Я молюсь, чтобы ты сумела спастись из Ада.
Июль, 2008.
Это всё выбило её из колеи на несколько дней. Гермиона отложила запланированные встречи с Пэнси и Рольфом, закрыла папки с бесчисленным количеством документов и бумаг по делу Малфоя, и просто пыталась прийти в себя. Ей давно не было так плохо в плане физического здоровья, словно в ту ночь сон отобрал у неё слишком много жизненных сил. Когда Грейнджер очнулась, то рядом никого не было, хотя лицо явно жгло, как от тяжёлых ударов. Она точно знала, что кто-то пытался к ней докричаться, только вот в спальне никого не было. Это было безумие в чистом виде. Сейчас она сидела в самом сердце сада Малфой-Мэнора, листая газету с однообразными заголовками и статьями. Маленькая стрелочка наручных часов указывала на то, что вот-вот должен появиться Блейз. Гермиона написала ему письмо вчера вечером, пригласив друга на кофе, потому что нуждалась в разговоре с ним. Конечно, куда лучше было бы встретиться где-то за пределами владений Малфоев, но ей не хотелось писать обращение в Министерство, да ещё и раскрывать имена тех, с кем она общалась. Забини всегда оставался в тени даже в Хогвартсе, утешая гриффиндорку лишь в пустых коридорах или на Астрономической башне. Их дружба была чем-то важным и тем, чем бы не хотелось делиться с кем-то ещё. Эти двое сошлись не от большой радости или потому что оба любили читать на досуге романы Шарлотты Бронте. Их свело горе, отчаяние и боль. И пусть у каждого из них был особенный подвид адской боли, но именно это и положило начало их дружбе. Грейнджер понимала боль Забини, как нищий может понять богатого, но лучше быть не могло. Цветущие клумбы были залиты солнечными лучами, а пышные кусты белых роз разносили приятное благоухание. Девушка наблюдала за тем, как жил сад, пока внутри неё самой всё замерло. Это было так до абсурдности глупо, что хотелось засмеяться и тогда бы бедный домовой эльф, что состригал увядшие бутоны неподалеку от Грейнджер, точно бы подумал, что гостья немного не в себе. — Я вроде не опоздал, — на лужайке появился Блейз. — Привет, Гермиона. — Здравствуй, — она указала на свободный стульчик у стола. — Твой любимый кофе без сахара и с долькой лимона. — А ты чувствуешь себя, как дома, — улыбнулся парень. — Хотя и выглядишь так, словно всю ночь бегала в упряжке. Ей не нужно было с ним прикидываться, делать вид, что всё хорошо — с Блейзом было куда проще в этом плане. Он знал, что сам факт её пребывания в этих стенах — это пытка на которую она добровольно согласилась. Единственное, что могло волновать Забини — это неозвученные причины и мотивы Грейнджер. Она не знала, стоит ли ей озвучивать всё это? Интересовало ли это Блейза? Гермиона знала только одно — он бы не осудил её, он бы понял и принял, потому что давно уже знал о том, что с ней не всё в порядке. Она больше не была для него добром, скорее, всё было наоборот. — Мне кажется, что у тебя есть ко мне вопросы, — девушка покосилась на собеседника. — В прошлый раз мы толком даже не поговорили. — Ну, знаешь, за все эти годы, что мы не виделись, вопросов поднакопилось, но почти половина из них отпала, когда ты озвучила свою краткую характеристику, — Забини покачал головой. — Нужно ли говорить о том, что я всё же надеялся, что ты простишь его? — Я всегда прощала его. Кажется, хватит. — Скажи мне тогда, что ненавидишь его. — Я ненавижу его, — спокойно произнесла Гермиона. — И даже в те моменты, когда находишься рядом с ним? — Блейз с вызовом посмотрел на неё. — Можешь не отвечать даже. Толку не было отвечать на этот вопрос, потому что Гермиона не понимала собственных эмоций, когда подходила слишком близко к Малфою. Дрожь по всему телу, вылетающее из груди сердце и стая мыслей в голове. Все эмоции сливались воедино, и она не могла разобраться в том, что вырывалось наружу. У неё всегда так было, когда они оказывались непростительно близко друг к другу, и Грейнджер не смогла рассчитать свои силы — Малфой по-прежнему был сильнее неё. — Я пару дней назад вспомнила о том, как попросила тебя помочь мне с отключением моих чувств. — Надеюсь, что ты больше таким не страдаешь. — Да, в прошлый раз было больно. Достаточно больно. — Ты взялась расследовать это дело, — Блейз сделал глоток кофе. — Зачем? — Потому что я знаю ответ от этой задачки и ты, кстати, тоже. — Ты мстишь, — парень горько усмехнулся. — А в этом есть толк, Гермиона? Как ты можешь мстить человеку, рядом с которым не понимаешь саму себя? Как можешь следовать плану, когда теряешь себя возле него? — Ты уже был у Дафны? Всего несколько слов, и перед ней снова всё тот же раненный Забини, которого она встретила на Астрономической башне. История с Дафной до сих пор не отпустила его, как и Грейнджер не отпустила историю с Драко. Этим двоим суждено всю жизнь тащить за собой эту ношу, состоящую из боли и пламенного прошлого. — Да, мы виделись, — выдохнул парень. — Знаешь, она выбрала для встречи ту самую кондитерскую, где я ей покупал печенье. Мне даже на секунду показалось, что она таким образом издевается надо мной, но когда увидел её, то понял, что она так издевается над собой. — Блондиночка решила пройти путь искупления? Угостила тебя кексиком? — Эта история причинила нам обоим боль. — Так вот к чему ты клонишь! — Гермиона хлынула в ладоши. — Мы теперь все должны прощать? Должны забыть обо всём и прощать, будто бы не было этих лет страданий? — Я не… — Нет, Блейз! — перебила его Грейнджер и встала из-за стола. — Нет! Люди не меняются! Если они ударили однажды, то обязательно ударять и второй раз. Люди, причинившие тебе боль, причинят её снова! «А ещё люди, которые любили, не перестанут любить» — она решила это вслух не говорить, понимая что это камень в собственный огород. Забини всегда был лучшее неё, лучше той Гермионы, которую он узнал. Познакомься они поближе хотя бы на полгода раньше, чем злосчастный декабрь 1995-го, то всё было бы иначе. В какой-то степени он напоминал ей Гарри, и это жутко раздражало. Грейнджер знала, что Блейз знает её лучше — он понимал её, как жертва жертву, но он смог это отпустить. Скорее всего, что это случилось гораздо раньше, чем в день встречи с Гринграсс, но факт оставался фактом. Он когда-то тоже убежал далеко от Лондона, и кажется, там ему стало спокойнее. — Ты же знаешь, что я тебя понимаю, и не стану переубеждать, — он подошёл ближе к девушке. — Наши истории совсем разные, и я не говорю о том, что ты должна простить его. Я лишь спрашиваю тебя о том, что ты на самом деле чувствуешь к этому человеку? Он когда-то задавал уже этот вопрос. Гермиона отвернулась и закрыла глаза, вспоминая все те разы, что бесконтрольно всплывали в мыслях. Это было таким обыденным делом, что она не всегда содрогалась, когда снова начинала прокручивать в голове все моменты, когда Малфой причинял ей боль. Весь её мир был в трещинах с оттенками серых глаз, а все её шрамы носили его имя. Сколько бы людей не было замешано в этой гнусной и омерзительно истории, но и Малфой отыграл там далеко не последнюю роль. Всё началось с безобидной невзаимности, а закончилось жестоким убийством, за которое он получил всего лишь два года, после чего женился и стал жить обычной жизнью. Гермиона не винила его в том, что он стал счастливым, не винила в том, что страдала эти десять лет и не смогла отпустить. Она винила его в том, что он был ключевым человеком из тех, кто подвёл её к бездонной пропасти. Он подтолкнул — не со всей силы, но вот она не смогла удержаться и полетела вниз, и этот полёт длился все эти годы. Вот за это Гермиона мстила — за то, что он не подал руку, что не позвал хоть кого-то, чтобы её оттянули от края. — Я не знаю, — прошептала девушка. — Я так отчаянно хочу ненавидеть его, но стоит мне оказаться рядом с ним, как всё, что я чувствую — это удушье. Я так сильно его винила в том, что именно он превратил мою жизнь в сущий кошмар, но не могу снова это почувствовать, когда он говорит со мной. — Ты же знаешь, что это такое… — Так не должно быть! — она расплакалась. — Блейз, почему всё так? Это проклятье, да? Это херово проклятье, от которого мне никогда не отделаться?! Почему я не могу избавиться от этой зависимости? Почему продолжаю бежать за человеком, который вырывает мне крылья? — Единственное проклятье, от которого так никто и не нашёл лекарства — это любовь, Грейнджер. — Это не любовь! Не любовь! — Это она, — Забини прижал к себе девушку, поглаживая её по волосам. — В твоём случае — это адская смесь, которая убивает тебя. В голове обрывались все мысли, все планы и сгорали все нити. Гермиона просто не понимала, что делать дальше — она зашла уже слишком далеко, и пути назад не было, как бы она себя в обратном не убеждала. Чтобы она для себя не решила — это всё будет иметь плачевные последствия, превратит в пепел чьи-то сердца. Её один большой план не имел ни одного исхода, где бы все были счастливы. Почему шрамы не начинали болеть, когда она так отчаянно в этом нуждалась? Почему тело не напоминало о боли в тот момент, пока сердце начинало брать верх над разумом? — Помнишь, как я говорила, что схожу с ума? — Гермиона посмотрела на Блейза. — Я всё-таки сошла с ума — это случилось, и у этого такие плачевные последствия. — В любви всегда есть немного безумия, но и в безумии всегда есть немного разума. Ты — сильная, Гермиона, чтобы ты там сама о себе не думала. Просто поговори сама с собой. — Давай немного прогуляемся по саду? Поделимся секретами? — Я всегда «за», — Блейз протянул ей руку. — Я не буду тебе говорить, что всё будет хорошо. — И не нужно, — она взяла его под руку. Величественный прекрасный сад Мэнора мог отвлечь любую израненную душу. Гермиона и Блейз направились в глубь сада — каких цветов там только не было. Садовники и эльфы явно постарались на славу. Невозможно было вообразить, что нечто невероятное может быть в этих хмурых и отдалённых владениях. Цветы по обе стороны широкой дорожки сменялись деревьями. От обыкновенных дубов и гвоздик до таких растений, названий которых толком никто не знал. Впрочем, эти растения привлекали своей нежностью, изяществом и одновременно силой, яркостью. А при любовании цветком знать его название совсем не обязательно. Во всяком случае Грейнджер смогла оторваться от монолога собственной души, прикасаясь пальцами к нежным лепесткам цветущих растений. Это было так странно — она была спокойна, как много-много лет назад. И это спокойствие нашло её в Мэноре — в том месте, что было камерой её кошмаров, что пугало и так часто являлось в ужасных снах. Это было так неправильно и так легко. — У меня был психолог, — Грейнджер сорвала небольшой цветок. — Скарлетт была тем человеком, к которому я неосознанно бежала, когда чувствовала, как безумие вырывается из закрытой комнаты. Я убеждала себя в том, что это только ради рецепта на антидепрессанты и успокоительные, но нет, — она запнулась и остановилась на месте. — Я ведь говорила тебе правду, когда сказала, что я — убийца. Я убила человека, и я просто провалилась в беспамятство и постоянные кошмары. — И ты ей рассказала об этом? — А потом стёрла ей память, — Гермиона выкинула цветок, который очень быстро завял в её руках. — Я неосознанно вывалила на неё такой груз, я напугала её, а потом не придумала ничего лучше, чем просто применить Обливиэйт. Она ведь не заслуживала этого. — Где сейчас эта девушка? — В Святого Мунго. Собственно из этого и началось моё увлекательное приключение. Хотя нет, оно началось раньше. — Ты была у неё? — Да, — они снова продолжили идти по дорожке. — Но я начала это рассказывать с другой целью. Ты понимаешь, что я убила человека? Ни одного и не двух. Гораздо больше, Блейз. — Ты мне не поверишь, если я скажу, что удивлён, — Забини выдохнул. — Прости, Гермиона, но я — не Поттер, не Уизли и никто из тех твоих друзей, что верят в твою доброту. Я помню тебя, когда ты провожала меня, я помню тебя, когда ты стояла на краю Астрономической башни. Из каждой ситуации есть, как минимум, три выхода, и твоя ситуация не была исключением. Первый — ты бы просто сиганула вниз с башни, и ты пыталась, но я тебе не позволил, — парень загнул палец на левой руке. — Второй — ты приняла бы и отпустила всё это. Возможно, что даже рассказала бы своим друзьям о том, что с тобой случилось, смогла бы жить нормальной жизнью, но ты отказалась от этого. И третий — ты бы жила с этими сжигающими чувствами, которые с каждым годом только становились бы сильнее. Думаю, что ответ очевиден, какой из предложенных вариантов выбрала ты. — Во всём этом я не услышала, что я должна была стать потрошителем, — фыркнула Гермиона. — Кажется, ты что-то упустил. — Всё то, что ты не смогла отпустить и привело тебя к безумию, как ты сама выразилась. А безумие у каждого протекает по-разному. — И ты так спокойно об этом говоришь, Блейз? Словно я тебе рассказываю о том, что украла конфету в магазине. — А что ты хочешь услышать? — он остановился и посмотрел на неё. — Что? Что мне неприятно с тобой рядом находиться? Или, возможно, я должен тебе сказать, что ты ужасный человек? Ты сама всё это понимаешь — ты безумна, но не глупа. Или ты надеешься, что я отвернусь от тебя только потому что ты — пороховая бочка? А смысл в этом? Я только ускорю процесс, а я не теряю надежды, что тебе можно помочь. Нет, это не тот Блейз, который был на Астрономической башне. Этот Блейз был взрослым, он прошёл свой путь, он смог выстоять против урагана своей души и боли. Он был сломанным, но нашёл выход. — Они были живыми людьми, и они были невиновными. — Зачем же ты жалуешься, что горишь в аду, если сама продолжаешь танцевать там с дьяволом, моя дорогая? Она не стала ничего отвечать, а лишь задумалась о том, как бы выглядел этот разговор с Гарри. Она соскучилась по своему лучшему другу, прокручивая раз за разом их последние встречи у себя в голове. Ей бы сейчас сидеть где-то в ресторане или в баре, но она снова пришла в хорошо знакомую квартиру к Скарлетт. Очередное дело не принесло должного облегчения, а победа не была столь сладкой на вкус. Для Грейнджер каждое новое дело было всё преснее и скучнее, будто бы преступники изжили всю свою изобретательность, а каждое судебное заседание больше походило на повторение предыдущего. Возможно, ей нужен был отпуск, а возможно, что ей просто было неинтересно. — Мне кажется, что я бы могла продавать сценарии убийств за хорошие деньги, — она сняла туфли и отшвырнула их в сторону, пока Питерс наблюдала за каждым её движением. — Все становятся настолько предсказуемыми, что аж тошно. — Думаешь, людям не хватает фантазии? — Скарлетт не сводила с пациентки глаз. — Тебе не кажется, что преступления — это не совсем та сфера, где следовало бы всё продумывать по какому-то сценарию? — Брось! Не будь такой занудой! — Интересно, — протянула Скарлетт и сделала несколько пометок в блокноте. — Гермиона, ты что-то слышала о диссоциативном расстройстве личности? — Конечно. Каждый второй мой клиент тот ещё шизофреник. — Знаешь, я последние все наши сеансы записывала: твои какие-то незначительные реплики, твои реакции, твои движения… — К чему ты клонишь, Скарлетт? — Грейнджер настороженно посмотрела на девушку. — Ты же не хочешь сказать, что я — псих? — Я не собиралась этого говорить, но я более, чем уверена, что некоторые события из твоего прошлого оставили довольно тяжёлый отпечаток, который периодически при сильных стрессах или похожих обстоятельствах проявляет себя. Это вполне может дать толчок к развитию диссоциативного расстройства идентичности… Если этого еще не случилось. — Нет! — Гермиона встала с кресла. — Ты ошибаешься, моя дорогая. — Резкие смены настроения, твои панические атаки, частые стрессы и переживания, связанные с работой, кошмарные сны — это лишь малая часть из того, что тебе приходится переживать. Она впервые услышала со стороны от кого-то то, что давно сама подозревала. Грейнджер не раз думала о том, что у неё произошел серьёзный сдвиг в плане психики после всего пережитого в Лондоне. Каждую ночь она умирала, когда мучилась от кошмарных воспоминаний, и боялась, что когда-то этот ужас вырвется в реальную жизнь. — Старайся избегать стрессов, Гермиона, — психолог по-доброму взглянула на девушку. — Всё это можно исправить, пока не поздно. Можно было, и действительно, тогда было не поздно, а теперь уже было слишком поздно. — Я практически не чувствую вины, Блейз, и именно это пугает меня. У меня такое чувство, что я лишь со стороны наблюдала за тем, как они умирали, и той «я», которая тогда занимала моё место, всё это нравилось. — Всё в твоих руках, Гермиона. Никто не заставит тебя что-то делать, пока ты сама этого не захочешь. — Дело в том, что я не хочу. Я боюсь, что стоит всем этим моим «я» исчезнуть, как я снова вернусь в тот ад. Я снова стану слабой и беззащитной, а я не хочу. — Я в любом случае тебе помогу. Я помню, что обещал подать тебе руку. — Это порой пугает, когда ты не помнишь несколько дней своей жизни. — Но это ведь ты помнишь, — Забини протянул ей руку. — В конце любого тоннеля есть свет. — Даже если это адское пламя. Да, я помню, Блейзи. Спасибо, что поговорил со мной, мне это нужно было. Они вернулись к столику, где сидели в самом начале встречи. Блейз допил свой остывший кофе, а Гермиона продолжала обдумывать всё сказанное Забини. Это не было фееричной встречей двух людей, которые не виделись много лет — это было воссоединением двух несчастных людей, которые начали свой путь вместе, но потом разошлись. И каждый из них пришёл к своей точке невозврата — Забини нашёл в себе силы на прощение, а Грейнджер — на месть, в которой теперь было поздно сомневаться. — А мне можно встретиться с Драко? — внезапно спросил Блейз. — Или в его случае — это противозаконно? — Ну ты же получил разрешение на аппарацию сюда. Забавно, что Огден уж точно не догадывался, что ты был намерен встретиться со мной, а не с Малфоем. — Я с ним не виделся десять лет, а с тобой — семь. Эти три года очень много решили, Грейнджер, и ты прекрасно знаешь об этом. Он — давно не мой друг, в отличии от тебя. — Я не имею права оставлять вас наедине, но я не буду слышать вас. — Это необязательно. — Я не хотела бы слушать ваш разговор, Блейз. Думаю, что ты — последний из тех людей, кого Малфой рассчитывает увидеть здесь. — Я его не простил за тебя, — совсем тихо произнёс Забини, вставая из-за стола. — Я не знаю, как ты простила его тогда. Да, я твержу тебе о прощении, но вот я не простил его за тебя. Считай, что во мне тоже живёт две личности. Эти слова попали в самое сердце, потому что она никогда ничего подобного не слышала от Блейза. Было что-то слишком личное и неправильно нежное в этом. В её жизни так давно не было места подобным словам, таким, как те самые лепестки сорванных ею цветов. На миг показалось, что зима в душе сменилась весенней свежестью и разнообразием полевых цветов, но реальность быстро ударила её и отрезвила. Они подошли к особняку, и прямо перед главными дверьми увидели Малфоя. Вот она — реальность с серыми глазами и платиновыми волосами. — Здравствуй, — Блейз протянул руку Драко. — Давно не виделись. — Здравствуй. Это было так холодно, что Грейнджер буквально почувствовала пробегающий по спине мороз. Настолько сдержанно, отстранённо и чуждо, будто бы этих людей совершенно ничего не связывало, словно они только что познакомились. На миг показалось, что даже Гермиона была куда приветливее и дружелюбнее к Малфою, нежели Блейз — его старый, некогда близкий друг. — Вот вернулся в Лондон, решил заглянуть к тебе в гости. — Я думаю, что ты выбрал не самое удачное время для этого, — фыркнул Малфой. — Загляни через лет десять. Она знала, что это такое — уж слишком хорошо она выучила Драко, пока наблюдала за ним со стороны в Хогвартсе. Даже спустя много лет, в нём точно так же отражалась злость, презрение и ненависть. Уж-то эти эмоции Гермиона различала в Малфое безошибочно, потому что зачастую именно на неё они были направлены. Он смотрел на Блейза так, будто тот был его самым главным врагом, будто бы именно он был виновен во всех его бедах. — Я так и знал, что это не самая лучшая идея, — Забини ухмыльнулся и перевёл взгляд на девушку. — До последнего сомневался, стоит ли это того. По-видимому, что нет. Прости, Гермиона, что отнял твоё время, ради этого. — Да я не… Это вгоняло её в ступор. Ей казалось, что она знала об отношениях Драко и Блейза всё, но всё было совсем не так. Напряжение между ними буквально искрилось в воздухе, а на лице самого Малфоя впервые за всё время проскочили хоть какие-то эмоции, кроме тоски, печали и грусти. Гермиона видела в нём живого человека, а не тот ходячий труп, в какого он превратился после смерти Астории и Скорпиуса. — Это что? Это благородство, Забини? — с издёвкой поинтересовался блондин. — Таким ты знаешь его, Грейнджер? Благородным принцем? Коня, правда, ему не хватает для полной картинки. — До встречи, Гермиона, — Блейз улыбнулся и погладил её по волосам. — Пиши, не забывай. Грейнджер не успела слова выдавить из себя, как мулат исчез, оставив её наедине с разгневанным Драко. Теперь они поменялись местами — от него исходила вся та тьма, что обычно концентрировалась в Гермионе. Она с непониманием посмотрела на своего подзащитного, словно ждала внятных объяснений, но Малфой только закатил глаза и зашёл в дом. — Что это было? — она забежала вслед за ним. — Какого чёрта? — Ты не моя мамочка, Грейнджер, чтобы отчитывать меня за то, что я не поделил песочницу с другим мальчиком. — Я — твой адвокат, Малфой. — Так иди и работай! Моя мать тебе платит не за то, чтобы ты шлялась по саду с мужиками. Кто-то покрутил маховик, и вот они снова прежние гриффиндорка и слизеринец. Не хватало только школьных стен Хогвартса и школьных мантий, чтобы наверняка почувствовать себя в той шкуре. Опять какие-то крики, опять у неё ком в горле и опять это всё спровоцировал Малфой. — Где бы ты был, если бы не я? — Подальше от тебя! Подальше от этого ебаного дома, этих стен — от этого всего, Грейнджер! Я тебя просил об этом? Прошерсти в своей маленькой пустой голове мысли и вспомни: я тебя просил об этом? — Не смей! — громкая пощёчина оставила след на его щеке. — Ещё раз ты посмеешь хоть одно кривое слово сказать в мой адрес, и я сотру тебя в порошок, Малфой! Мне насрать на все твои личностные переживания, на твои какие-то комплексы и принципы. Мне насрать на тебя, ублюдок. Я тут, потому что ты — моё дело, и мой заказчик — твоя мать, поэтому закрой рот и вали в свою спальню. — Какая же ты дура, Грейнджер! — он рассмеялся ей в лицо. — Тупая дура! Я в сотый раз убедился, почему Гойл и Монтегю решили тебя трахнуть, потому что ты тупая… — Круцио! — она в одно движение достала палочку с кармана. — Круцио! Круцио! Круцио! Ему было больно, потому что она хотела доставить ему эту боль. Слишком долго и много раз Гермиона сглатывала все его слова, все его унижения, но не в этот раз. И разве это Блейз называл любовью? Безумная зависимость. Даже в боли. Малфой корчился на полу, а она просто не слышала его криков, потому что в ушах разносились лишь раскатистое эхо учащённого сердцебиения. Малфою было больно, но и ей было больно, и кто знает, чья боль превосходила. Грейнджер подходила ближе, не отпуская палочку. За пеленой ненависти, что застелила ей глаза, она даже не заметила, как из камина появился Гарри, и бросился к ней. Он не стал обезоруживать её или кидать в неё какое-то парализующее заклинание — он просто побежал и схватил её плечи, прижимая к себе. — Тише, Гермиона! — Поттер развернул её к себе, пока Малфой пытался отдышаться от приступа боли. — Дыши… Успокойся, моя хорошая. Гарри не мог её атаковать, не мог направить на неё палочку — она была его Гермионой, какие бы изменения в ней не произошли. Грейнджер сорвалась на слёзы, а Поттер прижимал её сильнее к себе. Она выронила палочку на пол, ноги и руки задрожали, а лёгкие снова сжались до предела. Ей было в стократ больнее, чем обычно: шрамы горели с новой силой, голова разрывалась от пульсирующей боли, кости выламывало. — Я рядом, — прошептал Гарри, пока её слёзы оставляли мокрый след на его рубашке. — Я рядом. Всё будет хорошо. Я никогда тебя не оставлю, Гермиона. Она подняла голову, чтобы посмотреть в глаза лучшего друга, чтобы снова увидеть его лицо, чтобы услышать этот мягкий голос. Он снова пришёл к ней, снова обнимал её, снова был рядом, как и обещал. Одно-единственное движение, и она провалилась в темноту. Где нет ни боли, ни страданий. — Я прошу… Я умоляю… Не нужно… Пожалуйста, она ведь ни в чём не виновата…