Человек начинает понимать жизнь только тогда, когда начинает думать о смерти.
Январь, 2009.
Она была сломана, что бы там не говорил ей Рольф. Он не признавался ей в правде, а она не стала спрашивать больше одного раза, потому что это было бессмысленно. Гермиона больше ему не верила — ей даже не хотелось слышать его голос, а он в ответ просто сдал её на растерзание психотерапевту. Девушка лишь усмехнулась своему жениху, когда тот привёл её на приём к человеку, который отучился в университете пять лет, чтобы потом ковыряться в мозгах другого человека. Саламандер считал, что это единственный выход из сложившейся ситуации, пока Гермиона знала, что единственное спасение для неё — это правда. Она так думала. — Как ты себя чувствуешь, Гермиона? — девушка, сидящая напротив неё, прокашлялась и зашуршала листками нового блокнота. — Что тебе снилось сегодня? — Ты всё время задаёшь мне одни и те же вопросы, Скарлетт… — Меня зовут Сара, — мягко поправила её девушка. — Это моя работа, я должна понимать, как меняется твоё состояние. — Сара… — задумчиво протянула Грейнджер. — Мне всё время хочется назвать тебя «Скарлетт». Ты не знаешь почему так? — Может быть, у тебя есть знакомая с таким именем? — Может быть… — Гермиона начала хрустеть пальцами. — Я бы тебе обязательно рассказала об этом… Если бы я помнила об этом! Как я могу тебе что-то рассказать, когда я ничего не знаю о себе! Всё чаще в ней вспыхивала неконтролируемая агрессия, но девушка даже не пыталась с ней бороться. Она больше не искала причин и факторов, которые провоцировали её на эту раздражительность, потому что сил не было. И больше всего её душа страдала из-за того, что она медленно начинала ненавидеть своего самого близкого человека. Гермиона слышала девичьи крики, что доносились из бетонных камер её сознания, и они проклинали Рольфа. Ненавидеть того, кого должна любить — это тоже ранит. И Грейнджер была прекрасно осведомлена о том, какие шрамы оставляют такие раны. — Ты пережила сильный стресс, — Сара встала со своего места. — Это нормально, что часть твоих воспоминаний заблокирована после пережитого. Потерять своих родителей… — Я не верю в этот бред! Не верю, слышишь?! Рольф придумал какую-то детскую сказку, скрывая от меня что-то очень важное! Он придумал мне какую-то дурацкую версию безоблачной жизни, но не учёл, что так не бывает! Она схватилась за голову, словно это могло помочь удержать там всё родившееся безумие. Голоса становились громче, а левое предплечье больно жгло. Гермиона не слышала собственного голоса, не говоря уже о голосе Сары. Её бросило в жар, колени задрожали и перед глазами всплыли далёкие забытые образы. Ей хотелось броситься навстречу им, чтобы расспросить о том, что тревожило, но между ними была большая пропасть. Был момент, когда Гермиона сдалась и просто поверила в своё безумие, но сейчас ей было проще увидеть это безумие в глазах всех остальных. Они смотрели на неё, мягко намекая на то, что она больна, пока сами не особо отличались от неё. У неё отняли что-то очень важное, надеясь на то, что она не заметит пропажу. А Грейнджер не просто заметила, но и почувствовала. Внутри неё не хватало огромного фрагмента жизненного пути. — На сегодня приём окончен! — рявкнула Гермиона и поспешно покинула кабинет Сары. Теперь она была уверена, что зима ей не нравилась. Постоянный холод, неутолимое желание почувствовать тепло, и сильные морозы не только на улице. Гермиона укуталась в свой вязаный шарф оранжевого цвета и ускорила шаг, чтобы побыстрее оказаться дома. Всё, ради чего она так спешила — это диван на первом этаже и плед, но никак не расспросы Рольфа, а они обязательно будут. Внезапно её шаг замедлился, а реальность начала рассеиваться в тоннах домыслов и размышлений. Мог ли Рольф быть преступником? Почему-то это слово так сладко осело на её языке, и казалось, что Гермиона буквально чувствовала его вкус. Оно было таким правильным и привычным для неё. Чем больше она думала о своём женихе, тем больше негатива в ней это вызывало. Гермиона старательно пыталась подобрать правильное определение тому, кем он для неё являлся. И самым подходящим стало это — преступник. Он совершал преступление против неё. Какой ему смысл говорить с ней, опекать и издеваться над ней вот так? А потом она поняла. Заявление про желание помочь — вот самая тошнотворная часть его плана! Рольф собственноручно заставил Гермиону возненавидеть себя. Ей так хотелось верить в то, что он лишь слишком любит её, но всё говорило об обратном. С глаз хлынули горячие слёзы, а всё тело заныло от несносной боли. Девушка даже не подняла руки, чтобы удержать двери, чтобы не дать возможности обрушившимся догадкам проникнуть в самое сердце — в этом не было никакого смысла. Гермионе никогда не удавалось спастись, скрыться или исцелиться от всего этого. Ей всегда будет больно. Теперь она могла сказать это вслух — любому, кто захотел бы что-то услышать от неё. Пусть спросят, что ей снилось, или почему она злится, и Грейнджер обязательно ответит. Она никогда не была в безопасности. Она никогда не была нормальной. Все надежды и мечты разлетелись вдребезги. Осталась лишь пустота, которая больше не пугала, потому что была самым безопасным её убежищем. Гермиона смирилась с тем, что её жизнь просто скатилась в тартарары настоящего ужаса, беспроглядной темени и постоянной боли. Она не представляла, что можно жить иначе. Гермиона продолжала ступать шаг за шагом, прокручивая в голове страшное осознание. Ей уже не нужны были чьи-то подтверждения о том, что когда-то подобное уже было. Она уже когда-то разочаровывалась в людях до боли в душе, испытывала одиночество в толпе людей, пыталась жить нормально — это всё уже когда-то было. — Привет! — как только Грейнджер открыла дверь, то к ней подскочил Рольф. — Как ты? Мне позвонила Сара и сказала, что вы сегодня закончили пораньше. Девушка смерила его равнодушным взглядом, принявшись снимать верхнюю одежду. В сердце боролись два противоположных чувства, и Гермиона не знала, на какое из них стоило делать ставки. Она уже вообще ничего не знала и не понимала — сети, в которые Гермиона попала, были слишком прочными и затягивались узлами на шее. Перед ней стоял всё тот же Рольф, который ежедневно искренне признавался в любви и плакал, когда Гермиона просто улыбалась ему, но разум продолжал гнуть свою линию. Он так яростно бился в металлические стены сознания с одним лишь утверждением: «Рольф — преступник». Она точно знала, что настоящими были только последние несколько месяцев, когда безумие касалось её головы, души и сердца. Всё остальное было ложью, которую ей так активно пропагандировали и заставляли верить в неё. — Я тебе не верю, — тихо, но уверенно сказала девушка, усаживаясь на диван. — Ни одному твоему слову, Рольф. Я не знаю, как ты это провернул, но ты врёшь мне. От самого начала и до самого конца. — Я не понимаю… — Ты понимаешь, — перебила Гермиона. — Ты прекрасно понимаешь, ты очень хорошо знаешь то, что так отчаянно скрываешь от меня. Я устала слушать это, Рольф. Я устала быть частью какого-то сценария, придуманного не мной. Он не спешил отвечать, а Грейнджер знала, что он просто подыскивал в голове подходящую ложь. Рольф не смотрел ей в глаза, правая рука в кармане подрагивала и он инстинктивно сделал шаг назад. Но разве он не мог предугадать то, что рано или поздно этот разговор по-любому случился бы? Неужели надеялся на то, что всё останется так, как он придумал в первозданном виде? Или, может быть, это уже случалось, а она просто не помнила этого? Сколько раз Грейнджер уже проживала свою жизнь? Гермиона боялась ещё больше разочароваться в человеке, который изо дня в день был рядом с ней. Как бы там ни было, но они не были чужими людьми. Если что-то настоящее и было, так это чувства девушки. Дружеские и тёплые, но Рольф стремительно убивал и их своим молчанием. — Я прошу тебя, — она посмотрела на парня глазами, полных мольбы. — Я умоляю тебя, Рольф… Ты же видишь, что со мной происходит. Ты видишь, как я заживо начинаю гореть в очаге безумия. Мои сны, мои кошмары — это всё откуда-то из прошлого, о котором никто не знает, кроме тебя. Гермиона видела, как Рольф начал сомневаться. Противоречивые чувства боролись не только в ней, и это сложно было не заметить. Она тяжело задышала, ожидая ответа от парня. В какой-то миг Гермиона так крепко зажмурила глаза, что стало больно. Она попыталась избавиться от всех образов, что разом пытались вырваться из воспалённого сознания. Ей казалось, что у неё просто остались силы на несколько вздохов, что вот-вот все стены в голове рухнут и на неё вывалится какой-то сущий ад. Она была так близка к истине. — Гермиона… — Саламандер подошёл к ней ближе. — Я всё для тебя сделаю. У нас будет с тобой счастливая семья. Позволь мне сделать тебя счастливой… Я протяну тебе руку, если ты не откажешься. — Если твои чувства что-то стоят, то скажи мне правду. Я останусь с тобой. Я буду рядом, но при условии, что ты расскажешь мне правду. Если он постоянно ей лгал, то что мешало лгать ей? Почему только он мог выдавать откровенную ложь за неподдельную правду? Гермиона была такой же участницей этой игры, и могла играть по этим же правилам. Ведь Рольф не последний в мире человек, который умеет лгать. Она заметила, как парень набрал полные лёгкие воздуха, словно собирался сказать что-то важное, но в последний момент просто передумал. Он смотрел на неё, а Грейнджер лишь видела в его глазах сломленную себя. Её уже когда-то так ломали. На неё уже когда-то так смотрели. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Гермиона, пожалуйста, дай мне руку и я уберегу тебя от этой тьмы. Я не хочу, чтобы ты снова переживала весь тот кошмар… Попроси меня, и я останусь с тобой. Мы вместе выйдем на свет… С глаз сорвались слёзы. Гермиона уже слышала эти слова, не один раз и не от Рольфа. Мир перед ней начал плыть, а из-под ног уходила земля. Теперь она не видела интерьера гостиной, а только красивый цветущий сад. Она видела себя со стороны — такая красивая и статная, но абсолютно несчастная. От неё исходило столько боли, что находиться рядом было просто невозможно. — Нет! — выкрикнула Грейнджер, оттолкнув Рольфа от себя. Не рассчитав силы, она так сильно ударила парня в грудь, что тот просто повалился на кофейный столик, который разлетелся на сотни острых осколков. Гермиона открыла рот, чтобы извиниться, но заметила кровь на ладони Рольфа. Спусковой крючок в голове громко щёлкнул. В этот раз было намного громче, как в старые добрые времена. Рольф лежал без сознания, а в видимые участки его кожи впились осколки битого стекла. Он лежал точно в такой же позе, как и в её сне, а Гермиона точно так же, как и ночью, ничего не могла с этим сделать. Только, если во сне это сделал с Рольфом то ли Лиам, то ли Малфой, то сейчас виновата была только она. Девушка видела, как к Саламандеру подбежало несколько человек, пытаясь тому помочь, но она не могла сдвинуться с места. — Рольф… — еле слышно прошептала Гермиона. — Простите, мисс, мы доставим его в госпиталь, — протараторил молодой парень. — Что случилось, мисс Грейнджер? — в зале появился управляющий. — Неконтролируемый всплеск магии, — она на автомате переключилась в привычное амплуа «адвоката», хотя теперь приходилось защищать себя. Как бы там Гермиона не сходила с ума, но это никогда не переходило за грань допустимого. Впервые она причинила вред кому-то. Кому-то родному. Внезапное, но такое чёткое воспоминание блеснуло в голове. Грейнджер стояла на месте, и кажется, что даже перестала дышать. — Ты тогда говорил мне о нём… — прошептала Гермиона, прокручивая в голове строки из письма от неизвестного отправителя. — Всплеск магии… Рольф, что случилось со мной в прошлый раз? Я ведь не потеряла сознание, я видела свет… Как и тогда, в том ресторане, когда ты говорил мне… О Малфое! Эта фамилия сорвалась с уст, причиняя несносную боль, раздирая все старые гниющие раны, которые так неумело зашили тонкими нитками. Ей хотелось закрыть глаза, чтобы провалиться в привычную пустоту, где была только она и тот силуэт… Но ведь это и был Малфой. Он преследовал её всё это время. Он был рядом во сне, в памяти и даже в реальности. Они ведь виделись с ним — всего на миг, в том торговом центре, а после она получила письмо. Её жизнь уже просто не была полноценной без этого человека. Возможно, что спасти Гермиону от Малфоя могла только его смерть. Какая-то из стен в голове окончательно рухнула, а на свет пробилась её личность, с которой Гермиона не была ещё знакома, но которая помнила всё, что требовалось для возобновления сжигающего чувства — ненависти. «Грязнокровка». Вот таким омерзительным и ненавистным именем она звалась. Личность, которая ненавидела Малфоя, которая была готова идти по головам, чтобы увидеть страх, боль и унижение в глазах своего обидчика. Личность, которая без зазрения совести могла убить ни в чём неповинных людей, идеально замести следы своего преступления и не чувствовать никакой вины. Высокая, с длинными грязными волосами и вся в боевых шрамах. В правой руке у неё был острый нож, а за спиной свисал арбалет. Воинственная и обозлённая на весь мир. Её глаза были чёрными, кожа слишком бледной, а на руках виднелись свежие кровавые подтёки. Кривая ухмылка не сулила ничего хорошего, а лишь указывала на то, что находиться рядом с ней очень опасно. Это она скрывалась в тёмных болотах души Гермионы, это её боялись остальные личности. Она была корнем всего безумия, всего зла, что жило внутри искалеченной девушки. Каждое принятое Гермионой решение, что несло за собой чью-то смерть и страдания, были утверждены именно этой личностью. В сердце Грязнокровки не было любви — она была монстром. Она такой родилась. Это словно было самое настоящие проклятие Гермионы и оно не могло быть разрушено. Тут уже не могла помочь какая-то чудесная сила любви или прощения, потому что было слишком поздно. Ненависть была настолько велика, что смогла преодолеть даже чары забвения. — Гермиона?.. — Рольф поднялся на ноги, не обращая внимания на свою рану. — Гермиона, я всё тебе… — Не смей! Не смей! Единственное, на что была способна сейчас эта Гермиона — это ненависть. Ей были уже неважны все чувства Саламандера, а основная её личность была порабощена выбравшимся на свет альтер-эго. Она ненавидела Рольфа за то, как он решился внезапно исковеркать всю её жизнь. Теперь девушка видела лишь мотивы для своей мести. — Эверте Статум! — выкрикнул парень, молниеносно достав палочку из внутреннего кармана пиджака. Мощный удар в грудь, а после — секунда невесомости, и опять удар. Она отлетела в стену, а глаза тут же закрылись, пока Гермиона погружалась в непроглядную тьму.***
Только в этот раз было больно. Девушка чувствовала, как боль распространялась по всему телу, а кости больно ломило. Её левое предплечье больно жгло, кожа на руке начала вздуваться, пока не превратилась в безобразную рану. Она узнала её и горько усмехнулась. Подарок от Беллатрисы вернулся на своё законное место. Гермиона точно знала, куда нужно идти, будто бы знала все истоптанные тропинки этого мрака. Это был лабиринт, что выстраивался много лет, а карта всех потайных ходов таилась в шрамах. С каждым шагом мысли в голове прояснялись, даря чувство уверенности в себе. Весь её внутренний мир сильно изменился с прошлого раза, будто бы тут прошла самая настоящая гражданская война, а кто-то даже потерпел большие потери. Наверное, это была сама Гермиона. Спустя какое-то время своей прогулки, она наткнулась на те самые «потери». Мёртвые тела, залитые кровью, уже начали разлагаться. Гермиона села на корточки, прикоснувшись пальцами к холодной коже маленькой девочки. Это была тринадцатилетняя Джи-Джи. В её руке была зажата сухая ветка цветущей вишни, а лицо навсегда отпечатало весь ужас. — Прости меня, — она прикусила губу. — Даже тут я не смогла тебя спасти. Даже в моём собственном разуме небезопасно. Рядом с ней лежала Луна. Гермиона не рискнула к ней прикасаться, словно боялась уловить те ноты боли, что играли в этой личности. Ей было достаточно того, что по телу вспыхивали все старые шрамы, возвращая её в то самое прошлое, которое у неё отобрали месяцами ранее. И отчего-то стало так больно там, где должна быть пустота. Она сделала ещё несколько шагов, переступая через тела Грейнджер и Флокс. — Зато им больше не больно, — из мрака к ней вышла та самая тайная личность, что так долго скрывалась. — Ты же лучше меня знаешь, как они страдали. — Я думала, что если их не станет, то и моей боли больше не будет, — со слезами на глазах ответила Гермиона. — Но мне больно. Моя жизнь в который раз превратилась в дерьмо. — И ты знаешь, кому нужно отомстить за это? — с ней говорило её больное альтер-эго, но на самом деле это было её отражение. — Ты ведь знаешь, не так ли? Безумными были не её личности, безумной была Гермиона. Так было всегда.***
Когда Гермиона пришла в себя, то единственное, что чувствовала — это неподъёмный груз воспоминаний, что свалились на неё. Плотина была не просто повреждена — её снесло, и девушка захлебнулась под напором своего прошлого. Все её личности погибли в результате этой катастрофы. Все были убиты, осталась только Гермиона. — Здравствуй, — у её ног сидел Гарри. Девушка тут же подскочила с места. Из-за резкого движение в глазах потемнело, а желудок свело в больном спазме, пока остатки пищи норовили оказаться на ковру. Её душа разлетелась на миллион осколков под внимательным и виноватым взглядом родных зелёных глаз. Гарри приспустил очки, а Гермиона почувствовала как нижняя губа начала дрожать. — Гарри… — на выдохе прошептала девушка. Ей сложно было сказать, что именно она помнила отчётливо, а что казалось лишь больными фантазиями. В голове был самый настоящий хаос из цветных памятных фрагментов и бесконечной палитры чувств. Её внутреннему миру был необходим капитальный ремонт, чтобы научиться заново жить. Словно её пропустили через мелкую мясорубку, а после этого заставили снова воскреснуть. — Гермиона! — Поттер встал и обнял свою подругу. — Прости меня, Гермиона… Я только хотел, чтобы ты выбралась из своего кошмара… Ты заслуживала нормальной жизни, я даже не мог подумать, что что-то пойдёт неправильно. Был ли виноват Гарри? Или Рольф? Или Забини, который лишь со стороны приглядывал за ней? Нет. Единственная их вина заключалась в том, что они слишком отчаянно хотели счастья своей подруге. Они знали лишь сотую часть всех её внутренних конфликтов, и не могли даже предположить, что вся новая жизнь Грейнджер так быстро рухнет. От судьбы нельзя было убежать, переписать что-то, потому что это было против правил. А жизнь не любила, когда кто-то влазил в её планы со своим пером и чернилами. Они хотели хоть немного исправить ситуацию, но вместо этого собственноручно запустили механизм нового хаоса — более страшного, уничтожающего и беспощадного. У этого хаоса были карие глаза, кудрявые каштановые волосы и красивое имя. Ведь не все красные нити были сожжены. — Всё хорошо, Гарри, — Гермиона посмотрела ему в глаза. — Всё хорошо. — Я виноват перед тобой, но я не мог больше видеть твоих мучений. — Ты не виноват, мой хороший, — девушка снова заключила его в объятия. — Ты всё сделал правильно. Ты поступил, как настоящий друг. Она просто не могла ненавидеть Гарри, хотя видеть Рольфа сейчас совсем не хотелось. Поттер был особенным для неё человеком, и другого такого быть просто не могло. Он вдыхал аромат её волос, пока на лице Грейнджер проскочила ухмылка, а глаза блеснули той самой опасной искрой. Поттер тонул в её объятиях, а Гермиона думала совсем о другом. В её голове был новый план, были новые мысли и было новое безумие. Её уже нельзя было спасти. От безумия нет лекарств. Возможно, что ей бы хотелось поверить в свой новый шанс, остаться в магловском мире, забыть о той магии, которая снова забурлила в жилах под натиском жгучих эмоций. Гермиона много раз представляла свою жизнь в ярких цветах, но при том продолжала использовать лишь чёрно-белые краски. Она успела сделать много неверных ходов в своей же жизни. Она снова вернулась к той стадии существования, когда единственным стимулом была месть. Самым верным решением сейчас было сдаться. Гермиона должна была бы сдаться Гарри, поднять руки и признаться в том, что ничего хорошего уже не будет. Она больна и не поддается лечению. А Поттер должен был бы сдаться в плен здравому рассудку, который подсказывал верное решение. Грейнджер нельзя было верить, нельзя было отпускать — она опасна. — Что ты помнишь? — аккуратно спросил брюнет. — Я не понимаю, почему Обливиэйт так плохо сработал… — Моё сознание закрылось в самый неподходящий момент, — это действительно было правдой, но ей стоило сказать об этом раньше. — Мой мозг… Он немного устроен по-другому, и видимо поэтому, Обливиэйт сработал весьма криво. Я помню всё… Это всё очень перепутано, и мне предстоит ещё всё разобрать по полочкам. — Мне очень жаль, — Поттер встал на колени перед ней, утыкаясь головой ей в бедро. — Если бы ты только знала, как я хотел тебе помочь, Гермиона. Я лишь хотел, чтобы ты наконец-то прожила ту жизнь, на которую всегда заслуживала. Я хотел видеть улыбку на твоём лице, видеть тебя в свадебном платье… Я хотел видеть тебя без кошмаров за спиной. — Я знаю, Гарри, — всхлипнула девушка. — Я знаю, мой милый, но это не моя история. Я не заслуживаю счастья, и похоже, что оно никогда не предназначалось мне. Знаешь, так бывает, что человеку не суждено просто быть счастливым… А я и так умудрилась обвести судьбу вокруг пальца, потому что у меня есть такой замечательный друг, как ты. — Я люблю тебя, Гермиона. — Я тебя тоже люблю, Гарри, — она опустилась на колени и положила голову парня себе на плечо. — Вся та любовь, на которую я способна — она вся для тебя. Всё самое светлое, что ещё есть во мне — это всё только для тебя. Это было правдой. Только Поттер мог провоцировать её на светлые чувства, которые не были отравлены чувством ненависти. — Я всё равно буду пытаться тебя спасти… — Я подскажу тебе. Есть всего лишь один способ спасти меня, Гарри… Убей меня. Я однажды приду к тебе и попрошу об этом, а ты не откажи мне, пожалуйста. Она говорила сквозь ком в горле, понимая, что это действительно единственный способ. Ничто в мире больше не могло остановить это безумие, которое в ней прогрессировало. Чтобы прижечь — эту злокачественную опухоль требовались радикальные меры. — Нет… Я не могу, Гермиона. Мы придумаем что-то другое. — Не придумаем, — девушка опустила глаза. — Поклянись мне, Гарри Поттер, что ты сделаешь это. У меня не будет другой жизни, второго шанса и счастливого конца. Ты же сам это прекрасно понимаешь, не так ли? Сам ведь видишь, что моя дорожка слишком скользкая. Дай мне немного времени, а потом просто сделай это быстро. — Скажи, что тебе нужно время для себя… — Я больше не буду лгать тебе, Гарри. И я не обижусь, если ты убьёшь меня прямо сейчас, потому что время мне нужно не для себя. Ты сам знаешь, зачем мне нужно это время. Несколько минут они просто молчали, а Гермиона уловила дрожь в руках Гарри. Он принимал очень важное решение, а она была готова принять любое. Её сердце забилось быстрее, потому что какая-то часть в ней надеялась на то, что в этот раз Поттер всё же не отпустит её. Ей хотелось, чтобы её разбитое сердце перестало наконец-то биться и качать боль по всем артериям, но она забыла, кто был перед ней. Это был всё тот же Гарри Поттер — её лучший друг, её самый близкий и родной человек. И он отпустил её, давая столько времени, сколько бы ей понадобилось. — Только ты так можешь меня ранить, Гермиона. — Прости… — Это тебе, — он достал с кармана небольшой флакончик. — Тебе понадобится вся твоя магия. Это будет немного больно, но терпимо. — Позволь мне тоже кое-что подарить тебе, если я ещё помню, как это делается… — она зажмурила глаза и прикоснулась ладонями к его вискам. — Ну же… Вот так. Кое-что очень важное она отдала ему в надежде, что он всё правильно растолкует. — Я ничего не… — До встречи, мой милый Гарри, — она поцеловала его в щеку, забрав флакончик. — Мы встретимся совсем скоро. Когда Рольф вернулся в спальню, то там было пусто. Он не застал там ни Грейнджер, ни Поттера.