Второй шанс

Микаса просыпается и обнаруживает, что каким-то образом все еще находится в объятиях Эрена. Она знает, что прошлой ночью несколько раз просыпалась, непривычная к присутствию рядом с ней и его случайному беспокойству; но каким-то образом они оказались в том же положении, в котором заснули, если не чуть ближе. Эрен уже проснулся и спокойно наблюдает за ней. С его расслабленным лицом, без следа хмурости, он выглядит моложе и мягче, чем обычно. Его глаза еще более поразительны с такого близкого расстояния; она почти может сосчитать его ресницы. Его губы выглядят мягкими. Она хочет поцеловать его. Мысль об этом приводит ее в резкое пробуждение, когда непрошеные воспоминания о последнем — единственном — разе, когда она поцеловала его, всплывают в памяти. Она намеревалась сделать это как прощальный поцелуй, еще одно слишком запоздалое признание в своем роде. Она всегда думала или, может быть, надеялась, что почувствовала, как Эрен слегка поцеловал ее в ответ, прежде чем он действительно умер; она надеялась, что он понял это как еще одно напоминание о её вечной любви к нему, может быть, даже способ сделать его смерть менее уродливой и более мирной… И теперь она не может не пожалеть, что не сделала этого по-другому. Почему она ждала, пока не перережет ему шею, чтобы поцеловать его? Помнил ли Эрен вообще; осознавал ли он в тот момент, или она только поцеловала его безжизненную голову? Она чувствует, как в нее закрадывается смущение, когда она задается вопросом, что делать, как решить эту и все остальные проблемы между ними. Им нужно так много всего обсудить, но она не может представить себя просящую Эрена вспомнить то время, когда она убила его, как бы ей ни хотелось это знать. Её намерения были добрыми, но кажется неправильным, что она не успела поцеловать его до того, как он умер. “Микаса?” Голос Эрен немного озабочен, и она понимает, что некоторые её мысли, должно быть, отражаются на её лице. С некоторым усилием она контролирует выражение своего лица, загоняя сомнения и тревоги подальше в свой разум. Вместо этого она думает о настроении их времени, проведенного вместе накануне, и приветствует Эрена легкой улыбкой. Им удаётся в основном найти нормальность предыдущего дня, или, возможно, они создают поверхностную версию этого, когда они начинают свой день вместе. Тем не менее, как бы Микаса ни старалась занять себя и сосредоточиться на хорошем ещё немного, её бесчисленные вопросы без ответа остаются в глубине её сознания. Она не может полностью избавиться от тревожного чувства, возникшего, когда она проснулась. Она заставляет Эрена работать на улице, рубить дрова; он, кажется, хочет помочь и ещё больше хочет проводить время на свежем воздухе. Она украдкой бросает на него взгляды, когда он работает со знакомой целеустремлённостью и решимостью, казалось бы, не обращая никакого внимания на жару солнца, даже когда физическая активность заставляет его потеть. Это не их каютная жизнь из другого мира, но она так похожа, что у неё возникает странное чувство дежавю. Эрен переусердствует со своей рутиной, потому что он все еще Эрен, и он никогда не научится отдавать меньше, чем всё, что у него есть. Микаса не может не смотреть, как он встает во весь рост и потягивается, изгиб его мышц виден сквозь тонкую ткань пропитанной потом рубашки. Глядя на него сейчас, на его расслабленную осанку, волосы, растрепанные от физического труда, трудно поверить, что этот красивый молодой человек был ответственен за величайший акт массовой резни, который когда-либо знал мир. Всего три года назад он убил более половины населения земного шара, умер и вернулся к жизни, а теперь рубит для неё дрова, выглядя невероятно здоровым и нормальным. Она ещё не смогла обсудить с Эреном, почему он выбрал тот путь, который выбрал. Это разговор, которого она боится, но думает, что им нужно поговорить в ближайшее время. Ей нужно точно понять, о чём он думал; ей нужно услышать больше объяснений непосредственно от него. Она тоже думает, что ему нужно понять, как это на неё подействовало. Дрожь Земли была кошмаром, который становился всё хуже и хуже, пока, наконец, не закончился насильственной смертью Эрена от её рук. Какой бы ни была его полная мотивация, какой бы необходимой она ни была, чтобы покончить с проклятием Титанов (и стоил ли конец Титанов всех этих миллионов потерянных жизней, такого уровня разрушений?), Это было решение, которое Эрен приняла для неё, для их друзей и для мира, независимо от их чувств или бессонных ночей, которые это вызовет. Она никогда не сможет забыть чувство своего страха за Эрена, начинающего превращаться в страх перед Эреном, страх перед тем, на что он стал способен; холодный ужас, когда опасность для них возросла, и часть её беспокоилась, что она больше не знала по-настоящему, что он не убьет их тоже, как он убивал всех остальных; невозможная реальность, что им пришлось сражаться против него за свои жизни, прежде чем они стали жертвами его пропитанной кровью миссии (как Саша и Ханджи). Насилие было достаточно ужасным само по себе, но всё было намного сложнее, потому что это был Эрен. Почему-то ещё хуже думать о воспоминаниях о том дне в Шиганшине, и они всегда таятся где-то в её сознании, когда она думает о нём, готовые захлестнуть её, когда она чувствует себя уязвимой. Она до сих пор прекрасно помнит его ровный голос, когда он разрывал её преданность тщательно безжалостными словами, его холодные глаза смотрели в её глаза, когда он уничтожал её с почти отстраненной жестокостью. Даже если бы он солгал, она думает, что этот день - еще один, который она никогда не сможет по-настоящему забыть. Микаса всегда ничего так не хотела, как быть с Эреном; она всегда думала, что, несмотря на все их различия, он дополняет её, его присутствие необходимо для того, чтобы её жизнь была по-настоящему целостной. В той единственной встрече Эрен разрушил её так полностью, так легко, и он сделал это намеренно. Никто не мог сделать её такой счастливой, как Эрен, но никто не мог причинить ей такую сильную боль, как Эрен. Она так сильно любит его, несмотря ни на что, но их жизни — их судьбы в мире с Титанами — были такими жестокими. Ответом Эрена на эту жестокость было то, что он стал таким же безжалостным. Как она может быть с кем-то, кто причинил ей такую сильную боль? Она, конечно, понимает, что Эрен лгал им в тот день. Она знает, что, как бы она ни была предана Эрену, она никогда не была его послушной рабыней. Она часто противостояла ему, шла против его воли и несколько раз даже применяла физическую силу, чтобы доказать свою точку зрения или заставить его прекратить причинять неприятности; она, конечно, не из тех, кто беспрекословно выполняет приказы, с которыми она не согласна, и меньше всего от него. Она знает, что он лгал, но она не знает точно, насколько сильно он лгал. Она мало знает о родословной Аккерманов и о тех расширенных способностях, которыми она когда-то обладала. Он пытался причинить ей боль, чтобы отдалить её от себя, но действительно ли он не верил всему, что говорил? Лучшая ложь — это та, в которой есть доля правды - насколько то, что сказал Эрен, было искренним, даже если только в его мыслях? Она знает, что он заботится о ней, но что он на самом деле думал о ней, с её обычно пассивной натурой, тем, как она предпочитает следовать, а не руководить, её готовностью следовать за ним куда угодно? Неужели он действительно на каком-то уровне думал о ней как о рабыне? “Микаса? Ты в порядке?” Звук голоса Эрена выводит Микасу из её мыслей, и она поднимает глаза, чтобы увидеть Эрена, стоящего перед ней. Его волосы собраны в знакомый беспорядочный пучок, несколько прядей прилипли к лицу от пота. Его голос озабочен, лицо мягкое. “Нам нужно поговорить”, - говорит она, пока страх не заставил ее передумать. Выражение его лица становится подавленным, тело немедленно напрягается, но он кивает. “Хорошо” Между ними возникает новое напряжение, когда Микаса молча ведет Эрена обратно внутрь. Она сомневается, что поблизости кто-то есть, но хочет быть уверенной, что этот разговор конфиденциальный. Они садятся за обеденный стол за неимением других вариантов, и, когда воспоминания снова пронзают ее разум, Микаса больше, чем когда-либо, знает, что они должны решить эту проблему во благо их отношений. “В тот день в Шиганшине... когда ты хотел поговорить с Армином и со мной... - Микаса на мгновение замолкает, не зная, о чём спросить в первую очередь. Она так мало понимает тот день. Эрен сказал, что хочет спокойно поговорить с ними, но вошел с порезанной и сильно кровоточащей ладонью, с открытой угрозой насилия; и он так быстро перешел от желания поговорить с ними мирно, к провозглашению своей свободной воли, к резким словам, предназначенным для причинения боли. Наконец, она решается спросить: “Что ты собирался сказать нам сначала?” Эрен отвечает не сразу, и он слегка качает головой, прежде чем заговорить, нахмурив брови. “Честно говоря, я не знаю, о чём я думал в то время. Я был в отчаянии. У меня была эта... глупая идея, что я смогу убедить вас, ребята, сказать мне, где был Зик, и держаться подальше от всего, пока не доберусь до него. Я знал, что на острове есть враги, и я не хотел, чтобы то, что случилось с Сашей, случилось с кем-то ещё. “Я знал, что ты не согласишься отпустить меня одного, но я чувствовал, что должен что-то сделать, чтобы добраться до него, прежде чем всё станет ещё опаснее. Вы двое были одними из немногих людей, которые могли знать его местоположение и, возможно, захотели бы рассказать мне. И я также... Я тоже просто хотел снова увидеть вас, ребята, даже если я не мог быть честен с вами. Я знал, что у меня осталось не так много времени.” Сердце Микасы сжимается от этого, даже когда она находит его поведение в тот день более огорчительным, чем когда-либо. Эрен был в такой трудной, отчаянной ситуации, без каких-либо хороших вариантов. Он всегда действовал, полностью не обдумывая последствия своих действий. “Всё было в движении, и я знал, что ты никогда просто не позволишь мне пройти через это, так что я всё равно не мог сказать тебе о своих намерениях... Я уже собирался солгать, а потом.... когда ты сказала, что мной управляют… “Я лгал Зику всё это время, но это заставило меня понять, что вы двое... Ты на самом деле не понимала, какой я на самом деле. Ты думала, что мной управляют, потому что Эрен, которого ты знала, никогда бы не убил мирных жителей, а я действительно планировал убить весь мир”. Его голос становится тише, когда он продолжает, стыд и ненависть к себе окрашивают его тон. “Это вывело меня из себя. Не только мысль о том, что я марионетка Зика, когда я хотел думать, что я свободен, но ... Что мои лучшие друзья так неправильно меня поняли или просто не хотели видеть меня настоящего. - Он делает паузу, поднимая на неё взгляд, чтобы впервые за несколько минут встретиться с ней взглядом. “Но теперь я даже не уверен, что был зол на вас, ребята. Я думаю, может быть, Я действительно злился на себя за то, что был намного хуже, чем ты думала обо мне”. Эрену требуется мгновение, чтобы продолжить, его взгляд скользит обратно к столу, или, может быть, он ждет, что она что-то скажет, согласится или защитит его. Она не хочет прерывать их, когда они только начали. Она рада, что Эрен объясняется, но не знает, какие чувства вызывают у неё его слова. Есть и жалость, и гнев. “Тогда я знал, что вы, ребята, никогда просто так не откажитесь от меня. Я годами дистанцировался, сбежал от всех в Марли, вынудил вас напасть на Либерио... Я убил сотни мирных жителей, заставил Армина убить ещё тысячи, и я даже... Из-за этого Сашу убили...” Он с трудом сглатывает. “После всего этого ты всё ещё хотела верить в меня, а я собирался сделать гораздо хуже, чем кто-либо мог себе представить. Поэтому я использовал свой гнев и и пошел туда, куда он меня привёл. Я знал, что должен был солгать тебе, я знал, что в конце концов тебе придётся остановить меня, что вот-вот стану дьяволом, который почти уничтожил мир... поэтому я подумал, почему бы не заставить вас двоих ненавидеть меня? Я думал, что это может облегчить задачу, когда придёт время, но.... Я тоже был неправ там, не так ли? ”Даже в конце, даже после того, как я причинил вам обоим такую боль и убил.... так много людей, ты всё ещё хотела найти способ для спасения моей жизни". Глаза Эрена наполняются слезами, когда он снова смотрит на неё. “Я убил сотни миллионов невинных людей, а ты всё ещё думала, что я каким-то образом заслуживаю спасения”. Напоминание о ошеломляющем количестве людей, которых убил Эрен, вызывает у неё озноб. Даже без Дрожи Земли она бы никогда в жизни не увидела ничего даже близкого к такому количеству людей. Держась особняком в Парадизе, она смогла дистанцироваться от последствий Дрожи, и бывают моменты, когда она забывает, насколько масштабным он был на самом деле. Эрен вытирает глаза, и Микаса не хочет, чтобы он уже перестал говорить, но она также чувствует, что ему нужно время. Она всегда будет желать, чтобы он не принимал так много жестоких решений за всех, и она знает, что то, что он сделал, непростительно, но она начинает чувствовать себя почти успокоенной каким-то образом из-за его вины и отвращения к себе. Странно видеть Эрена таким несчастным, но также знать, что он в значительной степени заслужил это несчастье, и даже думать, что для него лучше быть таким несчастным из-за своих действий. Он почти ни перед чем не останавливался, чтобы достичь своих целей, учинил немыслимое количество резни, но он не потерял себя полностью. Он ценил жизни своих друзей больше, чем свою собственную, больше, чем свою свободу, и вина, которую он чувствует и с которой теперь должен жить, почти осязаема. Микаса встаёт и, проходя мимо Эрена на кухню, сжимает его плечо. Её сочувствие к нему побеждает её гнев; должно быть, Эрену достаточно тяжело справляться со всеми ужасными вещами, которые он совершил, и ей не нужно ещё больше подталкивать его к ненависти к себе. Она не будет нянчиться с ним, она не простит его, пока он действительно этого не заслужит, но она может напомнить ему о его достоинствах. “Тебя всегда стоило спасать, Эрен", - говорит она ему. “Ничто из того, что ты сделал, не может стереть все годы, которые мы провели вместе, или всё, что ты сделал для нас... для меня ". Она делает вид, что не замечает, как дрожит его плечо под её рукой, или его слез. Она проходит мимо него и занята тем, что приносит им напитки, что занимает гораздо больше времени, чем необходимо, чтобы дать Эрену немного времени прийти в себя. Когда проходит несколько минут, Микаса ставит их чашки и снова садится напротив него. Она пытается изобразить лёгкую, ободряющую улыбку, и он неуверенно улыбается в ответ. Его глаза красные и стеклянные, но она не видит никаких активных слёз. Она делает паузу на мгновение, прежде чем заговорить. “Почему ты ... Скажи мне то, что ты сделал ты... Почему? - тихо спрашивает она. " Я знаю, ты хотел заставить нас ненавидеть тебя, но почему... Зачем тебе понадобилось заходить так далеко...” “Ты всегда была так предана мне, каким бы неблагодарным отродьем я ни был”, - отвечает Эрен. Он не отводит от неё взгляда, но, похоже, тоже не может смотреть ей в глаза. “Я знал, что мне придется по-настоящему причинить тебе боль, чтобы попытаться сломать это, но все равно это не сработало. Так что я просто... Причинил тебе боль без всякой причины, не так ли?.. Ты знаешь, что я на самом деле не это имел в виду. Я никогда не смогу возненавидеть тебя”. Наступает долгий момент тишины, и Микаса разочаровывается, когда Эрен не начинает говорить снова, вместо этого опускает лицо, чтобы изучить свою чашку с водой. Она знает, что ему стыдно, но хотела бы, чтобы он не так неохотно объяснялся. То, что он сказал, - это начало, но этого недостаточно, не для того, как сильно он причинил ей боль. “Все это было ложью?” - спрашивает она наконец. “Или только это? Почему... Ты назвал меня рабыней?” Он рискует снова взглянуть ей в лицо, выражение его лица немного удивлённое, как будто он не ожидал вопросов. “Все это было ложью. Или, ну, все, что я сказал о линии Аккерманов, было таковым. Я поговорил с Зиком о твоём наследии, и я спросил его о том, что я сказал тебе ... Но он сказал мне, что все это неправда.” “Сделал... Ты думал, что это может быть правдой? Так вот почему ты спросил его ?” “Я боялся, я думал… Когда я спросил о том, кем я был для тебя в Марли, это было также важно, как...” Он замолкает, как будто не хочет заканчивать предложение, затем снова сосредотачивается. “Мы так мало знали о твоих способностях, кроме того, как они были активированны той ночью, когда я спас тебя. Твоя преданность мне, то, как ты следовала за мной повсюду... Как будто как только мне в голову пришла мысль, что я каким-то образом привязал тебя к себе той ночью, я не мог от неё избавиться, и чем больше я думал об этом, тем более вероятным это казалось. “Ты... Микаса, ты могла бы преуспеть во всём, в чём бы не захотела. Ты такая талантливая и удивительная. Я не мог понять, почему ты последовала за мной, как всегда, когда знаю, что ты никогда по-настоящему не хотела быть солдатом, как я. Ты всегда хотела мирной жизни, а я всегда был полной противоположностью. Я так боялся, что на самом деле это была не твоя свободная воля.” “Я последовала за тобой, потому что хотела, а не потому, что чувствовала, что должна”, - говорит ему Микаса. Её лицо немного горит от того, что Эрен назвал её потрясающей, но она пытается не обращать на это внимания и сказать ему то, что должна была сказать много лет назад. “Я забочусь о тебе, и это не только потому, что ты спас меня, но и потому, что ты... особенный для меня”. Она завладела его вниманием; теперь он смотрит на неё, немного не веря своим ушам. Она собирается с духом, чтобы выплеснуть всё из своей груди, честно рассказать ему всё. “Когда ты назвал меня рабыней, это... действительно причинило мне боль, Эрен”, - тихо говорит она. Его лицо искажается чувством вины, но на этот раз он не избегает её взгляда. Каким-то образом это помогает ей продолжать. “Когда я причинила боль Армину, чтобы защитить тебя... Теперь я знаю, что это был просто инстинкт, но то, что ты сказал, ты... Ты заставил меня... Я чувствовала, что не знаю, кто я такая и что мне делать... И то, как ты говорил, как ты себя вёл... Это был первый раз, когда мы смогли поговорить с тех пор, как ты сбежал один в Марли, и это было так, как будто ты просто... Видел во мне существо без свободной воли, ниже, чем скот”. “Я лгал”, — спешит он сказать ей, “Я никогда не думал о тебе так...” ”Я знаю", - говорит она, потому что она знает. “Я понимаю это, но... зная сейчас, что ты лгал, это не отменяет того, как сильно ты причинил мне боль тогда". Эрен замолкает, кивнув, и Микаса не знает, что ещё сказать. Ей не нравится усугублять вину Эрена, и она не считает необходимым продолжать теперь, когда она рассказала ему то, что хотела, чтобы он знал, но это было необходимо. Намерения Эрена в отношении его лжи делают вещи более понятными, но неприемлемыми, и она должна быть уверена, что он понимает это, прежде чем она сможет по-настоящему подумать о том, чтобы простить его. “Ты никогда не была рабыней”, - говорит он через мгновение. “Ты никогда никому бездумно не подчинялась, и меньше всего мне; ты всегда противостояла мне, когда я вёл себя как придурок. Микаса, я был тем, кто все время был рабом. Я говорил вам, что я свободен, но я никогда им не был, и я пытался убедиться в своей свободе воли так же сильно, как и вы, ребята. “Армин сказал, что я был безвольным куском дерьма, и это разозлило меня, потому что он был прав, как всегда ... Я был рабом своих собственных воспоминаний о будущем, бездумно следуя им , что бы достичь результата, который мне все время приходилось повторять себе, что я хочу. Из-за пути, который я выбрал, я причинил тебе боль, и я никогда не прощу себя за это. “Я никогда, никогда не ненавидел тебя, Микаса. Ни разу. Иногда я злился, потому что я был плаксивым, ревнивым ребёнком, который хотел быть сильным, особенным, а ты всегда была такой без усилий талантливой... Но я никогда не ненавидел тебя". Он явно борется с тем, что сказать дальше, но его глаза не отрываются от неё. “Я всегда.... Я всегда действительно заботился о тебе, Микаса, даже если я плохо это показываю. Ты очень дорога мне. Ты всегда была мне очень дорога. И я хочу загладить свою вину за причиненную тебе боль, даже если это займет у меня всю оставшуюся жизнь.” Учитывая то, как искренние слова Эрена заставляют её чувствовать, она сомневается, что это займет хоть малую толику этого времени. Болезненный разговор, со всей его вынужденной, но необходимой честностью, уже заставляет её чувствовать себя легче. Она не может притворяться, что понимает, каким бременем должна быть вина Эрена, но она знает, что это хорошо. Это напоминание о его человечности, доказательство того, что он не просто бессердечный монстр, каким он представлялся миру, а также мотиватор для того, чтобы добиться большего, используя свой второй шанс на жизнь. Он кажется более уверенным в себе, не так легко поддается мелочным эмоциям, как когда был моложе. Если Эрен захочет загладить свою вину перед ней, она не сомневается, что он это сделает; он никогда не был из тех, кто сдается. Теперь она также чувствует себя более уверенной в своей собственной силе — не в физических способностях, которыми она когда-то определялась, а в более важной эмоциональной силе. Годы мира между тем, как они достигли океана, и тем, когда они наконец пересекли его, смягчили её; она чувствовала себя потерянной и странно пассивной почти до самого конца Дрожи Земли. Микаса всегда была тихой, но это было похоже на то, что без Эрена, с ним на противоположной стороне, с его действиями и ненавистными словами, настолько далекими от её понимания, она была без направления и изо всех сил пыталась найти мотивацию. Все, чего она хотела, - это привести его домой, чего он никогда бы не позволил. Её желание остановить действия Эрена, но сохранить ему жизнь любой ценой заставляло её колебаться, пока, наконец, она не поняла неизбежность его смерти. Теперь она знает, что может противостоять Эрену, если ей нужно, независимо от того, насколько сильно она сочувствует ему и его тяжелой вине; она может быть честной с ним и сказать ему, причинил ли он ей боль, и напомнить ему о том, что он сделал неправильно. Если она сможет это сделать, она уверена, что она более чем достаточно сильна, чтобы помочь ему нести бремя вины; и Эрен достаточно силен, чтобы выбрать жизнь, даже несмотря на тяжесть своих грехов, навалившихся на него. Она надеется, что он решит опереться на неё. Она знает, что они смогут пережить то, что произошло — конечно, не сразу, но в конце концов — и построить совместную жизнь, жизнь, о которой она всегда мечтала. Понимая, что она погрузилась в свои мысли и что должна ответить на страстные слова Эрена, она тянется к нему. Она снова берет его руки в свои - форма физического контакта, которая быстро становится привычной. Контакт является заземляющим, твердым напоминанием о реальности их ситуации, о том, что Эрен каким-то невероятным образом находится рядом с ней. Микаса хочет сказать что-то значимое, дать ответ на его извиняющиеся, виноватые слова, которые выразят ему её смесь эмоций. Ей нужно сказать это осторожно, чтобы он понял. Ей требуется мгновение, чтобы привести слова в порядок в уме, прежде чем она наконец заговорит. “Спасибо тебе, ” осторожно начинает она, - За то, что объяснил, о чём ты тогда думал. Я всегда хотела услышать от тебя причины.” Она крепче сжимает его руки и делает глубокий вдох, готовясь говорить честно. “Я не думаю, что смогу тебя простить”, - мягко говорит она ему, наблюдая, как он тщательно контролирует свое разочарование. Он понимающе кивает, с трудом сглатывая. “Но это не меняет того, что я чувствую к тебе. Я ...” Он явно ловит каждое её слово, его глаза прикованы к ней, когда его хватка становится почти болезненно крепкой. Она замолкает, задумчиво глядя на их соединенные руки Она всегда любила Эрена, точно так же, как он всегда заботился о ней, даже когда не знал, как это показать. Его более ранние слова заставляют её задуматься: была ли она когда-нибудь хороша в том, чтобы показать свою любовь к нему так, как это имеет значение? Она любила его тихо, страстно, эта привязанность проявлялась как преданность и верность, но она всегда была слишком застенчивой и боялась отказа, чтобы выразить это словами. Вспоминая их прежние годы, легче вспомнить больше случаев, когда она критиковала или обескураживала Эрена, чем говорила ему, что ценила его больше, чем за то, что он спас её в детстве. Как часто какие-либо добрые слова или благодарность, которые она выражала ему, касались той ночи? Эрен, спасший её, был отправной точкой её чувств к нему, но никогда не полностью. Если Эрен так и не понял этого до конца, то она тоже не смогла выразить свою признательность Эрену, хотя бы немного. Она также не могла осознать масштабы внутреннего конфликта Эрена в течение четырех лет подряд. Даже если Эрен пытался что-то скрыть от неё, это не значит, что она не заметила перемены в его поведении. Она должна была понять, что все было глубже, чем тихая, циничная фаза, от которой она продолжала желать, чтобы он пришел в себя. Когда она думает об этом, возможно, она тоже могла бы поступить с ним лучше. Конечно, её ошибки были далеко не такими серьезными, как у Эрена в конце; они несравнимы, и она не будет притворяться, что это не так. Она не знает, действительно ли это изменило бы ситуацию, если бы большая поддержка позволила ему выбрать другой путь, чем разрушение, на которое, как он считал, он был неизбежно обречен; но все же она думает, что Эрен не единственный, кто мог бы поступить по-другому. Может быть, теперь они оба смогут стать лучше вместе. Она понимает, что он ждет, когда она заговорит, в то время как она снова погружается в свои мысли. Трудно подобрать правильные слова; она не хочет нянчиться с Эреном, и нет никаких банальных заверений для мужчины, который сделал то, что сделал... но она все еще хочет как-то успокоить его, подбодрить его так, как редко делала раньше. Вина Эрена почти осязаема, и она не хочет, чтобы он забывал об этом, но и не может позволить ему утонуть в ней. “Я тоже действительно забочусь”, - наконец говорит она, оглядываясь на него, повторяя его предыдущие слова, “ Даже если я тоже не всегда показывала это так, как должна даже”. ”Микаса, ты.." он начинает протестовать, но она повышает голос и говорит за него. “Ты не единственный, кто мог бы поступить по-другому, ясно? Если ты думал что то, что я чувствую к тебе, - это что-то иное, кроме моей свободной, это значит, что я тоже подвела тебя.” Он качает головой. "Ты никогда не делала ничего плохого...” “Эрен”. Она произносит его имя почти сурово, немного расстроенная, немного взволнованная. Слова даются ей нелегко, и хотя часть её понимает, что Эрен хочет защитить её, перебивать её совсем не помогает. Он быстро закрывает рот, выглядя наказанным, и она изо всех сил пытается восстановить свой шаг. ”Я не пытаюсь сказать, что это... Что сравниваю. Ты сделал много ужасных вещей, и ты намеренно причинил мне боль, и Армин, и я никогда... Ты никогда не давал мне право голоса в своих решениях, хотя они повлияли на меня и всех остальных... Вот почему я до сих пор не могу тебя простисть.” “Но я хотела, чтобы ты знал, что я тоже сожалею о том, что не всегда была рядом с тобой, как должна была, даже когда знала, что что-то кажется неправильным”. Она делает паузу, подбирая слова, наблюдая, как смягчается выражение вины на его лице. “И даже если я не смогу простить тебя сразу, я знаю, что прощу. Я знаю, ты можешь загладить свою вину передо мной, потому что ты... это ты.” Смутно она помнит тревоги и сомнения, которые были у неё раньше, но сейчас они не кажутся важными. Она не совсем уверена в том, как Эрен любит её, но она хочет, ей нужно, чтобы он точно знал, что она чувствует. Ей давно пора быть с ним до конца честной, и, может быть, это немного импульсивно с её стороны, но она точно знает, что хочет сделать сейчас. Микаса чувствует, как колотится его сердце, когда она наклоняется немного ближе к нему. Глаза Эрена широко раскрыты, когда он смотрит на неё снизу вверх. “Я люблю тебя, Эрен. Я всегда любила тебя.” Затем она наклоняется до упора и слегка прижимается губами к его губам.