Мы слишком легко успокаиваем свою совесть.
Июнь, 2008.
Она знала, что ещё вернётся сюда. По-другому и быть не могло. Плотно зашторенные окна и слабый свет от нескольких настенных светильников указывали на то, что леди Малфой уже отдыхала, но отдалённые звуки шагов быстро опровергли это. Спустя минуту в гостиной показалась Нарцисса, одетая в тёмно-вишнёвое платье и со слегка растрёпанными волосами. Похоже, что женщина всё же готовилась ко сну, но неожиданный визит Гермионы изменил её планы. — Мисс Грейнджер? — голос Нарциссы немного дрожал, и она даже не старалась это скрыть. — Чем обязана Вашему столь позднему визиту? — Я подумала, что Вы бы хотели в первую очередь узнать, что я готова выступить защитником Вашего сына в суде, — Гермиона расплылась в самодовольной улыбке. — Я готова обсудить с Вами условия нашего сотрудничества. Миссис Малфой застыла на месте, не решаясь хоть что-то ответить, пока Грейнджер довольствовалась тем эффектом, который смогла справить на хозяйку Мэнора. Её дыхание участилось, а руки непроизвольно начали сильно дрожать. Это было пьянящее чувство, когда приходило осознание, что твои слова и действия способны так влиять на человека — заставлять его меняться на глазах. — Конечно, — наконец-то ответила женщина. — Когда Вам удобно встретиться, чтобы обговорить все моменты? — Сейчас, — девушка подошла к дивану. — Я думаю, что Вы будете не против как можно быстрее уладить все волнующие меня вопросы, чтобы я могла побыстрее приступить к исполнению своих обязанностей. Эта встреча была совершенно другой по тону, но Грейнджер всё равно чувствовала себя в доминирующей позиции. В прошлый раз она просто упивалась страданиями этой несчастной женщины, издевалась и провоцировала на эмоции, а сейчас она приняла облик «единственной надежды». Это были самые настоящие американские горки на чувствах миссис Малфой, но Гермионе это нравилось. Она понимала, что именно с этого момента буквально держит сердце женщины в своих холодных руках. — Конечно, — Нарцисса заправила выбившиеся пряди волос за уши. — Если Вам так удобно, то я не против. — Первое, что я хочу Вам сказать, — девушка расположилась на мягком диване, — это то, что я делаю это не ради Вашего сына, ради Вас или его свободы. Я делаю это ради денег, миссис Малфой, а это является Вашей гарантией. Нарцисса внимательно слушала каждое её слово, не решаясь что-то сказать, пока Гермиона не закончит свою речь. Её серые глаза метались из стороны в сторону, а грудь высоко вздымалась, что выдавало волнение, пока сама Грейнджер была спокойна, как удав. На секунду ей показалось, что она прежде никогда не ощущала такого всецелого спокойствия, что ещё никогда эмоции не замолкали до такой гробовой тишины в душе по собственному желанию. Но вместе с тем было осознание, что она всегда испытывает чувства, противоположные чувствам Нарциссы. Пока страдает и волнуется леди Малфой — довольствуется Гермиона. — Я думаю, что Вы отдаёте себе отчёт, что мои услуги обойдутся Вам очень дорого, — Грейнджер наклонила голову. — Вы готовы мне заплатить? — Да, — не раздумывая ответила Нарцисса. — Вы даже не поинтересовались, сколько я хочу. Возможно, что у Вас нет таких денег. — Я готова заплатить Вам столько, сколько Вы пожелаете, мисс Грейнджер. Назовите свою цену. Нарцисса была в отчаянии. Она действительно не надеялась на то, что этот разговор когда-то состоится, а Гермиона будет так спокойно обсуждать с ней вопрос оплаты. Единственным, кто решился взяться за дело, в котором против обвиняемого были даже его собственные воспоминания — это Джеймс Грант. А потом он скоропостижно скончался, и миссис Малфой совсем отчаялась. Каждый новый адвокат крутил пальцем у виска, когда к нему заявлялась мать Драко и твердила о невинности своего сына. Это дело было обречено. Но было ли так в действительности? Гермиона лучше других знала, что не бывает законов, которые нельзя переписать и не бывает преступлений, которые невозможно оправдать. Каждому можно было подарить второй шанс и вытащить из болота, лишь бы деньги смогли перекрыть этот грязный путь искупления. — Я хочу двадцать тысяч галеонов за победу в этом деле, — твёрдо произнесла мисс Грейнджер. — Вы готовы заплатить мне столько? — Да, — быстро ответила Нарцисса. — Я готова отдать всё за свободу моего сына. — Свобода не всегда равняется счастью, миссис Малфой, — девушка встала со своего места. — Тогда не будем медлить. Я напишу обращение в Министерство и завтра же отправлю его. Думаю, что к вечеру меня утвердят в качестве законного представителя интересов мистера Драко Люциуса Малфоя. Свобода — не счастье, и лучше всего это знала и прочувствовала на своей шкуре сама Гермиона. У неё была свобода и она могла в следующий миг оказаться в любом городе, в любой точке земного шара, но была ли она хотя бы на миг по-настоящему счастлива? Нет. — Спасибо, мисс Грейнджер, — по щеке женщины скатилась слеза. — Спасибо большое. — До встречи. В эту ночь ей снова снились кошмары, что было предсказуемо. Гермиона уснула практически сразу после возвращения в дом Гарри, и почти сразу же её сознание воспалилось из-за красочных картинок далёкого прошлого, которое она успела рассмотреть в своём отражении и шрамах. Её глаза совершенно пустые и стеклянные. Она сидит на своём месте за столом Гриффиндора в Большом зале, пропуская мимо ушей всю болтовню друзей. Чтобы никто не заметил дрожь в руках, Гермиона отодвинула от себя тарелку с омлетом и кубок с соком. Ей и так задали слишком много вопросов за те три дня, которые она пропустила. Никто даже не мог вспомнить, когда отличница Грейнджер позволяла себе в наглую пропустить три дня занятий, но девушка лишь отмахивалась, ссылаясь на плохое самочувствие. Во всей школе было лишь два человека, которые знали, что на самом деле приключилось с гриффиндоркой. Вообще-то было ещё несколько, но Гермиона даже боялась представить, что с ней случится, когда она встретится с ними взглядами. — Мне кажется, что это хорошая идея! — она почувствовала прикосновение Джинни к своей руке, и с последних сил заставила себя сидеть спокойно, когда хотелось отскочить в сторону. — Ты как, Гермиона? Что думаешь по этому поводу? — Я не особо хочу идти на бал, — тихо ответила девушка. — Я бы лучше осталась в комнате. За эти дни я немного отстала по предметам. — Да брось ты! — встрял Рон, пережёвывая свой тост. — Мы и так тебя практически не видим за твоими книгами, а ты ещё и решила вместо Святочного бала выбрать библиотеку. — Ты всё ещё плохо себя чувствуешь? — Гарри обеспокоенно оглядел подругу. — Может быть, тебе стоит сходить к мадам Помфри? — У меня просто болит живот, — Гермиона сглотнула и пожала плечами. — Дайте мне время и я обязательно подумаю, хорошо? Она попыталась улыбнуться, и, судя по расслабленному выражению лица Поттера, то у неё получилось весьма убедительно. Он уже здесь верил в её ложь. Девушка встала из-за стола и прижала к себе книги, чтобы хоть как-то оградиться от других студентов. Грейнджер хотелось создать вокруг себя толстую стену, чтобы избежать всех этих прикосновений и горячего дыхания в голову, когда в дверях Большого зала образовывалась пробка из сотни школьников. — Гермиона! — она заметила приближающегося Энтони Голдстейна. — Привет! Как ты? Я вчера ждал тебя в библиотеке… — Прости… — протянула в ответ гриффиндорка. — У нас вчера должно было быть дополнительное занятие по Нумерологии, да? Был четверг? Прости, я надеюсь, что ты сегодня справился отлично… — Да, всё хорошо. Не переживай, — парень легко толкнул её в бок. — Я слышал… Но он не успел договорить. Все книги, которые она держала, рухнули на пол, а глаза тут же наполнились слезами. Гермиона даже не посмотрела по сторонам, уносясь прочь. Она закрыла лицо руками, пробиваясь сквозь толпу ребят, пока те не заметили её слёз, а из уст не успели сорваться первые всхлипывания. Пока хоть кто-то понял, что случилось — гриффиндорка уже сидела в крайней кабинке женского туалета. Она сняла свой тёмно-красный джемпер, под которым взору открылась белая хлопковая рубашка окрашенная в кровавый оттенок. Большое пятно с правой стороны под рёбрами. Гермиона сцепила зубы, снимая рубашку, где снова кровоточила её глубокая рана. Помфри залечила её, как смогла, но три дня — это слишком мало для такой раны, а больше оставаться под присмотром МакГонагалл и Помфри она не хотела. Чем дольше она болела, тем больше объяснений это требовало. А какие могут быть объяснения в той ситуации, когда хотелось просто умереть? И боль, которой отдавала рана на боку и на изрезанных бёдрах — это единственное, что напоминало ей о том, что она осталась жива. Девушка вышла из туалета, когда наконец-то смогла остановить кровотечение, и очистила одежду от пятен. Идти на занятия уже было бесполезно — она слишком долго просидела в женской уборной. Судя по времени, через минут тридцать должен был закончиться последний урок. Гермиона брела по пустым школьным коридорам, когда резко остановилась. Сердце замерло, а в голове эхом раздались звуки приближающихся шагов. Она знала, что это с ней играет больное воображение, которое всё ещё не смогло выбраться из своей клетки — оно стучалось в стальные стены и заживо горело, пока Гермиона продолжала примерять фальшивые улыбки. Напротив неё стоял тот, кого она умоляла о помощи, но так и не дождалась её. Девушка развернулась и начала бежать — так быстро, что было сил. Её бок снова начал кровоточить, а швы на бёдрах быстро разошлись. Боль сбила её с ног, сознание кричало и велело остановиться, а она продолжала отчаянно сопротивляться. Гермиона продолжала бежать даже тогда, когда колготы почти насквозь пропитались кровью — она убегала от своего кошмара, словно верила, что это возможно. — Помоги мне! — срывая голос, выкрикнула гриффиндорка, когда оказалась на опушке Запретного леса. — Пожалуйста, помоги мне! Её не услышали, когда она об этом шептала, и не услышат сейчас, когда она кричит об этом. Она проснулась, когда простынь под ней была уже мокрой из-за обильного потоотделения. В этот раз Грейнджер не кричала и не билась в истерике, она просто до последнего пыталась выбраться из этого сна, который был частью её жизни. Она так долго не открывала эту главу своей жизни, что порой наивно верила в то, что всё это было дурным сном, который просто затянулся. А теперь эти воспоминания затмевали те, которые были обычным её сновидением — вместо окровавленных тел родителей ей приходилось лицезреть собственную кровь во сне. Шрам на боку снова разболелся, но Гермиона просто проигнорировала это. Стрелка настенных часов указывала на начало восьмого утра, а это означало, что пора вставать. Сегодня ей предстояло пережить тяжелый день — начало новой главы, которая, возможно, окажется самой болезненной. Хотя девушка очень часто говорила себе о том, что хуже, чем было, уже быть не может, но сейчас она трезво оценивала последствия своего поступка. Она накинула на плечи халат и села на подоконник, расставляя в голове всё по полочкам. Со вчерашнего вечера началась одна большая партия большой игры, правила которой известны только Гермионе. Она будет поступать так же, как раньше поступали с ней: действовать быстро, порой даже на опережение, не стесняться своих возможностей ударить побольнее, и никаких объяснений. Уж слишком долго на стене её квартиры в Америке собирался один большой пазл, который получилось воплотить в жизнь спустя столько лет. Девушка быстро написала письмо, содержимое которого было таким обыденным, что аж хотелось блевать. Она столько раз за время своей адвокатской деятельности писала одни и те же заученные строки, что даже когда вписывала фамилию «Малфой» не повела и бровью. Гермиона предвкушала выражение лиц всех, когда станет официально известно о том, кто стал защитником Малфоя-младшего. Этого не ждал никто, и в какой-то момент даже сама Грейнджер засомневалась в том, что всё же будет придерживаться установленных правил. Первый шаг она сделала. Первая красная нить загорелась, подводя к карточке с надписью «деньги». Если Нарцисса готова отдать всё за свободу своего сына, то Гермиона не станет особенно церемониться с ней. Уж это семейство точно может себе позволить такую роскошь. Девушка ухмыльнулась, складывая письмо вдвое. Это письмо отправилось прямиком к Министру магии, пока она строчила второе, адресованное Нарциссе Малфой. В 13:30 у Министерства. С нетерпением жду нашей встречи. Гермиона Джин Грейнджер. Она отправила и это письмо, после чего вышла из спальни и направилась на кухню. В душе чувствовалась горечь после ночного кошмара, но в целом Грейнджер была весьма довольна собой. В нос снова ударил знакомый и настырный аромат полевых цветов и весенней свежести, хотя на завтрак были всего лишь оладьи. Рольф сидел за столом, поливая свою порцию кленовым сиропом, пока Гарри допивал утренний крепкий кофе. — Доброе утро! — громко поздоровалась Гермиона и одарила парней улыбкой. — Как спалось? — Я так полагаю, что сегодня всё Министерство будет обсуждать лишь одну новость, — мрачно ответил Поттер. — «Гермиона Грейнджер вызвалась защищать в суде убийцу своих родителей». Вот каждый и обнажил свою душу. Грейнджер предстала перед Поттером той, кем являлась на самом деле последние годы — циничной и расчётливой, искушённой деньгами и движимой лишь местью, а он, в свою очередь, больше не заботился о её чувствах и переживаниях. Вряд ли они смогли друг друга оттолкнуть всего за одну ночь, или даже за ту неделю, что девушка была в Англии, но ранили оба равноценно. Они собственноручно бросали камни в свою хрупкую и драгоценную дружбу. И каждый чувствовал ком в горле, пока искал самую болезненную точку в собеседнике. Хотелось стереть из памяти все эти последние дни, откровения, обещания и условия. Гермиона знала, что пройдёт время, и даже этот утренний диалог превратился в кошмарный сон, который никогда не отпустит, который будет преследовать даже после смерти. Грейнджер рушила свою жизнь, отталкивала людей, которые протягивали ей руку, которые верили в её спасение. Такова была её вторая сущность — ей нравилось страдать, ей нравилось быть жертвой и она хотела мстить за свои страдания. И всё, чего боялась девушка сейчас, что когда-то ей захочется отомстить Поттеру за его какие-то небрежные слова. Ей было проще простого оборвать эти нити, страдать по их прежней дружбе, чем она навредит ему. Гермиона уже раз видела страдания на лице близкого друга, когда Рольф лежал в ресторане с кровавыми подтёками на лице — и это было больно. — Сколько в тебе настоящего, Гермиона? — Гарри снова попытался спровоцировать её на откровенность. — Ответь мне! — Ты не хочешь этого знать, — её голос дрогнул. — Ты в слезах мне рассказывала о том, что Нарцисса пишет тебе письма, но как оказалось, что ты ждала этого! Ты писала жене Гранта слова поддержки, но как оказалось — ты сама его убила! Ты кричала о ненависти к Малфою, но взялась за его дело! Она молчала. Все её эмоции были не наигранны, они были искренними и оставался вопрос только в том, какая из её личностей боится своего прошлого и кидается в истерику, а какая решает вступить в игру. Гермиона знала, что давно не здорова, что она давно вляпалась в серьёзные проблемы, но сначала нужно довести всё до конца, и только потом думать о ментальном благополучии. Девушка вспомнила Скарлетт Питерс, которая точно знала о диагнозе своей пациентки и пыталась ей помочь. Гермиона добавила в мысленный список дел поход в Мунго, но тут же вернулась к реальности, где Поттер пытался обнажить её истинный облик. — Я не хочу видеть тебя в своём доме, — бессильно ответил Гарри. — Это всё бессмысленно — ты не та Гермиона, которую я знал. — Уверен ли ты в том, что когда-то знал меня? — прошептала Гермиона, почувствовав жжение на бёдрах. — Эта история началась очень давно. Два незнакомца, знающие друг друга наизусть, смотрели друг на друга глазами, полными презрения. Гермионе хотелось обнять его и сказать о том, что она делает это только ради его безопасности, потому что Рольф был прав. С ней всегда чувствуешь себя в опасности — это бомба замедленного действия. И сейчас Гарри прыгал со всей силы на этой пороховой бочке, даже не подозревая, что скрывается под ней. Она никогда не сможет быть такой, какой он привык её видеть — она монстр, которого взрастили очень давно. — Ты такая же, как и Пожиратели, — он вернул ей те самые слова. — Мне жаль, что я считал, что вас что-то отличает. Нет. Ты видишь удовольствие в страданиях других людей, и перестань прикрываться благородной местью. Похоже, что всё-таки Гермиону, которую я любил, убила Беллатриса Лестрейндж. — Достаточно! — вскрикнула девушка. — Я поняла, что ты думаешь обо мне. Чем больше она молчала, тем больнее было всем вокруг и ей тоже. Она ведь понимала, что когда-то солнце над ней погаснет, сердце окончательно треснет на части и она увязнет в тёмных думах. Теперь Гермиона сможет только вспоминать о потерянном счастье, потому что слабые золотые нити разорвались и померкли на этой кухне. Зелёные глаза смотрели на неё с надеждой, будто бы и сам Гарри ждал, что она вот-вот кинется к нему в объятия, которые всегда помогали. Ей хватило полчаса, чтобы собрать все свои вещи, а Поттер всё также сидел на кухне. Похоже, что ему было абсолютно наплевать на то, что он опаздывает — он словно хотел убедиться в том, что закроет за ней двери. И Рольф на неё смотрел безразлично, но она не осуждала его, потому что сама так хотела. Было бы куда сложнее, если бы ей пришлось повторять каждое своё отвратительное слово, только уже в адрес Саламандера, и похоже, что как раз таки он понимал, чего она добивалась. Ей будет проще поджечь вторую красную ниточку, ведущую к следующей надписи, если она останется одна. Не нужно будет думать о чьём-то разбитом сердце, ведь все уже разбиты и превращены в горсть осколков. — Я люблю тебя, Гарри, — она обняла его, хотя до последнего не планировала этого делать. — Прости меня, пожалуйста. — Видит Мерлин, я хочу, но не могу, — он обнял её в ответ. — Помни, что я всегда рядом. Я не отказываюсь от тебя. Я просто хочу дать тебе время, моя хорошая. Ты же помнишь, что ты навсегда в моём сердце… Разберись в себе, я прошу тебя, Гермиона… Эти слова, как острые ножи по её оголённой душе. Она могла бы сейчас снова обещать, но она не хотела больше врать — не хотела говорить слова, в которые он поверит. Гарри всегда ей верил — что бы она ни говорила и кем бы ни являлась. Так пусто на душе давно не было и столько жизненных нитей в ней давно не обрывалось, как в этот самый момент. Золотое Трио — это лучшее, что случалось с ней. — Я люблю тебя, — прошептал ей на ухо Рольф. — Только одно твоё слово, Гермиона… — Вот моё слово, мой дорогой, — она закрыла глаза. — Отпусти… Дай мне уйти. Ты знаешь, что я не остановлюсь. Ты уже пытался когда-то. Они просто прощались. Поттер отпустил её, зная то, кем она была. Возможно, что его бы осудили за это, но по-другому он не мог. Парень понимал, в кого превратилась Гермиона, и что она может совершить ужасные поступки, но всё, что он мог — это просто попрощаться. Может быть, что именно он станет тем человеком, который когда-то направит в неё палочку и запустит Непростительное, что навсегда остановит её сердце. А может быть, это будет кто-то другой, кому он отдаст такой приказ. Он шагнул через край, позволив ей воплотить свой план, но ведь он никогда не лгал, — он до последнего будет на её стороне, каким бы человеком она ни была. Она навсегда в его сердце, и это ничего не изменит.***
Старый ветхий дом на Эбби-Роуд, который так и не продали десять лет назад. Её карие глаза полные слёз, пока всё тело жжёт от воспалившихся невидимых ран. Гермиона опустила голову и всё, что увидела — это свои руки в крови. Они выглядели точно так же, как десять лет назад. Она почувствовала боль в коленях, как в тот день, когда ползала по полу родительского дома, собирая останки своих родителей. Сегодня она наконец-то вернулась в свой Ад, в свою клетку, где всегда было невыносимо жарко, где адское пламя обжигало сердце, превращало в пепел человечность и поджигало ярость. Девушка разворошила уже все страницы своего мрачного прошлого, осталось только переступить порог старого дома. Эти стены хранили очень много секретов, и не хватило десяти лет, чтобы эти воспоминания померкли. Пятна засохшей крови были всё такими же пёстрыми, липкими и холодными, а кошмарный запах гниющих тел чувствовался от распущенных волос. Гермиона ощущала, как кровь замерла в жилах, лёгкие отказывались нормально работать, и болью отдали швы на левой руке. В этом доме была её камера, в которой она провела все эти годы, пока думала, что убежала так далеко. Пока новая Гермиона Грейнджер строила блестящую карьеру за океаном, то та самая гриффиндорка иссыхала в этих стенах. Она верила в то, что родители наблюдают за ней, и именно в этот момент испытывают гордость за то, что она нашла в себе силы аппарировать сюда. Ведь это было единственное, за что можно было испытывать гордость. Все остальные поступки их дочери вызывали только отвращение. Гермиона помнила, как мечтала, чтобы мама и папа гордились тем, что их дочь — Министр магии, но на деле всё вышло совсем иначе. Старенький дом, что сдерживал в себе самые большие ужасы прошлого, что навсегда разделил её жизнь на «до» и «после». Четыре шага длинною в вечность, как по раскалённым углям — она заставляла себя преодолеть это расстояние к дверям, чтобы убедиться в том, что затеянная ею игра не напрасна. Она снова была той девятнадцатилетней гриффиндоркой, прошедшей все круги беспощадной Войны — загнанная в угол, раненая, но с полной грудью надежды. И единственным отличием сейчас было только то, что теперь надежды не было — были только шрамы на сердце, которые кровоточили. Гермиона до сих пор помнила, с каким трепетом в груди бежала к белой двери родительского дома и как сильно стучала окровавленными кулаками, но никто не открыл. Она надеялась на то, что почувствует теплоту материнских рук и услышит смех отца, но её встретила гробовая тишина и пронизывающий холод. Девушка пропустила мимо ушей все опасения лучших друзей, и, несмотря на риски, прибыла в магловскую часть Лондона — Гермиона хотела получить свой стимул бороться дальше, но получила лишь кол в сердце. Она получила болезненный укол в мёртвое сердце — это был адреналин, что заставил жить дальше — желание отомстить. Она не успела спасти тех самых близких и родных людей, которые были её смыслом жизни — она даже не узнавала в тех останках, что были разбросаны по всей гостиной. Это были отдельные части тела, которые начали гнить и превращаться в мусор — вот во что Пожиратели превратили её жизнь. Грейнджер почувствовала, как начинает гнить в момент, когда её тонкие пальцы коснулись отрубленной руки мистера Грейнджера. Небесно-голубые стены были в кровавых отпечатках небольших ладоней — миссис Грейнджер пыталась бежать от убийц, но дальше прихожей ей не удалость убежать. Гермиона открыла глаза, замечая на полу царапины от ногтей. Пятна крови стали практически чёрными, а вся мебель покрылась толстым слоем пыли, только она не могла скрыть весь ужас, отпечатавшийся в гостиной. Девушка провела пальцами по холодной стене, пока внутри каждый орган разрывался на части, а в ушах слышались отчаянные крики отца и матери. Все десять лет она в своих кошмарах пыталась спасти их, хоть и понимала, что это лишь иллюзия и обман. Каждый дюйм её тела горел в адском пламени, пока слёзы обжигали бледное лицо. Она стояла в эпицентре того урагана, в котором жила последние годы — её душа разлетелась раз за разом на миллиарды осколков, и когда наступал момент, что приходило осознание — вот-вот и всё закончится, но нет. Пытка крутилась на старой пластинке, что была на повторе, но она сама же её и поставила. Гермиона буквально прикасалась к дверям своей клетки, что была построена из костей родителей, а под ногами валялся кожаный ковёр с извилистыми узорами, повторяющими её карту шрамов. Казалось, что даже солнечные лучи, которые проникали через большое окно, были холодными и облучали тело радиацией. Этот дом был ядовитым, был пропитан горем и отчаянием, и лучшим решением для него было просто снести, сравнять с землей, чтобы больше никто сюда не вошёл. В камине не горел огонь все эти годы, а на кофейном столике лежала разбитая рамка с семейной фотографией. Гермиона посмотрела на картинку, где они были все втроём — счастливые, беззаботные и живые, а теперь была только она. Она даже не смогла их нормально похоронить и ни разу не была на той могиле, где стоял памятник без даты. Девушка не знала в какой день сердца самых любимых людей прекратили биться. Она поднялась в свою спальню, где её интересовала лишь одна вещь — старый потёртый ежедневник с золотистой закладкой, который она прятала за книгами на нижней полке. Быстрыми шагами девушка перемещалась по дому, стараясь не задерживаться и не осматриваться вокруг. Гермиона затаила дыхание, когда достала то, что искала, а сердце больно сжалось. На обложке была приклеена фотография, на которой она стояла в обнимку с Роном и Гарри после второго курса. Девушка попросту уже не обращала внимания на слёзы, которые бесконтрольно срывались с глаз, оставляя мокрые отметины на старом ежедневнике. Открыла первую попавшуюся страницу, а сердце остановилось. … всегда говорила. Но что я могу с этим поделать? Кому мне пожаловаться на то, что меня тревожит? Хорошо Гарри, который максимум, о чём задумывался — это отработка у Снейпа. Он может этим со мной поделиться, а я не могу ему рассказать о том, что тревожит меня. Ни ему, ни Рону, ни даже Джинни. Они неправильно меня поймут, потому что даже я себя не понимаю. Как можно понять девушку, которой нравится Драко Малфой? Вот и я не понимаю себя, как бы ни хотела. Я очень глупая гриффиндорка. И я очень надеюсь, что это быстро пройдёт. Это должно пройти. Она действительно тогда была глупой, потому что даже не догадывалась, к чему всё это приведёт. Ничего не прошло, как бы она на это не надеялась. Одна-единственная её оплошность привела к огромной череде ошибок и сплошной болезненной цепочке, что с каждым днём всё сильнее затягивалась узлами на шее. Гермиона вообразила себе, что сможет изменить кого-то любовью, но вместо этого этот человек изменил её. И далеко не любовью. Сейчас она понимала, что готова была простить тому человеку всё. Абсолютно всё и прощала, а он в ответ лишь продолжал наносить глубокие раны острым ножом. Каждое его действие, каждое слово, каждый взгляд и насмешка — он плевал на те самые светлые чувства, на которые была способна Гермиона Грейнджер. И Гарри даже не догадывался о том, что каждую ночь перед сном, пока они кочевали с палаткой, она молилась за троих людей, которых мечтала увидеть живыми. И даже не догадывалась о том, что третий убил первых двоих. Так было ли ей за что мстить этому человеку? Гермиона спрятала ежедневник в расшитую сумочку, а фотографию, что лежала все эти года на старом столике закинула в камин, в котором впервые за десять лет загорелся огонь. Она вышла из дома, оставив разожженный камин и яркое пламя. К сожалению, она не могла так же поступить со своими воспоминаниями.