The pearl of Bombay

Когда Эрик проснулся, Лины уже не было рядом. Он был накрыт своим же пледом. Леншерр наскоро умылся и вышел на улицу, почти сразу наткнулся на Ситу. Она стояла у колонки с водой и пыталась отмыть пальцы от чего коричневого, с оранжевым оттенком. Он решил не думать, что в трущобах может иметь такой цвет — считать устанешь. — Сита, ты Лину не видела? — На пляже, — индианка показала себе за спину, бубня под нос ругательства на хинди и маратхи. Как известно, когда учишь язык, первыми запоминаются ругательства. Пожив с брехливой индианкой под одной крышей, он с первого дня выучил слово «madarchot». Сита на вопросы о значении молчала и ухмылялась, а Линкольн наотрез отказалась переводить, пока подруга находилась поблизости. Потом Эрик понял, почему: она боялась, что мутант от гнева проткнёт Ситу чем-нибудь металлическим, ведь это слово означало «сукин сын». Но Эрик сердиться не стал, лишь усерднее изучал язык. И когда спустя три дня занятий с Линой индианка вновь бросила в него этим словом, он на чистом маратхи спросил: «Кого это ты здесь назвала madarchot?» С того момента Сита больше ему не грубила. Почти. То, куда пришёл Леншерр, вряд ли можно было назвать морским пляжем. Это была маленькая отмель, утопающая в мусоре, и берег этой отмели был завален им же. Стекло, пластик, сигаретные бычки. Вода здесь была мутная, серая, вонючая и какая-то густая, будто и не вода это вовсе, а помойный кисель. «И как после этого человечество может себя любить?» — думал Эрик, пока шел вдоль берега. Он никак не мог найти Линкольн — бродил уже минут восемь, и всё без толку. Хотя, казалось, потеряться здесь трудно: пляж длинной всего-то метров двести, обзору ничего не мешает. Эрик уже собрался возвращаться, обернулся к трущобам… и нашел её. Лина сидела в тени, между двумя хижинами, поджав ноги и обняв их руками. Она перекрасила волосы. Эксперимент явно оказался неудачным: пшеничная копна под действием некачественной краски приобрела грязный, серовато-бурый цвет. Почти как вода у берега. — От кого скрываешься? — спросил Леншерр и сел рядом с девушкой. — Я не скрываюсь, с чего ты взял? — Ну, ты сидишь здесь, в то время как подоспела новая волна туристов. Да и смена стиля, знаешь ли, наводит на мысли, — он взглядом указал на волосы Лины и не смог сдержать усмешки. — А, это? — её щеки порозовели, она отвернулась от него и стала смотреть вдаль. — Это для тебя. — Для меня? — его брови взлетели вверх. — Ты сам вчера сказал, что моя внешность напоминает тебе… о плохих вещах. Вот я и решила… Правда, получился какой-то кошмар, — уныло подытожила она. — Тебя Сита красила? — он сочувственно улыбнулся. — Да. Как ты узнал? — на её лице не было ни капли удивления, и вопрос показался риторическим. Лина вообще была слишком спокойная сегодня. Похмелье? Или затишье перед бурей? — Сита при мне пыталась смыть эту дрянь с рук. — Если она так «хорошо» сходит с рук, то видимо, мне придётся бриться налысо, чтоб избавиться от этого кошмара на голове. Они вместе громко рассмеялись, и проходящие мимо подозрительно косились. Все эти лица и Леншерр, и Келли знали уже давно, с некоторыми были в очень тёплых отношениях, но отчуждение к белым людям всё равно не исчезло полностью. Но Линкольн сейчас было плевать — слишком хорош был момент, чтоб отвлекаться на что-то. А Эрик ушел в себя и не замечал ничего. У него внутри царил какой-то полнейший раздрай. Ему казалось, будто сердцем он вдруг что-то понял, а умом — ещё не успел. Это злило, от этого было жутко неуютно… — Эрик, скажи… а выгляди я иначе, ты бы… ты бы поменял своё отношение ко мне? — Не знаю, — буркнул мужчина, раздраженный тем, что его оторвали от размышлений. — А почему ты спрашиваешь? — Потому что я хочу тебе нравиться. У Эрика от этих слов слабо зазвенело в ушах. На время реальность перестала быть чем-то видимым и слышимым. На пляж прибежала ватага детей и стала с криками кидать в воду камешки — он этого не слышал и не видел. Смотрел куда-то вдаль — лишь бы не в глаза Лине — и краснел, краснел. Леншерру стало горько — он понимал, к чему всё идёт. Свидания, первые поцелуи… может даже брак и семья — он не отрицал всего этого. Всё-таки он успел пожить, наделать дел, и прочно уверился только в одной истине: всё может случиться. Ведь и Магда появилась в его жизни приятной неожиданностью. Но зная концовку, Эрик не хотел повторения этого всего. Нет, конечно же, он переживёт… Но вряд ли сохранит рассудок. — Лина. Она дрогнула, уперлась лбом в колени и спрятала лицо, уже сама жалея о сказанном. Молчание Леншерра было хуже медленного действующего яда, но и когда он заговорил, легче не стало. — Лина-а, — с ухмылкой в голосе протянул он, любуясь чужим смущением, — посмотри на меня. Он тронул её плечо, и девушка поняла, что сейчас мужчина скажет «нет». Он сделает это мягко — на шее будто затянется шёлковая лента. Но какой бы ни была удавка, суть у неё одна. В этот момент Эрик немного наклонился в её сторону, собираясь что-то сказать. А она резко, будто натянутая пружина, развернулась к нему и поцеловала. Было слышно, как они стукнулись зубами. Леншерр от неожиданности, смешанной с лёгкой болью, вздрогнул и застыл. А Лину трясло, как лихорадочную, от смеси ужаса и эйфории. Поцелуй длился три секунды. На четвёртой Эрик послал всё к чёрту: потянул руку к её щеке, чтобы приласкать, показать что понимает и принимает. Но Лина сбежала. Сбежала так быстро, что Эрик кожей лица почувствовал лёгкий ветерок. Он невидящим взглядом смотрел на пустое место подле себя, где секунду назад сидела девушка. Его рука так и тянулась к её щеке. Линкольн сидела в углу какого-то маленького кафе. Столик рядом с ней шатался, впрочем как и стул, на котором она примостилась. Из приличия она заказала себе стакан чая, который уже давно остыл. На самом же деле она пришла сюда ради сигаретного дыма. Сама она бросила курить несколько лет назад, когда только попала в Бомбей — хорошие сигареты стоили здесь чертовски дорого, а вкус дешевки она не выносила. Но порой, когда сдавали нервы, прямо как сейчас, на помощь приходило пассивное курение. Местные посетители дымили не переставая, казалось, смог не рассеивался даже ночью. При этом кафе было открытым — без стены — и выходило на улицу, где сквозил ветерок. Это тоже не помогало. Запах смол и никотина с примесями навеки въелся в эти стены и мебель, прописался в здесь и съезжать не планировал. А Лине было на руку. Она сидела, прикрыв глаза, и медленно, глубоко, как ингаляцию, вдыхала дым. Ей казалось, что с каждым мгновением она понемногу отпускала Эрика. Выдох. «Я с ним так зубами стукнулась, когда поцеловала… Ему наверное было больно». Вдох. «Мне тоже было больно». Выдох. Лина не может забыть ощущение его сухих губ на своих собственных. Вдох. Ей уже неважно. Так, постепенно, она топила свои чувства в чужих сигаретах. Чем дольше она сидела, тем больше становилась дымная пустота в душе, которая вытесняла скребущихся кошек. Эрик нашёл её спустя два часа. Ему казалось, что он обежал чуть ли не пол-Бомбея. Леншерр заглядывал в каждый угол, весь извёлся, пока искал девушку. Конечно, с воздуха вести поиски бы было проще, но он и так рисковал, бегая по городу и всюду засвечивая лицо, — использование способностей точно всполошило бы весь город и полицию заодно. Лина, увидев на горизонте Леншерра, лишь вздохнула. За пару часов она смогла загнать все непрошеные мысли в дальний угол и почти, почти полностью задавила чувства. Ещё минут тридцать, и она бы вышла отсюда эмоционально стерильной. Но все усилия полетели к чертям, стоило увидеть Эрика. Губы Линкольн закололо, когда та нечаянно заглянула мужчине в глаза. И девушка понадеялась, что это мышечная память и волнение, а не какая-нибудь Бомбейская инфекция. Эрик встал напротив неё и опёрся кулаками о столешницу. Та качнулась, немного разбавив напряжение громким скрипом. — Знаешь, взрослые люди так себя не ведут, — сказал Леншерр на английском с раздражением и лёгкой отдышкой. — Эрик, ты присядь, а то набегался, — сказала Линкольн с едва заметной усмешкой и ногой пододвинула стул к их столику. Тот остался стоять. — Мне не до шуток, Лина. Объясни мне, что это было? — он резким движением махнул себе за спину, намекая на произошедшее между ними. Лина вздохнула, откинулась на стуле, заложив руки за голову. Она понимала, что, возможно, сейчас будет скандал. Возможно, Эрик будет кричать. Возможно, ей наконец прилетит металлом по затылку. «Да уж, Бомбей — страна возможностей», — фыркнула собственной мысли Линкольн. — Даже не знаю… Твои предположения? — она передёрнула плечами, а от озорного прищура в уголках глаз собрались милые морщинки. — Лина! — Леншерр треснул кулаком по столу. — Тише, тише — на нас уже косятся, — она с упоением вдохнула задымлённый воздух. — Я сейчас тебя придушу, — сквозь зубы прохрипел мужчина, злой до чёртиков. — Эрик, а чего меня душить? — она поднялась со стула и нависла над столешницей, повторяя позу Леншерра, и, набравшись смелости, заглянула тому в глаза. — Это ты злишься. Раз злишься — значит тебе важно то, что между нами произошло. Я вот не верю, что это ненависть. А меня чувства не подводят, ты же знаешь… — Это произошло с тобой, Лина. Я злюсь, потому что ты меня бесишь. Вот и всё. И тут-то Линкольн пропустила удар. Она резко выпрямила спину и шумно втянула воздух через нос. Она никогда и ничего так не боялась, как разрыдаться сейчас. Эрик прекрасно видел её состояние, поэтому притих, готовясь к истерике. Но её не случилось. Вместо этого она сделала ещё один глоток дыма, в котором и задохнулась любовь. — Знаешь, Эрик, ты меня тоже бесишь. Всех, кто не обладает геном крутости в крови, ты считаешь отбросами. Поэтому ты так на меня смотришь — вполоборота. И на Ситу тоже. Тебе мерзко. И кто из нас двоих нацист после этого? Я, которая не вышла цветом волос, или ты? Я на тебя смотрела, как человек на человека, — вижу, что зря. Больше я такой дурью заниматься не буду, — Лина разом опрокинула чашку холодного чая, сунула под неё несколько рупий и ушла. Следующую неделю они не говорили — даже работали порознь. И, соответственно, несли убытки. Несли молча, прячась за дежурными улыбками. При этом понимали положение друг друга, но ждали, пока один из них сделает шаг навстречу. Сите при взгляде на подругу становилось тошно. Мирить её с Эриком она не хотела — мысленно считала, что этот ушлый гóра ей не пара. Но когда Лина сперва перестала есть, а потом стала больше работать и меньше спать, Сита мысленно подписала с Леншерром мировую. Пусть про себя и считала это капитуляцией. «Надо их свести вместе, чтоб поговорили. Может до чего и договорятся. Главное чтоб не передрались», — думала индианка, а в голову так некстати лезла мысль, что точно так же рассуждают люди, скрещивающие породы собак, кошек и прочей живности… Сита несколько раз тряхнула головой, пытаясь избавиться от образа, возникшего в голове. И так удачно сложилось, что Сите не пришлось ничего выдумывать или идти на какие-то отчаянные меры. Её работодатель так кстати собрался уехать в командировку на неделю и попросил присмотреть за квартирой. Сите он разрешил жить у него, чтобы та не тратила время на дорогу от своего дома. Так что индианке оставалось лишь сообщить подруге и Эрику, что их ждёт неделя в раю… с кондиционером и холодильником. Чем ближе был нужный адрес, тем чище становились улицы и выше — дома. Настроение всех троих стремительно поднималось. Неделя обещала быть незабываемой. Когда Сита открыла дверь, им в лица ударила прохлада. Лина и не думала, что может так соскучиться по квартире с централизованным освещением и водопроводом. — Добрый же у тебя наниматель, — присвистнув, сказала Линкольн, осматривая доверху набитый холодильник. — Это он наверное тебе за красивые глаза, Сита, — она подмигнула подруге и тихо рассмеялась. — Всё может быть… Интонация индианки показалась ей… странной. А потом Лина открыла дверь, ведущую в ванную. Сита и Эрик поняли это по крику: «Чур я первая в душ!» и щелчку замка. Через полчаса дверь открылась, и из ванной вместе с облачком пара выплыла разнеженная, довольная Лина, в белом пушистом полотенце. Сита пулей влетела в комнату и заняла её ещё на сорок минут, оставив Леншерра с носом. Тот фыркнул и уселся в кресло на балкончике. Лина тем временем расстелила половину кровати в гостевой комнате и рухнула на чистое постельное бельё с мокрой головой. Мягкая подушка и одеяло приняли её в свои объятия, и вскоре она задремала. Сквозь сон она слышала, как Сита вышла из ванной, шлёпая мокрыми ногами по полу, и как за Эриком закрылась дверь. Она проснулась спустя час. Её локоны почти высохли и теперь мило завивались, торча во все стороны. Лина достала из рюкзака свежую одежду, скинула полотенце и переоделась. Ох, как же она соскучилась по ощущению чистой одежды на чистом теле… На кухне она нашла Эрика, попивающего кофе из белой, чистой чашки. — Гедонизм в самом разгаре? — небрежно бросила девушка. — Ага, — сказал Леншерр, не отрывая глаз от чашки. — Кофе бу… дешь? Он споткнулся на полуслове — последовала короткая, но такая громкая пауза. Случилась она в тот момент, когда мужчина перевёл взгляд на девушку. «Кудряшки?» — мелькнуло у него в голове. Лина же решила, что тот удивился её родному цвету волос, который после душа почти полностью вернулся. — Я очень старалась их отмыть, — она взяла чашку, поставила к кофе-машине и нажала кнопку — техника начала молоть зёрна. Спиной Линкольн чувствовала взгляд Эрика. — Кстати, а где Сита? — попытка отвлечь от своей персоны и сменить тему. — У неё какое-то дело. Вернётся вечером. — Кажется, она мне говорила. — Лина взяла чашку горячего, ароматнейшего кофе и оперлась бедром о столешницу. — Ты есть хочешь? — Кивок. — Тогда я приготовлю нам блинчиков и сэндвичей. Больше ничего не умею, извини. Скромные кулинарные способности Лины не помешали ей накормить себя и Эрика, который с благодарностью в глазах жевал обычные, не острые блинчики. После они, довольные и сытые, завалились на диван. Эрик уснул сидя и тихо захрапел, удобно устроив голову между подушек, а Лина изучала гостиную взглядом. Одними из первых в глаза бросились две белые стройные колонки. А между ними на такой же белой тумбе стоял проигрыватель того же цвета и хай-фай цвета металлик с желтым отливом. Лина мысленно оценила вкус хозяина квартиры на десять из десяти и подошла поближе. Пластинки хранились в нижнем ящике. Их было немного, но почти все от известных исполнителей. Лина закрыла глаза и наугад вынула одну. Попался рок семидесятых. «Старпёрить так старпёрить», — решила Лина и поставила пластинку, убавив звук, чтобы не разбудить Леншерра. Проснулся он, когда девушка уже успела перевернуть винил на другую сторону и прослушать где-то половину. Она сидела на полу рядом с ногами Эрика и одними губами шептала слова песни. — Ты любишь «Deep Purple»? — хриплым со сна голосом спросил Эрик. — По настроению. «Rainbow» мне больше по душе, если честно. Но их здесь нет, досадно, — она цокнула языком. — Тебе сколько лет? — Двадцать один. А ты думал, я Эда Ширана люблю? — Я даже не знаю, кто это такой. А почему «Rainbow»? — Эрик сполз с дивана и сел рядом с ней. — Медляки хорошие. — Так у «Deep Purple» тоже, — возразил Леншерр и пожал плечами. — Но всё равно хуже. У «Raibow» можно хоть вальс под них танцевать. — Проверим? — Он вскочил с пола и упёрся руками в бока. — Я станцую вальс под «Deep Purple», и тогда ты признаёшь, что они хороши, — глаза Эрика загорелись огнём. «Ты оказывается у нас ярый фанат», — Лина растянулась в улыбке от умиления. — Интересно будет посмотреть, как ты будешь мяться в одиночку, — лёгкий укол сарказма. Ещё не месть, но уже и не дружественная подколка. — А кто сказал, что я буду один? Он взял Лину за руку, поднял с пола, перемотал пластинку и остановил в месте, лишь себе известном. Несколько секунд стояла тишина. Эрик тихо произнёс: «Можно вас пригласить?» — и, не дожидаясь ответа, положил ей руки на лопатку и талию. Ей ничего не оставалось, кроме как положить руки ему на плечи. Заиграла рок-гитара, и Эрик осторожно двинулся вперёд и немного влево. Лина вдруг поняла, что мелодия ей знакома, и её множество раз перепели все, кому не лень. А ещё — что Эрик совершенно не умеет танцевать вальс. Но Линкольн бы душу продала за это неуклюжее топтание на месте и смущённое сопение Эрика. «Сам сейчас небось жалеет, что предложил», — думала девушка с доброй ухмылкой. Она подняла голову, посмотрела на Леншерра. Тот тепло улыбался ей, исполненный какой-то немой гордостью и благодарностью. Глаза сияли — он был счастлив. Лина заразилась от него детской радостью и тихо рассмеялась. Ей казалось, что она во сне, который тянется вот уже третий год. Вместо того, чтобы сейчас купаться во внимании однокурсников и ходить в клубы, она находилась на краю света, в Бомбеях, в объятиях человека, которого пообещала разлюбить. Стоило ли её искупление того? «Танец точно стоил», — созналась себе девушка. А песня всё играла. Лина не знала, сколько прошло времени: минута или десять. Знала лишь то, что Леншерр её убедил: под «Deep Purple» можно танцевать вальс. Она, наверное, ни подо что и не сможет больше. Теперь будет только эта песня и их неуклюжие объятия с Эриком. Его губы коснулись её макушки. От неожиданности её тряхнуло, и, кажется, она случайно ударила Леншерра в нос, судя по сдавленному шипению откуда-то сверху. Тихое «прости» Лины и такое же тихое «ничего» Эрика потонули в песне. Он так и остался стоять, млея, зарывшись носом в вьющиеся пшеничные волосы. Даже перестал покачиваться в ритме песни. Линкольн уткнулась лбом ему в грудь и прикрыла глаза. Она думала. Перед ней стоял выбор: ловить кайф от того, что есть, и пожалеть об этом в будущем — или же гнуть свою линию, отрицая, что их друг к другу тянет, но избежать угрызений совести. Эрик, судя по поведению, был сторонником первого варианта. Он будто понял, что думают о нем и что это важно, и подал голос: — Прости, что накричал тогда, в кафе. Я волновался, что ты сделаешь что-то с собой. Из-за меня, — он шептал эти слова ей в волосы — извинения давались ему тяжело. — Ещё бы, кому охота брать грех? — вопрос не предполагал ответа, был усмешкой. Она понимала: Эрик думал о своём благополучии, пусть напрямую об этом и не говорил. — Что бы ты ни думала, ты мне дорога. Просто у меня есть причины, чтобы не «брать грех», как ты говоришь. — Так расскажи. Легче будет. А я не буду теряться в догадках. Леншерр закусил язык и прикрыл глаза — собирался с силами. Одной рукой он прижал Лину к себе, а второй с помощью способностей снял иглу с пластинки. В наступившей тишине было слышно, как шуршала пластинка, вращаясь по часовой, и как тяжело дышал сам Леншерр. Вдруг он начал шептать Лине на ухо, но так тихо, слышны были лишь обрывки фраз. Иногда Эрик делал паузу, шумно втягивал воздух носом и устало говорил: «Они отняли у меня всё, я так устал терять». Исповедь длилась меньше получаса и прервалась, когда Леншерр сиротливо всхлипнул — и тут же замолк, постеснявшись собственной слабости. «Может и хорошо, что я не слышала всей истории. Я бы не вынесла», — думала Линкольн и ругала свой эгоизм. Она жалась щекой к груди Эрика и гладила по спине. Он позвал её по имени, снова шепотом: — Линкольн. — Что? — она подняла глаза. — Спасибо. Он наклонился и прижался губами к её щеке, а на вторую положил свою ладонь, поглаживая большим пальцем мягкую кожу с пушком. Девушка поджала губы, положила руки ему на шею. Ждала, ждала — ничего. Леншерр так и стоял, уткнувшись губами и кончиком носа ей в щеку — он явно сейчас был не здесь. И Лина сама повернула голову так, чтобы поцеловать его. Эрик будто этого только и ждал. Быстрым движением завел правую руку ей за голову, так, что затылок девушки лег прямо ему на предплечье, и прижал к себе, углубил поцелуй. Он нежно, почти невесомо коснулся языком нёба Линкольн, и её повело. Она коротко всхлипнула и сильно сжала его предплечье, не зная, куда деться от чувств. Пальцами левой руки, что попала в захват, Леншерр поглаживал её кожу у сгиба локтя. Лина потянула его в сторону спальни. Эрик отстранился, направился в сторону нужной двери, но девушка замычала в знак протеста, притянула его к себе, и добираться до спальни им пришлось наощупь. Лина чувствовала себя пьяной. Целовалась, дыша урывками, и делила с Леншерром один глоток воздуха на двоих. Никто не желал разрывать поцелуй. Голова кружилась, как на адской карусели, а в висках стучал собственный пульс. Коленки подкашивались, и она вцепилась пальцами в талию Эрика. В ответ прозвучал сдавленный стон. Собственное открытие заставило Лину покраснеть. Она легко чмокнула Эрика в губы и перешла на шею, при этом осторожно поглаживая его талию кончиками пальцев. Тот сел, вернее сказать, повалился на кровать и позволил себе закатить глаза, но очень скоро опомнился. — Не делай так, — произнёс Эрик сквозь зубы и убрал её руки. — Почему? Тебе же нравится, я вижу, — она вновь прильнула к его шее — он вновь отстранил, аккуратно, но настойчиво. — Не хочу терять контроль над ситуацией, — уголки его губ дрогнули в улыбке. — Тогда какой смысл? В конце концов, мы же не правительство свергаем — не надо держать всё под контролем, — она подмигнула и вернулась к своему делу. Леншерр сдался. Лег на кровать и утянул Лину к себе на грудь, крепко поцеловал и прошептал: «Unartig, aber geliebte»*. «Их шпрехе нихт», — ответила девушка, глупо улыбнулась и чмокнула его в нос. Эрик моргнул, а потом стиснул девушку в объятиях и уткнулся ей в шею. Лина пахла лавандой, как и он — в этом доме все гели, шампуни и мыло имели один аромат. «Клумба какая-то, а не квартира», — подумала Лина, когда терпкий запах впервые ударил ей в нос. Тем не менее, на коже Эрика он был едва уловимым и оттого очень приятным. Несколько минут они лежали молча и лениво целовались. Секса не хотелось. Только тепла, ласки и покоя. Лина запустила пятерню в волосы Леншерра и стала почесывать кожу его головы. Тот улыбнулся, прикрыв глаза. — Эрик, а что ты сказал на немецком? — вполголоса спросила она, чтобы не разрушить идиллию. — Что ты непослушная, — он тихо посмеялся и поцеловал девушку в висок. — Но фраза была… — Но несмотря на это я люблю тебя, — закончил Леншерр. Лина приподнялась на локте, с минуту глядела ему в глаза, а потом принялась зацеловывать его лицо быстрыми горячими поцелуями. «Эрик, Эрик, Эрик, — шептала ему на ухо, — Эрик, я так тебя люблю, Эрик». Вдруг он рассмеялся. Громко-громко, так, что слышно было на всю квартиру, и такое всеобъемлющее счастье в тот миг отразилось на его лице, что захотелось смеяться с ним. Линкольн смотрела, смотрела — и не могла наглядеться. — Как же ты смеешься… Я готова умереть ради этого. Леншерр тут же смолк и встревоженно, даже немного напуганно, посмотрел на неё. — Нет. Нет, не надо больше смертей, — он вновь обнял её и прижал к своей груди так, что спина девушки хрустнула. — Живи для меня. Как оказалось, это гораздо труднее. От поцелуя в макушку что-то в ней перевернулось — и встало на своё место. В кои-то веки всё так, как должно быть. И всё, что бы она сейчас ни сделала, будет правильным. Линкольн забралась пальцами под его футболку и потянула вверх. Руки делали всё сами по себе, мозг отключился. Она точно угорела, надышалась какой-то Бомбейской отравой. И Эрик вместе с ней. А что делают с угоревшими? «Освободить от одежды… и… искусственное дыхание», — одними губами произнесла Лина, прижимаясь к любимому в очередном поцелуе. Эрик позволил снять с себя верх, а затем проделал то же самое с Линой. Ему открылась грудная клетка с выступающими ребрами и маленькая грудь. Они стояли на кровати, на коленях друг перед другом. Лина отводила взгляд, боясь посмотреть в глаза напротив — своё тело никогда на добавляло ей уверенности. Эрик наклонился, коснулся губами ключичной ямочки и поднял глаза, спрашивая без слов: «Можно?» Линкольн кивнула, и Эрик с мокрыми поцелуями спустился ниже. Накрыл огрубевшими, мозолистыми ладонями её грудь, за что его волосы небрежно потрепали дрожащей рукой. Леншерр лизнул левый сосок, — и в следующую секунду Лина прикусила свою руку, сдерживая сладкий стон. — Линкольн… Линни, милая, расслабься, — он отвёл её кисть от лица и прижал к губам большой палец, на котором остался розовый след зубов. Бряцнула пряжка ремня. Девушке пришлось открыть глаза и напрячь голосовые связки, чтобы хрипло пробормотать: — Эрик… резинка… — Её здесь нет. Но она нам не понадобится. Прежде, чем Линкольн успела возразить, Эрик стянул с неё штаны вместе с бельём и размашистым движением лизнул между ног. Лина поперхнулась воздухом и поджала пальцы ног, сквозь зубы шепча имя любимого. Она уставилась в белый потолок, который поплыл перед глазами, словно туман. Эрик подсунул ладони под бедра Линкольн, буквально удерживая её в своих руках, и ласкал кончиком языка, заставляя её дрожать и всхлипывать, уткнувшись лицом в подушку. И пусть Лина не видела этого, но Леншерр довольно улыбался каждый раз, когда она звала его, смешивая имя с протяжным, сладким стоном. Внезапно Линкольн затрясло, она сжалась и укусила кончик подушки, а затем медленно перевернулась набок. Эрик переполз повыше, обнял за талию и стал сцеловывать капельки пота с её шеи. Прикрыв глаза, Лина наощупь, маленькими поцелуями в нос и щёки, нашла его губы. Потом провела по бедру Эрика, потянулась дальше, но её руку перехватил Леншерр и сплел с ней пальцы. От нежности у обоих защемило сердце. — Не надо, — почти промурлыкал Эрик ей на ухо. — Но… — Линни, мы всё успеем. — Я тебя, — её прервал собственный зевок, — люблю, Эрик. Эрик приподнялся, зацепил край одеяла и укрыл Лину. Та засыпала, но продолжала смотреть на него из-под прикрытых век и слабо улыбаться. Леншерр сел на краю кровати, когда убедился, что Линни крепко спит. Упёрся локтями в колени и сильно сдавил виски кончиками пальцев. В глазах собрались слезы. Ему было страшно. Он ждал смерти. Не своей — Лины. Жизнь выработала у него этот рефлекс: он привязывается к человеку — этот человек страдает или вовсе умирает. Эта мысль не покидала его ни на минуту, вытеснив собой почти всё возбуждение от любимого женского тела. Эрик зажмурился и закусил губу, опустился на матрас рядом с Линкольн и уткнулся лицом ей в живот. В одеяло впитывались его слёзы. Во сне Лина положила руку ему на макушку. Постепенно Леншерр успокоился и уснул, лежа у любимой в ногах.