Я буду любить тебя, как будто у меня амнезия

      Разумовский медленно потягивает второй бокал за весь долгий вечер, улыбаясь и смотря по сторонам. Начальник в четверг сообщил всем о предстоящем корпоративе в честь годовщины компании, и вот, суббота, снятый ресторан, весь офис, собранный вместе и бесконечное множество тостов, танцев и песен.       Серёжа напиваться сегодня не планировал, поэтому медленно пьёт шампанское, сидя за столом, наблюдая за веселящимися коллегами, в числе которых неожиданно оказывается Олег. Он, конечно, не танцует раздетый на столе, но довольно хорошо двигается на танцполе, болтает, кажется, со всеми, кто встретится ему на пути и даже успел подружиться с начальником, что удавалось далеко не всем.       Разумовский хмыкает, снова делая маленький глоток, и достаёт телефон. Открывает диалог с Юлей.       Вы: оказывается, на корпорате довольно скучно, если пить мало       Но Пчёлкина не отвечает ни через десять минут, ни даже через час. Разумовский откладывает телефон подальше и идёт в курилку. Хотя курилкой это место назвать язык не поворачивается. Это длинный балкон, идущий вдоль всего зала, с которого открывается прекрасный вид на Москва-реку и Москва-сити.       Серёжа прикуривает сигарету и облокачивается на балюстраду. Смотрит на ночной город и буквально растворяется в умиротворении. Никаких мыслей в голове нет (или он всячески их отгоняет), Разумовский просто курит и любуется городом, которому когда-то отдал всю свою любовь.       Он смотрит на проходящих мимо людей, на плывущие мимо теплоходы, на проезжающие машины и улыбается сам себе, просто потому что хочется. Впервые за долгое время он совершенно спокоен, его не волнует корпоратив, который сейчас в самом разгаре, его не волнует Волков, не волнует работа и проекты, за которые нужно будет приниматься, ему сейчас просто хорошо.       — Привет, Серёж, — раздаётся знакомый голос откуда-то слева, Разумовский аж закашливается от неожиданности.       — Привет, — разворачивается, здороваясь с Олегом и окидывая его быстрым взглядом. Тот стоит, слегка пошатываясь, глаза лихорадочно блестят, дыхание тяжёлое, даже как будто уставшее. Хотя не удивительно, он там столько танцевал, тут любой бы устал.       — Ты чего тут один?       — Покурить вышел. — Он приподнимает руку с сигаретой, словно пытается что-то доказать. Олег молча кивает, затем встаёт по правую сторону от Серёжи, тоже облокачиваясь на балюстраду.       Они стоят молча, смотрят на город, и ни один из них не решается начать разговор. Серёжа — потому что считает, что ему это не нужно, Олег — потому что боится снова услышать «уходи».       — Почему не веселишься со всеми? — спрашивает Волков. — Весь вечер где-то в стороне.       — Не то настроение. — Пожимает плечами Серёжа. — Да и пить особо не хочется, так что я сегодня почти зожник.       Олег усмехается, не глядя на Разумовского. А раньше он им и был. Теперь и курит, и пьёт, даже мясо начал есть. У Волкова запоздало появляется в голове мысль, что он Серёжу, оказывается, совсем не знает.       Серого из две тысячи шестнадцатого он знал наизусть. Знал, как он отреагирует на ту или иную новость, знал, чем увлекается и что его вдохновляет, знал, чего не любит и чего боится, а про Серёжу из две тысячи двадцать второго он не знает практически ничего. Только лишь то, что видит. Что он начал курить, пить, пересмотрел взгляды на жизнь, научился прекрасно себя контролировать и… всё. Только по-прежнему плохо врёт Волкову и очаровательно краснеет.       Олег решает идти ва-банк. После его следующей реплики у них будет два исхода этого разговора, и Волков бы очень не хотел, чтобы он закончился на плохой ноте.       — А расскажи о себе, — неуверенно просит он, так и не смотря на Серёжу.       — Что? — Разумовский теряется, не ожидая такой просьбы. Он вообще думал уже, что их разговор закончен, оказывается, нет.       — Ну, — Олег запинается, но продолжает. — Что ты любишь… теперь, что тебя вдохновляет, чего боишься… не знаю, что-нибудь.       — Зачем тебе это? — отрешённо интересуется Серёжа.       — Я вдруг понял, что совсем не знаю тебя, — он поворачивается и смотрит Разумовскому прямо в глаза. Тот смотрит в ответ, но быстро отворачивается, переводя взгляд на город. Олег отворачивается тоже.       Разумовский молчит долго. Думает, взвешивает все за и против, стоит ли открываться Волкову снова, стоит ли рассказывать о себе — пусть это и довольно банальная вещь, но для Серёжи это сейчас важно. Он не открывался никому, кроме Юли, долгих шесть лет, он, кажется, разучился нормально общаться с людьми без настороженности, но рядом с Олегом до сих пор чувствует себя в безопасности.       Сердце рвётся довериться, рассказать всё, что произошло с ним за эти шесть лет, но мозг отнекивается, боится потерять снова, боится предстоящей боли.       Серёжа — неожиданно для себя — затыкает мозг.       — Что я люблю… — он на секунду задумывается, а Олег от неожиданности вздрагивает. Он уже думал, что тот не станет ничего отвечать. — Не знаю, честно говоря. Сложно сказать. Работу свою люблю, Москву люблю очень, Юлю… Люблю, когда дождь идёт, прямо ливень стеной, когда меня никто не раздражает, — «особенно ты» хочется добавить, но Разумовский этого не делает. — Люблю оставаться наедине с собой и много думать, — «любил». Сейчас довольно сложно оставаться наедине с собой, когда все мысли занимает Волков. — Полюбил рисование, представляешь, — он смеётся тихо, вспомнив, как раньше ненавидел рисовать, и Олег это вспоминает тоже, улыбаясь.       Серёжа рассказывает долго. О том, что увлёкся искусством, часто посещает музеи, но всегда один, иначе атмосфера теряется, что любит вставать пораньше и просто смотреть на сонный, только-только просыпающийся город, что сдал на права сам да ещё и с первого раза, что сам заработал себе на квартиру упорным трудом, пусть на небольшую, но до безумия уютную, и много других разных мелочей.       Про кошмары — пусть и редкие — не говорит. Про то, чего боится, тоже не говорит, потому что страх у Серёжи один — потерять кого-то из близких снова. Олегу это знать ни к чему.       Олег слушает, не перебивая, зависает буквально на Разумовском и на его жизни. Он думает о том, что пропустил очень многое, пока его не было рядом с Серёжей, и теперь он об этом жалеет. Будь его воля, он бы никогда не уезжал от него, но что он мог тогда — будучи семнадцатилетним подростком?       — А ещё я больше не пишу стихи, — говорит Разумовский, и только через секунду осознаёт, что именно сказал.       Все Серёжины стихи всегда были посвящены Волкову. И Олег это знал.       — Почему?       Разумовский громко вздыхает, собираясь с мыслями. Зря он это сказал.       — Не могу. После… после той ситуации больше не могу. Пытался много раз, но ничего не выходило.       Олег ерошит волосы ладонью, поворачиваясь к Серёже. Он даже представить не может, каково ему было тогда, через что прошёл Серёжа, когда Волков уехал.       — Прости меня, Серый, — выдыхает Олег. — Я не хотел, но тогда я не мог ничего сделать.       — Мог, — нервно мотает головой Серёжа. — Ты мог не расставаться со мной. Мы могли… встречаться по интернету, разве нет? Да, мы бы редко виделись, но это было бы… не так паршиво.       — Прости, — повторяет Волков тише. — Да, мог, но тогда мне казалось это глупостью. Я был подростком, который мало, что понимал в жизни, и думал, что мы не справимся на расстоянии. Поэтому тогда в моей голове был только один выход. Если бы я мог что-то изменить, мы бы остались вместе. Но я не могу изменить прошлое. Зато… могу изменить будущее… если ты этого захочешь.       Серёжа смотрит на Олега, сомневаясь в услышанном. Это сейчас, что, намёк был? Он хочет всё вернуть? Над этим точно придётся хорошо подумать.       — Я не знаю... прости, мне пора, — он неловко улыбается и ретируется с балкона. Олег провожает его взглядом до самого выхода из ресторана.