Меж Омагатоки и Хиноде

      Нура лежал на футоне, закрывая лицо рукой и щурясь от того, что свет месяца проникал сквозь широко раскрытые сëдзи и бил прямо по глазам. Потянувшись, парень сел и, прежде бросив взгляд на улицу и двор, где едва заметно мерцала сакура, а по небу плыл нарастающий, серебряный серп, сонно осмотрел свои руки.       Так сразу и не поняв причины своего пробуждения ото сна ещё и в обличии ëкая, хотя он точно помнил, что заснул, пожелав самому себе спокойной ночи, в человеческом облике, парень решил не сидеть дома, а отправиться на прогулку. Рикуо не первый раз так делал, да и желания поспать как будто и не было никогда.        Надев чëрное кимоно поверх нагадзюбана, набросив бордовое хаори на плечи, Нура позвал ëкая, на котором уже летал и через несколько минут покинул территорию дома.        Перед этим, правда, его заметили аякаши, играющие в го на черепичном карнизе. Среди них был и Натто Козо.       — Господин! — обернулся в сторону парня ëкай, отвлекаясь. — Куда это вы в такой час?        Время-то было уже за полночь.         — Да так... — бросил Рикуо Натто, даже не глядя на него и крутя в руках дедову трубку.        — Снова гуляет ночами... — пробормотал Тофу Козо, провожая Нуру взглядом одного-единственного глаза скрытого под конической шляпой. — В последнее время он часто так уходит, в своём ëкайском облике.        Натто Козо машинально кивнул и угукнул.        — Э-эй, кто-нибудь видел мою трубку?       На втором этаже появился Нурарихëн. Несколько дней назад старик обнаружил, что одной из его кисеру́ на месте нет, и вот уже какой раз Нурарихëн обходил дом в поисках ценной вещички. Он взглянул на ёкаев, и те, поняв, что от них ждут ответа, отрицательно покачали головами, а после ухода Первого продолжили партию.       У Рикуо никогда не было чёткого маршрута, которому он следовал, из раза в раз покидая дом. Ему лишь была важна безлюдность, либо же большая высота, если хотелось полетать над городом. Зато во втором случае открывался прекрасный вид на горящие ночные огни Укиё-э, а вот вечно бодрствовавший Токио был виден всегда, где-то там, вдалеке. А вообще раньше Нура и не интересовался, где заканчивается Укиё-э и начинается Токио. Когда же он задался этим вопросом, то поинтересовался у Ясу, как у той, кто и в Токио часто бывал, и был ближе всего в тот момент.       — Хм? Как отличаю Токио и Укиё-э? — повторяет его вопрос девушка, поднимая на него глаза. — Ну, по названиям станций, — пожимает она плечами. — А почему тебя это вдруг заинтересовало?       — Ну, я ночами часто вижу Токио вдалеке. Вот и стало интересно, — честно отвечает Рикуо.        Ясу улыбается и, слегка щурясь, кивает.       Ответ девушки его вполне устроил, и Нура более не задумывался об этом.       По мнению самого парня, он находился, условно, где-то между Токио и Укиё-э, когда заметил невысокого ёкая-ворона, явно чем-то напуганного. Тот сидел недалеко от пруда, таращась на водоём большими глазами. Рикуо и обратил-то на него внимание только потому, что аякаши взвизгивал от страха и готов был в любой момент впасть в панику.       Парень дал знак ёкаю из своего дома спуститься.        — Кто-нибу-у-удь... Помо-о-огите... — дрожащим, полным мольбы голосом лепетал ёкай.       — Ты чего?.. Эй... — обратился к нему Рикуо, спрыгивая на землю. — Я тебя нигде не встречал? — пробормотал он себе под нос.       Ёкай казался ему уж очень знакомым.       — Мо... Мою Ëмеко-о... — чуть ли не плача, пролепетал ëкай. — Ëмеко затащили... В пру-у-уд... — он опасливо покосился на водоëм.        — Пруд? — повторил Рикуо, непонимающе взглянув в ту же сторону, что и аякаши.        — Брось это и уходи-и-и... Брось и уходи-и-и...        Над водной гладью пруда парил, почти касаясь воды, ëкай. Тело его было непропорционально длинным и сгорбленным, кожа вздута, покрыта швами и гнойными нарывами, волосы сальные и жидкие, а веки больших глаз пришиты нитками. Аякаши, одетый в длинные грязно-белые одежды, сжимал в руках светловолосую ëкай с забинтованным лбом, скрывавшим третий вертикальный разрез.        — Брось и уходи-и-и... — то ли провыл, то ли пробулькал ëкай.        — Хи-и-и-и! Не-е-ет! — заметался туда-сюда аякаши, не зная, что делать.       — Помоги!.. Милый!.. — испуганно кричала Ёмеко, протягивая руки к мужу, тому самому ëкаю-ворону.        Рикуо прикрыл глаза, вздыхая. Теперь эту парочку парень узнал. Впервые он столкнулся с ними не так давно, когда пытался помочь Ëмеко отыскать, по её словам, потерянный третий глаз. Схема аякаши заключалась в том, что Ëмеко уговорами и просьбами заставляет жертву заглянуть в дупло дерева, с противоположной стороны которого сидел муж Ëмеко, Анта. Далее последний пугал незадачливого помощника и поедал глаза. Так Рикуо рассказали сами аякаши после того, как парень отвесил ворону пинка. Вторая ёкай отделалась лëгким испугом, как и сам Нура.        — Эй, ëкай, — постарался произнести Нура строгим и даже приказным тоном. — Отпусти её.        — Ни за что-о-о... — провыл ëкай, сжимая Ëмеко настолько сильно, что, казалось, её кости вот-вот сломаются, или она задохнётся от запаха тухлой воды, витавшего в воздухе. — Когда я вижу кого-то счастливого или довольного... мне прямо до дрожи хочется испортить ему настроение... Отобрать что-то драгоценное... Ги-хи-хи... — смех аякаши больше походил на хрип вперемешку с бульканьем.        Рикуо уже было призадумался, как вытащить Ëмеко с минимальными рисками из возможных, когда аякаши снова подал голос:       — Если так хочешь вернуть её... — он указал на Ëмеко, поëжившуюся от длинного пальца, с виду вообще лишëнного костей. — Дай мне что-то более драгоценное взамен... Более...        — Что-то драгоценней? — Рикуо начал шарить по карманам.        Что у него есть драгоценней, чем, в данном случае, Ëмеко?       — Хм? — Нура нащупал кое-что, и это отразилось на его лице.        — Вот оно-о... — протянул аякаши и швырнул уже ненужную ему взвизгнувшую Ëмеко прямо в Рикуо.        — Упс! — Рикуо с трудом устоял на ногах из-за врезавшейся в него ëкай.        — Ëмеко-о-о! — радостно всплеснул крыльями Анта.        — Ги-хи-хи... Этот меч действительно ценный... — ëкай, всё также парящий над прудом, довольно осматривал вложенный в ножны Ненекиримару.        — А?! Эй! — Нура, вернувший Ёмеко её мужу, недоумëнно глядел на свой меч в руках аякаши, не понимая, каким образом оружие оказалось у того в руках.         — Спасибо! Спасибо вам огромное, молодой господин! — благодарил ëкай-ворон, роняя слëзы счастья.        — Я буду вечно благодарна вам! — вторила ему Ëмеко.        Рикуо отвлëкся на реплики аякаши, рассеянно покивав. Когда же он вновь посмотрел на пруд, по его глади расходились круги, и Рикуо услышал несколько бульков.  Отпустив парочку с миром, парень задумался о том, как можно забрать свою, вполне законную вещь обратно. В пруд лезть он не собирался никак — неизвестно, что ëкай, забравший Ненекиримару, может выкинуть.       Может, если бы с ним была Ясу, положение его оказалось бы куда лучше.  Вообще для начала стоит разузнать, кем был этот аякаши. И для этого парень направился к Зену, по большей части потому, что дом его был недалеко. Тот с удовольствием принял Нуру и предложил выпить саке на веранде. Рикуо согласился и в процессе распития алкоголя рассказал Зену о случившемся. Так и не дослушав Нуру до конца, Зен, уже немного покрасневший от выпитого саке, расхохотался, чуть ли на пол не повалившись.       — Ха-ха-ха-ха... Да это Оитекебори! В клане Нура он распоследняя мелочь... — отсмеявшись, просветил Нуру Зен. — Выглядит, как умершей от кожной болезни, да?       Рикуо машинально кивнул.       — Но, похоже, в определённых местах... у этого ёкая появляется преимущество, — ухмылялся Зен. — Кто бы знает, что случилось, если бы ты не "заплатил" ему, — и он снова рассмеялся. — Ну и, что Оитекебори дал молодой глава клана Нура? — беззаботным тоном поинтересовался Зен, наливая Рикуо в протянутую пиалу ещё саке.       — Мой меч, Ненекиримару, — прикрыл глаза Нура, отпивая алкоголь и переводя взгляд на заходящий месяц.       Сию же секунду Рикуо в лицо буквально фонтаном выплеснулось саке вперемешку с кровью и слюнями: Зен подавился.        А саке из упавшей вследствие резко подавшегося вбок Зена бутылки благополучно растеклось по деревянному полу.       — Кончай... Гха-Гха! Шутить!.. Гха! Ах, ты, мелкий... — Зен, отвернувшись, откашливался и отплёвывался, стараясь прийти в себя и умудряясь громко выражать своё недовольство. — Не см... Гха! — не договорив, ёкай зашёлся в новом приступе.       — Успокойся, Зен! — заплёванный Рикуо пытался понять, стоит ли звать кого-то из слуг мужчины. — Его же можно заменить, верно? — только потом до Нуры дошло, что он сморозил глупость.       — Да ты хоть представить можешь себе насколько ценнен Ненекиримару?! Рикуо, ты полный... — разозлённый словами парня ещё больше, обернулся к нему Зен, и вот на лице Рикуо снова куча крови, попавшая частично на чёлку и ворот кимоно.        Рикуо пробормотал что-то себе под нос, вытирая лицо рукавом кимоно, которое было не жалко: и так уже запачкано.       Честно признаться, Ненекиримару парень считал, мягко сказать, необычным мечом, особенно когда узнал, что катана ранит только ёкаев, а вот на людях никаких ран не оставляет. Однако ощущения от удара всё же будут, как от попавшей по телу палки, и Нура убедился в этом на собственной шкуре.       Дело было когда Нуре ещё и восьми не исполнилось. Тогда Рикуо развлекался, как мог, и вовлекал в свои игры всех, кого получалось. И вот в один из летних дней он решил с завязанными глазами разрубить арбуз с помощью Ненекиримару, который он в то время не так давно получил от Рихана. Каким образом эта идея вообще пришла ему в голову, и откуда во дворе вообще взялся арбуз, Рикуо упорно не мог вспомнить. Однако мальчику показалось, что в одиночку играть слишком скучно, потому привлёк тех, кто оказался в непосредственной близости от него: Цурару, Кубинаси и Натто Козо.        Все трое узнали Ненекиримару в руках их господина, но промолчали, решив, что Нурарихён или Рихан разрешили Рикуо взять катану. С сияющими карими глазами Нура объяснил троице правила и вручил явно не ожидавшей такого поворота меч Цураре, ещё и завязав глаза.       — Юки-Онна! Сюда! — счастливый Рикуо зовёт девушку, и та с поднятым Ненекиримару идёт на его голос. — Тепло! Тепло! — Нура продолжает вертеться вокруг арбуза, появляясь то прямо у Ойкавы под носом, то отбегая назад.       — Попался, арбузик! — втянувшаяся Цурара замахивается катаной и рубит ею со всей силой.       — Рикуо-сама! — дружно кричат перепуганные до чёртиков Куби и Натто, потому что под удар Ойкавы попал именно Нура.       — Что?! Не может быть! — срывает ткань с глаз Цурара, роняя катану, и глядит туда, где был Рикуо.       — Ась? — Рикуо с опаской приоткрывает один глаз, потом — другой. — Ничего нет? — сидя на земле, глупо хлопая глазами, осматривает себя Нура, толком не понимая, что случилось.       Но чувство, что его ударили тупой палкой, есть, и это оказывается не очень приятно.       — Э? — выдаёт Цурара, с облегчением выдыхая, как и Куби с Натто.       — Всё чики-пуки! — раздаётся старческий весёлый голос. Неподалёку стоят Нурарихён и Рихан. — Этот меч только ёкаев убивает, — беззаботно пожимает плечами Первый.       — Меч, убивающий только ёкаев? — Рикуо берёт в руки Ненекиримару и с любопытством крутит его в руках.       — Именно! Это ж Ненекиримару. Рикуо, ты сейчас в человеческом облике, так что тебя не ранило. Это хороший меч, как будто создан для тебя, да? — усмехается Нурарихён.       — Но всё же не стоит использовать его для игр, — Рихан подходит к сыну и забирает у того катану.       Попытка Нуры вернуть Ненекиримару успехом не венчается, так как отец поднял меч над своей головой, после и вовсе убрав его в ножны, оставленные Рикуо на веранде.       — Пусть он немного побудет у меня, — щурится янтарный глаз Рихан.       Рикуо хмурится, однако отцу не противится.       — Да уж... опасный меч, ничего не скажешь... — криво усмехнулся Рикуо, на лице которого ещё осталось немного крови.       Нельзя ведь забывать и о Тамадзуки, и о Хебидаю, и об Инугами. Даже Гьюки. Рикуо уже не один раз видел способности этого меча. Даже стало как-то совестно, из-за того что так глупо у него меч отобрали.       — Ты что, не знаешь, какую роль Ненекиримару сыграл в крупнейшем нашем сражении прошлого?! — пребывание Рикуо в воспоминаниях Зена не очень устроило, ибо, по мнению мужчины, парень совсем не сожалел о потере. — Это тебе не дешёвка, которую можно найти в каждой лавке! — он ткнул в Нуру пальцем. — Так что шевели задницей и верни его! — приказным тоном произнёс Зен, хмурясь.       — Да понял я... — ответил ему Рикуо, глядя исподлобья на Зена.       "Только завтра ночью, — мысленно добавил Нура".       Время близилось к утру, так что парень решил вернуться домой и надеяться, что ни отец, ни дед, ни кто-либо ещё пропажи катаны не заметит.

***

      Это было обычным делом для Санбагарасу — патрулировать окрестности Укиё-э по ночам при поддержке многочисленной вороньей стаи. Куромару — старший сын Карасу-Тенгу, унаследовавший от отца такую черту, как скрупулëзность, иногда даже чрезмерную — нынешней ночью внимательно следил за порядком в небе. А чтобы наблюдение было ещё более продуктивным, на шее Куромару висел свисток, в который тот свистел, если замечал какое-либо малейшее нарушение.       — Эй, там! — заметив несущегося на всех парах куда-то аякаши, засвистел Куромару. — Ты превысил скорость! Опасные ночные прогулки запрещены!       — Вот чëрт! — выругался ëкай, затормозив и вильнув в сторону. — Он из клана Нура... — пробормотал он себе под нос, желая поскорее скрыться.       Куромару не стал его больше донимать, замечая новое нарушение.       — Эй, вы двое! — пронзительно свистнул Куромару, после крикнув. — Никакого флирта посреди дороги!       Анта и Ëмеко испуганно вскрикнули, смутились и спешно ретировались.       — Да, в Укиë-э нелегко поддерживать порядок, — кивнула сам себе парень.       Но, порой, с тщательностью выполнения своих обязанностей он перебарщивал, что отмечали многие.       Пролетая над каким-то прудом в окружении леса, Куромару заметил аякаши, что делал рубящие движения мечом вверх-вниз.       — Эй... Нельзя так сильно размахивать острым предметом!.. — замер парень, крикнув аякаши, и начал снижаться.       Где-то на полпути Куромару понял, что в руках у аякаши не просто катана, а Ненекиримару.       — Ты! Откуда у тебя Ненекиримару?! — Куромару покрепче сжал в руках посох.       Оитекебори замер и перевёл на парня насмешливый взгляд, прищурившись.       — Немедленно верни его! — Куромару уже был готов с боем отбирать катану.       — Если хочешь вернуть это... Дай мне что-то ценное взамен... — прочавкал Оитекебори, осматривая Куромару, нисколько того не боясь.       — Че... Чего?! — не понял Куромару, замерев над поверхностью пруда.       — О... Это... Выглядит неплохо... — растянул кривую улыбку Оитекебори, тыкая пальцем в ëкая. — Дай мне это! — как рявкнул ëкай, правда хрипло, и Куромару окатило с головый до ног волной.       Застигнутый врасплох Куромару успел только вскрикнуть от испуга и накатившей воды да удержать равновесие, потому что поток мощно хлестнул в спину. Придя в себя, парень обнаружил: во-первых, он весь вымок до нитки, будто попал под сильный ливень; во-вторых, Ненекиримару преспокойненько покоится в его руках, в ножнах, абсолютно целый; в-третьих, от Оитекебори не осталось и следа — была лишь нетронутая гладь пруда. Подумав, что исход вполне неплох, и Ненекиримару у него, Куромару полетел по направлению к Главному дому, но заметно медленнее.       Примерно через два часа на то же место прибыл Рикуо. Парень подошёл к пруду, оставляя ёкая, на котором прилетел, отдыхающим на земле.       — Эй, Оитекебори, — позвал аякаши парень. — Ты не мог бы вернуть мой меч?       Поверхность пруда забулькала: сначала всплыла макушка с жидкими волосами, а потом появилась верхняя половина лица Оитекебори.       — Не могу, — пробулькал тот. — У меня есть кое-что полу-учше, — довольно протянул он.       — "Полу-учше", значит? — передразнил Нура, складывая руки на груди и чувствуя нарастающее недовольство: что же может быть лучше его Ненекиримару?       — Это хаори определённо лучше всего! Ну, разве не прелесть ли, а-а? — вынырнул Оитекебори и повернулся к Нуре спиной, желая похвастаться.       — Хаори?.. — поначалу не понял Рикуо, хлопнув глазами, а после присмотрелся.       — То-о-очно! Гляди-ка, здесь есть символ "Трепета"!.. В Главном доме клана Нура его могут носить только признанные молодым главо-о-ой! — гордился приобретением Оитекебори, крутясь и так и этак, и посматривая на Рикуо. — С этой вещью все ёкаи в округе меня то-о-очно зауважают... Что? Завидно-о-о?.. Хи-хи...       Нура вдохнул, выдохнул.       — Где меч, придурок?! — в прыжке Нура с силой пнул аякаши, и тот бултыхнулся в пруд, подняв тучу брызг.       Приземлившись на берег пруда, придерживая рукой бордовое хаори, Рикуо всё ещё недовольно поглядывал в сторону Оитекебори.       — Плевать мне на то, кто ты, но носить это хаори... за какие-то мелкие грешки я тебе не позволю! — раздражённо произнёс Нура.       — Э? — выдал всплывший на поверхность Оитекебори, косясь на парня. — Н-не может быть, ты?.. — шальная мысль о происхождении стоящего на берегу парня посетила ёкая, а после тяжёлого, несколько уставшего вздоха со стороны Нуры сомнения развеялись окончательно. — Что-о-о-о?! Так вы — молодой господин клана Нура, Рикуо-сама?!       Рикуо кивнул.       — Я-я раньше не видел вас в лицо... Поэ-э-этому... Простите! Простите! Простите! — залепетал Оитекебори, глубоко кланяясь.       — Просто верни мне меч и хаори, — выдохнул Нура.       Оитекебори послушно вернул вещь, а после рассказал, где теперь находится Ненекиримару.       — Говоришь, что отдал меч кому-то из Главного дома? — повторил Рикуо после слов аякаши и мысленно постарался прикинуть, чьё хаори он держит в руках. Так сразу и не скажешь. — Ну, тогда можно возвращаться... — прикрыл он глаза, уже собираясь уходить.       Однако всё же глянул на притихшего Оитекебори, не смеющего даже пискнуть что-то лишнее.       — Да... Прости, — улыбнулся он, поворачиваясь к ёкаю. — Я ведь должен дать что-то взамен, верно? Лады... Проси, чего хочешь, — парень расставил руки в стороны. — Хотя... у меня и нет толком ничего.       — То... Тогда я хочу вот это... — Оитекебори робко указал на кимоно Рикуо, точнее на карман одного из рукавов.       Нура порылся внутри и вытащил оттуда дедову трубку, не думая, что ёкай заинтересуется этой вещью.       Ну, за свои слова отвечать надо.       Получив кисеру, Оитекебори поблагодарил Нуру и нырнул в пруд, а сам парень вернулся в Главный дом, где его уже поджидал недовольный, возмущённый, даже немного обиженный Карасу-Тенгу, с которым Рикуо столкнулся почти сразу.       — Ри-ку-о-са-ма! — по слогам отчеканил ворон, паря почти прямо перед лицом парня. — Что это за меч, как вы думаете?! — вскричал ворон, размахивая посохом и начиная читать нравоучения, к которым Нура не прислушивался.       — Куромару, обязательно было ябедничать на меня Карасу-Тенгу?.. — Нура приподнял руки, выставляя их вперёд, как бы отгораживаясь от Карасу-Тенгу. — Ты мог бы просто отдать его мне, разве нет?       — Я обязан докладывать обо всём, — твёрдо заявил Куромару с Ненекиримару в руках.       — Иногда ты даже слишком добросовестен, — ответил ему Рикуо, забирая меч и возвращая Куромару его хаори.       — Рикуо-сама, куда это вы?! — возмутился Карасу-Тенгу, завидев, что Нура развернулся, дабы уйти.       — На дерево, — коротко ответил ему Нура, даже не взглянув.       А Нурарихён всё продолжал прохаживаться по двору в поисках своей кисеру.       Сидя на крепкой и толстой ветке плакучей ивы, Рикуо, вытянув руку, смотрел, как серебрится лезвие Ненекиримару в свете месяца. Вспомнились слова Рюдзи перед его уходом: "И да... береги этот меч."       "И что он имел ввиду? — спросил сам себя Рикуо".       Но погрузится в раздумья о Ненекиримару и его важности ему не дал подошедший дед.       — Э-эй, Рикуо! — позвал внука Нурарихён.       Нура взглянул на деда.       — Не видел моей трубочки, а? Я её уж который день найти не могу... — вертел головой туда-сюда Нурарихён. — Хорошая вещица. Давным-давно я одолжил её в одном замке, недалеко от Киото... — бормотал Нурарихён себе под нос. — Так не видал? — снова обратился он к Нуре.       — Не-а, — внаглую соврал Рикуо, немного напрягшись: а вдруг дед продолжит закидывать его вопросами. Тогда вряд ли он отвертится. — К тому же, старик... — он игрался с Ненекиримару в руке. — Ты ведь наверняка её просто откуда-то стянул? Да и разве у тебя нет второй, точно такой же? — усмехнулся парень.       — Да где же она может быть?.. — Нурарихён раздвигал руками кусты, не обратив внимание на реплику внука.       Да, пускай, потерянная кисеру не была такой уж ценной, как другая, но была напоминанием ему о произошедшем четыреста лет.       Тогда в Киото хозяйничали наводнившие его аякаши.

***

      Примерно 400 лет тому назад, Древняя столица Киото...       Казалось, вся улица, узкая, плотно застроенная домами-матия с обшарпанными стенами, погрузилась почти в кромешную тьму, лишь совсем немного разбавляемую тусклым светом фонарей-тëтин. Она, одетая в простое однотонное грязно-зелёное кимоно, таби и простые дзори, бежала, бежала со всех ног, прижимая свою самую драгоценную ношу к груди. Завёрнутого в пелёнки младенца. Сколько она себя помнила, Киото всегда был полон петляющих улочек, что давало малую надежду на спасение.       Она тяжело дышала и уже устала, лёгкие горели огнём.       Она не звала на помощь, не желая расходовать силы, но продолжала бежать, ориентируясь по свету фонарей и почти каждую секунду оборачиваясь назад, грозясь споткнуться и упасть.       Она вновь обернулась, чтобы убедиться в отсутствии преследователей, но позади был только густой и пугающий туман.       Ей померещились в нём странные фигуры.       Свет фонарей переменил свой цвет.       Вновь устремив взгляд на дорогу, женщина увидела новый спасительный поворот.       Но не успела... Какие-то несколько метров...       Она с силой врезалась во что-то, возникшее прямо перед ней.       Только-только успокоившийся ребёнок начал хныкать.       — Ч-что такое?.. — растерянным, дрожащим голосом пробормотала женщина, шаря рукой по невидимой поверхности. — Н-не... пройти... Почему?! — она сорвалась на крик.       Она же... так старалась, бежала что есть мочи. Неужели... этого было недостаточно? Или вовсе... бесполезно?..       Она с трудом держалась на подкашивающихся ногах и осматривала пустую улицу, вымощенную булыжником, когда взгляд её упёрся в странную рыбу, выплывшую из-под земли. Её чешуя была сизой, плавники — тёмно-голубыми, а рот полон мелких острых зубов.       "Рыба?!.. — женщина хотела податься назад, когда поняла: она не может пошевелиться. — Я не могу двинуться!.. Нет... Только не это..."       Ёкай оплёл хвостом ноги женщины, отчего та почувствовала холод, будто её опустили в ледяную и стоячую воду.       За спиной раздались утробные рыки, вой и довольное гоготание.       Женщина, обернувшись, не смог сдержать вскрика, увидев морды своих преследователей: жуткая рожа клыкастого Óни, острозубая ухмылка лиса и ещё несколько других ёкаев.       Ребёнок начал плакать.       — У-умоляю... — пролепетала женщина, чувствуя вновь слабость в ногах и оседая на землю. — Пощадите ребёнка... — она чуть ли не плакала, большими и испуганными, но полными мольбы глазами смотря на аякаши.       — Ги-хи-хи... — посмеялся Óни. — Стена неплоха, Нурикабе, Санзуо, ты тоже отлично постарался, — кивнул аякаши-Óни, явно бывший за главного.       Женщина вздрогнула, а в глазах её уже стояли слёзы, когда она обернулась и увидела возникшего огромного, гротескного ёкая с серой, будто из камня кожей. Аякаши оскалил клыки и издал предупреждающий рык.       — Икигимо младенца... Сила аякаши, съевшего его, увеличится в сто раз... — осклабился Óни.       — Прошу... Не надо!.. Не трогайте его! — лепетала женщина, прижимая ребёнка, чей плач разносился по округе.       — Возрадуйся, женщина! Твой ребёнок станет частью моей силы! — ёкай сорвался с места, разинув пасть.       — Нет! — истошно заорала женщина, закрывая от ужаса глаза и укрывая дитя, как только возможно.       Выплеснувшийся страх, раздавшийся в ночи, будто послужил сигналом.       Нурикабе разрубили мечом, как будто ёкай был создан не из камня, а из обычной плоти.       Глаз поверженного аякаши отлетел куда-то в сторону.       Напавшие на женщину ёкаи замерли в недоумении, как и сама жертва, что дрожала и смотрела, выпучив глаза, на вновь появившуюся нечисть, кажется, ещё более пугающую.       Изо рта женщины вырывались тихие полувсхлипы, тяжёлое дыхание, но ребёнка она всё продолжала прижимать к своей груди. Тот едва заметно дрожал от скопившейся вокруг ёки.       За рассыпавшимся на куски Нурикабе показалась высокая фигура.       Полная луна вышла из-за тëмных ночных облаков и осветила молодого Нурарихëна. С закинутой на плечо обнажëнной катаной, в чëрном простом кимоно, длинном бордовом хаори, накинутым на плечи, и дзори он окинул застывших ëкаев взглядом со смесью насмешки и надменности. На женщину, так и оставшуюся сидеть у его ног, Нурарихëн не обратил внимание от слова совсем.       За спиной аякаши клубилась ëки, созданная парадом Нурарихëна, и к своему главе начали подходить Гьюки, Карасу-Тенгу, Хитоцуме с кисеру́ в зубах и другие.       — Клан Нура?! — испуганно воскликнул кто-то из ëкаев, кажется, лис.       — Клан... Клан Нура!..       — Клан Нура здесь!       Вскрики быстро разносились по улочке. Óни, сцепив зубы и оскалившись, попятился, стараясь поддерживать хоть какое-то расстояние.       — Так, так... — с ухмылкой протянул Нурарихëн. — Похоже, у нас сегодня вновь охота на аякаши! — с каким-то торжеством произнёс он.       Его подчинëнные с боевым рëвом сорвались с места, стоило отзвучать последним словам Нурарихëна.       Кто рубил катаной, кто использовал острые и длинные когти или зубы, кто протыкал аякаши насквозь лезвием, спрятанном в монашеском посохе, кто дрался кулаками, однако наиболее воинственным был Гьюки.       — Это Гьюки!       — Гьюки с горы Недзиреме!       Мужчину узнали почти сразу, как только Гьюки убил одного ëкая, первого попавшегося. Этим несчастным оказался ёкай-лис с серебристо-серой шерстью, тремя глазами и парочкой хвостов.       — Кто ваш предводитель?! — громко крикнул Гьюки, смахивая с катаны кровь и поднимая свободной рукой вверх тело поверженного аякаши. — Я, Гьюки, буду его противником!       Желающих принять его вызов не нашлось.       — А ты впереди всех, как и всегда, — слегка рассмеялся Нурарихён, не считающий должным вмешиваться.       Гьюки замер с опущенной катаной и обернулся в сторону ёкая.       — Дай-ка его сюда, — с ухмылкой Нурарихён пальцем поманил к себе Гьюки, указывая на тушку лиса. — Пойдёт на шарфик.       — Это честь для него... — с улыбкой прикрыл глаза Гьюки, чуть склонив голову и направившись к Нурарихёну, попутно нанося удары тем, кто оказался на пути.       По округе стелилась густая ёки.       На земле виднелись брызги тёмной крови.       Гагозе с визгом исполосовал ёкаев когтями, а Хихи перепрыгивал с одного аякаши на другого, впиваясь в их черепа когтями, по остроте не уступавшими оружию Гагозе, и впечатывал их в землю. Хитоцуме с курительной трубкой в зубах и Дарума с накинутой на лысую голову белой монашеской мантией умело орудовали катанами. В небе летал ещё не уменьшившийся в размерах Карасу-Тенгу и лишал других ёкаев возможности летать своими способами. Даже Натто Козо, Ко-Óни и Тофу Козо умудрялись принимать участие во всей этой драке.       — Вот тебе! Вот! — пинала и топтала троица ёкая, ранее стараниями Карасу-Тенгу раненного и частично лишённого возможности летать.       — Отступаем! — прокричал Óни, зазывая своих и уже улепётывая. — Отступаем!       Аякаши, бывшие с ним, противиться не стали и поспешили скрыться.       Догонять их не стали.       — Потрясающе! — с восхищением, так чётко звучавшем в голосе, слегка посмеиваясь, прикрывая рот рукавом белого фурисодэ, к Нурарихёну сзади подошла Сецура с сощуренными, малиновыми глазами и чёрными спиралями зрачков.       — А как же, Юки-Онна! — посмотрел на неё Нурарихён с извечной ухмылкой. — Это всё-таки мой клан! Ха-ха-ха! — он коротко рассмеялся, чуть запрокинув голову и прикрыв глаза с чёрными разводами под ними, напоминающие чернила.       — Да нет... — Сецура покачала головой и взглянула на аякаши. — Я имела ввиду вас, Верховный глава... Нурарихён-сама, — и женщина, опираясь на руку ёкая, потянула его на себя, и сама подалась вперёд, дабы поцеловать.       — Эй, эй... Убить меня хочешь? — касаясь рукой её лица, остановил её Нурарихён, отстраняясь.       — Бросьте, от одного поцелуя вам ничего не будет, — ласково увещевала Сецура, предприняв ещё одну попытку, игриво проводя пальцами по скуле Нурарихëна.       Тот хмыкнул, отворачиваясь и прикрывая глаза, мягко, но решительно убрал руку женщины с лица и обратил внимание на подошедшего Гьюки. Мужчина преклонил колено и отдал убитого ёкая-лиса Нурарихёну. Аякаши набросил тушку, из которой уже вытекла вся кровь, себе на плечи поверх хаори и только после обратил внимание на женщину, которая уже хотела уйти как можно незаметнее.       Но она так и осталась сидеть, вжавшись в стену, прижимая младенца к своей груди, и дрожать, однако к страху в тёмно-карих глазах прибавилась и настороженность.       — Хм?.. Ты всё ещё здесь?       Блеск золотых радужек и ухмылка заставили её вздрогнуть.       Она вся подобралась.       — Уходи, — он закинул катану на плечо. — Я ведь стану Владыкой всех духов, Пандемониума, потому Икигимо меня не интересует, особенно такого сопляка, — Нурарихён больше не обращал на женщину внимание. — Пошли, ребята. Победа за нами.       Под одобрительные выкрики ёкаев Хякки-Яко с Нурарихёном во главе удалилось, вскоре пропадая из виду в густом тумане ёки.       — Вот дерьмо... — процедил сквозь зубы краснокожий Óни, почесав затылок, поросший чёрной и грязной шевелюрой по всему позвоночнику. — А они сильны...       — Выходит, таков знаменитый клан Нура, — тихо провыл Рокурокуби, осторожно выглядывая из-за угла, дабы понять, не пытается ли нагнать их клан Нура.       Но улица была погружена в тишину.       — Аякаши стекаются сюда со всей страны, с Юга и с Севера... — бормотал себе под нос Óни. — Нам нужно больше силы... Намного больше силы!       — Намного больше силы, значит? — откуда-то сверху раздался елейный голос, и ëкаи задрали головы, отскочив в стороны.       На крыше дома, у которого и притаилась группа аякаши, сидел, свесив и скрестив ноги, мужчина и теребил кончик длинных тёмных волос, заплетённых в толстую косу. Ядовито-зелёные глаза чересчур сильно сощурились, обратившись в две горизонтальные щёлки.       — Ваши слова очень забавны, — тихо хохотнул мужчина, растягивая улыбку до самых ушей, буквально. — Как для слабаков, раз вы даже ничего толком не смогли противопоставить тому Хякки-Яко.       Его слова разозлили ёкаев, только что потерпевших сокрушительное поражение.       — Откуда мы могли знать, что это был клан Нура... — буркнул один из аякаши, чем заслужил недовольные взгляды других.       — О? — ядовито-зелёные глаза полыхнули. — Так это был клан Нура? — уточнил мужчина, не переставая улыбаться.       — Да, — ответил за всех Óни, не сводя с незнакомца настороженного и пристального взгляда.       Тот буквально излучал опасность, делая её вполне ощутимой и жутко удушливой, но пошевелиться было невозможно, как бы ёкай не пытался.       — Вот как... — взгляд мужчины упёрся в него, и у Óни по спине пробежал холодок. — Спасибо.       Слова благодарности не вызвали ничего, кроме ощущения, что ему, Óни, только что сделали одолжение. Но возразить что-то он побоялся.       Неизвестный задержал взгляд на компашке ещё на несколько минут, и под ним аякаши захотелось вообще исчезнуть из этого мира.       — Знаете, — подал голос мужчина, — я проделал такой долгий путь, чтобы добраться сюда, в Киото, — он с притворной усталостью вздохнул, приложив тыльную сторону ладони ко лбу и возводя глаза к небу, — что жутко проголодался.       Тон Баку аякаши не понравился.       Когда ядовито-зелёные глаза вновь упёрлись в Óни и его приспешников, те сразу поняли, что ничего хорошего от мужчины ждать не стоит.       — Да и не только я, — в его руках появился горящий фонарь в виде физалиса, внутри которого плясали причудливые тени. И не было ничего, что могло бы эти тени отбрасывать.       Мужчина спрыгнул на землю. Тень его неестественно вытянулась, и фонарь замерцал сильнее. Казалось в физалисе была дырка, ибо из него начало вытекать что-то чёрное и жидкое, преобразуясь в чудовищ, от которых даже у ёкаев застыла кровь.       — Кушать подано, лапушки, — с милой улыбкой произнёс Баку.       На секунду повисла тишина.       Хруст...       Чавканье...       Шлёпанье лап по лужам крови...       Скрежет клыков и истошные крики...       Через несколько минут всё было кончено.       — Вы поели, лапушки? — осведомился Хаяте, не обращая на выпотрошенные трупы и разбрызганную всюду кровь, что попала и на его ханьфу. — Чу́дно, — кивнул спустя минуту Хаяте, с явным умилением разглядывая свои порождения. — Возвращайтесь.       Свет фонаря снова замигал, и тени кошмаров исчезли.       Хаяте выдохнул и оглядел мёртвых ёкаев, над телами которых парили сине-голубые свежие души. Он ловким движением собрал их все и за раз проглотил, разевая обратившийся в пасть рот.       — Клан Нура... — он взглянул на плывущую по небу луну. — Посмотрим, что вы из себя представляете, лапушки...       Ядовито-зелёные глаза загорелись огнём ничем не сдерживаемого любопытства.       Период Кейтё... После смерти Тайко Хидэёси началась борьба за власть клана Токугава и даймё со всей страны для осады замка Осака, находившегося недалеко от Киото. Готовясь к войне, фракция Тоётоми наняла множество обедневших ронинов, потому Киото стал местом скопления честолюбцев, жаждущих славы. Там же, в Киото, что издревле был сосредоточием аякаши, собрались молодые, амбициозные ёкаи, в своих желаниях не уступающие людям.       Клан Нура не стал исключением. Уже тогда он имел определëнную репутацию среди аякаши. Многие были наслышаны о нём, кто-то опасался, кто-то, наоборот, всерьёз не воспринимал, а кто-то испытывал интерес. После визита Нурарихëна на гору Недзиреме и успешного завоевания доверия Гьюки клан Нура продолжил свой извилистый путь. Не один десяток лет спустя начал слух один расползаться, мол, дайëкай Хагоромо Кицуне, вновь вышедшая из тени и являющаяся Владычицей ёкаев Киото, намеревается распространить свою власть дальше Киото, стать Владыкой всех ёкаев. Даже если подобное и было всего лишь сплетнями, то не могло не заинтересовать Нурарихёна, имеющего, вот совпадение, схожую с Хагоромо Кицуне цель. А так как Хякки-Яко уже было более-менее сформировано и внушало страх, маршрут был перестроен, а клан Нура, находясь в тот момент в районе префектуры Тюбу, двинулся по направлению в Киото, в скором времени оказавшись в столице.

***

      — Просим! Умоляем вас, Ёхиме-сама!       Двое мужчин средних лет с частично выбритыми лбами, скрученными на макушках в жгуты волосами с висков и затылков, низко кланялись, сидя на коленях, посреди просторного зала богатого дворянского особняка.       — Пожалуйста! Вылечите это дитя, Ёхиме-сама! — снова воскликнул один из мужчин, одетый в тёмное кимоно и болотного цвета хаори, сидящий чуть впереди своего спутника.       — Больно... Как же больно... — стонал лежащий на футоне корчащийся мальчик лет десяти с каштановыми волосами. Тело было испещрено странными чёрными отметинами, будто бы его облепили пиявки.       Девушка, к которой обращались за помощью, наклонилась к больному ребёнку, и лицо её озарилось доброй и заботливой улыбкой.       — Всё будет хорошо... Ты обязательно поправишься.       Она прикрыла светло-карие глаза, приподняла руку над исхудавшей грудной клеткой мальчика и сконцентрировалась. В её ладони сформировался светящийся мягким жёлтым светом шарик. Комната на мгновение погрузилась в сумерки посреди белого дня. По мере того, как рассеивался шар, стали пропадать и отметины.       — Пя... пятна пропадают! — неверяще воскликнул второй мужчина в коричневом кимоно, в то время как первый глядел на происходящее с приоткрытым от удивления ртом.       Когда свечение окончательно исчезло, ранее больной мальчик испустил вздох облегчения и приоткрыл глаза.       — Отец... — подал он слабый голос, с трудом переведя взгляд на мужчину, что сидел ближе.       — Это... Это чудо! Чудо! — воскликнул тот. — Все доктора отказались от него! — на его глаза навернулись слёзы счастья. — Принцесса... Принцесса, вы — дитя Богов! — он и его подчинённый снова глубоко поклонились, касаясь лбами пола.       Ёхиме чуть склонила голову набок и легко кивнула, принимая благодарность и чувствуя радость и облегчение оттого, что мальчик выздоровел, и его близкие теперь рады. Однако едва заметная улыбка пропала с её губ, когда она заметила завёрнутые в ткань золотые овальные монеты, которые отец мальчика приподнёс её родителю. Самого ребёнка осторожно унёс второй гость.       — Благодарю вас! Благодарю! Пожалуйста, примите это! — всё повторял и повторял мужчина в хаори тёмно-зелёного цвета, кланяясь теперь отцу Ёхиме, мужчине с тонкими усами на покрытым лëгкими морщинами вытянутом лице, такими же, как у Ёхиме, светло-карими глазами, в оранжевом кимоно, жёлтом сокутае, серых штанах-хакама и с чëрным эбоси на голове.       Глаза его алчно сверкнули, когда он взглянул на аккуратно сложенные деньги. А после мужчина едва слышно, довольно рассмеялся.       Ëхиме отвернулась и тяжело, но тихо вздохнула, не желая смотреть на отца.       Как же сильно он изменился...       Вся испытываемая ею радость благополучно исчезла, уступая место усталости и даже отрешённости, что стали её спутниками уже как несколько лет.       В это же время у ворот стража всячески останавливала бедных, простых людей, одетых в лохмотья, делая это в грубой форме.       — Нельзя! — один из них толкнул мужчину с перевязанным глазом.       Тот, не сумев устоять на ногах, рухнул на землю.       — Подите прочь! — вторил другой, грозно качнув яри.       — Пожалуйста, попросите Ёхиме-сама выйти и вылечить хотя бы этого ребёнка! — взмолился мужчина с выбитыми зубами, что держал на руках ослабевшую, исхудавшую девочку, кажется, едва дышащую. — Иначе она умрёт!       Женщина, также одетая в лохмотья, с бессильной злобой во взгляде смотрела на стражников, но не могла ничего сделать: ей не хватило бы банальных сил.       — Вот отсюда! — разозлился второй стражник, топнув тогой, отчего поднятая пыль попала людям в глаза. — Кто будет лечить таких нищебродов?!       — Как же так... — обречённо пробормотал мужчина с ребёнком на руках.       — Если бы только Ёхиме-сама вышла сюда... — с сожалением произнесла женщина, осуждающе косясь на стражу.       — Тоно-сама не желает иметь дела с нами, ведь у нас нет денег, — покачал головой перебинтованный мужчина.       — Если вам нужны деньги, у меня есть... — раздался за спиной протяжный, но в то же время глухой голос, напоминающий завывания.       Обернувшиеся люди увидели существо, телом напоминающего человека, но вот голова была сильно вытянутой вверх, будто овал. Кожа у незваного гостя была бледно-серая; глаза, пара ноздрей и круглый рот — словно выдолблены в камне; одежда на нём была монашеская, но уж очень потрёпанная и оборванная. Рукой, такой же тощей и худой, как и ноги, он прижимал деревянную щербатую чашу для подаяний.       — М?       — Ты кто такой? — сразу насторожился один из стражей, перехватывая поудобнее копьё.       — Деньги... У меня есть... деньги... — вновь завыло существо, и чаша в его руке стала наполняться золотыми монетами, которых становилось всё больше и больше.       Деньги начали вываливаться и с характерным стуком падали на землю.       — Ч... Что это?! — стража загородила открытые настежь ворота.       — За это прошу... Икигимо!       Голова ёкая, выныривая, отделилась от тела, что бездыханно плюхнулось на землю, и вместе с длиннющей, извивающейся шеей понеслась вверх, в особняк, с лёгкостью преодолевая всевозможные преграды, протяжно воя и всё повторяя: "Икигимо! Икигимо!".       Стража неуклюже шмякнулась, только и успев крикнуть:       — Ёкай!       Сидящая на полу, она, в многослойном кимоно и длинном хаори, украшенном лепестками сакуры, на плечах, успела лишь дёрнуться, в попытке увернуться.       Однако кое-кто успел среагировать намного быстрее как присутствующих людей, — не успевшего уйти гостя, отца Ёхиме и самой Ёхиме — так и аякаши.       — Прошу меня простить!       Выбритый налысо мужчина возник перед Ёхиме с обнажённой катаной и одним точным движением разрубил ёкая.       Аякаши упал на пол, по которому стала растекаться тëмная кровь.       Ëхиме, поднявшаяся на ноги, не отрываясь смотрела на ëкая, издавшего ещё пару раз "Икигимо..." и затихнувшего окончательно, когда к ней подскочил отец.       — Ëхиме! Ëхиме, сокровище моё! — он бегло осмотрел дочь. — Ты в порядке?! Не ранена?! Ох, если бы ты умерла, я... — поняв, что девушка не пострадала, мужчина переключился на онмëдзи. — Я плачу вам огромные деньги, чтобы подобные, — он ткнул в труп ëкая, — здесь не появлялись! И что я вижу в итоге?! — разозлившись, кричал он. — Эти ваша хвалëная защита, а?! Кейкаин-доно!       — Я вас понял, — помолчав несколько секунд, совершенно спокойно ответил ему онмëдзи, пряча оружие и также смотря на ëкая, но не с постепенно проходящим страхом, какой был в глазах Ëхиме, а с настороженностью и подозрительностью. — Тогда я создам более сильный барьер и увеличу число своих людей.       "Икигимо — старая сказка, пошедшая от ëкаев, добравшихся до печени буддистских монахов, — мужчина не переставал хмуриться, вновь прокручивая в голове всё, что он знает об Икигимо и что с ним может быть связано. — Младенцы... Принцессы... Мико... Аякаши верят, что те, чьи жизни священны, обладают куда большей силой, нежели обычные люди. Потому такие люди подвергаются преследованиям со стороны ёкаев. Число аякаши, которые ищут печень, с каждым днём становится всё больше и больше, — и это не могло не напрягать его, как онмёдзи. — Связано ли это с тем слухом о появлении Владыки всех чудовищ и духов в замке Осака?"       От дальнейших размышлений в этом направлении Корэмицу отвлекло шуршание одежд и тихое:       — Бедняга.       Посмотрев в сторону и вниз, мужчина обнаружил Ёхиме, прикрывшую глаза и сложившую ладони в молитвенном жесте, видимо молясь за убитого им ёкая. Кейкаин это не удивило, хотя первое время он внутри поражался тому, насколько спокойна Ëхиме по сравнению с другими людьми, подвергшимися нападению аякаши. А ведь девушка сталкивалась с ëкаями с завидной и пугающей регулярностью, и даже он не мог предположить, что выставленных онмёдзи и барьеров будет недостаточно. Частые проникновения аякаши очень сильно влияли на прочность барьера.       То ли сказывался её затворнический образ жизни, из-за которого девушка мало что знала о мире за пределами особняка, а потому попросту не могла в полной мере осознать, насколько тот (мир) может быть опасным, то ли заботливый и сочувствующий характер даже к тем, кто пытался убить её.       По крайней мере, так думал Корэмицу.       — Удвойте! Нет, утройте стражу! — отец Ёхиме кричал и отдавал приказы за задвинутыми фусума, и были видны тёмные силуэты его и слуг. Те ответили, что поняли приказ, и послышался быстрый топот ног.

***

      — Слыхали о Ёхиме из дома наместника?       — Говорят, она исцеляет даже безнадёжных больных.       — А её красота поражает воображение.       — Если получить её Икигимо, наверняка станешь намного сильнее.       — Её Икигимо поможет нам завоевать мир!       Такого рода слухи дошли до Нурарихёна быстрее, чем он и его Хякки-Яко успели хоть немного обосноваться в Киото. А так как о Ёхиме Нурарихён слышал чуть ли не из каждого всевозможного ящика, то он решил самостоятельно поглядеть, что из себя представляет эта Ёхиме на самом деле, действительно ли она — первая красавица Киото, а на Икигимо ему было плевать. Откладывать в долгий ящик то, что ему хотелось сделать, Нурарихён не любил, так что на второй или третий день пребывания в Киото, когда ему уже стало совсем нечего делать, он отправился в особняк, где жила Ёхиме.       Отыскать дом, где жила девушка, было нетрудно, проникнуть — ещё проще. Нурарихён оказался подле ворот как раз тогда, когда аякаши, позже убитый Корэмицу, проник на территорию дома, изрядно напугав людей. Нурарихён под покровом Мейкё Шисуя проскользнул следом, пользуясь удобной возможностью и сломанным барьером, который оказался уж очень слабым. Даже странно.       Добрался ёкай до места событий к моменту смерти первого незваного гостя. Прислонившись к поддерживающей крышу балке, он стал наблюдать за реакцией Ёхиме. Он не обратил особое внимание на относительно спокойную реакцию Ёхиме на аякаши, зато признал правдивость слухов о её красоте: длинные, почти чёрные волосы, ровным водопадом падающие на спину; аккуратно подстриженная, ровная чёлка и светло-карие глаза; длинные, струящиеся кимоно одно поверх другого и наброшенное на плечи хаори с изображением распустившихся цветов сакуры.       Действительно, прекрасна, и сердце Нурарихëна отчего-то затрепетало.       От любования девушкой его отвлекли онмёдзи и крики возмущëнного мужчины. И если про второго человека Нурарихëн быстро забыл, то вот первому хоть каплю времени уделить стоило.       Поняв, что онмëдзи из клана Кейкаин собирается усилить печати, ëкай скрылся, однако территорию особняка не покинул, предпочитая затаиться и подождать наступления ночи. Уходить Нурарихëн не собирался.       Вечерние сумерки окончательно накрыли Киото, стали появляться звëзды, которые можно было без труда разглядеть на летнем небе — ни единого облачка не наблюдалось.       Корэмицу, как и сказал, увеличил как силу барьера, так и количество людей. Да и отец Ëхиме приложил руку к усилению охраны, так что весь двор, казалось, был заполнен преимущественно мужчинами с копьями в одеждах онмëдзи: штаны-хакама и сокутай. Виднелась даже парочка шикигами, снующих около своих хозяев.       Корэмицу принял решение, что самой Ëхиме нужно какое-то средство самообороны, достаточно мощное, чтобы навредить любому ëкаю, и достаточно простое в использовании. Ведь никто не может находиться рядом с девушкой двадцать четыре часа в сутки.       — Ëхиме-сама, пожалуйста, примите этот клинок, — Кейкаин, почтительно преклонив колени, протянул ей спрятанный в причудливо расписанные ножны клинок.       — Этот клинок?.. — будто эхом повторила Ëхиме, принимая меч.       — Меч, в который вложили свою силу онмëдзи... Он становится сильнее каждый раз, когда им ранят аякаши. Тех, кто алчет вашу силу становится всё больше и больше... Пожалуйста, держите его всегда при себе на всякий случай, — объяснил всё Корэмицу, прикрыв глаза.       Ëхиме молча кивнула, и мужчина покинул её комнату, поклонившись.       Поднявшись на ноги, она неспешно, с какой-то усталостью, что прослеживалась в её движениях, подошла к раздвинутым сëдзи и подняла глаза на небо, не желая смотреть во двор. В руках она сжимала меч.       — Отец так изменился... — девушка испустила полный тяжести вздох.       "И всё из-за меня... — мелькнула в её голове мысль уже не первый раз".       Хотя Ёхиме и предпочитала не вспоминать тот день, когда её затворничество стало окончательным и не терпящим никаких исключений, от воспоминаний она не могла никуда деться. Ей было около шести лет, она росла под присмотром слуг и отца, бывшим в то время ещё заботливым и добрым. Он не думал только о деньгах и об увеличении их количества. Матери своей Ёхиме никогда не помнила, а отец почти не говорил о ней.       Раскрывшее её способности происшествие произошло по вине в большей степени самой Ёхиме: ей много раз говорили не бегать по деревянной веранде и коридорам, особенно, только что вымытым, особенно, в длинных одеждах. Рано или поздно она должна была поплатиться за своё непослушание... Ёхиме банально столкнулась с одной из служанок, нёсшей посуду. Обе упали, и если маленькая Ёхиме особо не пострадала, отделавшись лёгким испугом, то вот девушка-служанка, выронив керамические изделия и разбив их, поранилась. Поднялся крик, все старались удостовериться в безопасности Ёхиме. Сама же девочка, не отрываясь, смотрела на капающую из раны кровь. Спустя несколько секунд Ёхиме, не до конца понимая, откуда в ней проснулась эта решимость, поднялась на ноги и спешно подошла к девушке. Та сразу начала извиняться за свою неуклюжесть и просить Ёхиме быть милостивой.       — Ей надо помочь! — решительно заявила тогда девочка и схватила служанку за руку, желая поставить ту на ноги.       Но не рассчитала сил. Рука Ёхиме соскользнула на рану, и девушка, не сдержавшись, зашипела от боли.       Ёхиме ойкнула и отпустила её, после, поняв свою ошибку, приподняла ладони над раной, словно пыталась каким-то неведомым ей самой образом остановить кровотечение. И у неё это действительно получилось. Появился желтоватый светящийся шарик, которому стоило только коснуться пореза, как тот быстро исчез.       Это вызвало ещё большое недоумение у всех, кто видел сие действие, у Ёхиме, в том числе. Конечно же, её отец узнал об этом случае, стал расспрашивать дочь и развивать её силу. Поначалу Ёхиме, следуя советам отца, помогала всем, выходя на улицу и вылечивая даже самых безнадёжных больных. Однако с годами сердце отца черствело, а советы и ласковые просьбы помочь тому дяде или той тёте превратились в молчаливые приказы. Теперь Ёхиме не могла покидать пределы особняка, потому совсем позабыла о том, каков мир. Она и без напоминаний отца знала, что нужно делать, получая в ответ либо наспех брошенное "Молодец", либо ничего. А внимание отец обращал на неё только в случае опасности, в остальные же дни Ёхиме чувствовала себя пустым местом или запертой в клетке птицей. Заботливой, жалеющей и доброй, но одинокой и печальной.       Она видела тёмную, деревянную стену, за которой раскинулся многолюдный Киото, и чувствовала свежий ночной воздух, проникающий в её комнату. Такой манящий и освежающий и одновременно нагоняющий с трудом выносимую тоску. Одно время она желала оказаться вне дома, хотя бы на чуть-чуть, ещё раз вспомнить то ощущение какой-никакой свободы и позабыть о духоте. Но со временем Ёхиме спрятала свою эгоистичную, по её мнению, хотелку. Она ведь не может оставить отца или подвести его, верно? В Ёхиме ещё жили её тёплые чувства к отцу вопреки всем его поступкам. И девушка продолжала убеждать себя, что во всём, что происходит с её отцом, виновата лишь её сила, значит, она тоже.       Ёхиме прикрыла глаза, наслаждаясь порывами ночного ветра, но лицо её так и осталось грустным и задумчивым.       — Твоё погружённое в думы невесёлое лицо так прекрасно в свете луны.       Совершенно незнакомый мужской голос заставил девушку вздрогнуть и резко обернуться, даже не сразу поверив в происходящее. Кто-то сумел обойти всю выставленную охрану?       Сжимая в руках клинок, она взглянула на незваного гостя. Незнакомец обладал длинной и необычной шевелюрой, уложенной набок, частично светло-жёлтой, частично чёрной, на конце собранной в короткий хвост. Перед ушами свисали чёрные пряди, а под глазами были странные отметины. Гость носил тёмно-синее кимоно с расписанным треугольным узором воротом и тёмное длинное хаори. Держа в зубах курительную трубку, он с ухмылкой смотрел на Ёхиме в ответ.       — Ты кто такой?! — девушка только и успела, что вытащить клинок, когда ощутила чужие пальцы, коснувшиеся её подбородка.       Ножны упали со стуком на пол.       — Слухи не врут, ты удивительная красавица, — он стоял за её спиной, схватив её другой рукой чуть выше сгиба локтя.       Страх сковал тело девушки, она боялась пошевелиться, но поняла, что подобной скоростью и способностью проскользнуть незаметно мимо онмёдзи мог обладать только аякаши.       Ёхиме впервые находилась так близко к ёкаю и впервые рядом не было никого, кто мог бы ей помочь.       Она не знала, что делать: кричать, попытаться отбиться или поступить как-то иначе?       — Нет! Пусти! — выбрав первый вариант, девушка попыталась сопротивляться, насколько это вообще было возможно в её положении, но хватка была крепкой, хотя и не причиняла боли.       — Ты красавица, а Карасу-Тенгу не верил, — ухмылялся он, заглядывая в её лицо.       Ворон, когда узнал о задумке Нурарихёна, отнёсся к поступку господина максимально скептически, как и к самим слухам, так что Верховный Командующий клана Нура умудрился ещё и пари заключить.       Но Ёхиме не прислушивалась к его словам.       Аякаши... Он пришёл за её Икигимо... Как же быть?.. Она ведь должна хоть что-то сделать, иначе... Раз уж никого нет поблизости, того же Корэмицу, разве она не может сама за себя постоять?.. Или хотя бы попытаться?.. Не зря же ей отдали этот меч. Он же вроде становится сильнее, если им ранить ёкая, да?.. А потом она что-нибудь придумает...       Все эти мысли быстро пронеслись в голове Ёхиме, и она с силой сжала меч.       Нурарихён заметил её движение и хмыкнул, не думая, что девушка может причинить ему серьёзный вред.       Ёхиме, извернувшись, неуклюже и неумело махнула клинком, на секунду зажмурившись.       Нурарихён вовремя отшатнулся, отпуская девушку, и меч прошёлся наискось по руке, которой он инстинктивно прикрылся. От неожиданности ёкай даже трубку курительную выронил. Однако почти сразу на губах Нурарихёна вновь появилась ухмылка, очень довольная:       — Я-то думал, ты хрупкая и беззащитная девушка, а, оказывается, можешь за себя постоять, — он снисходительно взглянул сначала на девушку, потом — на рану.       Чего Нурарихён не ожидал, так это того, что порез начнёт не просто сильно кровоточить, а кровь из него станет хлестать в разные стороны.       — Эй... — ухмылка мгновенно пропала. — Это необычный меч?       С каждой секундой бездействия он ощущал всё большее жжение, будто что-то неизвестное разъедало его руку изнутри.       Ёхиме, будучи поражённой не меньше самого Нурарихёна, смотрела на хлещущую кровь, такое она тоже видела впервые.       Следуя привычке, а не голосу разума, она подорвалась с места и протянула руки к ране.       Знакомый девушке желтоватый свет возник на несколько секунд. Крови становилось всё меньше. Рана затягивалась. В итоге, остался только след от клинка на повреждённой коже.       Когда свечение пропало, Нурарихён растерянно хлопнул глазами пару раз, пытаясь осознать произошедшее за последние минут пять. Он пришёл удостовериться в правдивости слухов, после решил остаться и понаблюдать за Ёхиме ещё какое-то время, даже вполне мило пообщался. Но в конце концов, его сначала резанули мечом, а потом и вылечили. Стоило помнить, что последнее сделала замеревшая перед ним девушка. Ёхиме, не заметившая, что сбилось её дыхание, тоже пребывала в недоумении, не понимая, что сподвигло её помочь ему. Но что вызывало больше вопросов так это искреннее удивление гостя, которое девушка увидела на его лице, когда подняла глаза.       Это впервые, когда она видела такую яркую, человеческую эмоцию на лице ëкая.       — Кажется... прошло... — первой подала голос именно девушка, опуская взгляд на руку.       Нурарихён посмотрел на свою конечность, быстро переключившись на Ёхиме.       — Кто ты? — он наклонился к ней, вглядываясь в её лицо, будто пытался что-то узнать.       Он-то был уверен в обыкновенности девушки, однако теперь подобные мысли его голову не посещали.       Ёхиме не уловила смысл его вопроса, потому по-глупому, растерянно смотрела на него в ответ, всё же заметив, что в золотых глазах загорелся огонёк интереса, совершенно безобидного, на удивление серьёзного.       Оба замерли в молчании в комнате, куда проникал ветер с улицы, где потрескивала горящая свеча.       — Госпожа, с вами всё хорошо?       С едва заметными нотками беспокойства голос Корэмицу из-за фусума заставил обоих дёрнуться и дружно посмотреть на плотно закрытые двери.       Онёмдзи обходил особняк, когда ощутил слабую, едва заметную ёки. Решив не рисковать, мужчина спешно направился к комнате Ёхиме, попутно думая, кому могла эта ёки принадлежать. И вот он стоит, замерев перед её дверьми, и ждёт ответа.       Появление онмёдзи в его планы не входило никоим образом, потому Нурарихён нахмурился, но признался себе, что задержался. Сегодня.       — Нурарихён, — он подался вперёд и шепнул Ёхиме на ухо своё имя.       — А?       Поток внезапного ветра всколыхнул её волосы, и она повернулась к раскрытым сёдзи.       Незваный гость стоял в проходе, с подобранной курительной трубкой в руках, держась за створки двери.       Они встретились взглядами.       — Так зовут меня люди, — усмехнулся он, сощурившись. — Интересная ты. Я ещё вернусь.       Ёхиме показалось, что в следующую секунду ёкай засмеётся.       Однако Нурарихён не намеревался более оставаться на территории особняка. Он запрыгнул на деревянное ограждение по периметру веранды на первом этаже. Далее — прыжок, потом — ещё один. Тёмно-синее хаори и волосы колыхались от ветра, а вскоре пропали из виду вместе с хозяином, скрытые под новым покровом Мейкё Шисуя. Старый он набросил на всю комнату Ёхиме, дабы никто им не помешал, однако неожиданная травма поспособствовала потере контроля.       — Госпожа! Что-то случилось? — не получив ответа сразу, Корэмицу спросил ещё раз.       Ёхиме вздрогнула, когда поняла, что смотрела, не отрываясь, туда, где был ёкай.       — Всё в порядке, — поспешила успокоить она онмёдзи.       Хотя ничего в порядке не было.       Корэмицу, настороженный, с сомнением отнёсся к ответу девушки, но ничего говорить против не стал. С этими везде снующими и опасными ёкаями никакого отдыха.       Следующим утром было найдены тела женщины с вырванными, пустыми глазницами, и младенцем в таком же состоянии. Их в лужах собственной крови обнаружили прохожие, решившие заглянуть в один из храмов. Трупы лежали возле одного из каменных фонарей, руки женщины были раскинуты в неестественном положении, а завёрнутый в пелёнки ребёнок припал к груди матери, на лице которой застыла гримаса ужаса.

***

      Замок Осака находился чуть более, чем в пятидесяти километрах от Киото, и в нём располагалась фракция одной из семей, желающих получит власть.       — Дела в городе плохи, — произнёс мужчина в возрасте в штанах-хакама, кимоно, дзимбаори и катаной на боку. — Улицы просто кишат ронинами. Они занимаются разбоем и похищениям, к тому же... Ходят слухи, что они причастны к пропажам и смертям младенцев.       Он сглотнул, склоняя голову ещё ниже, явно боясь гнева хозяйки замка.       Она со стуком вытряхнула оставшийся табак из кисерý и взглянула на стоящего на коленях мужчину. По обеим сторонам просторного зала, погружённого в темноту из-за плотно закрытых окон, расселись другие люди, чья одежда отличалась от одежд говорившего только цветом.       — Необязательно сообщать такие подробности, — ответила ему женщина, сидевшая во главе.       Нельзя было точно сказать, сама леди была полной или то был эффект многослойных одежд, множества кимоно, среди которых верхним было тёмно-синее с тёмно-розовым верхом, и длинного чёрного с белым хаори, на котором в некоем порядке располагались различные узоры. Волосы длинные и чёрные свободно падали на спину, вместо сбритых бровей два тёмных пятна на сильно вытянутом лице, коричнево-зелëные глаза под тяжестью вечно полуприкрытых век, будто женщина думала о чём-то другом или сильно скучала.       — Наш род Тоётоми и так сейчас в очень неприятной ситуации, — дама буравила тяжёлым взглядом мужчину. — Надеюсь приготовления к торжественному приёму Токугавы, — она взяла паузу, прикрыла глаза и заново закурила, взяв трубку в тонкие, немного вытянутые пальцы. В сумраке, который разгоняли лишь парочка напольных фонарей, было отчётливо видно, как краснеет подожжённый табак, — завершены? — после окинула взглядом, сильно щурясь, всех остальных присутствующих, и голос её наполнился суровостью и металлом.       — Однако, Йодо-доно... — вновь подал голос ранее говоривший мужчина. — На улицах говорят, что замок Осака свободно посещают аякаши. Сплетни такого рода сильно задевают репутацию рода Тоётоми...       — Ну что за вздор? Ха-ха-ха, — Йодо рассмеялась, чуть запрокинув голову и прикрыв глаза, и её тело всё затряслось. — Вы что же, верите подобной чепухе?       — Нет... — устыдившись своих слов, пробормотал мужчина, чувствуя взгляды других. — Уверен, это полная бессмыслица.       — Так оно и есть, — припечатала его Йодо таким тоном, что собеседник не сумел что-то ещё сказать, и снова рассмеялась, вновь затрясшись всем телом.       После окончания собрания Йодо первая покинула зал в сопровождении нескольких ближайших к ней людей и направилась к другой комнате. Дойдя до уже отворённых сёдзи, Йодо повертела головой, выглядя со стороны несколько подозрительно, и скользнула внутрь комнаты. За ней последовали те, кто шёл позади женщины ранее, о чём-то общаясь между собой.       — Йодо-доно... — тот самый мужчина, что говорил на собрании с Йодо, из-за угла наблюдал за этими шепотками и встречами, которые происходили уже не первую ночь. — Куда же вы уходите... в такой поздний час? — но проверять он никогда не решался. Не решился и сейчас, потому с тяжёлым сердцем и беспокойством на душе ушёл.       Хаяте проводил человека взглядом, развалившись на стене, и вновь обратил внимание на закрытые сёдзи. Уходить, не поздоровавшись, он не собирался.       В заполненной тьмой комнате всё также сидящая во главе принявших истинный облик аякаши Йодо излучала вполне осязаемое недовольство.       — Кто бы мог подумать... что после смерти Хидэёси, Тоётоми так быстро ступили на путь, ведущий к падению... Главой должен был стать Хидэёри, но эта жалкая марионетка не способна управлять людьми, потому и наши надежды управлять страной... — она прикрыла глаза, с шумом вдыхая и выдыхая. — Нам не хватает "силы", — она сжала покоящиеся на коленях руки в кулаки.       Сидящие по обе стороны ëкаи: пепельноволосый самурай, средних лет мужчина с густыми, как у филина, бровями, юноша с деревянной, щербатой доской на правой половине лица и многие другие — не думали сказать что-то, почтительно слушая Йодо, готовые к исполнению приказов.       — Правление Токугава, без сомнений, станет временем, когда аякаши придётся трудно... Мы должны действовать, пока ещё не поздно, — Йодо немного помолчала, и не было понятно, ожидала ли она каких-то слов от своих подчинённых или нет. — Так... это готово? — женщина повернула голову в сторону одного из ёкаев.       — Так точно... — едва слышно, но чётко ответил тот. — Вот оно, — он подошёл к Йодо и протянул глиняный горшок, открывая деревянную крышку.       — О-о-о-о, — голос Йодо стал довольным. — Вижу, вижу.       Женщина достала двумя пальцами из сосуда красно-коричневую мягкую свежую печень, с которой капала вязкая жидкость.       — А-а-ам... — Запрокинув голову, она поднесла человеческий орган к широко раскрытому рту и опустила его туда.       Послышалось чавканье и посасывание.       Проглотив печень, Йодо довольно провела длинным тëмно-розовым языком по растянутым в широкой улыбке губам, слизывая оставшиеся капли тëмной крови.       — Мне нужно больше силы, — с приподнятым уголком рта, в какой-то экстазной улыбке она накрыла свой выпирающий живот ладонями, с материнской лаской поглаживая. — Ради этого неродившегося ребëнка... Ради меня, Хагоромо Кицуне.       — Да уж... Идут даже не годы, а целые века, но ты всё не меняешься, Хагоромо, лапушка, — возле самого уха Хагоромо раздался знакомый, притворно ласковый голос того, кого бы она очень не хотела видеть, желательно, никогда. — С другой стороны, я не мог не восхититься твоим упорством! — громко хлопнул в ладоши Хаяте, сидя на корточках аккурат рядышком с ёкай.       Подчинённые Хагоромо Кицуне дёрнулись, несколько аж вскочило на ноги, хватаясь за оружие.       — Какие вы тут все злые, разве так встречают старых знакомых? — с притворным сожалением вздохнул Хаяте, поднимаясь и выходя на середину залы, нисколько не боясь враждебно настроенных аякаши.       — На кой чёрт явился сюда?! — огрызнулся один из тех, кто в следующую секунду приставил к горлу Хаяте катану.       — Кстати, Хагоромо, лапушка, ты такую занимательную речь толкнула, жаль, что короткую, — Баку обращался к лисице, игнорируя присутствие кого-то ещё.       Женщина, до этого смотревшая в пол, подняла взгляд, сталкиваясь с ядовито-зелёными глазами.       — Пошёл вон, — прошипела она, изо всех сил сдерживая дрожь.       — Чего? Ты выгоняешь меня, когда мы только-только встретились спустя аж 400 лет?! Как же так, Хагоромо, лапушка? — Хаяте театрально приложил ко лбу тыльную сторону ладони. — Мы с тобой хорошо побеседовали в прошлый раз, разве не так?       — Пшёл отсюда, сволочь! — резко взвизгнула Йодо, скалясь, что сделало её лицо неприглядным.       На это Хаяте лишь растянул ухмылку. Довольную. Широкую. Издевательскую.       — Неужели ты так и не выучилась манерам, м? — он наклонил голову набок, натыкаясь на катану.       По шее и лезвию почти сразу потекла кровь.       Хаяте повернулся к Хагоромо, собираясь подойти к ней вновь. Его намерение можно было прочитать по глазам, потому на пути возник один из подчинённых Хагоромо.       — Даже не думай сделать и шаг, — сурово произнёс мужчина с густыми бровями.       — Ты оскорбил госпожу, нет тебе прощения, — будто приговор, озвучил мечник с пепельными волосами, хмурясь.       — Я с удовольствием вышвырну тебя отсюда, предварительно прикончив! — грубо крикнул третий, с доской на правой половине лица, чья катана была в крови Хаяте.       — Закончили? — тон Хаяте стал скучающим, он закатил глаза и схватил ближайшее к нему лезвие меча.       Ему не составило труда сломать его, и металлические куски со стуком упали на деревянный пол.       — Тц! — плюнул юноша, отбрасывая бесполезную рукоять. — В таком случае проще тебя поджарить!       Воздух затрещал.       — Прекрати! — чуть ли не хором воскликнули Хагоромо Кицуне и мужчина, стоявший перед Хаяте.       — Но ведь... — подал дрожащий голос пепельноволосый, поражённый не менее, чем все остальные.       — Он просто развлекается, — Хагоромо Кицуне не сводила с Хаяте пристального взгляда исподлобья, пока за её спиной уже покачивались белоснежные хвосты. — Пропусти его.       Хотя подчинённые и были потрясены приказом госпожи, но все покорно опустили оружие и открыли Хаяте проход.       Не один из ныне присутствующих, кроме самой Хагоромо Кицуне, не видел истинной силы Баку. Они были слишком заняты дракой с другими жителями храма в её прошлое перерождение 400 лет назад, потому Хагоромо пришлось выкручиваться самостоятельно. И её сущность ещё помнила скопившийся за спиной Хаяте осоре.       Реальный.       Осязаемый.       Живой.       Пугающий.       Обладающий собственным рассудком.       Однако сейчас Баку не излучал той ёки, которая была в их прошлую встречу, поэтому лисица и предположила, что Хаяте не убьёт её.       Хотя и в прошлый раз Баку никакого физического вреда ей не причинил, и жизнь оборвал не он, однако Хагоромо это не мешало не испытывать к Хаяте никаких тëплых чувств.       Баку воспользовался предоставленной возможностью и подошёл к Хагоромо вплотную, вновь присев перед той на корточки. С его губ не сходила широченная ухмылка до ушей, обнажающая острые зубы.       — А твои шавки всё также бестактны, лапушка Хагоромо, — елейным голоском протянул Хаяте, глядя ей прямо в глаза. — Ты только взгляни? Одна из них испачкал мою одежду, — он продемонстрировал ей окровавленный ворот ханьфу, качая головой и цыкая. — Нельзя же так с гостями обращаться.       Хагоромо стоило больших усилий не продырявить Баку сразу всеми имеющимися хвостами.       — Кто бы говорил о манерах, — скривила губы Хагоромо, испепеляя Баку взглядом. — Не ты ли ворвался сюда без приглашения?       — Как без приглашения? — в притворном удивлении хлопнул глазами Хаяте. — Я вошёл в открытую дверь, вон, смотри, — и он указал на задвинутые сёдзи. — Конечно, я закрыл их, как вошёл. Было бы ужасно, если бы вас тут застали, верно? — Баку повысил голос, явно обращаясь ко всем, но ответа не последовало, да Баку его и не ожидал.       Хагоромо Кицуне сжала ткань одежды, грозясь продырявить её.       — Почему ты здесь? — она сделала глубокий вдох, затем — выдох и выпрямила спину, желая успокоить беснующееся сердце. Тон голоса её стал властным и холодным.       Хаяте её изменения позабавили, он хмыкнул.       — Я только недавно прибыл в Киото и решил навестить тебя, лапушка. Только и всего.       На лице Хагоромо не дрогнул ни один мускул.       — О! Точно! — Хаяте что-то вспомнил, отчего его лицо на секунду вновь стало более-менее человеческим. — Судзин передавала тебе дружественный "привет", — и снова усмешка и прищур ядовито-зелёных глаз, ловящих каждую эмоцию на лице Хагоромо.       Он солгал.       Кончик белоснежного хвоста упёрся в затылок Хаяте.       — Не смей. Упоминать. Её. Имя. При мне! — она смотрела на него дикими глазами.       — Прекрасные эмоции, Хагоромо, лапушка, — от ласкового голоса Хаяте Хагоромо чуть не взбесилась окончательно.       Он наслаждался её страхом, её злостью, её бессилием, хотя сам не мог прикончить её.       — Ты не убьёшь меня, а я не убью тебя, — насмешливо хмыкнул он. — Мы оба попросту не сможем этого сделать, и ты это прекрасно знаешь, лапушка Хагоромо, — пожал он плечами.       Баку замолк на несколько минут, прикрыв глаза. Он выглядел самым спокойным из всех присутствующих аякаши.       — Ты можешь не беспокоиться, лапушка Хагоромо, — заговорил он обыденным тоном, — я не собираюсь вмешиваться в твою деятельность никоим образом, таков приказ, отданный Первой, — Баку выдержал недолгую паузу. — Ведь ещё неизвестно, — его глаза сверкнули издёвкой и откровенным презрением, — воскреснет ли твой мерзкий выродок в этот раз, — выплюнул он с ухмылкой, и все почувствовали, будто на их плечи свалилось что-то тяжёлое.       Ёки Хагоромо Кицуне.       Её хвост всё же прошёл по траектории, целясь в Хаяте, и замер у самого лица женщины.       Волна воздуха и ёки прокатилась по комнате.       Хагоромо Кицуне, тяжело дыша, будто загнанная лошадь, с растрепавшимися волосами подняла голову и посмотрела туда, где был Баку. Её глаза горели жгучей ненавистью, злобой, желанием прикончить Хаяте, стереть его мерзкую рожу с лица земли, заткнуть его грязный рот, разорвать тело на кусочки и втоптать их в грязь за последние слова, произнесённые им.       Он вывел её из себя.       Качающиеся хвосты грозились разнести весь дом.       — Хагоромо Кицуне-сама!       — Хагоромо Кицуне-сама, пожалуйста, успокойтесь!       — Вам нельзя волноваться!       Запаниковали ёкаи, повскакав на ноги.       Если женщина разойдётся, их планам придёт конец.       Хаяте стоял у выхода, уже отворив сёдзи, зная, что Хагоромо смотрит прямо на него.       — Было приятно поболтать, лапушка Хагоромо, — обворожительно и совершенно спокойно улыбнулся он, увернувшийся от её удара. — До скорой встречи.       А потом Баку исчез, игриво подмигнув напоследок.       Хагоромо ещё несколько минут буравила взглядом то место, где стоял Баку.       Она вскинула руку, и аякаши замерли.       В полном молчании прошло ещё десять томительных минут, прежде чем Хагоромо Кицуне начала успокаиваться.       — Ищите повсюду... — пробормотала она. — Мне нужно ещё более ценное Икигимо! Ещё более ценная жизнь!..       Услышав приказ, ёкаи сорвались с места и живой кучей вывалились наружу, разбегаясь в разные стороны, не смея даже взглянуть в сторону хозяйки замка Осака.

***

      Жизнь Ёхиме быстро вернулась в прежнее русло, с той ночи ëкаи более не проникали в её дом, по крайней мере, девушка не сталкивалась с ними лицом к лицу. Однако Ëхиме была спокойна только с виду. В душе же она пребывала в ещё большем смятении, чем раньше.       Желание оказаться за пределами дома, которое девушка так старательно прятала несколько лет, вновь начало возникать в её голове в виде мыслей... А может попытаться уговорить отца выпустить её на улицу хотя бы с охраной?.. Может, после стольких лет, он согласится?       "Нет... Вряд ли отец поменяет своё решение, не такой он человек..."       Он ведь так о ней заботится...       "Тогда, может, уйти самой? Точно же можно как-то покинуть особняк!"       Нет! О чём она вообще думает?! Как она может... Как допускает такие мысли?!       "Прочь! Прочь! Прочь!.."       Она не может уйти... ради отца, ради этого дома... Не может... Ни за что не сможет...       Так, мечась туда-сюда, стараясь позабыть о Киото и о том, что за стеной дома, полного людей, девушка проводила день за днём. Каждый вечер, когда уже наступали сумерки, она отодвигала сëдзи, подходя к ним, и устремляла тоскливый, какой-то опустошённый взгляд вверх, на ночное летнее небо, пока в комнату проникал странно душный воздух. Проведя так некоторое время, девушка обычно возвращалась к себе, закрывала створки дверей и ложилась спать, даже не думая о том, что кое-кто ежедневно совершенно спокойно проникал сквозь поставленный барьер, оставляя его нетронутым.       Нурарихён более не появлялся в её комнате, не пытался как-то заговорить с ней или дать знать о своём присутствии, но пребывал на территории особняка, стараясь понять чем живёт Ёхиме и как, что ей нравится, что нет. Ёкай предпочитал появляться с наступлением сумерек или на час-два раньше. С каждым новым визитом Нурарихён узнавал о девушке что-то новое, и с каждой новой ночью, когда наступала пора уходить, ему не хотелось оставлять её. Когда же девушка улыбалась, пусть совсем чуть-чуть, при общении с кем-то он отчётливо ощущал, как вся его сущность наполняется радостью и счастьем.       "Разве может обычная человеческая улыбка доставлять такое невероятное удовольствие?"       "Может". Отвечал аякаши сам себе и возвращался к своему уже ставшему любимым занятию.       Вместе с тем Нурарихёну хотелось услышать её смех, увидеть более широкую улыбку, вот только чаще он наблюдал переполненное грустью лицо, и его сердце сжималось, будто его с силой сдавливали. Обычно аякаши стоял у веранды, прислонившись к столбу или опёршись на ограждение, подперев кулаком щёку и размышляя, как бы порадовать Ёхиме.       Нурарихён знал о том, что влюбился в девушку. Ему не потребовалось так уж много времени, чтобы понять и принять это. Новые, ранее неизведанные чувства даже отчасти порадовали ёкая, к его собственному удивлению. К тому же, как выяснил Нурарихён на своём же опыте, одно только присутствие Ёхиме рядом с ним, казалось, делало его мир ярче, чем он был.       Выходит, вот так ощущается любовь? И Сецура чувствует к нему то же самое?       Теперь Нурарихён немного понимал её, а не был только осведомлён о наличии самой любви к нему. Вот только к Сецуре Нурарихён, к сожалению женщины, романтических чувств не питал ни до встречи с Ёхиме, ни после.       Обстановку в Киото же он спокойно, даже беззаботно, оставлял на своих подчинённых, при этом будучи в курсе происходящего в городе более или менее. Натто Козо и другие аякаши, в свою очередь, всё же начали задаваться вполне логичными, в данном случае, вопросами: "А куда, собственно, Верховный Командующий каждую ночь, точнее, вечер, уходит?"       Внятного ответа они, конечно же, не получили, Нурарихён просто отмазывался настолько плохо, насколько это вообще возможно, и уходил, не оборачиваясь.       Однако ёкай не проводил в особняке всю ночь, как бы ему не хотелось обратного. Когда Ёхиме окончательно скрывалась в комнате и задвигала сёдзи, Нурарихён ещё немного стоял у её порога, а после, убедившись, что ей не угрожает опасность, покидал территорию особняка. Оставшиеся часы до рассвета он просто бродил по улицам Киото, точнее, по крышам и предавался своим мыслям, крутящимся вокруг Ёхиме и получения титула Повелителя духов. В конце концов, Нурарихён пришёл к выводу, что без Ёхиме даже положение Владыки ёкаев и духов уже не так мило. Точнее, не мило вовсе.       Он размышлял над тем, как выйти из сложившейся ситуации и получить благосклонность девушки. Последнее оказалось под большим вопросом, учитывая его первый визит... Откуда он мог знать, как отреагирует девушка на его новое появление?       На самом деле у него была идея, как можно исполнить желание Ёхиме — покинуть дом, — которое можно было прочитать по её глазам, стоило только всмотреться, однако Нурарихён поначалу считал, что подобная мера чересчур. Да и воспоминания о мече, выкованном онмёдзи, — Нурарихён выяснил, что это за меч — были ещё свежи. Повторения ему не хотелось. Теперь же спустя не одну неделю раздумий — для него это было слишком долго — за неимением других вариантов, которые бы подошли, аякаши вернулся к первому.       С твёрдым намерением следующей ночью явиться перед Ёхиме Нурарихён ушёл, перепрыгнув через стену, решив по привычке скоротать время прогулкой по ночному, погружённому в сон Киото.       — Доброй ночи.       С ним поздоровались, к нему подошли, а он и не услышал.       Повернувшись, моментально насторожившись, Нурарихëн столкнулся с аякаши, на голову или даже полторы превосходящим его по росту, так что пришлось задрать голову.       Ядовито-зелëные глаза сощурились, вспыхнув интересом и даже радостью, словно незнакомец нашёл что-то, что давно искал.       — Я рад нашему знакомству, лапушка Рихён, — елейным голосом произнёс незнакомец, делая шаг назад и склоняясь, заложив одну руку за спину.       — Ты ещё кто? — Нурарихён, чьё веселье быстро улетучилось, увеличил между ними дистанцию, бросая на всякий случай взгляд назад.       — Не стоит волноваться, я пришёл совершенно один, — мило улыбнулся высокий аякаши, на что Нурарихён подозрительно сощурился. — И у меня нет ни желания, ни причин вредить тебе. Меня не надо бояться, — мужчина после последних слов рассмеялся, будто не поверил сам себе.       Не повёлся и Нурарихён.       Внешне незнакомый ёкай не напоминал никого из ранее встречавшихся ему аякаши, особенно внимание привлекала необычного покроя одежда, которую Нурарихён впервые в жизни видел. Вызывал вопросы и фонарь в виде физалиса в руке, пока другую высокий ёкай продолжал прятать за спиной.       — А у меня нет никаких причин тебе верить, — скривил улыбку Нурарихён, внимательно следя за эмоциями собеседника.       — Если бы я хотел, прикончил бы тебя с лёгкостью, — смело заявил незнакомец, глядя на Нурарихёна теперь свысока и с явной насмешкой.       Нурарихён нахмурился, однако нападать не спешил.       Его останавливали необычная ёки собеседника, так что даже его сущность советовала быть наготове, подозрительно наступившая тишина — даже ветра не было, — и то, что из фонаря собеседника вытекало что-то чёрное и густое. Однако направление этого нечто было прямо противоположно его, то есть, оно или они плыли куда-то за спину незнакомца. Ночь мешала Нурарихёну разглядеть подробности.       Нурарихён дёрнулся, когда услышал смешок. Оставив попытки понять, что там за спиной у незнакомца, он взглянул на собеседника. Тот продолжал стоять как ни в чём не бывало, и улыбка его показалась Нурарихёну снисходительной, будто бы он — Нурарихён — ещё совсем зелёный юнец. Это немного раздражало.       — Чего тебе от меня надо, раз не собираешься нападать? — спросил Нурарихён.       — Посмотреть на тебя, лапушка Рихён, — обыденно ответил незнакомец.       Странное обращение Нурарихён пропустил мимо ушей, сейчас оно его мало волновало.       — Насмотрелся? — он сложил руки на груди и вложил в голос побольше раздражения, надеясь спровадить аякаши.       — Хм-м-м... — задумчиво протянул тот, склонив голову набок так сильно, что длинная коса несколько раз качнулась, показавшись из-за спины. — Даже не знаю... — он сначала возвёл глаза к небу, а потом снова заглянул в будто отливающие золотом глаза Нурарихёна.       Они оба молчали, играя в гляделки, разве что Нурарихён испытывал сильное желание вернуться к своим подчинённым или к Ёхиме и, желательно, как можно быстрее.       — Пожалуй, на сегодня я вполне удовлетворил своё любопытство, — незнакомец заговорил первым, прикрыв глаза. — Благодарю, что уделил мне время, лапушка Рихён, — он снова поклонился, и его плечи сотряслись от приступа смеха.       Причину Нурарихён так и не понял.       — Ох, я прошу прощения мои отвратительные манеры, — голос незнакомца вдруг наполнился беспокойством, — я совсем забыл представиться.       — Мне не нужно твоё имя, — отрезал Нурарихён.       Он вообще больше не планировал встречаться с этим типом, потому и на имя ему было наплевать.       — Меня зовут Хаяте, и я очень-очень рад нашему знакомству.       Чисто из вежливости Нурарихён кивнул, косо взглянув на Хаяте.       — И да, Рихён, лапушка, лучше следи за своей обожаемой Ёхиме. Она не находится в такой уж безопасности, как может показаться. Ну, думаю, тебе об этом тоже известно, — с этим словами Хаяте уже не улыбнулся, а ухмыльнулся, обнажая ряды зубов, тянущихся до самых ушей, и, развернувшись, ушёл.       Нурарихён молча проводил его хмурым и серьёзным взглядом, не думая останавливать его или пытаться вытащить что-то ещё, хотя при упоминании об опасности для Ёхиме он невольно сжал руки в кулаки. Какое бы впечатление не производил Хаяте, в его словах была правда, и Нурарихён понимал и признавал это. Хагоромо Кицуне в последние дни довольно-таки сильно активизировалась, а учитывая способности Ёхиме, нельзя было исключать визиты лисицы и к ней.       Нурарихён не мог этого допустить.       Ему стоит поторопиться, пока кто-то не помешал.

***

      Ёхиме смотрела на небо, чуть затянутое облаками, и только начинающий расти месяц, отчего улица казалась темнее обычного.       — Госпожа! — Корэмицу по привычке обходил особняк по периметру, убеждаясь, что с барьером всё в порядке. — Вы хорошо себя чувствуете?       Даже кто-то вроде него не мог не отметить, что настроение девушки с каждым днём становилось всё хуже и хуже, хотя Ёхиме и пыталась тщательно это скрыть, потому её улыбка становилась всё более и более натянутой. Особенно когда девушка вела беседы с отцом, точнее, перекидывалась парой слов.       — Всё замечательно... Благодарю, — вежливо ответила ему Ёхиме и чуть приподняла уголки губ в улыбке.       — Если что-то случится, зовите меня в любое время, — добавил Корэмицу, после чего Ёхиме услышала удаляющиеся шаги онмёдзи.       Однако Кейкаин старательно повторял один и тот же маршрут из раза в раз не только из соображений безопасности, но и потому, что в последние дни он постоянно чувствовал ёки рядом с Ёхиме, но такую слабую, что не мог найти её источник. Конечно, первой мыслью было проникновение аякаши, но ёкаи не могут проникнуть сквозь барьер. Это придавало мужчине какой-никакой уверенности, но не прогоняло сомнения полностью. Однако никаких других подтверждений, кроме постоянно появляющейся и исчезающей ёки, не было, даже сам еë обладатель — аякаши — ни разу не показался, потому Корэмицу предпочёл наблюдать и поймать ёкая, когда тот появится. А он обязан был появиться.       Но невольно мужчина всё же задавался вопросом: "Кем должен быть аякаши, сумевший пройти сквозь усиленную защиту?"       А ведь ëкай действительно появился.       — Как здесь душно, — тяжело и устало вздохнула Ёхиме, опуская взгляд.       — Ещё одна ночь тяжёлого труда... для бедняжки онмëдзи, — он выдохнул дым из кисерý с усмешкой на губах. — Но сегодня он прямо-таки постарался.       Ёхиме повернулась и увидела уже знакомого ей аякаши, но страха, как в прошлый раз, не было. В светло-карих глазах отражалось лишь лёгкое удивление — Ёхиме успела позабыть о нём.       Нурарихён сидел, вальяжно развалившись, как у себя дома, на том же месте, что и в прошлый раз, во всё том же немного распахнутом кимоно, обнажающем грудь, наброшенном на плечи хаори и курительной трубкой, в которой Ёхиме узнала вещь отца.       — Как ты прошёл? — спросила девушка, непонимающе глядя на него.       Нурарихён, прикрыв глаза, снова выпустил струю дыма в воздух и взглянул на девушку.       В отблеске света ещё кожа казалась какой-то желтоватой, что вкупе с непониманием в её взгляде и усталостью в голосе, которое девушка старалась скрыть, создавало впечатление, что Ёхиме больна.       — Где ты взял трубку отца? — снова задала она вопрос, не думая звать кого-то из слуг или онмёдзи.       — Хорошая вещица, — усмехнулся Нурарихён, играясь с трубкой, крутя её в руках. — И стоит, наверное, немало.       — Зачем она тебе? — опять вопрос.       Она не сдвинулась с места.       — Я взял её потому, что решил, что в этом доме слишком много роскоши, из-за которой ты как птица в клетке... Я прав? — он немного помолчал, прежде чем задать вопрос самому, при этом внимательно наблюдая за эмоциями Ёхиме.       — Не нужно говорить так... — отрицать девушка не стала и опустила взгляд вниз, в сторону. — Я ничего не могу с этим поделать. Видно такова моя судьба, — обречённо ответила она, после едва слышно пробормотав: — Зачем ты вообще сюда пришёл?       "За Икигимо? — хотела добавить девушка, но язык не повернулся".       Она не смогла сказать ещё и это, да и в голове её появилась мысль, что, желай Нурарихён чего-то — её Икигимо в том числе — давно бы получил и не заморачивался приходом сюда и разговорами. У него было, по меньшей мере, пара недель, чтобы осуществить задуманное. А сейчас он сидит в противоположном конце её комнаты, как и в прошлый раз, но, похоже, не собирается нападать, по крайней мере, сразу.       Странно...       Нурарихён и сам замолчал, вновь закуривая.       — Если ты ничего не можешь сделать, то я могу, — заявил он, и вновь на его губах появилась предвкушающая ухмылка, до этого пропавшая, так как молчание не предполагало её наличие.       — Что? — Ёхиме косо взглянула на него, совершенно не понимая, что тот имеет в виду, отчего слегка нахмурилась.       — Как насчёт выйти отсюда? — задал главный вопрос Нурарихён, подаваясь вперёд. — Здесь так душно, что мне самому становится трудно дышать. Тебе ведь тоже, верно? — он слегка сощурился, и глаза полыхнули золотом.       — Э-э?! — за всё время их непродолжительных бесед на лице Ёхиме впервые отразилось неверие в услышанное, отчего ухмылка аякаши на секунду стала полной облегчения улыбкой. — Это невозможно. Я не могу выйти! Ради этого дома... и ради отца... Я должна оставаться в этом доме. К тому же охрана... — залепетала девушка, явно занервничав, и взгляд её заметался туда-сюда по полу.       Однако Нурарихён успел уловить в светло-карих глазах блеск желания самой Ёхиме, желания выйти наружу. Может, даже отчаянную жажду.       Ей нужно было решиться, и раз у неё не получается самостоятельно это сделать, он поможет.       — Не могу выйти наружу... Никак... Никак не могу! — продолжала бормотать Ёхиме, борясь с собой, со своими собственными желаниями, которые продолжала считать уж очень эгоистичными.       — Ай! Ай-яй-яй! — запричитал Нурарихён, хватаясь за уже зажившую руку и изо всех сил стараясь показать, как ему больно. — Моя рука!.. Я её сильно поранил!..       — Э? Что... что такое? — и всё же Ёхиме поспешила приблизиться к Нурарихёну и протянуть руку, чтобы осмотреть несуществующую рану и помочь скорее по привычке, вовсе не задумываясь о возможном обмане.       Ёкай резво вскочил на ноги, схватил девушку за запястье и потянул на себя.       — Ну вот, поймал! — чуть ли не смеялся довольный собой Нурарихён, разглядывая черты лица Ёхиме, которые вблизи ему казались ещё более милыми и красивыми.       — Ты... Ты обманул меня, аякаши! — Ёхиме попыталась вырвать конечность или отойти, но Нурарихён не дал ей сделать ни того, ни другого.       Сопротивление девушки было недолгим и неумелым, потому Нурарихёну не составило особого труда поднять её на руки, подхватив под колени и спину, и осторожно выскочить наружу, ничего не задев и не наделав лишнего шуму, а всё благодаря покрову Мейкё Шисуя.       — Отпусти! Опусти меня! — девушка не оставила своих попыток освободиться из крепкой хватки.       — Ты же сама хочешь выйти, почему же сопротивляешься? — заданный серьёзным тоном вопрос заставил Ёхиме замереть и вновь отвести взгляд, дабы не сталкиваться с пристальным взглядом ёкая.       Снова мечется... Она снова мечется...       Ей уже так надоели эти метания из стороны в сторону... Аж тошно становится...       — Подумаешь, одолжу тебя на одну ночь, — снова заговорил Нурарихён непринуждённым и весёлым тоном, желая развеять все её сомнения. — Не бойся, к утру верну тебя в целости и сохранности. Обещаю, — у него получилось заглянуть ей в глаза и смолкнуть на несколько секунд, чтобы Ёхиме поверила ему.       Девушка смотрела в эти удивительно честные глаза с золотистым отливом и не могла принять то, что не может не верить ему. Этой ночью Нурарихён ей казалася совершенно другим, не было того нахального и самоуверенного взгляда, каким он смотрел на неё в самом начале.       — Только не злись, ладно? — поняв, что Ёхиме так или иначе расслабилась, Нурарихён ощутил невероятную радость и, покрепче прижал к себе девушку. — Просто попробуй получить удовольствие!       А почувствовав, что девушка сжала ткань его одежды в ответ, он чуть не споткнулся прям на ровном месте, хотя и понимал, что сделала так Ёхиме инстинктивно.       Ёкай неслышно бежал мимо охранников, ловко обходя их, пока Ёхиме с ещё большим удивлением, так похожим на удивление ребёнка, глядела по сторонам. Завидев фигуру отца, зевающего и идущего спать, девушка не удержалась и крикнула:       — Отец!..       Но мужчина никак не отреагировал, продолжив свой путь.       — По... почему он нас не заметил? — Ёхиме провожала взглядом отца, пока могла.       Видя её такое живое удивление, Нурарихён не мог не рассмеяться.       — Ну, я ведь Нурарихён! — ответил, не сбавляя темп, он девушке, когда та взглянула на него с тем же вопросом.       В какой-то момент он оттолкнулся от земли и взмыл в воздух. Свежий ночной ветер ударил Ёхиме в лицо, всколыхнув её волосы.       Нурарихён перемахнул через стену и, убедившись, что девушка в порядке, продолжил свой путь.       Впервые за долгое время выбравшаяся за переделы дома, Ёхиме с едва скрываемым восторгом рассматривала освещённые улицы Киото, полные людей, насколько ей позволяло её положение.       — Так много людей... — пробормотала девушка.       Она не могла не прислушиваться к говору прохожих, не могла не концентрировать внимание на домах, деревьях или дороге, не могла не вдыхать запах, идущий из домов и с улиц, желая погрузиться в эту новую для неё атмосферу свободы с головой. Но страшно тоже было, потому Ёхиме посильнее прижалась к Нурарихёну.       Рядом с ним почему-то было поспокойнее...       — Что такое? — ласково обратился к ней Нурарихён, заметив мелькнувший в светло-карих глазах испуг, и сбавил ход, перейдя на шаг. — Нас никто не увидит. Видишь? Нурари-курари-то. Знаешь же, что это значит? — снова сощурился ёкай.       Ёхиме робко кивнула.       В детстве её пугали, говоря, что все аякаши умеют издавать такие звуки. С годами Ёхиме поняла, что это ложь, однако ему, Нурарихёну, эта фраза подходила лучше, как ни подходила никому другому.       — Тогда верь мне. Верь Нурарихёну, — он произносил эти слова с такой непоколебимой уверенностью, что у Ёхиме просто не получилось подвергнуть их сомнению.       Снова.       — Нурарихёну? — она всё же назвала его имя.       — Ага, это имя свободного аякаши, — прикрыл глаза Нурарихён, кивнув. — Почему бы и тебе не жить, как ты сама хочешь, а не по чьей-то указке?       Сердце девушки предательски пропустило удар, и она почувствовала, как лицо почему-то становится тёплым, особенно щёки. Опять. Когда это произошло впервые? Когда Нурарихён притянул её к себе и поднял на руки, отрывая от земли? Или когда он заглянул ей в глаза с обещанием? А может, ещё раньше, когда предложил ей выйти наружу?       И всё это произошло с ней за одну ночь, и продолжает происходить сейчас.       Может, ей стоит прислушаться к его словам?.. Или хотя бы обдумать их?.. Так... на всякий случай...

***

      Прибыв в западную часть города, в район Симабара, где обосновался клан Нура на время пребывания в Киото, Нурарихён опустил Ёхиме, ставя ту на ноги, и подошёл к освещённой парочкой фонарей деревянным дверям с виду ничем не примечательного двухэтажного матия. Ёхиме же, немного осмелев, с любопытством посматривала по сторонам, удивляясь, что прохожих в округе не было.       — Идём, — Нурарихён положил ей руку на плечо и слегка потянул на себя.      Девушка дёрнулась и, виновато взглянув на ёкая, последовала за ним.       — О-о-о!       Как только Ёхиме зашла внутрь, со всех сторон раздались удивлённые возгласы, в то время как взору девушки предстали аякаши: трёхглазые, безротые, рогатые, напоминающие зверей и те, кого было очень легко спутать с обычными людьми.       — Хо-о-о! Так вот оно что! — воскликнул Натто Козо, разглядывая гостью.       — Так Главнокомандующий каждую ночь шастал к первой красавице Киото? — ухмыльнулся Ко-Óни.       — Первая красавица Киото! — поддакнул Тофу Козо.       — Что скажешь, Карасу-Тенгу? — пока ошеломлённая Ёхиме большими глазами пыталась сообразить, куда её привёл Нурарихён, аякаши обратился к Карасу-Тенгу, ещё не успевшему уменьшится.       — Я проиграл. Зря счёл эти слухи пустой болтовнёй, — прикрыл глаза ворон, признавая поражение.       Нурарихён довольно хмыкнул.       А вот Сецура не была так довольна присутствием Ёхиме и исподлобья недовольно её разглядывала даже чересчур пристально.       — Ревнуешь, Юки-Онна? — заметив её плохое настроение, подтрунил Хитоцуме, кусая кончик кисерý.       — Чушь не мели! — возмутилась Сецура, смутившись, и зыркнула на Óни, так что тот инстинктивно сделал пару шагов в сторону от женщины, опасаясь за своë здоровье.       — О... они все — аякаши? — решила на всякий случай уточнить Ёхиме, повернув голову к Нурарихёну и понизив голос до шёпота, прикрыв рот рукавом, боясь, что ёкаям может не понравиться её вопрос.       — Не бойся. Это мои подчинённые, — успокоил её Нурарихён, после чего девушка перестала чувствовать его руку на своём плече.       Стоило Нурарихëну отойти, как девушку окружили со всех сторон ëкаи.       — Ты же Ëхиме, да? — уточнил Тофу Козо.       — Я слышал ты вообще на улицу не выходила, — прогундосила гигантская голова.       — Хэй-хэй! — подëргал её за рукав кимоно Натто Козо. — Играть умеешь? Нет? Тогда пошли! Я не я буду, если не научу тебя играть! — ëкай потянул Ëхиме за собой, и некоторые аякаши довольно согласились с Натто.       Другие же предпочли понаблюдать за девушкой со стороны.       — Эм... Эй... Н-нурарихëн-сама!.. — попыталась воззвать Ëхиме, чувствуя себя несколько не в своей тарелке, к аякаши, но тот, закурив взятую из особняка девушки кисеру́, с закрытыми глазами прошёл к Хитоцуме, Гьюки и остальным, усевшись в противоположном конце комнаты.       Пока Ëхиме здесь, она может не волноваться о том, что кто-то может навредить ей, и Нурарихëн хотел, чтобы девушка сама в этом убедилась.       А он присмотрит за ней.       Ëхиме оттащили в глубину комнаты, усадили на пол и всучили небольших размеров веер.       — И... И как в это играть? — неловко поинтересовалась девушка, рассматривая вещь и поглядывая на Натто Козо, который игру и предложил. — Я никогда раньше не пробовала...       — Так... Ну, слушай... — принялся объяснять Натто Козо с поддержкой то и дело поправляющего его Ко-Óни.       "И это... ëкаи, которым нужно моë Икигимо?.. — крутились в голове мысли Ëхиме, пока она одним ухом слушала правила игры. — Но они... совсем не похожи на тех, кто обычно проникал в особняк... "       И это было так странно, так необычно, но... весело.       — Теперь смотри! — закончив разъяснять, Натто Козо взял другой веер и, прицелившись, бросил его.       — Ну, поняла? — возник с другой стороны Тофу Козо.       — Неплохо, да? — посмотрел на девушку Натто Козо, полученные очки которого были средними.       — Ага... — робко кивнула Ëхиме, и на её губах появилась такая же улыбка, едва заметная, неловкая, но искренняя. — Снаружи... И правда очень весело.       — Теперь твоя очередь! — решительно воскликнул Натто Козо.       — Давай! Давай! — Подбадривали её на два голоса Тофу Козо и Ко-Óни.       Казалось, радость и веселье аякаши передались и самой Ëхиме. Девушка перехватила веер поудобнее и постаралась повторить движения Натто Козо.       Распахнутый веер закрутился в воздухе и приземлился аккурат на обе маленькие конструкции, в то время как веер, брошенный Натоо Козо, в прошлый раз застыл только на одной.       — Ва-а-а-ау! Ëхиме! — воскликнул Натто Козо, даже не веря своим глазам.       — Да это же "Парящий мост мечты" — целых пятьдесят очков! — поддержал Натто Козо ëкай, напоминающий Бакэнеко, у которого были видны одни лишь глаза — остальные части лица скрыты платком, а лоб обмотан банданой.       Волосы были короткими, чëрными и лохматыми, с торчащими, оборванными ушами.       — С первого раз выбить — да ты мастерица! — хлопал в ладоши Тофу Козо.       — Мне просто повезло, — улыбнулась девушка.       Как же давно она не слышала именно похвалу, а не слова благодарности...       — Ладно! Теперь я! — загорелся азартом Тофу Козо, закатывая рукава кимоно.       — Нет, моя очередь, — нахмурился Натто Козо, желающий опередить ёкая.       — Нет, моя!       Между двумя аякаши готова была начаться перепалка, непонятно, шуточная или серьёзная. Пока эти двое спорили, к игре решил присоединиться Саннокути, прикладывая усилия, чтобы волочить по деревянному полу веер.       Прикрыв рот рукавом кимоно, Ёхиме тихо рассмеялась, жмурясь от удовольствия.      Впервые она чувствовала себя так легко и непринуждённо. И в окружении подумать только кого?! Ëкаев!       — Ну и ну. И о чём только думал Верховный Главнокомандующий, приводя сюда человеческую женщину? — прошипел Гагозе, недовольно косясь на улыбающуюся девушку в окружении пляшущих аякаши. — Интересно, съест ли он её Икигимо после? — предположил ëкай, облизнувшись.       — Не знаю, — покачал головой Дарума. — Хотел бы я знать, что у него на уме... — пробормотал он.       Нурарихëн не сводил полуприкрытых глаз с Ёхиме, и улыбающейся она казалась ему ещё прекрасней. Механически осушив очередную пиалу подогретого саке, он поднялся на ноги и направился к девушке под ставшие заинтересованными, несколько пристальными взгляды Дарумы, Сецуры и остальных.       — Тебе весело, Ёхиме? — Нурарихён присел перед ней на корточки, так, что их лица были на одном уровне.       — А... Ну... — повернулась к нему девушка, немного замявшись. — Здесь очень весело. Так весело мне не было никогда, — ответила ему Ёхиме, решив быть честной с Нурарихёном.       Улыбка Нурарихёна стала шире и нежнее.       — Ёхиме, — позвал он её.       — Да? — услышав в его голосе незнакомые ей ранние нотки, девушка заинтересованно взглянула на него.       — Выходи за меня.       На несколько секунд тишина, повисшая в комнате, стала вполне осязаемой.       Ёкаев перекосило от услышанного, кто-то подавился саке, а кто-то демонстративно прочистил уши, дабы убедиться в наличии здорового слуха.       Ёхиме вытаращилась на Нурарихёна, будто видела его впервые.       — А это не слишком?! — выдал Натто Козо первым, позабыв про игру.       — П-п-постойте, Верховный Глава! — вскричал Карасу-Тенгу, весь подрагивая.       — Чего такое? — совершенно спокойно поинтересовался Нурарихён, посмотрев на подчинённого и поднявшись на ноги.       — Что вы только что сказали?! Ведь эта женщина... Она ведь человек!.. — указал на Ёхиме Карасу-Тенгу, надеясь вразумить Нурарихёна. — Вы всерьёз намерены возлечь с человеком?!       — Постой-ка, Нурарихён! — перебила ёкая Сецура, толкнув Карасу-Тенгу в сторону. — Да что ты в ней такого нашёл?!       — Д-дело... даже не в этом, Юки-онна... — подал голос с пола Карасу-Тенгу, вздыхая.       Сецура была безответно влюблена в Нурарихёна, и его заявление возмутило и обидело её потому, что на месте Ёхиме была не она, а не потому, что Ëхиме человек. Карасу-Тенгу был в этом уверен.       — Сецура... — назвал её по имени Нурарихён таким же тоном, каким обратился к Карасу. — Она намного лучше, чем ты думаешь. Её просто нужно узнать получше.       — Не... не смей звать меня по имени! В такой момент... — смутилась женщина, вся покраснев и попятившись. — Ты... нахал!       — Эй, Юки-Онна, как ты смеешь обращаться так с главой?! — возмутился Карасу-Тенгу вольностью, которую позволила себе Сецура.       — Кретин! — вскрикнула Юки-Онна, выплёскивая ёки и создавая вокруг себя небольшую, но мощную снежную бурю, под которую попал Карасу-Тенгу.       После она вылетела из комнаты со слезами на глазах, оставляя за собой глыбы льда.       — Ужас!       — Карасу-Тенгу превратился в сосульку!       Ёкаи запаниковали, глядя на покрывшегося толстой коркой льда ворона. Замороженный Карасу-Тенгу со стуком повалился на пол.       — Ёхиме, — вновь позвал Нурарихён девушку.       Та, ранее отвлёкшись на Сецуру, посмотрела на аякаши.       — Да? — встретившись взглядом с Нурарихёном, девушка заметно смутилась, но глаз не отвела.       — Ты — особенная... Я долго наблюдал за тобой... — Слова давались ему одновременно с трудом и с лёгкостью, однако останавливаться он не собирался. — И эти чувства с каждым днём становились только сильнее... — он прикрыл глаза. — Проще говоря, я влюбился в тебя. Ёхиме, будь моей женой! — сделал предложение он.       Ёхиме стремительно покраснела, приложив ладони к горящим от смущения щекам, не понимая, не зная, что она должна сказать, как она должна отреагировать.       Девушка в недоумении открывала и закрывала рот, пытаясь осмыслить сказанные Нурарихёном слова, после чего и вовсе замолчала, опустив голову и глаза, не в силах посмотреть не что на Нурарихёна, на кого-либо ещё из аякаши. Ёхиме так более не произнесла ни слова, пока не начало светлеть небо, предвещая скорый рассвет.       — Идём, Ёхиме, — Нурарихён осторожно положил ей руку на плечо, приобнимая, и повёл к выходу.       Девушка шла рядом, но всё также молчала и старательно отводила взгляд.       Дорога обратно в особняк Ëхиме прошла в мелодии раннего утра: распахивающиеся окна двухэтажных домов, открывающиеся двери лавочек, стук гэта первых прохожих, щебет только что проснувшихся птиц и шелест ветерка в кронах плакучих ив. Но ни Нурарихëн, ни Ëхиме не обмолвились и словом. Они не обращали ни на что внимание: Нурарихëн думал о Ëхиме, а Ëхиме о его словах и всей сложившейся ситуации.       Она окончательно перестала понимать себя...       — Я думала, ты не вернёшь меня... — подала голос Ëхиме, когда Нурарихëн также аккуратно опустил её на веранду около приоткрытых сëдзи.       — Я держу своë слово, — с ухмылкой ответил ей аякаши. — Я не тот ëкай, кто станет лгать, скорее, я из тех, кто всегда идёт напролом.       Ëхиме выдохнула, кивнув.       Она стояла к нему спиной, немного наклонив голову вперёд и прикрыв глаза, отмечая некоторые изменения в округе: охраны как будто и не было, наверняка аякаши просто выгадал момент, когда посты меняются, а сëдзи оказались прикрыты до такой степени, что осталась лишь щель — работа кого-то из слуг. Определённо.       Интересно, её отсутствие кто-то вообще заметил?..       Девушка вернулась в реальность, вздрогнув от неожиданности, когда Нурарихëн приблизился и обнял её со спины, прижимая к себе.       — Слушай... Будь со мной, — он переплёл их пальцы, в нос ударил запах её волос. — Я собираюсь взять всё в свои руки... И для этого мне нужна ты.       Ëхиме знала, что он серьëзен, знала, что на его губах усмешка. Необычное сочетание...       — Прости... — она выдохнула тяжело и тихо, отчего ухмылка Нурарихëна мгновенно пропала. — Я не такая, как ты думаешь... — девушка с лëгкостью освободилась из объятий и подошла к дверям, отворяя их. — Я не помогаю всем подряд... Поэтому... — Ëхиме обернулась и взглянула на него. — Если тебе нужна моя сила, уходи...       — Мне она не нужна... — покачал головой Нурарихëн. — Я хочу, чтобы рядом со мной была ты, — он прикрыл глаза.       Нурарихëн не расстроился и не обиделся на Ëхиме за её слова, покорно принимая отказ.       Девушка сжала косяк двери.       — Я приду завтра, — произнёс Нурарихëн.       — Три, — Ëхиме, к его неожиданности, посмотрела ему прямо в глаза. — Одного дня мне мало. Пожалуйста, можешь дать мне три дня?       В её голове сейчас творится такой сумбур, что одних суток явно будет недостаточно, чтобы расставить всё по полочкам.       На лице Нурарихёна мелькнуло удивление, быстро сменившееся кривой усмешкой, будто аякаши смеялся над самим собой.       — Хорошо. Три дня, так три дня, — кивнул он, соглашаясь, крутя в руках кисерý.       Нурарихён вновь повеселел: если Ёхиме нужно больше чем день, пусть будет так, ведь девушка, похоже, поверила ему. И аякаши не собирался упускать представленную возможность.       — Увидимся, Ёхиме, — тепло попрощался Нурарихён, отпрыгивая назад, во двор, и исчезая в утренней туманной дымке.       Девушка ещё немного постояла около сёдзи, поджав губы, и вошла в комнату, закрывая за собой двери.       Ей предстоит хорошенько всё обдумать.

***

      Карасу-Тенгу громко кашлял, стоя на коленях и упираясь ладонями в землю, пытаясь выплюнуть оставшийся лёд из организма.       — Гха-гха!..       — Ты в порядке, Карасу-Тенгу? — учтиво поинтересовался Гьюки, стоявший рядом и посматривая на ворона.       — Юки-Онна... чтоб её... проморозила меня до самых лёгких! — Прохрипел Карасу-Тенгу, поднимаясь на лапы, с шумом втягивая клювом воздух. — Но чтобы Верховный Главнокомандующий связал себя с человеком... Это за гранью моего понимания... — покачал головой он, прикрыв глаза.       — Ну, знаешь ли... Это как раз то, из-за чего за ним следуют, — с лёгкой усмешкой на губах ответил ему Гьюки со спрятанными в рукавах кимоно руками.       — Да уж... Условности никогда его не останавливали... — не стал спорить с этим высказыванием Карасу-Тенгу. — Поэтому он способен стать Главой всех духов!       — Да, это клан Нура! Он вырос до того, что стал Хякки-Яко! — кивнул Гьюки, вновь чувствуя наполняющую его гордость за то, что он является частью хоровода.       — Кстати... — задумался Карасу-Тенгу, поглядывая в сторону пустынной улицы. — Я и не думал, что мы так легко войдём в столицу... Надеюсь, это не было ошибкой с нашей стороны...       Гьюки переглянулся с вороном, разделяя его опасения. Действительно, странно, что кто-то вроде Хагоромо Кицуне не предпринял ничего против клана Нура, хотя последний успел навести шороху в Киото. Неужели её совсем это не интересует, и она преследует какую-то другую цель, о которой они пока не догадываются?

***

      Следующие дни, отведённые на раздумия, Ёхиме провела в своей комнате, упорно пытаясь понять своё отношение к этому аякаши. Это явно не было ненавистью, которую она вообще к ёкаям и людям никогда не испытывала, но о которой слышала, и не страхом, точнее, страшно больше не было. Наоборот, девушка ощущала себя рядом с ним... можно сказать, спокойно... Она не могла более точно охарактеризовать это чувство. И для Ёхиме оно было странно, необычно, но, на удивление, приятно... Да, очень приятно. Глупо отрицать.       Что ещё? Нужно ли ему её Икигимо?       Этот вопрос Ёхиме теперь ставила под большое сомнение. Что бы аякаши так бережно обращался со своей жертвой?.. Нет, такого быть не может. Слишком часто девушка наблюдала ёкаев, которым была нужна только её сила.       А тут... Нурарихён ещё и прямо заявил, что плевал он на эти способности.       Она верит ему?..       Возможно... По крайней мере, он не давал поводов для обратного...       Предложение Нурарихёна определённо смущало Ёхиме, но, опять же, негативных эмоций не вызывало. Тем не менее, решительно согласиться или также решительно отказаться у девушки не получалось даже мысленно, что уж тогда говорить о реальном разговоре?..       Копаясь в самой себе, она совершенно не обращала внимание на то, что происходит в доме.       Её отец не особо беспокоился пребыванию Ёхиме в собственной комнате, она ведь продолжала лечить приходящих богачей, значит, с ней всё в порядке. Мужчина всегда держался с гостями важно и иногда смотрел на них сверху вниз, чувствуя себя несколько выше остальных, раз у него есть такая способная дочь.       Однако когда слуга шепнул ему на ухо о статусе новоприбывших гостей, на его лице отразился шок.       — Что?! Люди Тоётоми?! — повторил он, повысив голос на прислужника.       Тот несколько раз быстро кивнул, и мужчина отпустил его.       Выйдя в зал, где обычно принимали гостей, отец Ёхиме увидел двоих: низкого и очень-очень высокого. Мужчина даже на секунду засомневался в происхождении обоих, однако его отвлёк один из прибывших.       — Да... Мы явились сегодня, — подал голос первый, низкий, с жабьей мордой, выбритой макушкой и чёрными волосами, — чтобы забрать Ёхиме-доно к Тоётоми Хидэёри-сама... в качестве наложницы, — размеренно, делая паузы, озвучил их намерения невысокий, открывая принесённый с собой лакированный ящик.       Похожий стоял и перед вторым гостем.       Отец Ёхиме замер, не веря тому, что открылось его взору: золото, более сотни золотых монет, сложенные аккуратными стопочками и маняще сверкающими. И это только одна коробка, а ведь другая превосходила её по размеру... Сколько же там денег?..       — Это... это такая честь для меня... и для моей дочурки... однако... такое... — он покосился на второй ящик, и в его глазах мелькнула алчность.       "Дом Тоётоми... Я и мечтать о таком не смел... Невероятно! — мужчина буквально пожирал золото глазами. — Чего и следовало ожидать от Тоётоми... Хотя, подождите... — на его лице появилась гадкая ухмылка, — я растил свою дочь в любви и заботе, оберегал её, тратил все деньги, чтобы она ни в чём не нуждалась... А главное, я решаю, использовать ли её силу или нет! Я должен попросить их дать больше! Намного больше!"       — В чём дело? — с масленой, притворно-милой улыбкой поинтересовался жаб, одетый в кимоно, хакама и простое дзимбаори, и глаза его по-странному сверкнули.       — Видите ли... — мужчина, прикрыв часть лица длинным рукавом одежд, всхлипнул и пустил слезу. — Я всегда думал... что отдам дочку в благородную семью... — он снова показушно шмыгнул носом, строя из себя отца, искренне беспокоящегося о благополучии дочери. — Быть наложницей — это несколько... недостойно её... не так ли?       Он приоткрыл один глаз, надеясь увидеть сочувствие к нему и участи его дочери, надеялся, что гости предложат большую сумму. Но вместо жалости его взору предстала гигантская пасть.       — Быть жадным — плохо!.. — то ли проревел, то ли пробасил второй гость, и теперь его внешний вид уж точно не походил на человеческий.       И без того мускулистая и большая шея увеличилась в размерах вместе с головой, вытянутой вверх в форме кривоватого овала, огромный рот с рядом квадратных зубов распахнулся до невероятных размеров, остекленевшие чёрные глаза не выражали никаких эмоций.       — А-а-а-а-а-а-а?!       Истошно заорал мужчина, попытавшись отползти как можно дальше.       — Вот, получи! — ёкай не дал ему полностью осознать происходящее и начал со всей силы пихать тому в рот золотые овальные монеты.       Они раз за разом больно ударялись о зубы.       Удар.       Ещё удар.       За ним ещё.       Окровавленные монеты летели в разные стороны, пока аякаши уже мощными кулаками обращал лицо человека в мясо, вдалбливая его в пол и всё повторяя: "Жадность это плохо!.. Жадность это плохо!.."       Ёкай остановился только тогда, когда от тела мужчины осталось только мясо, смешанное с одеждой, раздробленными, торчащими костями и блестящими золотыми монетами. Над останками была свалена жёлтая, расписанная ширма, неизбежно окрасившаяся в красный цвет, а деревянном полу уже начала подсыхать кровь.       — Вот твои деньги, — он издал потустороннее, приглушённое рычание.       — Если бы ты не был столь жадным, ты бы не умер, — вкрадчиво произнёс первый аякаши, отряхивая одежду от крови и поднимаясь на ноги.       — Что?!       — Что это был за звук?!       В помещение спешно вбежали двое юношей и сразу замерли, увидев представшую их глазам картину: то, что осталось от бывшего хозяина дома и пару ёкаев.       — Аякаши! — воскликнул один из них, наставляя оружие.       — Как вы смогли проломить барьер Кейкаин?! — крикнул другой.       — Барьер Кейкаин? — тихим голосом поинтересовался жаб, оборачиваясь к людям. — Вы об этой ниточке? — он продемонстрировал им оборванную толстую симэнаву.       Оба человека попятились, держа копья наготове.       Второй аякаши, чуть ранее убивший отца Ёхиме, за секунду оказался перед ними и разинул свою окровавленную пасть.

***

      Нурарихён, как и было оговорено, пришёл на третий день, а точнее ночь. Аякаши терпеливо ждал отведённый срок, не появляясь возле дома Ёхиме, держа своё обещание, а потому испытывал некое нетерпение вперемешку с радостью от новой встречи с девушкой.       Оказавшись подле её комнаты, Нурарихён с улыбкой заглянул внутрь:       — Ёхиме... я пришёл услышать ответ.       Хорошее настроение исчезло моментально, стоило Нурарихёну увидеть разгромленную комнату, на стенах, полу и даже потолке которой виднелась кровь. Мебель была поломана и разбросана в разные стороны, ночной ветер уныло завывал, а тихий свет убывающей луны освещал человеческие трупы, судя по всему, бывшие не только в одном помещении, но и во всём доме.       Нурарихён замер, как вкопанный, и лишь потом обратил внимание на онмёдзи, стоявшего на коленях и бывшего таким же поражённым, как и сам аякаши, если не больше. Нурарихён узнал мужчину — тот был представителем дома Кейкаин, куда Нурарихён в одну из ночей успел наведаться и познакомиться с парочкой местных онмёдзи, и именно этот онмёдзи, Корэмицу Кейкаин, был ответственен за охрану особняка. Но даже он не мог постоянно пребывать в доме, где жила Ёхиме, и пришедшие аякаши лишь выждали момент, когда онмёдзи ушёл.       — Это... ещё что?.. — подал голос Нурарихён, судорожно ища одного-единственного человека, который был ему важен.       Ёхиме. Её нигде не было видно.       В голову начали закрадываться самые страшные мысли, но Нурарихён постарался их отогнать.       — Ты... Нурарихён... — онмёдзи повернул к нему голову. — Так значит... та ёки была твоей... — кривая, отчаянная ухмылка вкупе с опустошённым тёмным взглядом выглядела жутко.       — Забудь об этом... — мотнул головой Нурарихён, перебивая его. — Где Ёхиме?       — Так это... не твоих рук дело?.. — недоумение и страх, которые Нурарихён увидел в глазах онмёдзи, напугали его самого. — Если это не ты, то её забрали аякаши...       — Аякаши, забравшие Ёхиме... Те, кто верит в Икигимо? Куда они ушли? — сощурился Нурарихён, пытаясь вытащить информацию из онмёдзи более конкретными вопросами.       — Замок Осака, — одними губами прошептал онмёдзи.       Хагоромо Кицуне!       Как обухом ударили по голове Нурарихёна.       Эта проклятая лисица! Так Ёхиме ей нужна ради чёртового Икигимо?!       То-то ему казалось, что Хагоромо как-то притихла, будто готовится к чему-то очень важному. А он ещё думал, чего во дворе так тихо и спокойно?.. Хах, попахивает какой-то наивностью и неосторожностью с его стороны...       Нурарихён ощутил, как от злости вскипает кровь, он сжал руки в кулаки.       Он не отдаст ей Ёхиме. Никогда. Ни за что.       Без каких-либо слов он схватил валяющийся на полу меч, который ёкай узнал сразу, — им Ёхиме ранила его — и спрятал оружие за пазуху. Что ж... раз клинок сработал на нём, значит, подойдёт и для Хагоромо Кицуне.       Нурарихён бросил взгляд на тёмное ночное небо, почти исчезнувшую луну, которую закрывали чёрные облака, и покинул разорённый дом.

***

      Нурарихён нёсся по пустым улицам Киото, не теряя из виду высокую башню замка Осака, не обращая внимание на то, что его ёки почти вышла из-под контроля. Ёкай вылетел из переулка, свернул направо, на дорогу, что точно вела к логову Хагоромо Кицуне.       — Куда вы, Верховный Главнокомандующий? — окликнул его Гьюки, сразу отметивший, что с Нурарихёном что-то не так.       Тот замер.       — Гьюки... — ответил он ему, даже не взглянув.       — Верховный Главнокомандующий... если вы продолжите находиться в таком состоянии, другие аякаши с лёгкостью обнаружат вас, — для Гьюки было очень странно, что Нурарихён, вечно скрывавший свою ёки, так резко выпустил её. — Это на вас непохоже... С кем вы собираетесь сражаться?       Спокойный голос Гьюки немного отрезвил Нурарихёна.       — Я иду в замок Осака, — коротко произнёс он. — Можешь не идти за мной.       — Замок Осака?! — Гьюки вытаращился на своего господина, как на окончательно сумасъехавшего. — Вы с ума сошли?! — мужчина поспешил подбежать к Нурарихёну. — Это невозможно... Вы же знаете, кто обитает там! Хагоромо Кицуне... её не сравнить с обычными аякаши! Она — ёкай, которой нет равных. Она поддерживает свою власть даже если отсутствует... Она обитает в столице с незапамятных времён! — Гьюки всё же схватил Нурарихёна за плечо и дёрнул на себя. — Постойте... Подождите, пожалуйста! Не сейчас! Нужно больше сил... Когда станете Владыкой всех духов...       — Замолчи, Гьюки!.. — от грозного тона Нурарихёна Гьюки застыл, отпустив аякаши, сделав шаг назад, но сводил глаз с Нурарихёна. — Хагоромо Кицуне — Владыка всех духов... В таком случае, я превзойду её... Превзойду нынешнего Владыку Пандемониума!       Белок золотистых глаз окрасился чёрным — Гьюки впервые видел не то что такое, он Нурарихёна наблюдал таким злым в первый раз, потому даже не нашёлся, что сказать. Вдобавок Гьюки ощутил и ёки Нурарихёна, такую же, как при драке с ним на горе Недзиреме, только в нынешний раз осоре ëкая был более пугающим.       Не став что-то ещё говорить своему подчинённому, вспомнив о Ёхиме, Нурарихён взглянул на замок Осака, желая сию же секунду оказаться там, и сорвался с места, быстро пропадая из виду.       Гьюки отошёл спустя несколько минут и, поджав губы, поспешил в район Симабара, созывать весь остальной клан Нура. Мужчина не собирался оставлять Нурарихёна один на один с Хагоромо Кицуне и её подчинёнными.       — Кто бы мог подумать, что ты, лапушка Нурарихён, так сильно влюбишься в лапушку Ёхиме, что сразу побежишь спасать её, — Хаяте, незамеченный никем, сидел на крыше и наблюдал недавний короткий, но очень содержательный и полезный диалог. — Как благородно с твоей стороны, хотя ты больше смахиваешь на разбойника, нежели на кого-то порядочного... Хах... — на его губах появилась широкая, предвкушающая веселье ухмылка, а взгляд ядовито-зелёных глаз был направлен на замок Осака. — Смотри, лапушка Хагоромо, не я один желаю твоей смерти...       Он прикрыл глаза, втягивая носом ночной воздух, который показался ему особенно освежающим.       — Вам тоже следует присоединиться, а то всё веселье пропустите, — Баку бросил взгляд в сторону, противоположную замку Осака, куда-то за город, щурясь. — Ну, мне тоже пора занять своё место, — он широко и беззаботно улыбнулся, после посмотрев себе за спину. — Вы же со мной, мои милые порождения?       Его глаза блеснули в свете фонаря-физалиса, после чего тот потух, и улица Киото вновь погрузилась в тишину и темноту.