Не стоит пытаться избавиться от воспоминаний, надо научиться жить с ними.
Май, 2008.
Она вдоволь насмотрелась на мимо проходящих людей. С лёгкой небрежностью девушка достала из кошелька несколько купюр, оставив официантке на «чай», и вышла на улицу под проливной дождь. Гермиона не смогла сегодня найти свою долю спокойствия даже в излюбленной кофейне. Что-то сильно тревожило её, выворачивая душу наизнанку. Ей казалось, словно она пытается куда-то убежать, но силы были на пределе, а лёгкие не справлялись с поставленной задачей. Девушка не понимала, что с ней творится в последние дни, но даже физическое самочувствие желало лучшего. Её шёлковое синее платье вмиг промокло, но Гермиона брела по верно намеченному пути, не обращая на это внимания. Она уже примерно догадывалась, что ей скажет Скарлетт, но тем не менее, не сменила задуманный маршрут. Её очередной внезапный визит уже вряд ли удивит миловидную Скарлетт Питерс, которая привыкла к своей спонтанной пациентке — Гермионе Джин Грейнджер. В этом году май выдался довольно дождливым, но при этом очень тёплым. Порой казалось, что частые дожди помогали смыть с людей весь тот негатив, что успевал накопиться на их плечах. Гермиона не была поклонницей такой погоды, но всё же находила что-то притягательно очаровательное в ней. Квартира Скарлетт, она же — её офис, находилась в квартале от кофейни, и девушке понадобилось всего десять минут, чтобы добраться к нужной двери. Она настойчиво постучала, точно зная, что Питерс примет её. Всегда ведь принимала. — Гермиона? — невысокая брюнетка посмотрела на Грейнджер, приспуская очки на нос. — Почему же я не удивлена? — Можно? — она не стала дожидаться внятного ответа. — Я была недалеко, вот и решила заглянуть к тебе. — Неужели дело только в том, что ты снова оставила сто долларов чаевых за чай, который стоил двенадцать? — Скарлетт захлопнула за ней дверь. — Что случилось? — Кажется, у меня скоро снова начнутся панические атаки, — Гермиона плюхнулась на светло-голубой диван, позабыв о своём мокром платье. — Я снова стала плохо спать, у меня какие-то тревожные мысли и всё время хочется вскрыть себе вены. — Я говорила, что бросить таблетки будет непросто. Твоему организму нужно время, чтобы научиться справляться самому с твоим положением. — В задницу моё положение, — гневно выплюнула девушка. — Мне нужна помощь, Скарлетт, или же в следующий раз мы встретимся у меня на похоронах. Год назад Гермиона открыла для себя прелести походов к магловскому психологу, однако, как оказалось, это мало помогает, но зато с его помощью можно оформить себе рецепт на хорошие антидепрессанты. Порой она удивлялась тому, что в обычном мире могут придумать что-то получше, чем в магическом. — Тебе снова снятся кошмары? — И они тоже, — сухо ответила Грейнджер и начала копаться в своей сумочке. — У тебя есть зажигалка? — Ты вернулась к сигаретам? — строго спросила Скарлетт. — Что ещё вернулось в твою жизнь, кроме кошмаров и сигарет? — Тебе стоило бы спросить, что так и не ушло из моей жизни, — саркастически произнесла Гермиона. — Кошмары, сигареты, выпивка и работа, которая является единственной причиной, почему я ещё могу себе позволить оплачивать эти сомнительные сеансы. — Ты сама приходишь ко мне. — Сама, но только потому что мне нужен рецепт. — Ты могла бы заплатить за то, чтобы тебе его просто так выписали, но ты всё ещё продолжаешь ходить ко мне, — Питерс закинула ногу на ногу. — Так действительно ли дело только в таблетках? — Ну ты и сука, Скарлетт, — она щёлкнула пальцем и сигарета зажглась. — Были бы мы в Лондоне — меня бы уже повязали за это, но видит Бог — ты сама меня на это спровоцировала. Гермиона не знала, почему она продолжала приходить в эту квартиру и обмениваться «любезностями» со своим психологом. Возможно, что это помогало ей оставаться нормальной для своих друзей, хотя на деле она таковой не была уже очень много лет. Её жизнь была слишком цикличной и очень часто кидала Гермиону из крайности в крайность. Сама бы она не справилась с этим — ей нужно было с кем-то разговаривать, чтобы не сойти с ума окончательно. — Как твоя работа? Есть новое дело? — Нет. Неделю назад я отказалась защищать одного ублюдка, который насиловал девочек, — она запнулась на секунду. — Им было всем по четырнадцать лет. — Мало денег предложили? — Скарлетт внимательно наблюдала за каждым движением своей пациентки. — Или подзащитный оказался недостаточно хорош личиком? — Говоришь так, словно я защищаю только тех, у кого есть деньги или смазливая мордочка. У меня есть принципы… — Были, — перебила её психолог. — Когда-то они у тебя были, Гермиона. Она чувствовала, как сердце норовит вылететь из груди. Одно присутствие этого человека рядом заставляло чувствовать себя каким-то дерьмом. Гермиона буквально ощущала запах смерти, исходящий от мужчины, который пришёл к ней с «интересным и выгодным предложением». — Простите, мистер Миллер, — процедила с трудом девушка, — но я не берусь за подобные дела. Мне это неинтересно. — Но мы с Вами не дошли до самого интересного — вопроса оплаты, — ехидно протянул мужчина. — Поверьте, мисс Грейнджер, я Вас не обижу. — Мне неинтересно, мистер Миллер! — Гермиона встала со своего места и гневно посмотрела на собеседника. — Прошу Вас покинуть мой кабинет. — Умейте извлечь пользу, а потом забыть, моя драгоценная мисс Грейнджер, — рассмеялся посетитель. — Вы же адвокат, а не мать Тереза. Дело Миллера-младшего стало её первым делом, когда Гермиона закрыла глаза на свои принципы. Она больше не смотрела на обвинения, а лишь на чек, который выписывали на её имя. В ней не осталось больше ничего от прежней гриффиндорки Грейнджер. Почти ничего, помимо кошмаров. — Я просто хотела спать, — наконец-то ответила Гермиона. — Они прислали мне письмо слишком рано, а мне хотелось выспаться. — Ну что же, я рада, что ты с такой лёгкостью можешь игнорировать высокооплачиваемую работу только из-за чувства недосыпа, — саркастически протянула Скарлетт. — Ты не думала всё же взяться за какое-то дело? Тебе бы помогло это отвлечься. — Короче, таблеток мне не видать? — она докурила сигарету. — Тебе не нужны таблетки, Гермиона, — мягче произнесла девушка. — Когда ты в последний раз виделась с Гарри? С Роном? С Рольфом? — С Гарри — пару недель назад, с Роном тогда же, а с Рольфом — позавчера. — Я не верю, что они не замечают того, что с тобой происходит. Конечно же, её друзья прекрасно видели, что с ней творится. Но что они могли сделать, если Гермиона отвергала любое проявление их заботы или помощи? Она просто-напросто запретила себе помогать. Девушка привыкла рассчитывать только на себя, когда дело доходило до её собственного безумия. Если бы она открылась хотя бы на сотую часть своим близким людям, то с грустью осознала бы, что они больше её не узнают. Теперь Гермиона предпочитала дорогой алкоголь и хорошие сигареты душевным вечерам; деньги и беспорядочные половые связи прежним принципам. Она давно потеряла себя, свою лёгкость и свою жизнь. — А кто сказал, что я им хоть что-то рассказываю о себе настоящей? — Гермиона встала на ноги, понимая, что на этой ноте пора прощаться. — Они знают лишь то, что им положено знать, и довольствуются тем, что людям свойственно меняться. — Ты уходишь? — Ты снова принялась за старое, и пытаешься копаться в моей душе. — Для этого люди и ходят к психологу, — не отступала Скарлетт. — Гермиона, я ведь хочу помочь тебе. — Мне не нужна помощь, мисс Питерс. Помощь была нужна той Гермионе, которую ты, к сожалению, не знаешь. — Ты даже не стараешься помочь себе. Существует куча лекарств, которые излечивают людей. — Да что ты говоришь? — Гермиона вскинула бровь. — Снова будешь пропагандировать любовь? — Да! — Ты слишком её переоцениваешь, Скарлетт, биохимически это как съесть большое количество шоколада, а у меня на него аллергия. Мне интересны деньги, за которые можно купить и любовь, и шоколад, и таблетки, и много чего другого, — Грейнджер послала воздушный поцелуй, подойдя к двери. — Пока! Полчаса бессмысленного разговора, но она почувствовала какое-то облегчение. Грейнджер никогда не призналась бы Скарлетт Питерс в том, что эти разговоры в какой-то степени помогали ей. Что-то всё-таки в них было, что сдерживало плотину в голове девушки и не позволяло сорваться с цепи. Она забрела за первый угол, чтобы аппарировать в свою квартиру. Судя по новому букету и приятному аромату сырников — миссис Харди уже успела побывать тут. Гермиона вышла на балкон, потупив взгляд себе под ноги, рассматривая педикюр. Она не знала, чем ей заняться, и теперь предложение Скарлетт не казалось таким бессмысленным — возможно, что ей действительно нужно было взяться за дело, чтобы отвлечься. Она скурила пару сигарет и вернулась в гостиную, собирая волосы в пучок. Стоило только девушке освободиться от платья, которое успело просохнуть на ней, как в окно постучалась сова с конвертом в клюве. Гермиона переступила через скомканное платье и подошла к птице. — Какой ты красавец, — она легко коснулась крыла филина. — Что ты там мне принёс? Девушка забрала конверт и птица тут же взмыла в воздух, на минуту очаровав Гермиону своим свободным полётом. Наверное, ей тоже иногда хотелось просто взмыть в небеса, чтобы прикоснуться к солнцу и оставить там хоть немного своей печали. Но только Гермиона снова вернулась к письму и прочитала имя того, кто ей его прислал, как в сердце больно закололо, а к горлу подступил ком. Мисс Гермионе Джин Грейнджер от Нарциссы Малфой Она пошатнулась, как только поняла, что это не сон, и ей не мерещится. Девушка со злостью и ненавистью отшвырнула от себя письмо, ощущая, как внутри всё обожгло от одной только ненавистной фамилии. Столько лет Гермиона приравнивала её к своему кошмару, что даже не могла представить, что случится, получи она подобное письмо. Девушка даже не догадывалась, что могло быть в этом письме, но и не хотела думать об этом. Кажется, что сейчас она просто почувствовала, как начала медленно умирать. Словно стояла у собственного гроба и смотрела, как на её похороны пришло три человека. Гермиона не слышала собственного крика, который бился о стены, вырывался из окон, требовал к себе внимания и молил о помощи. Он бежал по перилам, метался в поисках кого-то, кто был бы в силах обуздать надвигающуюся бурю в виде панической атаки и новой истерики. Но была и вторая сторона этой злосчастной медали — если она сейчас просто замолчит, то война будет проиграна. Она сдастся в плен своим пожирающим изнутри чувствам. Письмо Нарциссы приковало её к одному месту, обжигая внутренности раскалёнными углями. Её руки были в крови, которые она расцарапала в приступе, сердце в незатягивающихся царапинах, а скулы начало сводить от крика. Она плакала, извивалась, истерически всхлипывала и умоляла себя о физической боли, чтобы придушить воющую душевную. Её тело распласталось на светлом ковре и судорожно содрогалось. Вряд ли кто-то знал об этой стороне Гермионы, но и она давненько уже подобного не переживала. В какой-то момент жизни она даже подумала о том, что это немного ушло на второй план, — начало превращаться в прошлое. Но нет. Иногда ей хотелось стать той самой девушкой из утренней сводки новостей, которая умерла ночью после избиения мужем. У которой было шестнадцать переломов, бледная кожа, покрытая синяками и мёртвые глаза. Которая до этого ходила в тёплом свитере, несмотря на майскую жару, чтобы скрыть «прелести» своей семейной жизни и длинные руки мужа-тирана. Гермиона давно мечтала об обычной смерти, которая лишила бы её боли. — Я ненавижу тебя, Малфой! — взревела девушка, поджимая под себя ноги. — Ненавижу! Она снова произнесла эту фамилию вслух. Спустя столько лет.***
Гермиона сидела в допросной, держась за голову, наивно полагая, что это как-то поможет избавиться от мигрени. Она всю ночь провела на полу своей гостиной, а с утра рванула в Департамент защиты магического правопорядка. Для неё вчерашний день так и остался туманным и болезненным, а поэтому Гермиона попыталась поскорее найти для себя какое-то лекарство. Откинув в сторону алкоголь и уговоры Скарлетт, чтобы та выписала ей рецепт, она решила взяться за то мерзкое дело. Когда-то наивная и всепрощающая девочка Гермиона Грейнджер, которую Шляпа распределила на факультет храбрецов, даже и подумать не могла о всей той грязи, происходящей в волшебном мире. Суровая реальность оказалась слишком горькой и далеко не радужных оттенков. Единственное, что здесь было цветным, — это яркие кровавые пятна под трупами и красноречивые крики жертв. — Вы рассказываете мне всю правду, — тихо проговорила Грейнджер. — От начала, и до конца. Только тогда я смогу Вам помочь. — Вы же знаете, что я виновен? — надменно спросил мужчина. — Как эта правда поможет Вам спасти меня? — Ваш брат знал, к кому он пришёл за помощью. Наверное, это не просто так. Рассказывайте, Лиам. — Я даже не знаю… — Слушай сюда, сукин сын, — Гермиона подскочила с места и ухватила своего клиента за шею. — Если ты решил тут выделываться, то я быстро опущу тебя с небес на землю, понял? Ты — мерзкий, отвратительный кусок говна, который заслуживает гореть в аду, но я пришла сюда, чтобы вытащить тебя. Или ты начинаешь делать то, что я говорю, или я перережу тебе горло прямо сейчас, — она достала из кармана волшебную палочку. — Я скажу, что так и было, и мне поверят. — Успокойся, сука, — прохрипел Лиам. — Рассказывай. Она села на место, когда мужчина прокашлялся и начал свой рассказ. То, что он описывал, было словно кадры из самого омерзительного фильма ужасов. На некоторых моментах Гермиона чувствовала, как её начинает подташнивать, и вчерашний кофе норовил оказаться на столе вместе с остатками еды из её желудка. Но даже ощущения, которые вызывали эти отвратительные подробности из жизни сорокалетнего насильника, не шли в никакое сравнение с тем, что Грейнджер чувствовала вчера. Она была согласна променять всю свою поганую жизнь на пожизненный срок с этим ублюдком, только бы вычеркнуть из головы свои кошмары. — … лежала на спине, ноги и руки я привязал к временным стойкам, укреплённым на досках, — она вновь вернулась к рассказу Лиама. — Чтобы она не дёргалась, я прибил её кисти множеством гвоздей, а ноги раздвинул как можно шире… — Какая же ты сволочь, — перебила его Гермиона. — Ты просто выродок. — Ты хоть раз убивала? — он сделал выжидающую паузу. — Молчишь? Тогда тебе не понять этого чувства. Тебе не понять, что ты переживаешь каждый раз, когда видишь в их глазах страх перед тобой, страх перед смертью. Ты не знаешь, каково это — быть властелином их жалкой жизни. — Они были детьми. Что такого они тебе сделали? — Они все были похожи на мою мать, — усмехнулся мужчина. — Моя мать выглядела очень молодо, когда я был ещё ребёнком. Эта тварь издевалась надо мной: она била меня, тушила об меня окурки сигарет, связывала меня… Она раз за разом ломала мне кости, а потом залечивала, чтобы повторить это вновь. Первой я убил свою мать, а потом пошёл по этим малолеткам. — Почему ты не обратился за помощью? Тебе могли подправить память, чтобы ты забыл все эти кошмары, чтобы смог начать новую жизнь… — Шутишь? — Лиам взорвался в приступе смеха. — Я не знаю, что тебя привело в такое грязное дело, как магическое законодательство, а уж тем более адвокатура, но ты явно не знаешь настоящего вкуса жизни. — И какой же вкус жизни? — Тебе ничего и никогда не поможет избавиться от пережитого кошмара, — прошипел мужчина. — Ты можешь миллион раз стирать себе память, переезжать из страны в страну и менять внешность, но это никогда тебе не поможет. Это всё живёт в твоём сердце, в твоей душе. Ты всегда будешь мечтать о мести, о том, чтобы человек, причинивший тебе боль, страдал так же, как и ты. — Но эти девочки ничего тебе не сделали. — Мы все больны. Я болен, и ты больна. Тебе не хватит страданий виновника твоих бед, потому что потом ты захочешь видеть страдания и в других глазах. Ты захочешь, чтобы весь мир прочувствовал ту боль, которую ты познал незаслуженно. Я был невинным ребёнком, который заслуживал лишь нормальной жизни, а эта мразь показала мне боль. — И ты снова пойдёшь убивать после того как я помогу тебе избежать наказания? — Как долго ты защищаешь убийц? — Убийц? — Гермиона запнулась. — Убийц не так давно. — И неужели никто тебе не говорил о том, что после оправдания пойдёт и возьмётся за старое? — Нет. — Они лгали тебе, — он криво усмехнулся. — Я убью на следующий день после того как выйду, поэтому не советовал бы тебе меня защищать, пташка. У убийства есть свой привкус, который действует на разум, как наркотик. Тут есть только один способ как слезть с него. — Какой? — Не пробовать его. Никогда не пробуй месть на вкус, потому что не заметишь, как превратишься в животное. Она не поняла, когда ей стало проще проникнуться историями преступников. У тех было всё как-то проще, потому что всегда была какая-то мотивация. Хоть какая-то. Кто-то убивал из мести, кто-то из-за каких-то отклонений в психике, а кто-то из-за ненависти к красному цвету шарфа, который надела жертва. Это было абсурдно — искать мотивы и оправдание убийцам, но Гермиона могла оправдать каждого из них. Но она так и не смогла оправдать Малфоя. — Мне хорошо заплатили за твою свободу, — сухо проговорила девушка. — Предлагаешь мне отказаться от этих денег? — Сама решай. Я тебе сказал, что будет дальше. Единственное, в чём сейчас была уверена Гермиона — это то, что после сегодняшнего дня её возобновившиеся кошмары станут в десятки раз ярче. Рассказы Лиама о своих преступлениях явно отпечатаются на картинках с пытками Малфоя или её родителей во снах. Может быть, когда-то наступит время, и Гермиона научится разделять сны и реальность, а пока что она могла потирать ладони в ожидании «увлекательной» ночи. — Я записала все твои показания, — она захлопнула блокнот, в котором делала заметки во время откровений подзащитного. — Тебе есть, что ещё добавить? — Да. Я могу рассказать тебе о том, как убил свою мать? — Это не относится к делу. — Я хочу, чтобы ты знала, как ты умрёшь, когда меня оправдают с твоей помощью. Она нервно сглотнула. Не то что бы ей прежде не угрожали, но никто не делал это в подобной форме: властно, уверенно и холодно. Гермиона прокашлялась и прикусила губу, чувствуя металлический привкус на языке. Она не чувствовала страха или паники, это скорее было чувство адреналина, как перед охотой. Осталось только понять, в роли кого она в этот раз? — Продолжай, — она закинула ногу на ногу и открыла блокнот. — Предупреждён, значит вооружён. — У меня было две крысы, которых очень сильно любила моя матушка, — тихо начал Лиам. — У тебя есть любимое животное? — У моего друга есть сова, которую я люблю. — Я придушил одну крысу моей матери, и начал ей её скармливать, пока она была ещё в сознании, но она упорно отказывалась, — он рассказывал об этом так, словно вспоминал что-то приятное из глубоко детства. — Я не хотел, чтобы ей её смерть показалась пресной, ненужной и бессмысленной. Поэтому я аккуратно вспорол ей брюхо, но продолжал следить, чтобы она оставалась в сознании, чтобы ничего не пропустила. Лиам делал паузы, оценивая реакцию Гермионы. Но она сидела с каменным выражением лица, потому что не хотела, чтобы мужчина ощутил привкус некого превосходства в этой ситуации. Пока он не видит страха в её глазах — он не владеет ею. — Вторая крыса оказалась в её животе, а я наблюдал за тем, как матушка кричала, а её любимое животное пожирало её внутренности, — продолжил Лиам. — Но это очень быстро надоело — слишком однообразно она верещала. В какой-то момент я захотел трахнуть эту блядь, но мне стало мерзко. Думаю, что тебя я всё-таки поимею напоследок, — он облизнул губы. — Под конец я разрезал её на две части: кожа, мышцы, сухожилия и кости — всё это рвалось и ломалось с таким приятным звуком. Мне кажется, что она даже успела увидеть, как я отделил ноги от бёдер, подняв её… — Мисс Грейнджер, — рассказ прервал молодой парень, который появился в камере с конвертом в руках. — Вам срочное письмо. Она встала, почувствовав, как ноги отказывались её слушать. Похоже, что она слишком сильно визуализировала рассказ Лиама, и была в некоторой степени рада, что этот разговор прервали. Мужчина действительно получал удовольствие от того, что описывал Гермионе способ, которым он хотел убить её. Но даже сейчас она была готова найти ему оправдание. Тонкие пальцы раскрыли безупречно белый конверт без подписи, и снова её оглушил её же собственный крик. Вчерашний кошмар снова вернулся к ней, но кажется, что с новой силой. Мисс Грейнджер, я прошу Вас о встрече. Это очень важно. Нарцисса Малфой