Твой и ваш

С Хирузеном Данзо был знаком давно, и их вполне можно было считать друзьями детства. Детство без него Данзо вспоминать и вовсе не любил. Ребёнком он был одиноким и мог бы метко назвать себя ещё и несчастным, но выговорить это слово не мог, да и не хотел: ему самому оно казалось слишком жалким, даже для него было чересчур. К тому же ребенок в счастье понимает едва ли, вот и Данзо ничего не смыслил, только ясно отмечал, что, когда приветливый мальчик скрасил его вечер, он почувствовал себя немного счастливым. Хирузен подошел к нему ровно тогда, когда заходящее солнце окрашивало небо в тёплый, красный цвет, а Данзо сидел под деревом, муслявил пальцы, раз за разом кусая и без того огрубевшую кожицу, покрытую багряными капельками застывшей крови. Хирузен смотрел внимательно, запыханный и уставший, но еще способный без умолку говорить. Он присаживался, заглядывал с интересом ему в лицо и не стеснялся спрашивать, почему он один сидит, почему не идёт домой. Данзо сперва пугливо отворачивался и старался не обращать внимания, а потом, не выдержав, буркнул, что не хочет. Хирузену мальчик показался грустным, потому он плюхнулся рядом, уверенно заявив, что тогда тоже тут посидит. Данзо отодвинулся осторожно, поёрзал, и чувствовал себя неуютно. Мальчишка, помолчав, вдруг обернулся, протянул маленькую ладонь и вычеканил, широко улыбаясь: — Меня зовут Сарутоби Хирузен. Давай дружить? Данзо на ладошку глядел озадаченно и высматривал на ней мелкие мозоли, в ответ руку тянул настороженно, а имя свое выговаривал неуверенно, словно сомневаясь, а точно ли оно ему принадлежит. Шимура Данзо прозвучало неказистым согласием на дружбу, которую скрепило крепкое чересчур рукопожатие. Данзо соглашался не беря в голову на что, но «дружить» звучало отлично, и, согласившись тогда, он больше ни разу не смог отказаться. Сарутоби Хирузен по правде был ему знаком задолго до. Он слышал разговоры взрослых и из них понимал, что Сарутоби — один из мальчишек, которых под крыло взяли братья Сенджу. Он слушал с тихой, грустной завистью и все думал, что, быть может, если бы и он оказался в числе тех счастливцев, то его бы точно заметили, а то и вовсе смотрели бы с гордостью, волосы трепали и хвалили. Хирузен оказался говорливым, иногда даже слишком, рассказывал много и без утайки, а Данзо слушал его с восхищением, верил беспрекословно и мечтал увидеть воочию, что Хокаге одним движением руки может вырастить целый лес на пустыре, а брат его, сложив пару печатей, может сравнять этот лес с землей, оставив лишь непроходимую топь. Хирузен восхищён был не так и повторял, что Сенджу не стоит злить, не то своих кругов вокруг деревни не сосчитаешь, а Данзо думал, что, если бы ему выпала такая возможность, он бы выполнял все на отлично, и никогда бы не злил и не подводил. Ему малодушно хотелось быть на чужом месте, потому что свое совсем не устраивало. Когда не было рядом Хирузена, Данзо привычно слонялся по деревне, чтобы быть где угодно, но не дома, и больше всего ему нравилось наблюдать за чужими тренировками издалека. Он прятался, стараясь быть как можно незаметнее, убеждался: Хокаге и правда под силу вырастить целую рощу и не простую, а словно бы живую. На деле его сила была страшной мощью, сопровождалась таким выбросом чакры, что невольно поднимались волоски на руках и дребезжали по коже мурашки. Рот раскрывался непроизвольно, а уши в ужасе хотелось прикрыть. Второй Сенджу мелькал меж ветвей настоящей вспышкой, молнией: был то тут, то там, раздваивался, превращался в двух, трёх, четырех, исчезал снова, а в конце-концов повалил Хокаге на спину, упёрся коленом в грудь. Данзо не верил своим глазам, не верили и ученики-мальчишки: визжали удивленно, а Сенджу не поднимались, не жали друг другу руки и мировых жестов не показывали, только один вмиг одеревенел, а второй испарился, превратившись в клуб дыма. Все, и Данзо тоже, охнули удивленно, а Хаширама заливисто смеялся, выходя из-за деревьев. Тобирама улыбался ему и качал головой, шагая навстречу. Данзо совершенно ничего не понимал, а тем же вечером Хирузен нашёл его по своему обыкновению под деревом и рассказывал о клонах, разных: древесных, водяных, земляных и теневых, показывал печати, а Данзо очень пытался им запомнить — его обучали только самым простым. Данзо, впрочем, заметили скоро. Он привычно повторял печати и ему даже казалось, что получается вполне неплохо, когда словно их ниоткуда перед ним возник Хокаге. Высокий мужчина его за руку вывел на полянку и сразу же, присев, начал отчитывать. В его голосе не было ни злости, ни даже раздражение, но Данзо не мог себя заставить поднять взгляд, чтобы посмотреть в глаза, только пялился на сцепленные руки. Хокаге говорил, что прятаться вот так рядом с тренировочным полигоном совсем не безопасно и лучше бы ребенку быть на видном месте, пока не случилось непоправимое, к тому же, он ведь не сможет себя в случае чего защитить. Данзо краснел, еле сдерживал слезы и только шептал извините да простите, повторял, что больше так не будет. Хаширама улыбнулся ему и серьезно попросил показать, чему же он там научился. Данзо подчинился, сложил пару печатей неуверенно, а руки не слушались, пальцы только в узлы вязались. Мужчина легко, играючи, ладони положил сверху, направил и снова улыбнулся. Данзо очень хотел улыбнуться ему в ответ, но только недоверчиво косился, ждал одного: когда наконец-то его отпустят. Хаширама напоследок просил пообещать, что Данзо вот так шпионить прекратит, и Данзо горячо кивал, обещал и снова извинялся. Он убежал быстро, чтобы спрятаться, чтобы больше его не видел никто. Хаширама вечером убеждал брата, что мальчишка хоть и пуганый, но очень талантливый, но Тобирама ни в какую не соглашался, повторял, что куда им, им обоим, этот выводок потом девать, а этих и так еле хватает времени и сил, и раз уже набрали одних — то и нечего тасовать то туда, то обратно. Хаширама был согласен отчасти, горько кивал, понимая, что брат говорит все то, что он по мягкосердечности произнести не может, даже если так и думает. Тобирама на его беспокойство сказал, что совсем скоро академия работать начнет в полной мере и всех судьбою обиженных приберет, к тому же для талантливых это будет даже перебором: их с братом специально никто не обучал вовсе. Всем мальчишкам от Хокаге лично советовалось прислушиваться к наставникам и не брезговать заходить в библиотеку почаще. Данзо часто бывал в доме Хирузена и никогда не приглашал к себе. Там его встречали сперва настороженно, у него глаза боязливо бегали по комнате, но спустя пару раз словно бы и не замечали кого-то лишнего, всегда приветливо махали рукой и часто оставляли, заставляя обедать. Данзо очень любил засиживаться там до последнего, до самой темноты, пока отец Хирузена, сначала глянув на часы, а потом, вздохнув, не смотрел сколько-то на дверь, а поле за руку не отводил домой. Данзо нравились и эти прогулки, он чувствовал себя в безопасности, а у его дома ему обязательно желали спокойной ночи прежде чем отпустить. Самым счастливым воспоминанием Данзо считал то, когда ему почему-то вдруг разрешили остаться на ночь, а перед этим даже позволили поиграть лишних полчаса. Данзо долго ворочался, ежился, смотрел на Хирузена, лежавшего не пойми как, спавшего давно, и очень хотел остаться здесь навсегда. Данзо любил миссии в основном от того, что их оплачивали. Миссии рангом повыше ценил еще и за то, что выслужиться лишним никогда не было. Ему нравилось, что ему доверяли и не брезговали, хоть и редко, давать миссии ранга самого высокого и он наконец-то убеждался, что джонин он все-таки не просто так, не от случайного везения. Хирузен правда рассказывал, щуря глаза и загадочно улыбаясь, что есть, дескать, миссии по-серьезнее и рангом повыше. Данзо охотно верил, к тому же слухи по деревне разлетались с бешеной скоростью, и многие поговаривали, что была, точно была одна-единственная миссия, которую поручал сам Хокаге, подбором кадров занимался лично он же, отложив все дела, и миссия эта была важнее вопросов государственных. Заключалась она не больше не меньше, чем в сопровождении жены и дочери Хокаге в страну Водоворотов. По крайней мере именно так Хирузену один учитель объяснял отсутствие второго. Тобирама, впрочем, шел чуть ли не по собственному желанию, а Хаширама зарекался, клялся и божился, что и нога его в те земли больше не ступит, даже если та земля останется единственной, а вокруг — одна вода. Он себе остров отстроит, лодку смастерит, а в крайнем случае и потонуть не забоится, только вот туда — ни в жизнь. Правда говорили больше, что вовсе это не прихоть его была, а гневные письма Удзумаки, в которых ясно сообщалось: зятя видеть — не желают, а вот дочь и внучку — очень, скоро и неукоснительно. Хаширама цокал, команду собирал, а сам все поговаривал, что, может, оно и Мито не особо-то нужно. Она губу прикусывала, качала головой, а Хаширама спорить не хотел. Хаширама брату намекнул, а не хочет ли он сопроводить самое ценное, что он имеет, сказал, что довериться больше некому, раз деревню он может пока доверить только ему, то семью больше некому и подавно. Тобирама назвал Хокаге подлизой, ему прельщало путешествие, тем более, что слышал он о Водоворотах, что природа там потрясная, а ему как раз провертится хотелось. Хаширама обрадовался, но все равно предостерёг, что, впрочем, никто всерьёз не воспринял. Тобирама старался не столько охранять, сколько развлекать: с ребёнком помогать, Мито смешить, та уж больно была взволнована и молчалива. Тобирама очень хотел увидеть, куда же кинулся резко несколько лет брат, бросив все, а вернулся с женой. К Тобираме сперва обратились именем другим, добавили, что он как-то быстро постарел, а Тобирама посмеялся легко, покосился на Мито, чтобы та все объяснила и добавил сам, что с братом они совсем не похожи. Хашираму сперва обругали, следом обругали тоже: хорошо, что послушал, плохо, что отпустил одних, а дочка его уж очень хорошо у Тобирамы на руках сидит. К Тобираме так и продолжали обращать не его именем, в этот раз другим, не имели к мертвым уважения, извинялись, улыбаясь, а потом снова Каварамой обращались. Мито только очень извинялась, что имела неосторожность рассказывать о семье мужа слишком много. Тобирама, скрипя зубами, терпел. Мито говорили, что муж уж слишком ее распустил, вольная та больно стала, вменяли, что дочка на Удзумаки совсем не похожа (и хорошо дочка — Сенджу не нужен наследник!), а Мито улыбалась и Тобираму просила ребёнка забрать. Избалованная девчонка в деревне была дочкой Хокаге и очень уважаемой госпожи, которой привычно кланялись, как и мужу. Ее называли не меньше, чем принцессой клана Сенджу, а здесь ее Сенджу тыкали презрительно и сетовали, что больно та на отца похожа. Среди красноволосых Удзумаки она выделялась слишком и дети с ней знакомится не стремились. Пока мать отлучалась, чтобы снова выслушать пару претензий, улыбнуться на них и терпеливо кивнуть, девочку оставляли на дядей и Тобирама обещал что скоро-скоро они вернутся домой, а та вдруг очень заскучала по отцу, капризничала от того, что и мать видела нечасто. Тобирама умыкнул у Удзумаки, не без помощи одного Учихи, пару свитков с техниками. Мито, прознав, отвесила ему легкий подзатыльник и шепнула, что проведёт его в библиотеку посерьёзнее или сама принесёт парочку интересных вещиц. Тобирама рад был, что польза от поездки была хоть какая-то, а Мито, приглушенно смеясь, рассказывала, что есть тут неподалёку удивительная роща, говорят, выросла на пустыре за ночь, колючая и дремучая — не пройти, и вырубить ее невозможно, травит там все — вдохнуть невозможно. Тобирама усмехался тоже и наконец-то понимал, откуда маячит знакомая чакра вечно. Мито, уже по темноте, уложив ребенка, рассказала, что замуж ее прочили совсем за другого, когда Хаширама свалился словно снег на голову в мае. Он маячил тут совсем не к месту, и, чтобы отвадить, ему сказали: либо женись, либо вещи собирай и поминай как звали. Хаширама, не думая, молодой и слишком горячий, ответил свое громкое «Согласен!». Ему тут же повторили, что если жениться, то вот-вот, а он снова заладил, что хоть сейчас, хоть в эту секунду. Хаширама Мито увез с собой, а Мито рада была, что скандал не застала. Хаширама, считали, силой ее украл, а она, говорили, от родителей нагло сбежала. Она посмеивалась приглушенно, говорила шепотом, а Тобирама не понимал, почему такую уморительную историю брат утаивал. Хирузен рассказывал, что Тобирама вернулся раздражённый, злой, заявился во время тренировки, окликнул брата, и сказал, что у него с этого самого момента недельный отпуск, назначает он себе его сам, от Хаширамы не просит ни позволения, ни печати, ни подписи, а лучше бы ему и вовсе съездить на источники, нервы полечить. Хаширама посмеялся как-то нервно и увязался вслед за ним, кивнув, что на сегодня тренировок хватит. У Тобирамы была дурная привычка выпускать чакру особо сильными ударами, вещи портить, и говорил, что так напряжение спадает. Хирузен такое видел впервые, почва разошлась с грохотом, а деревья, выкорчёвываясь, повылезать корнями наружу. Потом, говорил Хирузен, уже стало привычным, и он, как и Данзо, очень хотел знать, почему Тобирама был так зол. Данзо не любил миссии рангом пониже от того, что и выслуги нет, и денег немного, но Хокаге жал плечами: пока только так. Данзо знал, что его ждёт рядовая прогулка с грузом и парой-тройкой невзрослых подчинённых, потому шел лениво, прогуливаясь, рассматривал почти голые деревца и радовался последним солнечным дням. Хирузен встретил его у входа, по обыкновению потрепал за плечо, а стоящий рядом Кагами только, слегка улыбнувшись, кивнул вежливо. Сарутоби под руку увёл его за угол, на ходу объясняя, что они никуда не торопятся в общем-то, а он, если не покурит, умрет прямо сейчас. Данзо к этому выражению привык, но ни разу не заметил, что другу плохеет, если тот отказывался от этого развлечения на пару лишних часов. Спорить он не стал, послушно за ним поплёлся, смотрел на него, склонив голову, и не понимал, от чего Хирузен продолжает так шкериться по углам, будто кто-то способен его за привычку обругать. Перекинуться еще удалось всего парой слов, второпях им раздали тоненькие папки с неутешительной пометкой. В подчинение Данзо в этот раз вверили двух румяных мальчишек и одну маленькую девчушку с туго собранными в высокий хвост волосами. Все они смотрели на него как на совсем взрослого дяденьку, были, сразу видно, неопытными и без остановки канючили: а правда ли миссия будет опасная-опасная. Данзо улыбался, кивал и заговорщицки напускал тайны: страшная-страшная миссия, неизвестно, все ли вернуться. Детишки пугались не на шутку, но вида старались не подавать, храбрились, выбиваясь из строя, и бежали вперёд. Данзо осаждал их, обещал, деловито поправляя форменную жилетку, что в обиду их точно не даст, но только если те будут слушаться. Они вмиг вытягивались, точно следовали приказам и внимательно слушали каждый окрик, редко разбегались, а Данзо находил это веселым и забавным, забывая даже, что ему, джонину, такие задания в общем-то не к лицу. Но подопечные ему искренне нравились, он за день успел к ним привыкнуть и проникнуться и все думал, что неплохо было бы иметь всегда кучку таких воспитанников. Когда-нибудь, решил он, ему обязательно нужно этим заняться всерьёз. Отчёт составлял муторно, на коленке, и Данзо лишь вписывал заученные фразы: нет, да, никаких вражеских встреч, заказчик в целости, груз еще целее. Двое из троих, пацаны, те что по-шабутнее, грохнулись с дерева, но на больничный не тянут, он их и сам конфетами подлечил, те в обиде точно не будут. Девчонке Данзо тоже отсыпал горсть, чтобы та не кривила грустно нос и губы не дула. Она после долго благодарно трепала Данзо за рукав, вызывая улыбку, но это Шимура вписывать не стал. В штаб за ним потянулись гуськом, хоть толка от них и не было, но Данзо запретить не смог, да и не захотел: больно те были рады позволению отправиться с ним. Хирузена он заприметили издалека. Он снова выловил где-то Учиху, удерживал его рядом точно силой, ведь обычно не было Кагами дела до таких склок. Вокруг толпились шиноби, среди которых, Данзо узнавал смутно знакомых ему людей, которые Хирузену приходились неплохими товарищами. Данзо встречался с ними всего пару раз, имён не помнил и запоминать не стремился. Ему эти ребята не нравились, потому он обычно уходил, оставляя Хирузена с ними наедине, а те, кажется, были рады. Хирузену он, кажется, ни раз говорил, что те ему не нравятся, но он снова звал Данзо с собой, повторяя, что Данзо надумывает, а ребята они хорошие. Данзо сперва оглянулся на своих спутников, которые еле доставали ему до груди, пересчитал их уже по привычке: по дороге никого не растерял. После помахал Хирузену, который уже бежал навстречу, улыбался широко и выглядел раззадоренным и веселым, словно точно произошло что-то особенно примечательное. Данзо это не очень понравилось: обычно ничего хорошего чрезмерная веселость друга не предвещала, и, если обычно, он мог бы с ним сладить, то вот сейчас у него настроение было в корне другое. Не хотелось ему ни собачиться, ни ругаться, не смеяться, лучше бы помолчать в хорошей компании, а потом со спокойной душой уйти домой. — Я уж думал, ты совсем сгинул! — Хирузен схватил его под руку, оглядывая детей мельком, — твои что ли? А воспитатель из тебя ничего, даже все в сохранности остались. — С утра пятеро было, — усмехнулся Данзо, отбирая руку, и махнул отчетом перед лицом, — а где? — Отошли оба. Сказали, ждать. Я, правда, только тебя жду, — он раскинул пустые ладони, — представляешь, я чуть лишнего ребенка не утащил. Хирузен громко засмеялся, проводя их ближе к остальным. Данзо протолкнул детей поближе, перед собой, но отойти подальше им не дал, особенно девчонке: уж очень ему не нравились лица друзей Хирузена. Тот пересказывал историю, как запамятовал лица своих детишек и искренне был уверен, что один из пацанов, игравших на улице, пришёл вместе с ним. Подопечные побоялись ему сказать, а на мальчика он громко ругался, чтобы тот перестал выкобениваться и шутить такие шутки, пока малец не заплакал и не убежал домой. Хирузен сказал, что, конечно, извинился и все объяснил, но ситуация эта вызывала у него скорее смех, нежели стыд. Данзо уже собирался рассказать о своей миссии и о том, как ребята, столкнувшись, грохнулись с дерева, сцепились и приняли друг друга за врагов. Эта история уж точно была смешной и он бы рассказывал ее с гордостью: его ребята были начеку, хоть и слегка чересчур, но Сарутоби резко перепрыгнул на другую тему и обратился к парню, чьё лицо Данзо показалось особенно неприятным. Хирузен продолжал смеяться, редко давая себя кому-то перебить, а Данзо только отмалчивался, пятился подальше, утягивая за собой детей, и очень надеялся, что Хирузен не обратится к нему снова. Сенджу, ни один из, никак возвращаться не хотели. Хирузен не хотел униматься, ткнул пару раз Данзо в бок, рассказывая что-то непременно смешное — все смеялись, но Данзо лишь нелепо улыбался и сути сказанного не улавливал до конца. Смеялись, кажется, над ним, а он старался виду не подавать, только вот на душе какой-то отзвук обиды неприятно скребся. Он откинул раздраженно волосы, зажмурился и уже от разговоров начал уставать. Устал и уворачиваться от проворных пальцев, которые норовили ухватить то за отросшую прядь, то снова за плечо. Кагами поглядывал сочувствующе и вроде бы тоже от шума утомился. Когда появились Сенджу, целых оба собственной персоной, у Данзо уже не оставалось терпения, оставались только глаз, который то и дело подергивался и уставшие от ненатурального оскала губы. Он, обрадовавшись, шагнул навстречу, но Хокаге тотчас же легонько махнул рукой, даже не оборачиваясь, и продолжил неспешный диалог с братом. Данзо, цокнув, отошел назад. Хирузен с друзьями мерзенько гоготали, а Данзо очень старался не принимать это на свой счет. Кагами вдруг подтолкнул его слегка, заставляя чуть повернуться, и, тихонько улыбнувшись, спросил: — У тебя, говорят, — он слегка покосился на Сарутоби, — подружка появилась. Красивая? Данзо не столько видел, сколько понимал, что Кагами вряд ли интересует его личная жизнь, скорее тот приметил его понурое лицо. Данзо ему улыбнулся снисходительно и принялся было объяснять, что нет у него никого, не было и не предвидится, а Хирузена лучше игнорировать, он обычно несет, сам не понимая что, как прямо над ухом раздался громкий смех: — Ты что ли смеешься, Кагами? — Хирузен повис у него на плечах, — какая подружка? Ты на него посмотри, — скользкие пальцы уцепили подбородок неприятно, — нет у нас в деревне слепых, а слепых и красивых подавно. Или смог отыскать? Не подскажешь где? А, Шимура? Данзо крепко сжал зубы, попытался выдавить что-то вроде улыбки, но губы заместо только дрожали. Он вывернулся, отталкивая слегка Хирузена и хотел рот раскрыть, сказать, чтобы тот заткнулся, чтобы лицо его трогать прекратил и наконец-то уяснить, что Шимурой звать его не стоит, но язык двигаться не стал, а уши заместо слов услышали веселый гогот, в котором уж точно и слова его, неуверенно, не разобрал никто. И среди этого шума он различил приглушенный смешок Кагами и тоненькие смешки детей, от чего стало особенно обидно и неприятно. Он сжал кулаки, напрочь забыв, что отчеты мнутся, но взгляд поднять не сумел. Хирузен был учеником двух шиноби: сильнейшего и умнейшего, и от обоих перенял худшие черты. — Сару! — вдруг раздался грозный окрик, — договорил? С глазами или без — не твоего ума дело! Все резко умолкли. Хирузен напугался сперва, следом обернулся, глянув на Тобираму растерянно. Данзо покосился слегка, прикусывая губу и жмурясь. Последнее, чего бы он хотел, так чтобы еще и Тобирама слышал, вслушивался, а тем более вмешивался. Хирузен негромко буркнул себе под нос: — Извините. — Нашел место балаган устраивать. Мне тебя как пятилетку отчитывать надо? — парень слегка помотал головой, — взрослый человек, а что себе позволяешь? Какой пример подаешь? — Но вы же… — пискнул он, — вы же сами… — Что сами? — Сенджу прищурился, а Хирузен замотал головой резко, — не хочу больше ничего слышать. Если тут со всем закончили, идите вон своими делами заниматься. Брысь! Хирузен кивнул, развернулся резко и зашагал быстро. Данзо слышал протяжный вздох, который принадлежал Хокаге, и хотел бы следом уйти за торопливым топотом остальных ребят, но остался один, сжимая дурацкий отчет. Его бы отдать — кому угодно наугад, и пусть разбираются сами. С места сдвинуться он не смог, а когда поднял взгляд, не было уже никого, только дверь открытая кабинета Тобирамы. — Что у тебя там осталось? — крикнул Тобирама, — зайди, отчитайся. Данзо отвел взгляд и пожалел, что не успел шагнуть в бок. Сейчас он бы предпочел говорить с Хокаге лично, хоть дела ему до мелких миссий не было. Он то ли скидывал их на брата, то ли напополам они их делили, и Данзо бы вынес его пронзительный взгляд и чрезмерную говорливость. Раз Тобирама звал — нужно идти, но сдвинуться с места казалось задачей непосильной. Данзо было стыдно и перед Тобирамой особенно: он хотел бы перед ним быть взрослее и серьезнее и никак не казаться забитым ребенком, который молча может стерпеть и оскорбления, и смех лучшего друга. За собой Данзо аккуратно прикрыл и бумажки осторожно положил на край, выдавил, что все прошло отлично, что все записал. Он вздохнул тяжело, оглянув кабинет, и присел на диван. — Спасибо, что вступились за меня, — он уставился на сцепленные на коленях ладони, — но правда не стоило. — Данзо, — выдохнул оживленно Сенджу, подперев лицо рукой, — почему ты ему позволяешь так с собой? — Не берите в голову, это была всего лишь шутка. — Такая шутка, что ты того гляди заплачешь? Сенджу бил напролом по самым незащищенным местам. Данзо только помотал головой и хотел бы доказать, что плакать он вовсе не собирался, особенно из-за Хирузена и его глупых слов, но горло комом свело, и казалось, что плакать можно не только от грусти, но ещё и от стыда. — Шутка — это когда смешно, — продолжил он, — я был о Сару лучшего мнения. Данзо поднял удивленный взгляд, шмыгнув, и ни единому слову не верил. Тобирама смотрел прямо на него и говорил серьезно. Данзо почти улыбнулся, не словам — чему-то своему: никогда и нигде никто не отдавал предпочтения ему, никогда никогда не сказал, что разочаровался в Хирузене, а тем более из-за него. Хирузен был воспитанником сильнейшего и умнейшего шиноби, и взял от обоих учителей худшее, но замечать этого никто не захотел. Данзо знал, что словами Тобирамы будет еще долго тешить свое самолюбие, но в груди сперло чувство странной несправедливости. Он проговорил уверенно: — Я с ним поговорю. Он больше так не будет. Сенджу слегка кивнул, но взгляд отвести не захотел, а Данзо надеялся, что тот все же решит проверить отчет. Он глядел внимательно, словно отыскивал какую-то маленькую, потерянную деталь. Данзо его взгляд был приятен всегда, но тот был слишком дотошный, от чего хотелось если не спрятаться, то точно рукой прикрыться. Та потянулась сама, зубы прикусили ноготь. Спокойнее не стало, а Тобирама вдруг сказал совсем легко и серьезно: — Ты очень красивый парень, Данзо. Данзо охнул и улыбнулся невольно, стеснительно и глупо. — Спасибо, — неловко ответил он. Тобирама чуть посмеялся. Когда-то именно этот мальчишка нагло называл себя симпатичным, а теперь смущался от комплимента очевидного и, видимо, слишком нужного. — Если у тебя все, то можешь идти. Данзо закивал, смущенный все еще до крайности, поднялся и оглянулся на него еще раз. Ему и правда нужно было идти, он не хотел задерживать ни себя, ни его. Данзо думал, что он, пожалуй, не столько в убытке, потому что дела ему нет до смешком недалеких знакомых, особенно, когда кто-то намного важнее считает совсем иначе. Он успел отойти всего на пару шагов от здания, когда сзади напрыгнули, обхватывая плечи. Он дернулся, оборачиваясь раздраженно. — Пойдем куда-нибудь, — сказал Хирузен улыбаясь. — Не хочу, — возмущенно ответил Данзо, отворачиваясь. Хирузен был явно последним из всех, кого он хотел сейчас видеть. Данзо уйти от него постарался, но тот нагнал вмиг, схватил его под руку. — Да ладно тебе! Ты обиделся что ли? С чего вдруг? Никогда не обижался, а тут — пожалуйста! Мне из-за тебя между прочим досталось, я же ничего не говорю! Давай выпьем или посидим где-нибудь. Я угощу тебя, да и мама спрашивает, почему тебя давно не было. Данзо обернулся, а Хирузен смотрел на него, улыбаясь премило. Данзо руку выдернул сперва, резковато, и вычеканил: — Если я не обижался, еще не значит, что мне не было обидно. Меня уже достали твои выходки. Лицо мое лапать прекрати и шрам трогать хватит. И я не пью, ты прекрасно это знаешь. — Да чего ты взъелся, Шимура? — И Шимурой меня звать прекрати, — выдохнул Данзо уже с одним только отчаянием в голосе, — я столько раз тебе говорил. — Это всего лишь фамилия твоего отца! — возмутился Хирузен, — что ты начинаешь? Данзо оттолкнул его показательно, задев плечом и зашагал быстро, чтобы Сарутоби и не подумал его догонять, голову задирал и кулаки сжимал. Хирузен нагнать его и не пытался, хлопнул растеряно ртом, цокнул раздраженно и, вздохнув, ушёл в другую сторону. Вечерело стремительно, темнело быстро и холод опускался вместе с туманом, по земле ложился, обдувая ноги. Данзо быстренько вышагивал и был рад, что день наконец-то кончается. Дома его ждал недельный бардак и твёрдое нежелание до утра высовывать нос за дверь. Убираться не было ни времени, ни хотения раньше, сейчас же свободный вечер располагал. К удивлению собственному занятия хватило на неторопливый час: пыль протиралась легко, посуды было немного, а бардак он переоценил. Данзо придирчиво оглядел комнату, постарался зацепиться хоть за что-то, но грязное окно замечать не очень хотел. Он с чувством выполненного долга и легкостью на душе растянулся на кровати, подобрал книжку, которую хранил рядом и раскрыл. Читать выходило туго, не нашлось ни интересного персонажа, ни захватывающего сюжета и Данзо, пытаясь уловить суть, морщился, думал, что такой скуки у него и в жизни хватает. Если уж это кто-то счел достойным внимания, то Данзо точно сможет написать собственную биографию. Скука смертная одолевала, и он растянулся на кровати, размышляя, что ужин можно было бы тоже приготовить и даже следом снова отмыть тарелки. В дверь стукнули пару раз. Негромкий, застенчивый звук заставил его вздрогнуть. Он поднялся, вздыхая, шаркая по полу, дошел до двери. Хирузен ему улыбнулся, покачиваясь вперёд-назад, руки прятал за спиной, и улыбка его казалась совсем глупой. Данзо оглядел его, совсем не удивившись, облизнувшись, хотел было спросить, зачем тот притащился, но Хирузен умело перебил: — А я тебе еды принёс, — из-за спины он вытащил объёмный кулёк, — можно зайти? Вид этот у Данзо вызывал улыбку, которую тот себе не позволил. Честно признался себе, что пришел бы Хирузен с пустыми руками — дверью бы хлопнул перед самым носом. Еда, которую готовить не нужно, подкупила, тем более, что все лучше, чем его потуги в кулинарии. Хирузен знал его, но все равно ощущалось прикосновение чужой руки, кажется, женской и более чуткой. Данзо кивнул сухо, отошёл в сторону. Еду забрал, скрывая радость и довольную ухмылку. Хирузен плёлся сзади точно по его следам, тенью семенил и скованно оглядывался вокруг, точно пришел впервые. Он замялся сперва, но на кровать все же опустился, на самый край осторожно. Данзо молча ел, убеждая себя, что с Хирузеном ему говорить не о чем. Тот тоже молчал, но раз или два приоткрывал рот, но не произносил и слова, мотал головой и продолжал пялятся вокруг. — Можно закурить? — вдруг тихо спросил он. Данзо поднял удивленный взгляд: он не разрешал никогда, а Хирузен разрешения никогда не просил. Он прикуривал комнату, не стесняясь, а на неуверенные претензии отвечал всегда, что какая Данзо разница — все равно живет один. Данзо корчил нос недовольно, но тот был прав: проверить за ним совершенно не трудно, пусть и застоявшийся запах не самого хорошего табака отдавал горьким привкусом, природу которого Данзо так понять и не сумел. Ответил Данзо больше из вредности и интереса, задавливая усмешку: — Нет. Парень пожал плечами, отвел взгляд и откинулся назад, сцепив руки замком. Хирузен не говорил, почти не двигался и даже не вздыхал, походя больше на предмет интерьера. Данзо он не мешался, он обходил его ловко, да и под ноги тот не лез, скромно забравшись в самый угол кровати. Если бы Данзо не решил отмалчиваться и игнорировать его, то давно бы намекнул, чтобы тот двигался все ближе к двери по известному маршруту. Надеяться приходилось, что тому просто надоест. Данзо уселся рядом, снова раскрыл книгу, и в этот раз слова и вовсе отказывались связываться в предложения, не говоря об абзацах, а тем более о целостном тексте. Он упрямо делал вид, что читает, даже переворачивал для вида страницы и был уверен, что выглядит достаточно отстранённо. На пятом перевёрнутом листе кровать чуть прогнулась, а на бумагу легли короткие пальцы. Книгу из рук вытащили аккуратно. Хирузен внимательно вгляделся в обложку, палец закладывая между страниц. Данзо показалось, что название ему что-то говорит, тот даже пальцем его обвёл, попробовав на ощупь. Хирузен, не отрывая взгляда от чёрной обложки, выдавил, словно через силу: — Прости меня. Не хочу с тобой разругаться из-за какой-то глупости, — он вслепую протянул книгу обратно, — так что, Данзо, ты не обижайся. А я больше так не буду. Обещаю. Данзо книгу забрал, глянул на нее и опустил на пол. Ответить с напускным безразличием не вышло: — Хорошо, — сказал он. Хирузен поднял взгляд, заулыбался глупо и широко, протягивая руку: — Мир? — Мир, — ответил Данзо, подавая свою.