Смерть? — золотисто-жёлтые глаза становятся безразличными и холодными, однако голос всё также сочится насмешкой.       Страх отражается в глазах Инугами, вновь взглянувшего на Тамадзуки.       — Слабые ёкаи не заслуживают жизни, — безразличие сменяется какими-то странными искорками, едва заметными. Тамадзуки прикрывает глаза. — Ведь им не остаётся ничего, кроме как жить презираемыми людьми. Хочешь вернуться к ним? — Он вновь смотрит на Инугами сверху вниз, ожидая его решения. — Или же...       — Нет! — обрывает его Инугами.       Мысль о том, что он вновь почувствует на своей шкуре те издевательства, ощутит то же презрение, страшнее самой лютой смерти.       — Не хочу умирать! — карие глаза расширяются неестественно широко, они наполняются слезами, красные капилляры паутиной расползаются по белку.       Инугами всхлипывает.       Страх и основанная на этом страхе злость заполняют его душу, словно пустой сосуд.       Инугами опускает голову на грудь, не в силах сопротивляться эмоциям, одолевающим его. Их слишком много... слишком резко они нахлынули...       Когда он моргнул, белок стал тёмно-жёлтым, радужка исчезла вовсе, а зрачок вытянулся, образуя горизонтальную линию.       Тамадзуки довольно растягивает улыбку шире, в золотисто-жёлтых глазах отражается предвкушение интересного шоу на пару с безумием, поселившимся в Тануки уже тогда.       — Я... я... буду бороться! — Слёзы, полные боли и отчаяния, текут из глаз и падают на землю.       Всхлипы скоро прекращаются, слёзы иссякают.       Пугающая бордово-алая ёки распространяется пугающе быстро. За секунды. Инугами ревёт словно дикий зверь.       Шея удлиняется.       Голова обращается в собачью.       И мир погружается в алый цвет.       Через несколько мгновений всё кончается.       На земле лежат трупы убитых учеников, пришедших с Тамадзуки.       Лужи крови.       Мерзкий запах воцаряется в воздухе, проникает в организм.       Кагибари-Онна морщится, прикрывая рукавом нос и щурясь. Ей неприятно и жутко наблюдать за этим зрелищем.       Мучи молчит, поджимая губы.       Ёсудзуме никак не реагирует, ей не впервой видеть подобные кровавые зрелища.       Один лишь Тамадзуки доволен. Он стоит вплотную, прямо перед Инугами.       — Это было впечатляюще. Наконец... ты отыскал путь ко злу, таящемуся внутри тебя, — Тамадзуки садится перед Инугами на корточки.       — Да что... что за херню ты мелешь?.. — Инугами тяжело дышит. Он опустошён. — Ты же тот, кто связал мои руки, ты тот, кто мучал меня... Ты же... на самом деле... нёс полную фигню, которую я не понял. Ты тот, кто бил меня! Каждый, каждый чёртов день!       — Ты абсолютно прав, — Тамадзуки отвечает спокойно. — Это было необходимо, чтобы ты уничтожил их всех. Ибо... ты больше чем то, что зовётся "человеком". Ты похож на меня.       — А? — Инугами щурится, пытаясь уловить смысл слов Тамадзуки. Ханъё чувствует жуткую усталость, давящую ему на плечи.       — Такая удивительная сила... — Тамадзуки берёт Инугами за подбородок и слегка приподнимает голову, дабы Тануки мог глядеть в карие глаза. — Способность, становящаяся всё больше, порождаемая ненавистью, что кипит внутри тебя. Подумать только, что твоя голова может отделиться от тела и взлететь...       — Значит я... ёкай? — Инугами наклоняет голову набок.       — Если быть точнее, ханъё. А я ёкай, наследник одного из сильнейших ёкаев Сикоку, — Тамадзуки поднимается на ноги. Из-за облаков выходит солнце. — Идём со мной, и я покажу тебе... — Инугами по-другому взглянул на него. — неизвестный тебе мир ёкаев.       После этого в жизни Инугами появился смысл — быть верным слугой Тамадзуки вопреки той ненависти, которую Инугами питает к Тануки, вместе с щенячьей преданностью.

***

      "Он был президентом школьного совета, гораздо достойнее меня... Он — моя полная противоположность... — картинки из прошлого проносились в голове Инугами. — Чтобы пробудить мою силу, он пожертвовал своими союзниками среди людей... — Ненависть разгоралась в нём всё больше и больше. — Он без колебаний носит маску хитрого Тануки, какое потрясающее и ужасающее коварство... Тамадзуки... указал мне верный путь, когда я выбирал между бытием человека и ёкая, — тело Инугами, оставленное среди толпы, начало деформироваться. — И... он признал меня! — Суставы задёргались и стали увеличиваться в размерах. — Тогда он был единственным, кто показал мне, что у меня есть эта сила, — коричневая волчья шерсть покрыла всё тело Инугами, одежда стала мала, и она разорвалась на кусочки. — Он выделяется насколько это возможно. Такому, как я... — голова тоже стала огромной, и Кубинаси более не мог её удерживать нитями. — Он раскрылся. Ввёл меня в круг своих друзей. Сам я ненавижу Тамадзуки, — Инугами поднялся на мощные задние лапы и взмахнул хвостом, нагоняя потоки воздуха. — Однако... — жуткая ёки распространилась по залу, пугая всех до холодных мурашек. — Я... Инугами... твой преданный слуга!"       Над толпой возвышалась фигура гигантской собаки без головы. Её размеры поражали.       Кубинаси, Рикуо, Кедзюро, Цурара, Каппа, Куротабо, Ао и все остальные, кто мог различать хоть что-то в темноте, замерли, в шоке глядя на Инугами, на его звериную, истинную форму.       — Э...       — Что?..       — Что это?!       Ученики, мягко говоря, офигели от увиденного, однако ни у кого не появилось мысли убежать. Казалось, если сделать одно лишнее движение к выходу — смерть. Они могли только смотреть. Смотреть, не отрывая глаз.       Шея иногда издавала хлюпающий звук, извергая струи тёмной, бордовой крови.       — Что это?! — Аотабо зацепился за шерсть Инугами, и его увлекло вверх.       "Такая аура... Невозможно... чтобы она была... столь огромной, — Юра с силой сжала вырезку, понимая, что ей с таким не справится".       Началась новая часть шоу.

***

      Оставив Нуру на трибуне, я вернулась в подсобку на второй этаж, где располагалось этакое техническое помещение, где была установлена различная техника, с помощью которой можно было регулировать освещение, включать проектор и тому подобное. В помещении было только одно окно средних размеров, выходившее аккурат на сцену, так что я могла видеть все последующие разворачивающиеся события и даже происходящее в самом зале, если постараюсь. Звукоизоляции, как таковой, тоже не наблюдалось, потому что все голоса и вопли я слышала прекрасно, будто стояла прямиком на сцене.       План Нуры и, как выяснилось позже, Кубинаси я поняла почти сразу, стоило мне увидеть парня в одежде Куби. Соответственно, в одежде Рикуо был Кубинаси. Свет я сделала заранее приглушённым — не думала, что пригодится и, наверное, несколько поможет Рикуо и остальным. Нуру и Кубинаси стало сложнее различить. А уж Инугами, который явно потерял некоторую связь с реальностью и позабыл про такое понятие как "здравый смысл", вовсе было не до игры "Найди 10 отличий". Потому задумка обоих увенчалась успехом, точнее, мне так показалось изначально, как, в принципе, и всем остальным.       Я, честно, понятия не имею, что конкретно происходило в мозгу Инугами в тот момент, но могу предположить, что полнейший хаос. А причиной этого самого хаоса, этих самых эмоций был, есть и будет уже знакомый — лучше бы незнакомый — и мне, и Нуре, и всем-всем-всем Инугамигьёбу Тануки Тамадзуки.       Вопрос: Что именно Тамадзуки сказал Инугами или что он с ним сделал, если воспоминания о Тануки вызывают в нём такую злость, такую ненависть?       Ответ: Явно что-то очень нехорошее и негуманное.       Прибавим ещё ко всему зависть по отношению к Рикуо — честно, подобного поворота не ожидала, — и мы получаем ядрёную и очень взрывоопасную смесь негативных эмоций вкупе с ёкаем, чей осоре основан как раз таки на этих самых негативных эмоциях.       А ещё жаловалась на тихий и спокойный денёк... Накаркала...       Когда Инугами увеличился с человеческих размеров до таких размеров, что упёрся головой — точнее — шеей в потолок, ибо голова парила над сценой, я прифигела так же, как и все присутствующие.       Какого чёрта он такой огромный?!       Случайно задела аппаратуру, из-за чего яркость ламп увеличилась, возвращаясь к исходным параметрам.       И Нура собирается сражаться с такой махиной?!       Хотя... В больших размерах тоже есть свои минусы.       Сейчас моя задача — просто наблюдать и не вмешиваться. Во-первых, обещала, во-вторых, я только помешаю Рикуо и Кубинаси, в-третьих, самой мне к этому пёсику лезть не хочется от слова совсем.       К тому же... несмотря на весь треш происходящего, выступление Киецугу не окончено, и я об этом осведомлена, как и Рикуо, как и Юра, как и прочие члены нашего бюро. А значит, фишки с освещением ещё пригодятся.       Я стала наблюдать.       — Это...       — Что?!       — Я ничего не вижу!       — Что происходит?       Последовала ответная реакция из зала. Хоть они и ничего не видят, или видят слишком мало, слуха их никто не лишал.       Инугами поднял громадную когтистую лапу, задевая ею потолок, отчего посыпались кусочки штукатурки.       Нам ещё обвала не хватало...       Толпа заойкала, заэкала, когда на голову кому-то упала штукатурка. Благо, она был в минимальных количествах и вреда никому не причинил. Физического вреда. А вот напугало подобное действие учеников ещё больше. Топла вновь зашевелилась, но панике, удивительно, не поддавался никто. Все просто ждали, чем же всё закончится.       С одной стороны, жертв из-за давки не будет, с другой — опасность-то никуда не делась.       — Кубинаси, твою ж мать, что это вообще такое?! — вскрикнул Куро, забравшийся на сцену.       Туда же уже успел подоспеть Каппа. Там же стояли Нура и Кубинаси.       — Самому бы хотелось знать, во что он превратился... — кривая и нервная улыбка украсила лицо бесшейного ёкая.       — Стой-ка! — расслышала в толпе голос Тори. — И сколько бабок Киецугу-кун на это угрохал?! — да Киецугу сам об этом не знает...       — Это точно Сима?! Если да, он что-то переигрывает! — О! А вот и Саори.       Похоже, что с ними всё в порядке.       Значит, и с Каной тоже. Уж Иенагу, как минимум, Маки в обиду не даст. Будь это хоть люди, хоть ёкаи.       — О чём вы?! — частичный голос разума пришёл в лице Юры. — Скорее уходите отсюда!       — Юра-чан? — Маки явно пребывала в полном непонимании ситуации.       — Рикуо-кун!.. — Опа, вот и Кана.       Теперь Киецугу и Сима... Первый вообще ни сном, ни духом о происходящем... И лучше бы Киодзюдзи не показываться, каким бы сильным не было его желание узреть ёкаев, по крайней мере, пока весь шум не уляжется. Киецугу обязательно должен явить себя-любимого народу, и хорошо бы, если б это самое появление произошло ближе к концу всей заварушки.       Симе же рекомендую вообще не высовываться... Тут и без него ёкаев пруд пруди... Аж девять штук!       Радует также, что Марико, Хироки и остальные успели свалить и затеряться где-то в зале.       Инугами снова зашевелился. Безглавое тело подошло к сцене поближе. Одна лапа опёрлась на саму деревянную площадку, другая потянулась к голове. Схватив её, Инугами поднёс голову к шее, из которой продолжала вытекать кровь, и вернул недостающую часть тела на место. После ещё и слегка придавил её, дабы срослись кости и мышцы.       Из открытой пасти закапала слюна.       Жёлтые глаза без намёка на радужку с чёрным горизонтально вытянутым зрачком моргнули. Они воззрились на Нуру и компанию.       — Его... голова... встала на место... — вымолвил Кубинаси. — Да что же... он такое... — ёкай сцепил зубы, тело, повинуясь командам мозга, сделало шаг назад.       Инугами повернул голову в их сторону и начал надвигаться на Рикуо.       Инугами зарычал и занёс лапу для удара.       — Дело дрянь! Ему нужен молодой господин! — вскрикнул Куби. — А он сейчас в человеческой форме!       Это действительно проблема!       — Если его ударит такая громадная тварь...       Каппа и Кубинаси загородили собой Нуру, и удар Инугами пришёлся на них. Куби отшвырнуло в одну сторону, Каппу — в другую. Последний врезался в стену, оставляя нехилую такую вмятину, случайно задевая и Кейдзюро, так невовремя попавшую под удар.       Удар когтистой лапой нашёл свою цель в следующую секунду. Я даже пикнуть не успела. Инугами снёс Нуру, чуть ли не вдавливая его в повалившиеся шторы, поломанные стулья.       Сердце на какие-то секунды перестало биться.       В горле пересохло.       Следующие пару минут я не почти не соображала.       Пронеслась по лестнице, на ходу нацепляя маску.       Оказалась на первом этаже подсобки.       Вылетела наружу.       Несколько секунд...       Нагината в руке.       Лезвие слабо замерцало в блёклом свете.       Вскочила на сцену.       Сёгун прошёлся по диагонали — по самой лапе и кисти.       Рана была глубокая.       Кровь потекла наружу.       Инугами взвыл и отдёрнул лапу.       Взглянула на него, слегка щурясь.       Я защищу Рикуо, если понадобится. И плевать мне на прочие обстоятельства!       Спокойно, Ясу... Сохраняй трезвость ума!       Инугами тихо и предупреждающе рыкнул.       В следующий раз точно отрежу всю лапу... Может, голову сразу отрубить?       Выждать бы момент...       Кубинаси, пришедший более-менее в себя, и Куротабо, оказавшиеся позади Инугами, с недоумением глядели на меня, как и весь зал.       А зарекалась не высовываться...       Я медленно выпрямилась, шумно выдыхая через прорезь чёрной маски.       Быстро глянула назад — там была чья-то кровь.       Инугами или Рикуо?       Я вновь вернула взгляд на пса, крепко сжимая Сёгун, уже впитавший кровь.       Напасть первой или дождаться, пока Инугами сделает свой ход?       На несколько секунд воцарилась тишина.       В воздухе зависло напряжение.       Сердце отбивало каждую секунду.       Я настолько зациклилась на своём биении и на Инугами, что не услышала позади себя шум и шорох, будто бы кто-то выбирается из завала поломанных вещей и порванной ткани. Не услышала и шагов.       Вернулась в реальность лишь тогда, когда чья-то ладонь опустилась на моё плечо, слегка сжимая его.       — Солнечный свет скрыт. А тьма предвещает... финальную сцену, — я приподняла голову и взглянула вверх, в сторону.       Рядом со мной стоял Рикуо, принявший облик ëкая. Ночной Рикуо. С привычной и неизменной ухмылкой на губах, с обнажëнным Ненекиримару в руке, даже в алых глазах виднелся знакомый огонëк насмешки.       Живой!.. Слава Богам! Всем Богам! Всем восьми мириадам! Живой!       Резкое появившееся желание крепко обнять парня я затолкала подальше.       Не до этого сейчас...       — Попрошу начинающих актёров уйти со сцены, — громко заявил он.       Он отпустил меня, да и я сама уже подалась в сторону, не желая мешать парню.       Да уж... если бы не наличие кучи народу, моя реакция была бы более бурной.       Я убрала нагинату, сделала столько шагов назад, чтобы оказаться у края сцены, и спрыгнула вниз.       Глянула влево.       О! А вот и Цура.       Я спокойно повернулась, прошла мимо ребят, теперь ошеломлённых появлением Ночного Рикуо, и встала рядом с приоткрытой дверью подсобки.       Теперь-то за Нуру можно не волноваться — в таком-то облике он однозначно с Инугами справится! Уверена!       А я могу продолжить наблюдать за всем отсюда.       И ещё не стоит забывать про Киецугу и Симу...       В душе на смену беспокойству поднялись знакомые азарт и предвкушение.       Что же... понаблюдаем!       — Кто это?..       — Он появился из ниоткуда!       Очередная реакция народа.       — Хм? — кто-то первый заметил ёки Нуры, принявшую вид синевато-белого тумана.       — О-о-о!       — Дым?!       — Э-э-э-э?!       Те, кто были в первых рядах боязливо попятились назад, с подозрением поглядывая на ёки.       В толпе разглядела напряжённую Юру, — кое-кто уже не в первый раз наблюдает стычки между ёкаями, — и Кану, чей взгляд не отрывался от Рикуо.       Да уж... битвы-битвами, опасности-опасностями, а полюбоваться объектом своего обожания время есть всегда...       Кану я понять могу...       Вернулась к тому, кто привлёк столько внимания.       Рикуо стоял напротив Инугами необычайно серьёзный. Алые глаза потеряли привычный огонёк, вместо него появился пугающий холод. Нура пристально смотрел на Инугами, крепко сжимая Ненекиримару.       Царящую в воздухе атмосферу развеял вышеупомянутый Сима. Видимо, вспомнив о своей роли и времени, когда её надо начать исполнять, Дзиро, одетый в костюм ёкая, который я бы назвала глуповато-милым, пробежал сбоку от учеников и, оказавшись подле сцены, принялся играть.       — Ррррроооааа! Я — ёкай! — Дзиро скорчил "страшную" рожу, скрючив руки. — Я захвачу вашу школу!       Вопли парня оборвал громкий рёв Инугами.       — Э... Что?! Что это было?! — Сима подскочил, отшатнулся и обернулся.       Увидев Инугами во всей красе, Дзиро раскрыл рот и попятился. Потом, кажется, его утащила то ли Маки, то ли Тори, а может и Юра.       — Что... ты... Кто ты?.. — послышался несколько глухой голос Инугами, слегка наклонившего голову набок.       Гигантский пёс держал пораненную лапу немного согнутой.       — Менять облик в школе в мои планы не входило, — кажется, Нура пробормотал это. — Я сброшу тебя со сцены. Ни ты... ни я... Мы — неподходящие актёры для театральных подмостков.       Нура сделал шаг, вторая рука потянулась к рукояти катаны, и парень пропал из виду.       А в следующую секунду Инугами обзавёлся вертикальной раной, прошедшей точно от носа до глабеллы слегка наискось.       Инугами взвыл, замотал головой и попытался убрать кровь, частично попавшую на глаза, лапой. После той же левой лапой с острыми когтями он замахнулся на Нуру.       Парень оттолкнулся от участка стены рядом с окном и нанёс новый удар. Лезвие Ненекиримару прошлось между когтями и далее, доходя до локтевого сустава.       Рикуо, используя ту же лапу как опору, пронёсся мимо глаз Инугами, резко свернул в сторону и приземлился прямо на морду Инугами.       Подпрыгнул в следующую секунду, уворачиваясь от удара здоровой лапой Инугами.       Вновь коснулся шерсти Инугами.       Вновь оттолкнулся.       Теперь Нура был на спине огромного пса.       На пути парня оказался хвост, которым, как выяснилось через пару секунд, Инугами владел лучше лап.       Пёс резко взмахнул хвостом. Жёсткая шерсть прошлась прямо по лицу Нуры. Его отшвырнуло в сторону нагромождённых стульев и штор.       Послышался грохот.       Кубинаси, Куротабо, Аотабо, ранее наблюдавшие за боем, дёрнулись к Рикуо.       Инугами издал нечто похожее на довольный вой.       Кровь брызгами упала на пол с лезвия катаны.       Рикуо, встав на одно колено ко всем нам полубоком, сжимал в руках Ненекиримару, по чьему лезвию, направленному вниз, стекала кровь. В этот раз парень так просто не отделался: часть лба над левым глазом была рассечена, и оттуда двумя тонкими ручейками бежала кровь. Алые взгляд был направлен куда-то вниз, в сторону, и почему-то от этого взгляда сердце неприятно сжалось.       Взгляд Нуры был каким-то... уставшим... Похоже, парню самому неприятно действовать такими методами. Точнее, они неприятны человеческой сущности, и это отразилось в его глазах.       Знаю, подобные мысли не в тему, но... кажется, интеграция обеих сущностей уже в процессе.       Остальные тоже были поражены.       А вот на морде Инугами явно прослеживалось разочарование.       Нура прикрыл глаза ладонью и резким движением смахнул кровь с глаз.       В зале повисла тишина. Ученики, кажется, как и все мы — ёкаи — задержали дыхание.       Парень поднялся на ноги, немного шатаясь.       Подобные полёты, сопровождаемые всевозможными ранами, синяками, кровоподтёками и переломами, причём в одно и то же место, не пойдут на пользу никому.       — Недурно... — Рикуо исподлобья взглянул на Инугами сквозь белую чёлку таким взором, что мурашки пробежали у всех, даже у меня.       Всё же у Рикуо удивительно мощная ёки. Она настолько велика и сильна, что вселяет невольный страх, но страх этот основан на восхищении.       Инугами тоже попал под эффект, вот только восхищения в глазах пса явно не наблюдалось. Судя по тому, что морда его исказилась от злости и того же страха. Не только по его морде, по всей фигуре, замеревшей в напряжении, можно было прочитать мысли Инугами: "Что он — Рикуо — такое?"       Инугами зарычал и уже бросился на Нуру.       Тот тоже приготовился к новой атаке.       — Итак, ёкай, ты наконец-таки объявился! — прожектор заработал как раз вовремя, и на экране в облачении онмёдзи, в парике, соответствующем цвету волос, появился Киецугу Киодзюдзи с катаной.       Уж искусственной или на стоящей — не знаю. Реквизит парень добывал сам. И всё-таки... как же хорошо, что снятый нами ролик предусматривал просто чёрный экран ожидания. И мне не пришлось в подсобке торчать, хотя я, вроде как, должна там быть.       Ляпота!       Появление Киодзюдзи в который раз за мероприятие привело народ в шок.       Даже Инугами с Нурой замерли, явно удивлённые подобным зрелищем.       — Эй!       — Это же Киецугу!       Закричал народ.       — Бесчинствуешь в школе? — продолжал отыгрывать Киецугу.       — Вернулось изображение?! — раздавалось в зале.       — Ты, нахальное животное ёкай! Теперь же, когда я, прекрасный мечник онмё, — на экране в углу появилась приписка "Маскирующийся Киецугу", — здесь...       — Э? Маскировка?       — ...Твои выходки не останутся безнаказанными!       — Постойте-ка... то есть, выходит... это часть шоу?! — выкрикнул кто-то из зала.       — Ни хрена себе! Я чуть не обделался...       Похоже, эта мысль быстро, а главное, прочно засела в головах учеников.       Отлично! Так будет даже лучше, если они сами вобьют мысль о шоу себе в головы! Мне же и остальным будет лучше... и меньше хлопот... Их и так с лихвой хватает...       Инугами таращился на экран, видимо, в попытках сообразить смысл происходящего.       — Смотри, как я уничтожу тебя! Мой фул си-джи экзорсизм маджик супер килин мув...— Киецугу начал размахивать катаной из стороны в сторону, делая вид, что сражается. — Хел баунд сноу даст экзорсизм макс! — вот как у него язык не запутался такое скандировать?.. — Подавись!       После этого вскрика Инугами и сцена начали покрываться толстой коркой льда, сковывая ёкая, лишая его возможности двигаться.       Вот и пришёл черёд Цурары. В истинном облике Ойкаве не составило большого труда организовать хорошую такую снежно-ледяную бурю.       — Сейчас, господин... — произнесла Цурара, выглядя очень даже мило без своего излюбленного шарфика.       — ...мы замедлили собаку! — Кубинаси также принял истинный облик, и алые нити вновь стянули морду Инугами.       — Ух, ты... Снег пошёл?       — Как так?       Спецэффекты... это всё спецэффекты... А вы что думаете: это всё наяву? Конечно же, нет!..       Глаза Инугами шокированно и зло расширились.       — Цурара, со льдом... ты перестаралась, — с победной ухмылкой Рикуо нанёс последний, решающий удар по горлу Инугами.       — Рррррииииккккууууоооо! — взвыл что есть мочи Инугами, и тело пса повалилось на сцену.       Ледяные кристаллы, образовавшиеся на теле Инугами, разбились и растворились, будто бы их и не было.       Рикуо убрал Ненекиримару в ножны с абсолютно спокойным, я бы даже сказала, скучающим лицом, и как ни в чём не бывало ступил на сцену.       Взвилась буря Цурары, а после, по мановению девушки, рассеялась, опадая снежинками и тая, не каясь пола.       Я едва сдерживала аплодисменты.       — Холодно! — вздрогнула толпа.       Рикуо беглым взглядом, по которому нельзя было прочитать, что сам парень думает, оглядел нас всех.       — Ничё себе...       — На сцене творится такое...       Ребята с передних рядов пересказывали ребятам с задних произошедшее вкупе со своим мнением.       — Господин! — Ойкава, радостная, что с Нурой всё в полном порядке, подбежала к парню.       Я уже тоже хотела присоединиться к компании и тоже порадоваться со всеми, как Рикуо остановил обоих: Цурару и Кубинаси — те замерли, хлопая глазами.       — Стой! — Рикуо оглянулся, хмурясь.       Туман развеялся и показался Инугами, истощённый, в человеческом облике. Парень был весь в крови и ранах. Были замечены и вертикальная рана на лице, и рука, истекающая кровью. Кажется, Инугами даже не мог ей пошевелить. Одежда — особенно рубашка — сильно изорвана в районе плеч. Инугами тяжело дышал и раздражённо-усталым взглядом буравил Нуру. Вся злость ушла.       — Боги!       — Э... этот парень весь в крови...       Инугами, пошатываясь, с трудом поднялся на ноги.       — Почему... почему ты так силён?.. — каждый вдох ему давался тяжко — это было видно. — Я не могу это понять... Не могу! Проиграть тебе... Тебе! — он схватился руками за лохматую голову и начал с силой ерошить волосы и тянуть их. — Почему?.. — он вновь опустился на колени, судорожно прикрывая лицо ладонью.       Я сжала челюсти, однако во мне уже не было того намерения прибить Инугами.       Это было... непонимание? Да! Непонимание...       Почему?.. Почему Инугами так ведёт себя?.. Почему он так предан Тамадзуки?..       Я вновь дёрнулась, дабы сдвинуться с места, когда на сцене появился ещё один актёр. В вихре болотно-зелёных листьев рядом с Инугами появился Тамадзуки. Вот уж в чьих артистических способностях я не сомневаюсь. И от этого подозрения становятся лишь сильнее.       Тамадзуки выглядел так же, как в нашу последнюю с ним встречу. Почти... То безумие, что я увидела в его глазах, вновь было спрятано.       Я сжала руки в кулаки до такой силы, что ощутила, как ногти впиваются в кожу.       Тамадзуки... что ты задумал?..       И всё же я постаралась скрыться в тени.       Не хотелось бы встречаться с Тануки сейчас. Мало ли, что он выкинет.       Тамадзуки заботливо положил ладонь на плечо Инугами и участливо и спокойно осведомился:       — Ты в порядке, Инугами? — от этой явно притворной заботы мне стало тошно.       — Тамадзуки, битва ещё не окончена, — Инугами поднял голову и взглянул на Тануки таким жалобным и молящим о прощении взглядом, словно провинившийся щенок смотрит на своего хозяина, ожидая его решения.       — Я тобой очень дорожу, — прикрыл глаза Тануки с улыбкой. — И умереть пока позволить не могу.       Снова с силой сжала руки в кулаки, сцепив зубы.       — Плохой из тебя актёр, — подал голос Нура.       Тамадзуки играет плохо именно сейчас, разыгрывает эту сценку, показывая себя как всепонимающую и всепрощающую личность. Чего он пытается такой ужасной игрой добиться? Или... Точно! Эта игра... она предназначена для Инугами! Уверена, Инугами поверит скорее Тамадзуки, нежели Нуре, мне или кому-то другому. Может ли оказаться так, что... Тамадзуки специально выжидал подходящего момента, чтобы показаться на сцене и отыграть свою роль?.. Ведь для всё — лишь часть спектакля...       Однако, может статься, что я слишком завышаю способности этого Тануки...       — Так значит ты... — Тамадзуки оторвал притворно-ласковый взгляд от Инугами и взглянул на Рикуо, слегка хохотнув. — Не ожидал, что ты можешь принимать столь внушительный и прекрасный облик.       Хорошо... признаюсь себе сейчас честно: это первая и последняя фраза Тамадзуки, с которой я согласна.       — Я явно недооценивал тебя. Ты интересный. Зло, сходное с непроглядным мраком, — Тамадзуки с каким-то интересом разглядывал хмурого Нуру. — Полагаю, необходимость опускаться до нападения на людей отпала.       — Каковы твои намерения? — хотя Рикуо и спрашивал уже об этом, он сделал это ещё раз. Видимо, чтобы как-то поддержать диалог.       — Разве я не говорил? — Тамадзуки взглянул в сторону, осматривая зал. — Забрать у тебя осоре и стать во главе всех ёкаев.       — Это моя фраза, крошка Тануки, — слегка сощурился Рикуо, позволяя лёгкую, призрачную усмешку.       — В таком случае я откланиваюсь, — он отвесил поклон. — Ещё увидимся, — вместе с Инугами Тамадзуки исчез в вихре всё тех же листьев.       Нура поймал пальцами один такой листок и хмыкнул:       — Что за театральный Тануки.       Листик упал на сцену и растворился.       Кубинаси, Цурара и остальные жители Главного дома буравили напряжёнными взглядами место, где стоял Тамадзуки.       — Господин? — тут Цурара заметила, что Нура развернулся, явно намереваясь уйти с ярко освещённой сцены.       — Уходим. Шоу закончено, — бросил своим Нура, уже спрыгивая на пол.       — Э? — Ойкава последовала за парнем.       — Изгнание ёкаев! — Киецугу появился на сцене настолько резко и неожиданно, разрывая несчастный экран, что, кажется, Цурара и Кубинаси чуть не словили сердечный приступ. Настолько красноречивы были их лица.       Компашка ёкаев едва ли не скатилась со сцены, а после шмыгнула в подсобку, дверь в которую я так любезно им открыла, считай, нараспашку. Только Рикуо остался в помещении. Видимо, тоже решил поглядеть, чем всё закончится. Только парень быстро пропал из виду — возможно, скрылся под Мейкё Шисуем.       Кстати, реакция учеников почти не отличалась от реакции ёкаев.       Киодзюдзи, сжимая в одной руке катану, в другой — гохэй, деревянный жезл, украшенный двумя бумажными лентами сидэ, используемый в синтоистских ритуалах, приземлился на сцену с жутко важным лицом, а после громко, чётко и уверенно произнёс:       — Доверьтесь мне, и всё будет ОК! Голосуйте за мои актёрские способности! За умение строить планы! За умение их осуществлять! За то, чтобы школьным президентом стал я, Киецугу!       Народ окончательно выпал в осадок.       Челюсти, что называется, поздоровались с полом.       Секунду спустя зал взорвался одобрительными криками и аплодисментами.       — А...       — А-а-а-а-а-а?!       — Так это всё было частью спектакля Киецугу!       — Чё вправду?!       — Ничего себе!       — Просто нечто!       — Киецугу рулит!       Сам же Киодзюдзи сверкал от радости и гордости словно только что начищенный медный таз.       Ну, пожалуй, всё.       Я потянулась и выдохнула, успокаивая внутренний ураган эмоций.       Пойду найду Маки, Тори и остальных. К тому же... уверена, что у Марико и Хироки ко мне будут вопросы... Стоит подумать, что я им буду отвечать.       Я незаметно приняла человеческий облик, заключающийся лишь в смене одежды.       Сделала пару шагов, как почувствовала руку на своём плече.       — Куда ты? — я обернулась, увидев Нуру.       — Пойду к Юре и остальным, — постаралась, чтобы мой голос звучал спокойно.       Но сердце уже знакомо отбивало чечётку.       Внутри поднялось волнение.       Не заметила, как задержала дыхание.       — Хорошо, — он помолчал пару секунд, а потом добавил, прикрыв глаза: — Спасибо.       И снова исчез прямо у меня на глазах.       Я даже не успела ничего ему ответить.       Да уж... Мейкё Шисуй во всей красе...       Хмыкнула, шумно выдохнула и скрылась в толпе.

***

      После столь шумного завершения выборов подсчёты результатов не заняли слишком много времени, и уже к концу учебного дня стало ясно, что новым, 163-им президентом средней школы Укиё-э станет Киецугу Киодзюдзи, так как за Санеёси было отдано всего лишь 4 голоса. После уроков бюро паранормальных явлений имени Киёдзюдзи собралось в классе, выделенного как раз для их клуба, и праздновало. Все были здесь, кроме Ясу и Нуры.       Ясу практически сразу, стоило девушке покинуть спортзал, уволокли Хироки и Марико. Как Судзин и предполагала, ей устроили этакий допрос, входе которого Ясу объяснила придуманную легенду о том, что всё увиденное — спецэффекты, были наняты актёры и прочее, и прочее. Когда же девушку спросили: "Кто будет платить за ущерб?" Девушка ответила: "Киецугу Киодзюдзи". Они с Киецугу обсудили такой возможный вариант событий по настоянию самой Ясу и пришли в решению: если Судзин спросят, валить всё на него, Киецугу, что было достаточно благородно со стороны парня.       Нура же побыл с ребятами какое-то время, а потом под удобным предлогом покинул кабинет.       — Ты это сделал, молодец! — широко улыбалась Тори.       — Это как снег на голову! Президент... хех... — усмехнулась Маки.       — Рикуо-кун тоже оказался популярным! — добавила Кана.       Киецугу несколько смущённо, но довольно рассмеялся, добавив:       — Это действительно неожиданно! Да... — все понимали, что Киодзюдзи просто хочется получить всеобщие внимание и похвалу. Ребята не были против, к тому же парень потрудился на славу. — Но, отряд Киё стал известным! Я так горжусь...       — Но... как ты это сделал? Такой большой ёкай... — задала интересующий всех вопрос Кана.       Юра и Сима молчали и слушали говор друзей. Кейкаин понимала, что увиденное ею не было спецэффектами ни в коем разе. То была самая что ни на есть настоящая битва между ёкаями, и Юра вновь корила себя: она только стояла и смотрела, даже не попыталась увести хоть кого-то. И всё же юную онмёдзи не покидало какое-то странное чувство тревоги, когда она увидела парня с короткими чёрными волосами и золотисто-жёлтыми глазами. Он подсознательно внушал тревогу и беспокойство.       Сима же ещё не до конца отошёл от произошедшего, от гигантской и злобной собаки. У парня, продолжающего сидеть в костюме ёкая, на губах была нервная улыбка, и порой дёргалось веко.       — Понятно, что это было всё не по-настоящему, но всё же... — неверяще и криво усмехнулась Маки, глядя на Киецугу.       Парень в ответ лишь рассмеялся:       — Сима-кун выглядел так правдоподобно! Я так тронут! Может, организаторы немного и разозлились, что мы устроили целое шоу, но не стоит волноваться! Судзин-сан обещала, что обо всём позаботится.       — Кха... — Сима подавился.       — Всё по законам любви и войны, да, Сима-кун? — взглянул на друга Киодзюдзи и снова засмеялся.

***

      Аяме не нужно было принимать облик огромной кошки, чтобы скакать по крышам. К тому же, кто, даже среди бела дня, обратит внимание на какую-то кошку на крыше какого-то здания. "Мало ли, как она там оказалась... Не моё дело..." — подумает человек и пойдёт дальше своей дорогой. Сама Аяме тоже не обратит на него никакого внимания, продолжая исполнять отданный приказ. Как и было оговорено ранее, Аяме оказалась на крыше среднего корпуса школы Укиё-э после окончания уроков. Но вместо своей госпожи, она увидела очень разношёрстную компанию ёкаев, среди которых были опознаны почти сразу же Рикуо и Цурара.       "Эти двое... с ними Ясу-сама проводит больше всего времени... — Аяме сощурила яркие, голубые глаза. — Похоже, что-то произошло в моё отсутствие".       Аяме подняла взгляд и прищурилась. На соседней крыше она увидела Ясу. По её движениям Некомата поняла, что госпожа находится в крайне возбуждённом эмоциональном состоянии, и здраво рассудила, что стоит немного подождать и тогда сообщить новости. А пока она может позволить себе понаблюдать за всем, что происходило между Цурарой, Рикуо и Кубинаси. Аяме разлеглась поудобнее на крыше.       Тем временем, вышеупомянутая Ойкава грозно возвышалась над Рикуо и Кубинаси, сидящими на коленях, аки пристыженные ученики. Оба старались смотреть куда угодно, но не на Ойкаву, и у обоих невольно пробегали по спине мурашки. Всё-таки Цурара, как и Сецура, если злилась по вполне обоснованным причинам, то злость её пугала. Сама девушка очень беспокоилась за господина, а после, поняв его затею, логично, разозлилась, потому что и её не осведомили, и её вещь запачкали. Влететь должно было и Кубинаси, как соучастнику. Шарф, вновь обматывающий шею девушки, соответствуя настроению хозяйки, опасливо колыхался в потоках ветра, словно был живым. Остальная часть эскорта в целях собственной безопасности отошла на приличное расстояние и наблюдала за всем со стороны.       — Вы двое... — Цурара вдохнула побольше воздуха. — О чём я только думала, поручая вам своё сокровище?! — девушка размахивала руками. — Аргх!..       — Ну, ты знаешь, есть пословица: "Прежде чем обмануть врага, нужно обмануть друзей"! — подал голос Куби, надеясь смягчить праведный гнев девушки.       — Это не извинение! — чуть ли не огрызнулась в ответ Цурара. — Только посмотри на эту кровь! Она твоя, Кубинаси! — девушка взяла шарф и ткнула прямо под нос Куби. Сам бесшейный ёкай неловко улыбнулся и на всякий случай зажмурился, опасаясь справедливого подзатыльника. Но Цурара переключилась на Нуру: — И вы туда же, господин?! — Рикуо удивлённо захлопал глазами, указывая на себя. Будто бы не он придумал весь план, будто бы не он чуть не довёл Цурару и остальных до обморока, будто бы не он сейчас сидел с рассечённым лбом, кровь из которого уже не текла. — Почему вы не предупредили, что тоже пойдёте?! Хотя бы меня! — остальные ёкаи дёрнулись и с возмущением взглянули на Цурару. — Пусть вы можете менять облик в темноте, но это было-то днём! Я так волновалась!       Куротабо, Аотабо, Каппа и Кейдзюро устало вздохнули.       — Ну, — протянул Рикуо, почесав затылок и отводя глаза в сторону, — я и сам не знал, что получится. Знаешь, все мы тогда рисковали... Я понял, что обязан что-то сделать... Я пришёл в норму, когда вышел на улицу, — о том, что он пребывал под покровом всё выступление Киецугу парень благоразумно умолчал, как и о том, что на улице человеческий облик он принял изначально скрытый под Мейкё Шисуем. Через пару секунд техника распалась сама. Подобному Рикуо был удивлён и сам, но поспешил присоединиться к ребятам.       — Господин, разве вы не боитесь, что вас раскроют? — успокоившаяся Цурара наклонила голову набок, вопросительно глядя на Рикуо.       — Ну, я думаю, они всё равно рано или поздно узнают. Все решили, что это часть выступления Киецугу-куна! — с поразительной беззаботностью и наивностью рассмеялся Нура.       — Они точно узнают!       — Вы и вправду думаете, что ничего не случится, если они узнают?!       Некоторому возмущению и непониманию ёкаев не было предела.       — Ну, Судзин-сан ведь никто не раскрыл, хотя она не особо и скрывает своё происхождение, — попытался отмазаться Нура, переводя стрелки на Ясу и попутно мысленно перед девушкой извиняясь.       — Ясу это Ясу! — деловито воскликнула Цурара, хмурясь и складывая руки, хотя не могла не признать правоту господина.       Если бы Ясу не сказала ей лично, она бы ещё долгое время не думала о нечеловеческом происхождении Судзин.       — О чём вы? — спросил Кубинаси. — Разве Ясу не человек?       Нура и Ойкава многозначительно переглянулись, устало вздохнули и покачали головами.       Последовала красноречивая реакция остальных.       — Видите... даже вы не поняли, что Судзин-сан — ёкай... — пробубнил себе под нос Рикуо.       — Да уж... если бы это сказал кто-то другой, я бы не поверила... — помассировала висок Кино, вздыхая.       Гейша толком не успела поучаствовать в драке, о чём немного сожалела.       Рикуо поднялся на ноги, отряхивая колени и ладони. После он взглянул наверх, прямо на Аяме.       — Что ты здесь делаешь?       Все встрепенулись и посмотрели туда же, куда и Нура. В воздухе вновь повисло напряжение, ведь об Аяме знали лишь Нура и Ойкава.       — Ты ещё кто? — в руках Кубинаси уже появились алые нити.       Аяме придирчиво осмотрела каждого и спрыгнула на ограждение, спокойно засеменив по нему, помахивая хвостом, даже не глядя.       — Она подчинённая Судзин-сан, ребята. Не стоит переживать, — успокоил их Нура.       На него с недоумением и подозрением посмотрели, после вздыхая.       — Слишком много нового за сегодняшний день, — проговорил Куро, а остальные согласно закивали.       Аяме уже дошла до перехода, соединяющего обе крыши и также ограждённого.       — Рикуо-сама, куда вы? — спросил Аотабо, завидев, что Нура направился в ту же сторону, что и Аяме.       — Я отойду ненадолго. Не нужно ходить за мной, — как ни в чём не бывало улыбнулся им Нура, махнул рукой и поспешил догнать Некомату.       — Почему ты идёшь за мной? — Аяме замерла и взглянула на него.       Рикуо просто прошёл мимо, не отвечая на её вопрос. Как сделала сама Аяме пару минут назад.       Некомата проводила его хмурым взглядом, за секунду обогнала и спрыгнула на крышу. Приняв человеческий облик, Некомата загородила Нуре дорогу.       — Почему ты не даёшь мне пройти? — абсолютно спокойно спросил Рикуо.       — Госпожа не будет этому рада. — Таким же спокойным голосом ответила Аяме, слегка щурясь. — Прошу меня простить.       "Значит, она всё-таки там... — подумал Рикуо, выглядывая из-за Аяме".       Та сразу же выставила перед его лицом руку, мешая обзору соседней крыши.       — Почему Судзин-сан не будет рада? — продолжал выпытывать парень.       Аяме недовольно пождала губы, почти сразу же выдыхая: Ясу наказала ей быть вежливой с теми, кого её госпожа называет "друзьями".       — Я лучше знаю нрав госпожи, потому говорю: тебе лучше вернуться к своим подчинённым и терпеливо дождаться, пока Ясу-сама не придёт к вам, — прикрыла глаза Аяме, надеясь, что теперь-то Нура отстанет.       — Если ты думаешь, что этого хватит, чтобы меня остановить, — ошибаешься, — Рикуо надоели эти отговорки, не поясняющие суть. Лучше самому всё узнать. Выдохнув, он обогнул Аяме и продолжил свой путь быстрым шагом.       "Мальчишка! — чуть ли не вслух прошипела Аяме и поспешила за парнем".       Некомата была прекрасно осведомлена об эмоциональности Ясу — не зря же она столько лет ей прослужила, — и о том, что девушке требуется выпускать эти эмоции, особенно после чересчур насыщенных событий. Хоть и на людях её госпожа всегда старалась сохранять маску спокойствия и безмятежности, подобные всплески были не редкостью. Обычно Ясу, для всех собранная, спокойная, иногда жёсткая, становилась похожей на вулкан. Периодически вулкан этот извергался, чаще всего тихо и незаметно, проявляясь в виде бурчания или бормотания. Иногда же случались более мощные "взрывы", и девушка могла высказывать своё мнение очень громко, активно жестикулируя и даже не церемонясь в выражениях. Нет, Ясу не теряла в такой момент контроль над собой, не могла никого покалечить. Единственной причиной, по которой Аяме так противилась Нуре, был стыд.       Если Ясу замечала кого-то, — неважно кого — она моментально вспыхивала и стыдилась того, что кто-то увидел её бурные эмоции: гнев, радость, смущение, печаль и так далее. Судзин начинала лопотать что-то себе под нос, закрывать лицо руками, всячески старалась скрыть своё смущение, а потом всегда извинялась за своё поведение. И после ей было неловко смотреть в глаза, ведь уже сложился определённый образ. А рушила его Ясу только по собственному желанию, основанному на холодном рассудке, а не на эмоциях.       Аяме сама заставала Ясу пару раз в таком состоянии совершенно случайно ещё в самом начале их общения. После Некомата ещё некоторое время слушала тихое детское "Прости" и просьбы в следующий раз не являть своё присутствие. Но в скором времени Ясу привыкла к Некомате, и смущение почти сошло на нет. Аяме ещё наблюдала некую неловкость, но сама Ясу уже не так сильно зацикливалась на этом. Некомата последовала её примеру.       — Да стой же ты! — Аяме не выдержала, грубо схватила за плечо Рикуо, заставляя того качнуться назад.       Некомата не хотела, чтобы из-за любопытства какого-то ребёнка, её госпожа чувствовала себя некомфортно.       Однако Нура успел дойти до соседней крыши быстрее, чем его остановила Аяме. Увиденное заставило замереть и с удивлением наблюдать частично забавную, частично странную картину: Ясу в обличие ёкая наворачивала круги по крыше и, не то чтобы громко, но ясно и слышно высказывала своё мнение. Как понял Рикуо, речь девушки, полная недовольства, сарказма, ядовитой насмешки и негодования подходила к концу.       — Да как же бесит! — Ясу взмахнула руками, сжимая и разжимая кулаки. — "Ты в порядке, Инугами?" — Судзин попыталась спародировать голос Тамадзуки, что вышло довольно-таки удачно. Даже выражение лица стало на пару секунд очень похожим. — Конечно, он в порядке, Тамадзуки. А ты что подумал? Пфф... Конечно же, он в порядке. Ему просто хорошенько прилетело! У него кровь идёт, рукой он вообще шевелить не может! Только и всего, — эти слова были пропитаны настолько очевидными ядом, сарказмом и насмешкой, что Рикуо то ли кашлянул, то ли фыркнул, то ли прыснул, почти сразу ощущая, как сжалась ладонь Аяме на его плече. Нура бросил на Некомату взгляд и в голубых глазах буквально прочитал, что лучше ему помалкивать и молча наблюдать. — Что за идиотский и тупой вопрос?! — голос Судзин стал резко недовольным и даже злым. Ясу продолжала мерить крышу широкими шагами, активно жестикулируя. — Если ты, вшивый Тануки, хотя бы капельку дорожил Инугами, то свалил бы с ним в охапку сразу же! Но нет... — в голосе, при последней фразе, отзвучали нотки жалости и сочувствия, настолько фальшивые, что настоящие эмоции Ясу угадывались с лёгкостью. — Нам надо было почесать языками! — девушка взмахнула ногой, словно ударяя мяч. — Нет... я всё понимаю... пафос пафосом... крутость крутостью... надо показать, что ты прекрасный актёр... Просто самый лучший... — Ясу на несколько фраз успокоилась, хотя голос вновь сочился язвительной насмешкой, а потом остатки накопившейся злости вновь вырвались наружу: — Но... мать твою!.. Разве господин и лидер не должен заботиться о своих подчинённых и товарищах?! Или хотя проявлять её бы, ну, хоть как-то! А не показывать свои актёрские способности! Мы поняли, мы увидели! Молодец! — тираду Ясу закончила сарказмом. После она выдохнула, и в следующих словах послышалась какая-то самоирония или что-то вроде того: — Да и я хороша... — кривая ухмылка украсила её губы, хотя во взгляде читалось всё тоже раздражение, но уже на саму себя, вместе с непониманием. — Зарекалась же... не мешать... не лезть... — темп ходьбы замедлился, сама Ясу как-то устало массировала виски. — Да я даже аргументы себе привела в пользу роли зрителя, а не участника! — она выставила руки вперёд, словно бы указывала на что-то где-то на земле. — И всё же... не получилось... Но-но... А что я должна была сделать в той ситуации? — Ясу будто общалась с невидимым собеседником. — Да я бы себя не простила, если бы не сделала того, что сделала! Совесть точно бы загрызла до такой степени, что спать бы не смогла нормально... Да! Именно так... — девушка выдохнула, окончательно останавливаясь.       Она подышала ещё с минуту, а потом спокойно повалилась на крышу, раскидывая ноги и руки в сторону. Ясу лежала с закрытыми глазами. Лицо её было спокойно, словно не было того всплеска.       — Всё... — выдохнула девушка, принимая сидячее положение. Голос её был несколько хриплым. Она покашляла и взъерошила рукой волосы на голове — теперь они были слегка растрёпаны. — Полегчало, — Ясу вновь откинулась назад, закидывая оголённые руки за голову.       Нура ждал, сам не зная чего. Та, новая сторона Ясу, которую парню удалось увидеть, поразила его. Рикуо привык к тому, что Ясу всегда держит свои эмоции под контролем в любой ситуации. А если и показывает их, то эмоции и чувства её всегда были умеренны, и Судзин извинялась и быстро возвращала утерянное равновесие, оказавшееся очень шатким.       Почувствовав, что Аяме держит его уже не так крепко, Нура вырвался из хватки Некоматы и подошёл к девушке. Он присел на корточки, укладывая руки на колени, подле неё, и стал вглядываться лицо Судзин, ставшее безмятежным и спокойным.       — Судзин-сан... — тихо позвал он её.       Ясу распахнула глаза моментально, резко села, перевела взгляд, полный недоумения, и испуганно то ли пискнула, то ли икнула. Девушка явно не ожидала увидеть парня.       — Ты... видел?.. — с явными волнениями и опаской в голосе спросила девушка. Она вся подобралась и вжала голову в плечи, вытягивая губы в тонкую линию и начиная заметно краснеть.       Нура просто кивнул.       Ясу простонала, вновь упала на крышу, закрывая быстро покрасневшее от стыда лицо руками, и даже всхлипнула.       — Много?.. — дрожащим голосом спросила она. — С какого момента?..       — Примерно с того, когда вы начали пародировать Тамадзуки, — спокойно ответил Нура, прикрывая глаза. — Простите, — виновато добавил он. — Я не хотел...       — М-м-м-м... — вновь протянула девушка, а потом Рикуо увидел кривую, нервную улыбку на её губах, постоянно дёргающуюся. — Да, хорошо. Всё в порядке. Я просто... не ожидала тебя увидеть... Я... не хотела... чтобы ты... видел меня такой... — бормотала Судзин. — Прости... за моё неподобающее поведение.       — Не думаю, что в этом есть что-то неподобающее, — мягко улыбнулся Рикуо, слегка щуря карие глаза.       — Знаю... — Тихо выдохнула Ясу, садясь, упираясь теперь руками в поверхность крыши. — Теперь я знаю это, но сейчас, перед тобой, мне проще извиниться. Мне так спокойнее.       — Сейчас? — почему-то это слово показалось Нуре очень важным.       Парень теперь мог прекрасно видеть покрасневшее лицо Ясу, прищуренные гречишные глаза, падающие на лицо тёмные пряди растрёпанных волос, тяжёлое дыхание.       — Да... Мне просто... нужно свыкнуться с мыслью, что ты увидел и узнал обо мне... — Ясу подобрала колени, обняла их одной рукой, а другой провела по волосам, отбрасывая те назад. — Я всегда стараюсь, чтобы подобные всплески никто не видел, потому, когда происходит обратное, мне... очень неловко и стыдно перед этим человеком или ёкаем.       — Почему? — Рикуо сам понимал, что мало знает о Ясу, о её привычках, характере. Как и любая другая личность, Ясу была разносторонней, и этих сторон было много. К тому же когда выпадает возможность побольше узнать о том, кто тебе небезразличен, почему бы не воспользоваться этим шансом?       — Ну... думаю, потому что у многих уже сложился какой-то определённый образ, касающийся меня. Когда этот образ рушится, чувство не шибко приятное, правда? Разве ты не что-то такое почувствовал? — она взглянула на него, гречишные глаза смотрели в карие и чего-то ждали.        — Нет. Я... удивился, но ничего отвратительного или неприятного не испытал, — покачал головой Нура, он не врал.       — Вот как... — гречишные глаза потеплели, смягчились. Ясу устало, но мягко улыбнулась и кивнула: — Спасибо, Рикуо. Мне действительно стало легче, хотя я всё ещё смущена... — Судзин выдохнула, отвернув голову в сторону, и Нура услышал смешинки в её голосе при последних словах.       Они оба молчали со спокойными улыбками и думали каждый о своём.       Аяме терпеливо ждала, когда Ясу позовёт её и с некоторым непониманием наблюдала за ними двумя. На её памяти это первый раз, когда Ясу сразу озвучивает причину своих извинений, причину своего стыда. Некомата подозрительно прищурилась. Что-то изменилось в её госпоже, и в ответе за эти изменения был Нура Рикуо. Аяме сдвинула брови к переносице.       Стоит ли как-то оградить её госпожу от этого парня?       Стоит ли доложить об этом двум другим Гудзи, родителям девушки?       Нет!       Аяме резко помотала головой. Пока сама Ясу не даст своего разрешения, она не имеет права решать что-то за неё, как и рассказывать о том, что делала, делает и будет делать Судзин.       — Аяме, — Ясу посмотрела на Некомату.       — Слушаю, — та быстро подошла к Судзин, какой-то блаженной.       Ясу всегда пребывала некоторое время в таком опустошённо-блаженном состоянии после выпускания пара.       — Подожди меня у ворот школы. Я сама приду к тебе, — прикрыла глаза девушка. — Ты же выполнила моё поручение?       — Да, — отрывисто кивнула Аяме.       — Чудно, — улыбнулась Судзин. — Тогда ты можешь идти.       — Как прикажите, — Аяме метнула настороженный взгляд на Рикуо и ушла с крыши.       — Похоже, она меня недолюбливает, — с нервной улыбкой вздохнул Нура.       — Прости её. Она всего лишь беспокоится за меня. Не волнуйся, Рикуо, ни тебе, ни кому-либо другом из клана Нура или из бюро Аяме не причинит вреда, — ответила ему Ясу. — Обещаю.       — Я вам верю, Судзин-сан, — после ещё нескольких минут молчания Рикуо решил сменить тему: — Вы сказали, что расскажите об Инугами.       — Да, точно. Спасибо, что напомнил, Рикуо! — лицо Ясу озарилось уверенной улыбкой, она кивнула, вновь становясь той Ясу, какую Рикуо и остальные привыкли видеть. Она встала. — Идём. Уверена, другим тоже будет интересно послушать.       — Да, — Нура тоже поднялся на ноги, с нежностью провожая уходящую девушку взглядом.       Парень предпочёл умолчать о том, что эта сторона Ясу показалась ему удивительной, живой и по-настоящему детской. Рикуо не мог с уверенностью сказать, как отреагирует Ясу на подобные слова.       — О, Ясу, так ты была там? — обратилась к ней Цурара, как только парень и девушка вновь оказались в окружении подчинённых Нуры.       — Ага, — Ясу улыбнулась в ответ, прислоняясь к ограждению.       Нура прошёл чуть далее, останавливаясь рядом с Цурарой и Кубинаси, хотя ему очень хотелось остаться рядом с Судзин.       — Помнится, я обещала рассказать вам об Инугами, — Ясу сложила руки на груди, прикрывая глаза. — Если никто не против, я начну, — Судзин помолчала, а после начала: — Инугами — ёкай из Сикоку, ненавидящий людей, проклинающий людей, почитаемый людьми и поэтому охотящийся на них. Жестокий, устрашающий и печальный ёкай. Знаете, как появляются ёкаи, подобные Инугами? — вопрос был риторическим. — Инугами... на самом деле вид проклятья, — голос Судзин был спокоен и ровен, и всё же он слегка дрожал.       — Проклятья? — повторил Кубинаси.       — Да, — кивнула Ясу, продолжая. — Собаку закапывают живьём в землю по шею. И, когда она уже на грани голодной смерти, ставят перед ней еду так, чтобы она не смогла дотянуться... Когда же собака изо всех сил тянется к еде, вытягивая шею... ей сносят мечом, вознося молитву, — все содрогнулись. — Те отделившиеся чёрные чувства неизмеримого негодования и голода... становятся силой, проклинающей людей насмерть... Вот что есть Инугами. Фактически в давние времена широко применялось проклятие как средство убийства. В период Хэйан, что длился с 794 по 1185 года, где самым влиятельным из родов был род Фудзивара, из-за политических дрязг многие влиятельные люди способствовали возникновению смертей при странных обстоятельствах. Те самые "исполнители" — предки того Инугами, с которым мы столкнулись сегодня, — Ясу перевал дух. — Этот ритуал... Если он пройдёт неудачно, месть вернётся к исполнителю в стократном размере... и проклятие постигнет этого горемыку. Те, кто используют Инугами, сами становятся одержимыми ими. Чем сильнее ненависть одержимого к людям, тем сильнее становится само проклятие. Как-то так, — закончила Судзин. — Это всё, что мне известно об Инугами на данный момент.       — Получается, Рикуо-сама в каком-то смысле вызвал пробуждение Инугами? — спросила Цурара, которую рассказ Ясу не на шутку напугал.       — Частично. Думаю, здесь ещё важны мысли самого Инугами. Мне показалось, Рикуо, — Судзин посмотрела на хмурого и серьёзного Нуру, — он завидовал тебе. и от этой зависти родилась ненависть.       — Скорее всего. Я слышал его слова, потому, думаю, вы правы, Судзин-сан.       — Немалую роль сыграл и Тамадзуки, — пожала плечами Ясу, и в голосе скользнули металлические нотки. — Я не знаю, что произошло между Тамадзуки и Инугами, но я... — она поджала губы, явно сомневаясь, озвучить ли ей свои мысли или оставить при себе, и пришла ко второму варианту. — Неважно. Забудьте, — она мотнула головой, прикрывая глаза.       С минуту на крыше царило молчание.       — Что же, пожалуй, на этом я откланяюсь, — девушка поклонилась. — Увидимся, — она ушла.       Нура подошёл к ограждению и наблюдал, как Ясу выходит из здания школы, как свет закатного солнца освещает её фигуру, как она кивает Аяме, как она скрывается за поворотом.       — Рикуо-сама, — позвать Рикуо, погрузившегося в свои мысли, решилась Кино.       — А? — парень обернулся и, обведя взглядом подчинённых, выдохнул. Потом улыбнулся. — Идём домой.       Отказов не было.